Шурик

Щербакова Елена 2
                Шурик               
   Заморозки  ударили внезапно.   За одну ночь огород стал низким каким-то  и   ветхим.     Картофельная  ботва  теперь  безжизненно   лежала на земле,  а огромные  как паруса листья тыквы, которые гирляндами свисали с  ветвей пожелтевших яблонь,    обвисли  серыми как бы прогнившими  лохмотьями  ветоши.  Желтые  головы  высоких георгин величественно возвышавшихся  над огородными   растениями,  теперь  стояли  понурые,  обреченно склонившись  вниз, как после  какого-то  проигранного  побоища. Бесцветные и потрепанные,  они еще хранили в стеблях силы, чтобы не надломиться и не рухнуть  ниц, на колени. Одна капуста осталась живой и невредимой  после нагрянувших  внезапных заморозков.  На распластанном теперь  под ней низком огороде,  ее  огромные  головки  отливали белизной и свежестью. Мы с  матерью срезали   несколько из них  и снесли   во двор. Мать приготовила большую бочку для засолки.  Стол  мы вынесли из комнаты и стали  вместе  шинковать капусту.   – Отец  уйдет что будем делать?- неожиданно спрашивает меня мать, чужим утробным голосом. Я  вздрагиваю  и волнуясь говорю : -Пусть уже идет..  и добавляю слова отца, -  уже к одному концу. Картошка есть, перезимуем, – пытаюсь я утешить ее. Мать подняла потемневшее от горя  худое лицо, окинула меня невидящим  взглядом, огромные карие глаза совсем ввалались ;  я с беспокойством   исподтишка поглядываю на нее.  На душе  тревожно и волнительно  оттого, что впервые мать обращается ко мне  как  ко  взрослой, и я должна принять на себя нечто невидимое, тягостное. Калитка скрипнула и во двор как-то боком входит сорокалетний,  сельский дурачок  - Шурик.   
 – Господи, - горестно вздыхает мать, –еще одна несчастная судьба! Шурик останавливается  у ворот на почтительном расстоянии  и выжидающе - напряженно смотрит на нас  косыми, развернутыми в разные стороны глазами. Шурик не родился дурачком. Просто неопытная повитуха после тяжелых родов Шуркиной матери, наконец приняла младенца и увидев чрезмерно длинную головку его,  решила ее поправить. Она спешно принялась  сплющивать головку  сверху,  и через несколько дней глаза у младенца стали косить  и дальше больше.  Шурик рос и вместе с ним росли и странности. Кажется и говорить начал как все дети, но был чрезмерно стеснительным, прятался под столом,  а когда пробовали учить  чему-то или показывать,  простых вещей не понимал. Помучившись поняли, что в школе он не сможет учиться. Тетя Катя, Шурика мать, не  могла смирится с этим горем,  и стала стыдится  Шурика.   Когда Шурик стал подрастать,  стала всячески  унижать  его. Если  Шурик встревал в разговор и задавал какой-нибуть вопрос  она грубо  обрывала  его.  Внешность Шурика тоже стала меняться Он как-то стал стареть намного раньше своих сверсников и к сорока годам лицо его напоминало печеную картошку. Он  постоянно бродил по нашим  сельским  улицам. Тетя Катя сначала пыталась  запрещать ему выходить, но  махнула рукой и дала ему свободу. Высокая,  с заостренным красноватым носом, она   жалуясь на  свою судьбу,  ходила по земле часто спотыкаясь, проклиная свое зрение.  Она всегда смотрела вниз  и напоминала какую-то раненную,  высокую  птицу с опущенными крыльями,  готовую в любой момент упасть замертво. Отец Шурика,  которого она не любила, был  необщительным и неимоверно жадным человеком.  Превосходный  столяр, дядя Егор, безвылазно сидел в своем  темном, почти без света,  сарае, зарабатывая большие деньги и прятал их где-то. Это был сутулый, невысокий, молчаливый человек,  с морщинистым  мордовским лицом.  Люди поговаривали,  что у него есть золото,  которое он якобы привез из Мордовии еще до женитьбы. Много лет спустя, когда он уже не вставал, а лежал под яблоней бессмысленно глядя теперь в яркое голубое небо,   в огороде нашли три трехлитровых банки с деньгами, которые уже не имели ценности, а по слухам,  посторонняя женщина  под двойным дном старого ящика   из-под инструментов  обнаружила золото. Она тут же уехала  на Украину и через несколько лет приехала в гости в село,  вся в золоте, как утверждали  слухи .
Жил дядя Егор как бы один  в своем темном мирке сарая  и  заходил в дом только к ужину Деньги тете Кате выдавал по своему усмотрению, включая в рассчитанный по собственным меркам бюджет и деньги вырученные тетей Катей за молоко от коровы. Самый младший сын, чтобы заработать себе на расходы начал подрабатывать  с двенадцати лет, лепить кирпичи, таская тяжелые станки с глиной. Ростом он не удался и винил позже отца. Дядя Егор жил сам по себе, его семья сама по себе. « Всю мою жизнь искалечил,  ни разу Катей на назвал!» -жаловалась тетя Катя, всякий раз вспоминая какого-то проезжего парня, в которого она по молодости влюбилась, который  называл ее  Катенькой. Это вероятно и согревало  ее душу на протяжении всей  ее жизни. Повезло немножко с любовью  и дяде Егору. После тети Катиной смерти, от как-то поехал в киргизкое село с рамами.  Там он встретил рускую женщину,  которая жила, в одной киргизской семье.    Откуда  хозяин  киргиз  привез ее никто не знал. Единственная русская женщина в киргизском селе. Поехал дядя Егор пустой, а вернулся домой переполненный какого-то  скрытого чувства, которое выдавало его внезапно посветлевшее лицо. Он стал ездить в киргизское село  с заказами, теперь побритый и неузнаваемо помолодевший, и даже его сутулые плечи как-то выровнялись. Решив посягнуть на внезапно   свалившееся  ему за всю жизнь  счастье влюбиться, в один  из  дней,  он  выкрал Полину и повел домой. Но в редкий проходящий через киргизское село  автобус  они ни сели,  побоялись свидетелей, а пошли пешком через  заросшие  сухим  кустарником  холмы. Когда они уже  спускались вниз, с выженных солнцем холмов, вниз в котловину села, с бъющимися сердцами, предвкушая счастливую семейную жизнь, всадники на лошадях быстро пресекли их радужные мечты.  Дядя Егора не тронули, а Полину хозяин гостеприимного дома,  красивый, как  Чингиз хан, киргиз и его  единомышленники, по  соблюдению не  принятого конституцией республики  закону, стали   хлестать ее  камчой, не слезая с  лошадей,  так  что Полине оставалось только закрывать лицо и голову руками.  Схватив ее за волосы и  перекинув ее поперек лошади, они ускакали, пообещав  другой раз  пустить дядю Егора   по следу копыт.  Дядя Егор, хоть и не испугался, но в то село  дорога ему была заказана. Счастье его рухнуло  в самом зачатке,  он очень горевал  и  даже  делился теперь  переживаниями с соседями, и всю оставшуюся  жизнь  потом, как и тетя Катя жил на руинах не возведенного счастья, удивляясь самому себе: « Жил всю жизнь,  и не знал, что жизнь пропала ! »
  Шурик стоял в напряженном  ожидании . –Шурик заходи  не стесняйся! – зовем мы его.  Он обрадованно   почти бегом  слегка  приседая и подметая штанинами  землю, мелко засеменил  во  двор, наклонив  набок голову. Он запускает руку  в карман своих  поношенных, не по росту широченных брюк, которые    держатся на его тощей талии с помощью тяжелого солдатского с широкой бляхой  ремня.   Старый  заношенный до блеска  пиджак,  свисает  почти до полу  с его  детских плеч.
     --  Отгадайте что у меня есть?- спрашивает он,  и широкая, счастливая улыбка озаряет его   морщинистое  маленькое лицо. Замерев напряженно ждет.               
- Конфетка! - говорю я первое попавшееся.  – Нет ! -  радостно отрицает он, мотнув широко, по коровьи головой, так, что голова едва не слетает с его  тонкой длинной, шеи .  –  Карманный ножичек?-  спрашивает  моя сестра Катя. – Нет!- опять крутит он головой,  едва сдерживая смех инасквозь  светится счастьем.   - Сдаетесь?-  обтирает он от возбуждения  влажные, широкие как бы вывернутые  наизнанку губы. – Сдаемся! – соглашаемся мы, хотя все знаем, что в его кармане может быть  только новенький, электрический фонарик.  И,  действительно, тут же перед нашим носом появлятся новенький прямоугольной формы фонарик. Не отрывая ни на миг  от меня торжественного,  загадочного взгляда, он  как бы автоматически  щелкая фонариком, идет на нас. –Ух ты здорово ! – говорим мы в один голос и  глаза его загоряются каким-то живым светом.  - Это мне Витек из  Джамбула привез! – волнуется он.  могозначительно кося глазами в мою сторону,  подходит к матери. -   Ну, а теперь ты отдашь Ленку за меня?-   спрашивает он  вполне уверенный в положительном ответе,  и  покушаясь  добить мать окончательно,  вытаскивает помятую   рублевую купюру  и  презрительно - небрежно бросает  ее на стол рядом с рубленной  капустой. Мать выражая крайнее изумление берет купюру. —   Вот это да ! Ну  Шурик,  тут я ничего против не могу сказать. За такого богатого человека как Ленку не отдать! , -соглашается мать  запихивая рубль  назад  в   карман незаметно,  насквозь светящемуся   от счастья  и величия   Шурику ,- теперь противиться не буду! Сделка состоялась и  Шурик с видом победителя смотрит  на меня. Через минуту  он  уже  забывает о совершенном сватовстве. –Ой,- начинает он смеяться,  стараясь удержать наше внимание:   - Ой такое смешное кино вчера смотрел, кишки порвешь !
Он пытается хохотать  и скорчившись пополам выдавливает  смех. Мы знаем,  что Витек киномеханник пускает его всегда бесплатно в натянутую  брезентовую палатку  на нашей улице, где мы смотрим все фильмы пришедшие в село и знаем, что вчера  шел индийский фильм ,,Бродяга,,  и уже сегодня половина села поет индийскую песню « Абарая, никто нигде не ждет меня, абарая!» и конечно же «Разрисована картинка я в японских ботинках, в русской шляпе я большой, но с индийскою душой!»
- Ну, ну,  давай рассказывай   о чем кино!  - стараемся  поддержать  мы его   творческие проблески.  Он, польщеный   нашим вниманием, начинает импровизировать. Подогнув ноги и выпятив  тощий живот, напоминая вопросительный знак, он идет по кругу вокруг бочки с капустой и показывая на свои сбитые набок и напрочь истертые подошвы,  начинает петь :  - Я японец на ботинках  ...   и, сбившись, начинает перечислять : - Я в шляпе индийской! - показывает он на замусоленный неизвестного цвета со сломанным козырьком картуз, который похож на  уже  засохшую шляпку опенка, - и ..шнурки,-  выставляет он вперед  вытертый временем носок туфли.    Хлопая себя по животу он,  то козликом подпрыгивает вверх,то разведя руки, пританцовывает  вокруг бочки с капустой.  Когда взгляд его падает  вниз он подбоченившись  и склонив набок голову  поясняет:  - Ботинки, шнурки,-  показывает он,  отставляя  поочередно  ноги, стараясь не пропустить перечисление  согласно  песенки из фильма . Мы, наблюдая  за ним, не удерживается и начинаем смеяться. Скоро мы уже хохочем,  не в силах остановиться.  Мать,  которую я  никогда не видела смеющейся, падает бессильно от смеха  на край бочки,  утирая слезы. И сквозь слезы  еле выговаривает :— Бесплатное представление!  Никогда так не смеялась!   Щурик  безмерно счастлив. –Обхохочешься, – подтверждает он  приседая,- кишки порвешь, такое смешное кино!-  крутит головой во все стороны, вытирая потное лицо. –Шурик, ты к нам почаще заходи!-  смеется мать ,-на ужин заработал!   Мы наконец заканчиваем работу. Мать идет в дом, разогревает лапшу. Шурик,  жадно с шумом хлебает  лапшу,  время от времени вытирая полные  губы концом  замаслянного рукава. Мы смеемся, подтруниваем над ним. Он  сидит    посередине стола как гость, он  немного возбужденный и радостный   от  оказанной ему такой чести. Вряд ли найдет он  еще  в каком- нибудь  доме такого уважения.  Глаза его блестят. Лицо раскраснелось от горячей лапши и внутреннего возбуждения.  Неожиданно на пороге появляется его мать,  тетя Катя   .  —   А, вот ты где проклятый,  -- накидывается она с порога ,-все голодный ходишь,  как будто тебя дома не кормят! Мать пробует заступиться  : – Так он уже часа три у нас, конечно проголодался  !   – Да он всегда голодный !- пихает  его  в спину тетя Катя. Шурик виновато  уткнувшись в чашку,  замирает  и не поднимая головы  осторожно черпает из чашки.  Морщинистое лицо его становится еще меньше:  на лице страх,   растерянность и смущение. Весь он  сжался  в маленький жалкий комочек и  вызывает только сострадание. Просторный пиджак почти полностью накрыл его хрупкое,  с выступающими ребрами  худое тело. Мне до боли жаль его я еле сдерживаю ком в горле. Я вспоминаю, как однажды прошлой зимой,   в один из  холодных, снежный вечеров,    я вышла за водой в колодец.  Уже смеркалось. Горы снега лежали  вокруг, но снег шел  и шел,  зачеркивая    короткими  черными штрихами  очертания занесенных заборов и кустов.    У нашего,    полностью засыпанного  снегом,  низкого  забора,  сквозь   рябь   падающего снега, я вдруг заметила  белую горку, доселе невиданную. Когда  подошла  ближе, я испугалась :  кто-то живой был занесен полностью.  И    тут  я услышала бормотанье.  - Это я, – раздался   голос.    - Ой- Шурик! – испугалась я, - ты что тут сидишь, ты же замерзнешь!  Вставай пойдем  скорее в дом!  – позвала я его  пытаясь поднять.  И вдруг  увидила, что Шурик плачет.  Я  никогда не видела Шурика плачущим.   - Не пойду , - зашмыгал он носом, - никуда не пойду! Я хочу  умереть! Я не хочу больше  !  -  стуча зубами от холода еле выговорил он.  Лицо его было сплошь облеплено снегом и  в темноте еле выделялись две черные впадины глаз. Сердце мое  сжалось  от боли. –Никто не любит меня! – плакал он.  Я была потрясена.  Вероятно Шурик  ощущал какую-то несовместимость  с окружающим миром, свою ущербность. Душа  его подсознательно требовала заполнения какого-то пробела тепла  в его существовании.  Неужели он понимал свое положение, почти  всегда счастливо  улыбающийся?- удивилась я. Я радовалась за него, когда кто-то из взрослых,  видя как  он напряженно следит за игрой, великодушно разрешал  ему тоже ударить по мячу. Промахнувшись, он конфузился. Ему говорили « ничего научишься!» «Научусь!»-- верил он радостный, ошалевший от счастья. Тетя Катя,  постоянно   попрекала его:  - Что ты ходишь по улицам, меня позоришь,  проклятый!.  Люди думают, что  я тебя не кормлю! Он и в самом деле был голодный. Есть он забывал, бродил  по улицам ища общения. У него часто болел желудок, и зайдя к кому-то во двор он просил только пищевую соду, и люди давали ему ложку соды с водой, конечно никто  и не  подумал  покормить его.  Да и кто захочет пускать в дом сельского дурачка. Есть родители, они и  покормят
   - Все смеются надо мной!-  плакал он, - не  я хочу больше мучиться на свете!    Я  никогда не думала,что его маленькая   душа  внутри обладала  такой  чувствительностью, а само  слово  «мучиться» как - то больно  задело  меня .   Мальчишки издевались над ним, смеялись, заставляя его есть жуков  и всяких букашек ;  он понимал, что это ненормально,  но  он радовался  редкому и бесценному для него вниманию  и внутренне   жертвенно прощал им их  подлости.  Они иногда   травили его стараясь разозлить.  Он  возбуждался  красный и   потный    кидался   за ними,  и не умея быстро бегать  слабел , и захлебываясь  бормотал  безсвязные междометия и,  трясясь  от нервного напряжения                - Я  никому не нужен! –плакал он, -и  мамке тоже не нужен!
 Свою мать он любил безумно, и когда тетя Катя умерла, он  прятался  за сараем,  и  держа руки под желудком,  плакал, а   через несколько дней и совсем отказался есть.  Дядя Егор, зажав его  голову под мышкой ,  ножом  расщеплял ему   сжатые зубы,  стараясь запихнуть какую- нибудь  еду.   «Мамки нет,- так теперь я совсем пропал»  – твердил он и вероятно   был прав.  Он так и не расцепил зубы   и ровно на сороковой день со дня  тети Катиной смерти хоронили и Шурика.  Дядя Егор сделал теперь уже гроб  и  для него. Маленькое высохшее  почти детское тельце, лежало на дне гробика, а душа уже не участвовала в  страшной схватке   внутреннего противостояния  и  жестокости    этого мира,  созданного чьей-то   неумной   философией. Была яркая, ранняя весна. Гробик  стоял во дворе под яблонями, которые  утопали в бело-розовом цвету. В густых ветвях молодой тополиной листвы за домом не умолкало птичье пение.                Почти все селяне   с каким-то бессознательным  чувством    потери,   пришли  проститься с ним,  утешая себя запоздалой  причастностью  к его,  уже   разрешенной  судьбе.  Как  бы очнувшись от чего-то,  как завороженные  стояли   они вокруг гробика,  потерянные и молчаливые,   уже  не остраненно, а приближенно как бы  касаясь чьей-то  огромной непростительной вины ; смотрели  потрясенные, качая  головами, удивляясь, глядя на  маленькое, застывшее лицо.    Только  после смерти  люди  начинают  понимать, ценить человека  и  сострадать когда уже поздно... 
                Елена Щербакова.