К размышлениям о духовной слепоте меня подтолкнул Борис Зайцев, вернее, его повесть «Преподобный Сергий Радонежский». Отдельным изданием она вышла в 1925 г. в Париже – писатель покинул советскую Россию несколькими годами ранее. Прочитав семь брайлевских книг сборника «Голубая звезда», составленного по большей части из рассказов и повестей о жизни дореволюционного общества, я дошёл до восьмой и подумывал отложить её, как вдруг, листая, наткнулся на любопытный эпизод... Привожу его полностью:
«Другой рассказ – о внезапной слепоте греческого епископа, сомневавшегося в святости Сергия, - слепоте, поразившей его, как только он подошёл к преподобному в ограде монастыря. Сергий должен был за руку ввести его к себе в келью. Там он признался в своём неверии и просил заступничества. Сергий, помолившись, исцелил его».
Мог ли я после этого не открыть повесть! Ведь духовная слепота может поразить и тех, чьи глаза прекрасно видят, и тех, кто день и ночь пребывает в темноте. Бредут слепые духом по жизни, погрязая в страхах, заблуждениях, желаниях и гордости... И не спадёт пелена с глаз, пока не задумаются о спасении души.
До сих пор мои знания о Сергии Радонежском сводились к истории визита князя Дмитрия Ивановича, будущего Дмитрия Донского, в Лавру, предшествовавшем битве на Куликовом поле. Вдобавок мне откуда-то было известно, что в миру, то есть до принятия монашеского пострига, преподобный носил имя Варфоломей.
Главным источником сведений о нём является древнейшее, написанное по личным впечатлениям, рассказам Преподобного и близких к нему, житие Сергия. Его автор – монах Троице-Сергиевой Лавры Епифаний, проведший при святом не менее 16 – 17 лет. До нас дошло в обработке серба Пахомия, который кое-что сократил, кое-что добавил...
Если автор жития был человеком просвещённым, то сам Сергий с малых лет, когда отставал он от старшего брата и товарищей в церковной школе, больше склонялся к труду физическому и молитвенному. Б. Зайцев вслед за Епифанием неоднократно подчёркивает, что для братии Сергий был как «купленный раб». Он – плотник, огородник, пекарь, водонос и портной! Меня поразила история, относящаяся к тяжёлой поре становления обители: голодавший три дня Сергий предложил некоему Даниилу пристроить к его келье сени и запросил за работу гнилого хлеба... Знаком ли вкус такого «лакомства» сегодняшнему духовенству? В этой истории мне почудилось предвестие будущего течения нестяжателей, противопоставлявших себя в споре о церковных вотчинах иосифлянам... Показателен пример Стефана – старшего брата преподобного! Заложив вместе с ним обитель на лесном пригорке (Маковице), что в десяти верстах от села Радонежского, он вскоре ушёл в Богоявленский монастырь Москвы, не выдержав тягот и уединения... Но - обо всём по порядку.
Несмотря на то что Варфоломей родился в знатной боярской семье, он с детства привык к тихой, небогатой жизни. Хозяева имения, находившегося в четырёх верстах от Ростова Великого, помогали бедным и охотно принимали странников. В 1330 – 31 г. они перебрались в село Радонеж: многих привлекали льготы, предоставлявшиеся переселенцам из других княжеств, в этом диком, лесистом крае... Здесь глава семейства получил поместье, но сам служить уже не мог. Его замещал Стефан, женившийся ещё в Ростове; Пётр, младший брат, тоже женился... Мало что изменилось для одного Варфоломея: погружённый в общенье с Богом, он лишь настойчиво просился в монастырь. Вот с какими словами обращается к нему в повести отец:
«Мы стали стары, немощны; послужить нам некому: у братьев твоих немало заботы о своих семьях. Мы радуемся, что ты стараешься угодить Господу. Но твоя благая часть не отнимется, только послужи нам немного, пока Бог возьмёт нас отсюда...»
Тема сыновнего почтения или непочтения была актуальна всегда. Хотя нынешние «чада» грезят совсем о другом... По правде сказать, Б. Зайцев сомневается, что будущий святитель земли русской долго оставался бы при родителях, однако он не допускает возможности бунта. Они сами ушли в монастырь, называвшийся по месту своего расположения – Хотьковский; он состоял из мужской и женской части (это практиковалось до 1504 года, когда было запрещено Соборным определением). В Хотькове принял монашество и Стефан. Прямого свидетельства, что Кирилл и Мария ушли именно сюда, нет, но погребены они здесь – на это и опираются учёные. Не всё ясно и с именами: вероятно, родители преподобного Сергия получили их при своём предсмертном пострижении...Такого мнения придерживается известный историк церкви, автор специального труда о Сергии проф. Голубинский.
А Варфоломей? Процитирую Б. Зайцева:
«...и в этот час, последний пребывания в миру, вспомнил о Петре, брате, имущество оставшееся завещал ему. Сам же отправился в Хотьков, к Стефану. Как-то не хотелось и тут действовать без одобрения старшего. Стефана убедил, и вместе тронулись они из Хотькова в недалёкие леса».
Облюбовав место, высившееся как маковка, а позже и названное Маковицей, братья сложили из ветвей шалаш, потом срубили келийку и «церквицу». Не сами: позвали плотника со стороны; глядя на него, и учились, наверное, рубить в «лапу».
Интересно, что именно Стефан предложил назвать церковь в честь Св. Троицы; Варфоломей не стал возражать (помнил, возможно пророчество старца, повстречавшегося ему в детстве), хотя более всего почитал Богородицу. Братья не могли не испросить благословения у митрополита московского (в то время кафедру занимал Феогност)... После пешего путешествия в Москву и освящения церкви, казалось, ничто не мешало дальнейшему обустройству обители. Но не заладилась у них жизнь: проявился тяжкий характер старшего брата (он и в монахи пошёл после смерти жены). Пили воду, ели хлеб, который в лесную глушь, по-видимому, приносил Пётр. И остался Варфоломей в полном одиночестве.
Внимательный читатель должен был заметить, что о пострижении самого новоявленного отшельника нет и слова! Действительно, обряд был совершён только теперь, в «церквице», игуменом Митрофаном, который как сельский иеромонах-духовник по тем временам имел право делать это в миру. Так, в возрасте 23-х лет молодой инок, будущий игумен основанного им же монастыря, получил имя Сергий. Митрофан побыл с ним ещё неделю и покинул Маковицу...
Нелегко усваивается аскетизм. Страхи, искушения неизбежно берут в кольцо отшельника... Впрочем, как пишет Б. Зайцев «Святитель-плотник радонежский ограждён от многого – суровою своей страной и чинным детством». Здесь и далее автор проводит параллели с другими святыми – нашими и не нашими – и они всегда в пользу Сергия! Например, его миновали томленье сладострастием и соблазн «яств и питий», мучившие Св. Антония в египетской пустыне Фиваиде... Зайцев даже называет Сергия «мужским святым», словно ни одна княгиня, монахиня или крестьянка не приходила к нему за благословением. В жизненном пути Франциска Ассизского была Св. Клара, ставшая настоятельницей соседнего монастыря, но «житие» Сергия нигде женщиной не пересечено.
Тут будет уместно привести показательный пример святителя Илариона (в миру - Иоанна), родившегося, между прочим, 13 ноября, когда мы отмечаем Международный день слепых; история его духовного и физического исцеления связана с главным героем моего рассказа. Вот она: «Не сразу Иоанн выбрал место для иноческой жизни. При посещении Флорищевой пустыни, где жили всего четыре человека, он дал обет поселиться в ней. Основатель пустыни схимонах Мефодий предсказал, что Иоанн создаст здесь обитель. Место это находилось в девственном лесу на Флорищевой горе, недалеко от местечка Гороховца. Родные, узнав о намерении Иоанна, стали отговаривать его от иночества. Тот стал колебаться и почти согласился вступить вторично в брак, но неожиданно ослеп. Так повторялось трижды: как только Иоанн хотел нарушить свой обет, Господь наказывал его слепотою. В удручённом состоянии он отправился в Троице-Сергиеву обитель, где со слезами молился у мощей Преподобного Сергия о своём исцелении. Преподобный Сергий явился ему в видении, приказал идти в Флорищеву пустынь и обещал свою помощь. К Иоанну вернулось зрение. Незадолго до смерти от многих слёз он лишился зрения, но не прекратил служение». Годы жизни святителя Илариона: 1631 – 1707.
Я не знаю, предвидел ли Сергий в своей «северной Фиваиде» будущее собственное и будущее обители, Лавры, хотел ли, чтобы кто-то тревожил его, селился рядом... А слухи шли, и начали являться люди, желавшие спасаться вместе! Сергий отговаривал: свеж в памяти был уход Стефана... Однако уступил, и вскоре келий было уже двенадцать – словно по числу апостолов. Кстати, первым игуменом стал тот самый Митрофан...
Хотя община и жила неоспоримо под началом Сергия, он не разделял суровых формалистических взглядов Феодосия Киево-Печерского, ставившего подчинение себе основой. Начав с отказа от уединённой жизни на Маковице, он против воли становится игуменом: «Несколько раз «приступали» к нему старцы, уговаривали, убеждали». А питались дурно; не хватало лампадного масла и пергамента для переписывания книг, воска для свечей... Многие не хотели мириться с запретом выходить за подаянием. И прорывалась в отдельных иноках слабость житейская... Меня удивляет, как вообще братия могла роптать на Сергия, упрекать его! За примером далеко ходить не надо: однажды, поголодав два дня, возмутились некоторые... Что бы случилось дальше, если бы не прибыли по молитве игумена повозки с хлебом, рыбой и другой снедью от неизвестного жертвователя? Пожалуй, в смирении, готовности принимать чужие недостатки и заключается сила преподобного! И даже оставляя обитель после обидных слов всё того же Стефана и основывая на берегу реки Киржач монастырь, впоследствии названный Благовещенским, верил он, что так будет лучше... Ведь нередко подобным образом поступают и с нами, словно с монахами, недовольными введённым общежитием, наши родные, любимые, как бы предлагая прочувствовать своё заблуждение... Но вряд ли это могло произойти у католиков: игумен не бросил бы монастырь, а виновных наказали бы.
Вновь недолго длилось одиночество Сергия. Его уход вызвал смятение на Маковице; преданные ученики мало-помалу начали пробираться на Киржач... Епифаний наглядно описывает возвращение игумена в жившую 4 года без него Лавру: радость на лицах и в голосах, многие целовали руки, ноги, одежду преподобного, кое-кто по-детски забегал вперёд, чтобы полюбоваться своим игуменом!
А хотел бы я, не хуже того крестьянина, что не поверил инокам, указавшим на плохо одетого монаха в огороде, взглянуть на Сергия Радонежского, поговорить с ним, рассказать о России нынешней, а может быть, и пожить в реалиях XIV века? Это впоследствии у Сергиевой Лавры будут десятки тысяч десятин земли, вотчины, сёла, варницы и мельницы (разве что своей монеты не было), но я говорю об этапе её становления... Жизнь преподобного пришлась на время, когда татарщина надламывалась, молодое же русское государство, напротив, объединялось и крепло. Москва, ничем не гнушавшаяся в борьбе с Тверью, наконец обрастала княжествами. Сам Сергий участвовал в общественной жизни: ходил миротворцем к нескольким князьям, убеждал не противиться Москве. С этой миссией побывал и в родном Ростове...
И всё же, каким он был человеком, как отнёсся бы ко мне? Б. Зайцев пишет:
«Думается, он ничем бы сразу и не поразил. Негромкий голос, тихие движенья, лицо покойное...»
С середины 1350-х, когда поставили более обширную церковь Св. Троицы, число послушников неуклонно росло, кельи уже ставились в некотором порядке. Игумен постригал не сразу. Наблюдал, изучал пристально душевное развитие прибывшего. Мог приказать новому человеку надеть длинную свитку из грубого чёрного сукна и так ходить, пока не привыкнет к монастырскому уставу. По обыкновению примеряя всё на себя, я мысленно перенёсся и в сами кельи: время полагалось проводить или за молитвой, или за размышлением о своих грехах, или за чтением святых книг, их переписыванием, иконописью, - но никак не в разговорах.
Образ преподобного, воплотившего в себе тот тип «учительного старца», что возник в Византии и оттуда перешёл к нам, будет неполным, если я не расскажу вот ещё о чём: на шестом десятке лет Сергий, никогда не восстававший на церковь и чтивший иерархию, отказал своему другу и начальнику митрополиту Алексию в просьбе занять кафедру после его смерти. Тут уж он был непреклонен... И ведь уберёгся от десятилетней смуты, в ходе которой за место митрополита боролись сразу четверо!
Умер основатель Троице-Сергиевой Лавры в 1392 году, пройдя длинный и непростой путь в 78 лет. И чем старше он становился, тем больше чудесного окружало его. Мне снова хочется процитировать отрывок из повести. Он посвящён Куликовской битве:
«Преподобный же в эти часы молился с братией у себя в церкви. Он говорил о ходе боя. Называл павших и читал заупокойные молитвы. А в конце сказал: «Мы победили»».
Я и сейчас под впечатлением от этих строк и просто не могу сомневаться в их правдивости! История битвы, доказавшей, что сообща можно и нужно противостоять грозным чужакам, ставшей важным шагом на пути к восстановлению единства Руси, хорошо знакома с детства – по мультфильму, перенесённому в игры, по книгам и учебникам. Для меня стал открытием тот факт, что Сергий, благословляя князя и всё воинство, думал о мире, а не слепо исполнял обряд!.. Вот его слова:
«Тебе, Господин, следует заботиться и крепко стоять за своих подданных, и душу свою за них положить, и кровь свою пролить, по образу самого Христа. Но прежде пойди к ним с правдою и покорностью, как следует по твоему положению покоряться ордынскому царю. И писание учит, что, если такие враги хотят от нас чести и славы, - дадим им; если хотят золота и серебра – дадим и это; но за имя Христово, за веру православную подобает душу положить и кровь пролить».
И только узнав, что всё возможное во избежание побоища уже сделано, Сергий снова осенил Димитрия крестом и ободрил напутственным словом...
Не так давно, в год 700-летия преподобного Сергия Радонежского, у меня была возможность прикоснуться к лику святого на выпуклой иллюстрации... Я деликатно ощупал необычную икону и отправил в стопку скопившихся рельефно-графических изображений. Перед мысленным взором зияла пустота... Как правило, составляю мнение о человеке по голосу, и первое негативное впечатление может в дальнейшем препятствовать налаживанию отношений. Но иконы не говорят. Они слушают, верно? На помощь, как всегда, пришли книги: читая повесть Б. Зайцева, я «видел» Сергия, находился рядом с ним в различных ситуациях, раз за разом признавал его правоту. Детали неминуемо забудутся, возвышенные чувства притупятся, но образ святого, любовь к нему и знания о нём – со мной.