Мне принесли его на усыпление. А что делать? Это — моя обычная работа. Я уже столько животных в этом кабинете на тот свет отправил — со счета сбился. Он был очередным. Хозяева рыдали, он смотрел на них непонимающим и полным сострадания взглядом, врач терпеливо выжидал — в общем, всё как обычно. Индивидуальность каждой такой слезливо понимающей и терпеливо помалкивающей сцены заключалась разве что в продолжительности. В случае с этими ребятами, она была средней. Просто люди делятся на два типа: те, кто принимают решения быстро и больше никогда их не анализирует и те, кто сомневаются в себя и до последнего и тянут момент окончательной осознанности. Эти - было видно — решились точно, но осознать происходящее не могли. Ох, люди-люди! Зачем вы заводите животных, если знаете, что будете не готовы принять их смерть? Не заводите изначально и не будет этих слёз! Глупые людишки...
Затянувшейся паузы не перенес даже врач и спокойно-настоятельно спросил: «Мы можем забирать?» Человечки кивнули головами, собаку взяли за поводок и повели в комнату, где он должен был запомнить последние кадры своей жизни. А он чувствовал неладное и пытался вырываться, дотрагиваться языком до хозяевских рук и касаться их правой передней лапой. Людишки ловили последние прикосновения, но давали ему исчезать.
Ко мне его привели уже ошалевшего от непонимания и неосознанности своих же собственных действий. Я посмотрел на него и увидел боль и страх. У всех собак такие глаза перед усыплением, так что меня это не удивило. Этот пёс мне нравится — жалко ему все эти гадости вкалывать. Я взял его за поводок и повёл к столу. Несколько первых шагов он шёл спокойно, а потом — как на шип железный наступил. Весь как завизжит, как закрутится на одном месте, пытаясь, подобно шурупу, вывернуться из гайки ошейника. Только он не знал — еще и не такие у меня были! Сейчас наркоз введём — уснешь как миленький! А там и дитилинчик подоспеет. Так что ты, брат волосатый, не кепишуй! Говорят, собаки в рай попадают.
Но ему было совершенно всё равно куда попадают собаки. Он никуда не хотел — только домой. И он брыкался.
Это какая-то невозможная собака! Никак с ним не справиться! Всё уворачивается куда-то, вертится — ишь, активный какой!
А потом я заметил, что он без намордника. Точнее, без него он был почему-то с самого начала, но заметил я это только сейчас. Надо признаться, я сильно удивился. Эта тварь могла разорвать меня на куски еще на входе — бойцовская собака как-никак — а он только брыкается. Я опустил шприц и подошёл к псу. Его глаза были полны боли и страха. Как много боли и страха...
Я проснулся от жуткого скрежета. Будто кто-то решил раскачать старую задеревенелую люльку. Это был пёс. Он выл и плакал. Наверное, по хозяевам. Глупое ты создание! Они ж лечить тебя просто не захотели. Вон здоровяк какой! Рано засыпать тебе! И выть — тоже рано. 6 утра на дворе — а ну-ка спать!
Он прожил у меня 4 года — ни с одной девушкой я так долго не жил. Неохотно он поначалу подпускал меня к себе. Всё ждал, что я из-за спины шприц со снотворным достану. Но шприца не было и постепенно он привык к тому, что мне можно доверять. Даже вопиющие, а точнее ВОЙпиющие истории о том, как он скучает по старым хозяевам рассказывать можно. Но у меня получалось его увлекать и вскоре он забывал о грусти — хорошая собака!
В этот день я пришёл на работу с ним. На руках. Он тяжело дышал и почти не шевелился. Время пришло и я отнёс его в специальный кабинет — свою «комнатку из пепла», как прозвали её клиенты. Я смотрел в его глаза - там не было страха. Только боль. Он мучился и превратился в жидкость, готовую принять правила любого сосуда. У меня не было выбора — собаки очень тяжело умирают. Я набрал в шприц снотворного. Кроме меня это не мог сделать никто — ни один ветеринар в нашей клинике не брался усыплять животных. А я? Почему я должен это делать?!
Он смотрел меня и умолял всё это прекратить. Я нагнулся к нему близко-близко, к самому носу, на тот момент лежащему на столе. Он хотел лизнуть меня в губу, но сил хватило только на то, чтобы слегка разъединить зубы и потянуться ко мне лапой. Я взял её и стал наглаживать, чтобы навсегда запомнить это прикосновение. Он аккуратно вытащил лапку из ладоней, посмотрел прямо в глубину зрачков и вернул лапу обратно. Глупая ты собака! Завёл себе человека, а теперь всё никак не уйти. Он не дал мне с собой попрощаться — испустить дух он успел до того, как я осознал, что больше никогда не смогу усыпить собаку.