Кап-кап-кап… Я сижу перед открытым окном, где снова и снова отбивает такт нескончаемый дождь. Мокро. Холодно. Слякотно. Это небо, даже не пытаясь скрыть своего разочарования, плачет по несбывшемуся, по разбитым мечтам… Упругие струи безжалостно смывают чьи-то надежды, образуют потоки из чьих-то грез, неумолимо уносят прочь чьи-то иллюзии...
Что случилось с миром? Дождь укутал людей, деревья, дома влажным покрывалом, затянул улицы сыростью и тоской. Каждый раз, когда вижу эту серую пелену, не могу отделаться от ощущения, что окружающее пространство заполняется дымом увядания и смерти. Но сердце уже не щемит, не трепещет — в тот самый день оно испустило последний вздох и превратилось в жалкую оболочку для пустоты. Поначалу было непривычно, но зато бесхлопотно, и очень скоро я привык.
Как ни странно, но соединил нас именно дождь. Я увидел ее — хрупкую и женственную — под огромным красным зонтом, легко перепрыгивающую на своих высоченных каблуках через лужи. Засмотревшись, не заметил, как, тихонько тренькнув, словно гитарная струна, Стрела Амура подлетела и пронзила мое ничего не подозревающее сердце. И в то же мгновение оно наполнилось нежной мелодией любви.
Тогда мне казалось, что это — чудо, и что оно — навсегда. Потому что дождь сразу же прекратился. А на следующий день ветер разогнал остатки облаков, и на чистом васильковом небе распустилось золотистым цветком сияющее солнце.
С тех пор каждый день был ясным и погожим, и при каждой нашей встрече с неба нам приветливо махало рукой ослепительное солнце. Стрела Амура тихонько вибрировала в моем сердце, исполняя трогательные серенады. Похоже, ей там нравилось.
И вдруг, как гром среди ясного неба — первый ливень. Налетел — и умчался прочь, оставив в моем сердце маленький, едва различимый шрам. Снова на синем бархате неба расправило свои лучи жаркое солнце, и окружающий мир наполнился теплом и радостью.
Но чистым и бесстрастным небо оставалось не долго. Периодически, по самому краю горизонта, бродили зловещие мохнатые тучи. Они постоянно клубились и проливались дождем где-то далеко, но до нас ветер доносил только влагу и свежесть.
Иногда, на фоне ясной лазури, вдали, что-то тяжело громыхало, словно там перекатывались тяжелые пушечные ядра, да по краю вечернего небосвода временами полыхали яркие зарницы, не давая измученному сердцу насладиться покоем и безмятежностью. Наутро небо снова становилось спокойным и безмолвным, как ни в чем не бывало. Потом опять налетал ливень, исхлестав сердце колючими струями. А на следующий день снова пылающее солнце согревало душу своими горячими лучами.
От всех этих перемен как-то незаметно сердце стало покрываться, словно паутиной, сетью мелких шрамов. И с каждым новым дождем их становилось все больше и больше. Стрела Амура, прочно обосновавшаяся в моем сердце, лишь жалобно звенела. Что она могла поделать?!
Теперь уже небо никогда не оставалось абсолютно чистым, тяжелые свинцовые тучи кружили по нему, как вальсирующие на балу пары. Как ни старался я не обращать на них внимания, но они угнетали, закрывая солнце и скользя по земле длинными мрачными тенями.
В тот памятный день с самого утра небо затянуло плотными, напитанными влагой тучами, и вскоре начался долгий обложной дождь, первый с момента нашего знакомства. Беззащитный, я молча стоял под тоскливым ливнем, пропитываясь холодом и промозглостью. А она, как бог-громовержец, швыряла в меня щедрыми горстями твердые, остроконечные слова, и они ранили меня, протыкая насквозь, причиняя страшную боль, разрывая живую плоть.
Лишь излив на меня все запасы накопленных нелестных выражений, она открыла свой неизменный красный зонт, резко развернулась на длиннющих шпильках, и легко перепрыгивая через лужи, растворилась за мутной пеленой. Она вовсе не боялась дождя. Похоже, он был ее стихией…
Конечно же, я выжил. Но Стрела Амура, поселившаяся в моем в сердце с первого дня нашего знакомства, вдруг заволновалась, зашевелилась, как живая, и с жалобным стоном покинула мое израненное, кровоточащее сердце, не в силах далее выносить его немую муку. И в то же мгновение из самой его глубины медленно, капля за каплей, начала вытекать кровь, а вместе с ней — радость жизни.
Смешиваясь с кровью, дождевые капли медленно стекали, образуя небольшие розовые лужицы. Я сам удивился — как много было во мне крови! Скоро все пространство вокруг меня стало нежно-розовым. И какой-то малыш, проходя с мамой, весело засмеялся, указывая на меня пальцем:
- Смотри, мамочка! Какой веселый дяденька — он покрасил лужи, и они стали такими красивыми! Никогда не видел розовых луж! Наверное, дяденька очень хороший?
- Да, сынок! Дяденька очень хороший. Большой выдумщик! Только ступай осторожнее, милый, а то ножки промочишь, носочки испачкаешь...
Вместе с последней каплей крови из моего сердца вытекли и все чувства, и оно превратилось в фантик, пустую оболочку. А я продолжал стоять под дождем до тех пор, пока рана в нем не затянулась. Потом, понурив голову, медленно поплелся домой.
С тех пор в моей жизни постоянно идет дождь. Но я привык — и любуюсь на него только из окна. И ничто больше не волнует мое пустое и холодное сердце. Потому что вместе с кровью оно утратило способность любить и переживать, радоваться и страдать.
Но каждый день я сижу у открытого окна, сам не зная зачем прислушиваясь к тихому шелесту дождевых капель. Может, я ожидаю услышать Стрелу Амура, летящую с мелодичным звоном в чье-то беззащитное сердце? Но мой слух не улавливает ничего, кроме монотонного: кап-кап-кап...