КРУГ
На правом берегу речке полыхнул огонёк, медленно разгораясь, превратился в небольшой костерок. В тиши слышались несколько голосов, женский и мужской.
На остановке сидела барышня, курила, плакала и механически оттирала с куртки цвета хаки капли крови.
Кровать перестала скрипеть, раздался стон, потом, через несколько мгновений неясная тень поднялась и в проёме дверном, чуть остановилась. Вверх метнулась рука в прощальном изгибе, и исчезла. На кровати зашуршало и рыдания, скомканные подушкой бросились вслед ушедшему, упёрлись в захлопнутую дверь и стали оседать по углам неясными клочками печали.
Обоссанный дождём асфальт, отражал безумие уличных фонарей, и редкие прохожие спешили в улья. Дышалось приятно и легко. Рюкзак за плечами, напоминал горб, а до вокзала было ещё минут двадцать пешком.
На «нашем» месте ещё никого не было, и я собирал ветки, таскал поваленные деревья. Выложил водку в речку, закинул пару донок, и в темноте, курил, глядя на темнеющие профили деревни, на противоположном берегу. Иногда казалось, что и на меня кто-то смотрит, с той стороны. По неясному зову, я разделся и поплыл на ту сторону, благо речка была небольшая, неглубокая, тихая и тёплая.
Слёзы намочили подушку, пришлось встать, перевернуть её, но ложиться обратно расхотелось. В коридоре стоял собранный рюкзак. Я смотрела на него и в голове мелькали картинки, слова, образы. Машина завелась сразу, и сразу, вместе с этим звуком мотора, едва слышным и успокаивающим, пришло умиротворение. Звуки виолончели застонали, и я нажала на педаль.
В электрическом поезде было пусто. Пахло влагой и намокшими сигаретами. До отправления, было, минут пять. Рюкзак я скинул на сидение и вышел в тамбур, вдохнуть табачного дыма. Небо стряхивало капли. Перрон пуст. Пусто внутри. Пусто везде. На какой-то миг причудилось, что я один на всей земле.
Берег был пуст, невысокие откосы, шуршание воды по песку. Там на «нашей» стороне полыхнул огонёк. Значит, кто-то уже прибыл, послышались голоса, женский и мужской. Я вздохнул, вошёл в воду и поплыл обратно.
На развилке я притормозила, вспомнила, что надо повернуть налево и включив дальний свет съехала на две колеи в земле, укатанные и утрамбованные. Дождя тут не было. Пыль почти сразу окутала автомобиль, и приходилось ехать медленнее.
Понятно, что Сашка первый тут, когда мы с Леной добрались на великах до нашего места, он уже успел натаскать поленьев и ветвей, тут же недалеко виднелся его рюкзак, старый, военный. Лена распаковывала рюкзаки, я подпалил сложенные в «горочку» ветви, подкатил большое полено, для «поддувала».
- Лена, а ты Юле звонила?
- Да, она сказала, что на машине приедет.
- А Саня где?
- Да шарится где-то, а может туда поплыл, на тот берег, он же всегда туда плавает.
- Я бы так не смогла.
- Как?
- Ну, снова и снова туда плавать, ведь, сколько лет прошло.
Я вышел из воды, подсел к огню.
- Привет, Лена. Здорово, Колька.
- Привет и тебе, Саня.
- Дарова, братан.
- А Юлька где?
- А вон она, - Колька показал на мелькающий, за деревьями свет фар. От же принцесса.
- Да ладно тебе.
Ну конечно, все уже в сборе, а я последняя. Чёртова дорога. Ну, ладно, это всё оставим там, за чертой. Теперь три дня плавать, лениться, уха, бухать и ни о чём не думать, особенно о нём, ушёл и ушёл, пусть катится, куда хочет.
Три палатки стояли почти в ряд. Юльке поставил Колька, а Саня одну для себя и Лены. Вот, уже скоро, лет десять, они вместе, а всё никак не оформят свои отношения. Хотя нам всем уже под тридцать. Но это не моё дело. Тут всё в ином дело, в другом, в той мутной недосказанности, что поселилась лет пятнадцать назад, почти в такую же поездку, правда тогда нас было пятеро. А теперь четверо.
Купались, пили, пели песни, вспоминали школу, рассказывали о ерунде житейской, опять пили, варили с первой зарёй уху и часов в шесть улеглись спать. Расшатались по палаткам, прикрыли остатки питания плёнкой.
Нож в спящих входит с лёгким чмоканьем, если прикрыть рот ладонью, то и вообще, словно рыба всплеснула. И потом наступает тишина. Переползаешь дальше, к спящему и снова чик-чик и никогда уже человек не встанет, не зевнёт, не потянется, не улыбнётся, не заплачет, не принесёт с собою горя и беды. И внутри падают снежинки, не тают, завьюжит, слегка, опадает и начинается снегопад. Следы за собой прибрать, свернуть всё, что лишнее и уничтожить, чем дальше, тем надёжнее. Можно спокойно возвращаться в город. И не надо никому, ничего объяснять, ничего выдумывать. Да и не важно, зачем ты совершаешь то, или иное. Но отчего слёзы текут, откуда эти капли на куртке, зачем это всё? Зачем я ему рассказала?
Я выслушал её рассказ и стало так трудно дышать, стало невыносимо одиноко и пусто, и отчего-то захотелось её тела, войти в неё, насладиться. И всё само собой произошло. Но слов не было, был стон сдавленный, судороги. Я встал, хотел попрощаться, но просто поднял руку в верх, и закрыл за собой дверь.
Н. Антонов
25 мая 2016 г.
Г. Москва