Вы любите ходить в садик? А я вот - нет. Что мне не нравится? А
скучно там. Лепить нужно грибок и мишку,а брундузяку нельзя - Зая
Плавин боится и плачет. Скучно. Светка Сысоева козюльки ест, меня
вырвало - наругали. " Чтоб больше так не было!" - говорят. А как
я ее заставлю, чтобы не ела? Привычка...Ей нравится, чтобы других
тошнило.
- Вот сейчас я козу выну и есть стану! Вот сейчас выну!- сужает
круги Светка. Ей тоже скучно.Она наклоняется ко
мне низко-низко, чтобы я не пропустила ничего, и делает вид , что
сейчас достанет свой деликатес. Меня начинает трясти. Внутри.
Мелко-мелко. Снаружи, конечно не видно ничего. Но меня ощутимо
трясет, и немеют от напряжения кончики пальцев.
- Уйди,- говорю, - уйди.
- Вот сейчас вкусную достану и съем!- Светка облизывает губы
ярко-красным языком.
- Хочешь угощу?- вопрошает она издевательски. И тут меня
переклинивает. Я делаю короткое молниеносное движение головой
вперед. Зубы мои смыкаются на ее носу чуть выше засунутого
глубоко пальца. И тут же отскакиваю назад, закрывая руками глаза
и уши. Потому что уши закладывает воем сирены. Бедная Светка
вопит так, что подрагивают стекла в шкафчиках с куклами. Вопит и
размазывает кровь по лицу. Крови много. Но я вижу это краем глаза
сквозь дрожащие пальцы. Я ничего не чувствую, точно меня
оглушили. Ни прежней тошноты, ни гнева, ни жалости. Будто это все
не про меня.
-Туся!Туся! Бу-бу-бу-бу!-я не слышу почти, как меня ругают. Не
чувствую, как ставят в угол. Я капсулируюсь, словно гусеница в
коконе.Мыслей нет.Через какое-то время меня отпускают.
Вечером маме долго выговаривают за мое дурное поведение.
- И ей совершенно не стыдно.- качает головой Нина Андреевна. Мама
слушает, а сама все наклоняется ко мне и заглядывает в глаза,
видно хочет там что-то прочитать. Я не хочу, чтобы маму тошнило,
и зажмуриваюсь.
- Я во всем разберусь,- твердо говорит мама. Мне чудится, что она
сердится на меня. Я чувствую себя испачканной.
-Простите, что так вышло,-сокрушенно добавляет мама.Двери за нами
закрываются, и вслед несется выдох: "Она ее даже не ругала..."
На улице морозно. Ветер тормошит меня,дует в щелку между шубкой и
варежкой, швыряет снегом в лицо, фыркает незапертой калиткой. От
дружеской возни ветра мне становится тише. Ветер и дверь - мои
друзья. Они отгородят и прикроют.
Мама вдруг опускается в снег на колени рядом со мной, берет мою
голову в ладони и крепко целует в глаза. Сначала в один, потом в
другой. Она ничего не говорит, только прижимает мое лицо к своему
пальто. И мне немного жестко и мокро от снега. Словно ключик
поворачивается глубоко в моем сердце : из глаз вдруг лавиной
бросаются горе и слезы. Мы обе молчим. Потом она встает, чуть
отряхивая колени, берет меня за руку и говорит , строго немного
суховато: " Я хочу чтобы ты всегда помнила, что я очень люблю
тебя. Что бы ни случилось, и что бы ты ни сделала." Мы идем домой
молча, и я постепенно успокаиваюсь. Уже дома маме с бабушкой я
рассказываю как все было. Меня журят, подсказывают правильный
выход из ситуации на будущее.
А утром снова в садик. Тяжкий утренник в платье и бантах,
прочтенный стих. И вот все возятся в актовом зале, потому, что
должен кто-то приехать и что-то сказать. Скучно до ломоты в
коленях.
-Давай играть, что это поезд? - показываю я Васе Федотову на ряд
сколоченных в длинную полосу стульев вдоль стены.
-Нееет...- зевает он, и глаза его напрасно силятся не закрыться.Я
оставляю Васю и подхожу к Толику.
- Давай ... - повторяю предложение ему.
- Не-а . Нянечки заругаются.
Я опускаюсь на колени, заползаю за ряд стульев и ползу у стены за
ним. Солнце падает искоса мне в лицо тонкими живыми струйками, и
мне кажется: я слышу тихий перестук колес.
-Нянечки заругаются, - нудит Толик, следующий за мной по другой
стороне ряда.
Я молча доползаю почти до конца и выглядываю из окошка-щели
между сиденьем и спинкой. Это кабина. Я машинист. А Толик стоит
на перроне. Я машу ему рукой. И уношусь вдаль. А в дали , в
таинственной и непредсказуемой дали ждут меня чудеса и
приключения. Толик елозит на соседнем стуле. Я даже не заметила,
на какой станции он вошел. " Как вылезать будешь?"- шепчет он. На
перроне дерутся мальчишки. Со скуки, как и в реальном мире.
Я задумываюсь над словами Толи и пробую вынуть голову. Она прочно
засела. От бесплодных попыток распухают уши. Толик начинает надо
мной причитать, пытаясь помочь мне вылезти. Почему-то не страшно.
Немного злюсь на Толика. Толку от моих попыток никакого. Мне
надоело вылезать. Светка проходя мимо говорит:" Ну и сиди, как
дура, в клетке". Говорит громко. Дети собираются вокруг меня. А я
цепляюсь мыслью за последнее светкино " в клетке" и заявляю
собравшимся: " Я лев! Я Страшный и Большущий,потому в клетке, но
не злой, а дрессированный. Подходите, я вам фокусы покажу!" Дети
доверчиво подходят, а я страшно рычу. Все с визгом и хохотом
разбегаются. Я показываю, как лев ест, как спит, как важно гуляет
с тросточкой, все снова подкрадываются, я опять рычу. Когда
Светка приводит нянечек и Нину Андреевну, кто-то пытается чесать
льва за ухом, кто-то скармливает ему пятую конфетку, под мои
"возмущенные" реплики "животных кормить нельзя, у них заброжение
желудка будет". Но лев с радостью уминает приношение, это мне
конфеток нельзя, а лев он хоть и дрессированный, но своевольный.
Царь зверей все же.Все хохочут, кто-то уже катается по полу.
-Она ревет там уже...-последние слова замирают у Светки на языке.
С нянечками пришел плотник Егор. Он уже немолод и хром. Егор
ставит свой ящик с инструментами на соседний стул и ,кряхтя,
опускается на колени. Глаза у него с веселыми лучиками морщинок.
- Ну что, егоза, будем тебя вынимать, как кильку из банки.-
смеется Егор. Он мне нравится. У него руки похожи на старые
корни.
-Это лев, а не килька,- оскорбляется кто-то рядом.
- А...-тянет Егор,- Ну тогда совсем другое дело. Пожалте, лев, на
выход. Публика ждет.
Я подхватываю игру и порыкиваю на Егора ласково.
Нина Андреевна ,усталая и беспомощная суетится рядышком.
- Горе ты мое луковое...- вздыхает она.- Ну как тебя угораздило?
Горем луковым меня ззовет бабушка, и я прощаю Нине Андреевне
порушенную игру.
-Не вынимайте ее , пожалуйста, мы так хорошо играли!- просят
ребята.На что нянечки сердито машут руками. Мировна хлопает себя
по крутым бокам: " Нэ рэбенок, а шайтан".- повторяет она через
равные интервалы, и оттого кажется, что она читает стихи. Но
утренник уже закончился. Толстая Петровна щурит хитрые глазки и
сообщает мне доверительно: " Ох, я б тебя выпорола, ох выпорола!"
И тычет почти в лицо мне коротким пальцем. Я, на правах льва,
хищно щелкаю зубами и Петровна быстро оттдергивает руку. Светкин
нос в садике еще не забыт.
Наконец Егор извлекает меня из стула. Дети встречают любимца
публики аплодисментами.
-Давайте так завтра еще поиграем!- ,забегая вперед, клянчит
Машенька Носова.
_Дети! - не выдерживает Петровна,- То, что было здесь - нехорошо!
Так воспитанные дети не поступают!
Но группа все еще досмеивается проделкам льва
-Ой, хорошо! Как хорошо!- кричит Изя, -Так хорошо!
Шумной Толпой все вваливаются в комнаты. Тот кто должен был
приехать и говорить, к счастью, не приехал. До вечера все
счастливы.
Мама по дороге домой расспрашивает, как дела. Я впервые радостно
рассказываю о всяких мелочах и о выступлении льва, вызвавшем
аншлаг.
-А мне сказали: это был стул...- перебивает мама.
-Клетка. Это была клетка!- твердо поправляю я...
Дня три спустя на лестнице перед выходом на прогулку я
задерживаюсь - у меня новые ботинки на шнурках, а я еще не асс в
завязывании бантиков. Светка оглядывается на меня с нижней
площадки.
-Вот не вынули бы тебя,- говорит она мне,- Так бы и сидела до
смерти, как дура!- губы ее растягиваются в усмешке.
Я наверху- перед витой решеткой площадки, склонившись вниз к
шнуркам, она - внизу на кафельном полу, задрав ко мне голову , мы
обе смотрим молча друг другу в глаза. И - что-то щелкает внутри
меня- я мгновенно продеваю голову между прутьями.Если бы у меня
было время подумать! Даже Светка холодеет внизу. Она хватает ртом
воздух и начинает высоко и тонко: " Нина Ан...!" Но, как по
мановению волшебной палочки,я рыбкой выныриваю из решетки.
Распрямляюсь и шествую мимо остолбеневшей Светки. Я сама удивлена
не меньше.
Видимо у меня очень сильный Ангел.