В 2014 г. в Федеральный закон «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации» добавлена глава о едином государственном реестре таких объектов. Право на заполнение охранного списка получили как региональные, так и муниципальные органы местного самоуправления. И в этой процедуре большое значение должны сыграть новые сведения, найденные в архивах краеведами за последние несколько лет. Ведь активная работа по постановке на учёт объектов культурного наследия велась ещё в советское время, в регионах этой работой чаще всего занимались не профессионалы, а общественники – члены Общества охраны памятников истории и культуры, и, в результате, в реестры нередко вносились приблизительные данные, основанные либо на воспоминаниях старожилов, либо на справочных книжках. Подобная ситуация сложилась в городе Балаково Саратовской области.
В Балакове – три памятника федерального значения: храм Святой Троицы, усадьба купца Паисия Мальцева и дом В.И. Чапаева. И при постановке их на учёт были допущены ошибки.
О храме совершенно точно было известно, что он построен по проекту «гения русского модерна» Фёдора Шехтеля для белокриницкой старообрядческой общины. А вот авторство наружных мозаик было установлено по аналогии: в лике Спасителя на южном фронтоне увидели «руку» Николая Рериха, который сделал несколько подобных мозаик для православных храмов , и вписали его фамилию. На самом деле мозаики были выполнены по эскизам московских иконописцев братьев Чириковых. Это выяснилось из переписки купца Паисия Мальцева и известного московского букиниста Павла Шибанова, сохранившейся в Российской государственной библиотеке. Паисий помогал своему брату Анисиму, на средства которого строился храм, и контролировал ход выполнения заказа по мозаикам через своего приятеля Шибанова. Последний регулярно отчитывался перед заказчиком. Вот одно из первых писем из Москвы от 28 августа 1911 г.:
«Вчера Чириков пригласил Шехтеля… и меня показать работы трёх изображений под мозаику. Это уменьшенные в пять раз рисунки на досках пока ещё без красок, которые, собственно, и будут служить оригиналами для мозаичной работы, а в натуральную величину будут только одни контуры» .
Впервые эту информацию автор этой статьи обнародовал ещё в 2007 г. на страницах «Балаковской народной энциклопедии». Однако архитекторы почему-то ей не воспользовались, предпочитая не говорить об авторстве эскизов для мозаик .
Ещё больше неразберихи с Мальцевской усадьбой. Традиционно считается, что Мальцев приобрёл её на рубеже XX в. у какого-то купца, а затем, в 1912 году затеял реконструкцию, пригласив для этого известного архитектора Фёдора Шехтеля, который в то время строил в Балакове храм Святой Троицы . И фамилия архитектора, и дата перестройки здания (нач. XX в.) так и закрепилась в перечне объектов культурного наследия, без всякого документального подтверждения.
Однако совсем недавно автор этой статьи обнаружил в одном из фондов Самарской губернской земской управы паспорта балаковских усадеб, которые были составлены в 1912 г. для расчёта налога на имущество. И по усадебному «паспорту» оказалось, что Мальцев приобрёл сначала, в 1886 г., так называемое «пустопорожнее место», т.е. землю, а затем, в 1888–1890 гг. построил на нём «два дома и все надворные постройки». Причём при описании внутренних помещений в графу «качество отделки» вписано: «штукатурка, лепные украшения». И ни о какой перестройке (это обычно тоже отражалось в документах, чтобы, при начислении налога, подсчитать дополнительные расходы хозяина) не упоминается . Уточнённые сведения опровергают причастность Шехтеля к переустройству дома.
Сомневалась в этом и доктор искусствоведения М.В. Нащокина, один из крупнейших в России специалистов в области истории архитектуры рубежа XIX—XX вв. По её словам, «даже беглого взгляда на особняк и его внутреннее убранство достаточно, чтобы сказать, что его добротные эклектичные формы весьма далеки от стильных фасадов и интерьеров Шехтеля, в том числе эклектических». К тому же, считала она, «принципы отделки и приёмы декора здания стилистически несомненно восходят к концу XIX века и уж никак не могут пересекаться по времени с постройкой храма Святой Троицы».
Сомнения искусствоведа неожиданно подтвердились. В «Спутнике Зодчего по Москве», изданном под редакцией И.П. Машкова в 1895 г. Московским архитектурным обществом для членов II съезда русских зодчих, проходившего в Москве , было опубликовано рекламное объявление художника-декоратора Августа Томашки. В нём он перечисляет всех архитекторов, с которыми ему довелось работать, и свои некоторые, наиболее значимые, проекты. Среди них и Мальцевская усадьба.
Нащокина опубликовала несколько статей по этому поводу в журнале «ACADEMIA. Архитектура и строительство» и сборнике «Архитектурное наследство» :
«Появление в архитектурной истории Балакова имени выдающего мастера русской декоративной живописи рубежа XIX–XX вв. чрезвычайно ценно. Во-первых, Томашки работал чаще всего с московскими зодчими, таким образом, особняк П.М. Мальцева, хоть и опосредованно, но связан с Москвой. Во-вторых, работ этого первоклассного живописца даже в Москве сохранилось немного: все они в основном представлены интерьерами богатых московских особняков, и все абсолютно уникальны.
Август Томашки неизменно работал с архитектором П.С. Бойцовым, но многие московские постройки и интерьеры этого крупного мастера утрачены или сохранились лишь частично. Пожалуй, самым полно сохранившимся в аспекте отделки декоративной живописью является особняк С.П. Берга в Денежном переулке. Росписи, выполненные в 1899 г., включены в отделку почти всех парадных помещений этого великолепного здания, причём зачастую они определяют их характер. Помимо орнаментальных росписей в разных стилях здесь щедро представлены живописные фризы и плафоны, созданные в реалистической манере.
Чуть более ранними и столь же хорошо сохранившимися интерьерами, отделанными Томашки вместе с Бойцовым, являются парадные помещения особняка Н.В. Игумнова на Большой Якиманке. В них изобретательно и очень декоративно использована не только древнерусская орнаментика и росписи в виде картушей, но и высококачественная лепнина в разных стилях, произведённая в знаменитой московской скульптурной мастерской преемников А.С. Козлова, успешно работавшей с 1872 г. Не исключено, что какие-то увиденные Мальцевым московские особняки и побудили, в конечном счёте, пригласить Августа Томашки.
Сохранившиеся росписи Охотничьей столовой в особняке П.М. Мальцева представляют собой редкий пример живописного убранства 1890-х гг., тем более уникальный, что он сохранился в глубокой провинции. К этому можно прибавить, что, скорее всего, высококлассная лепнина во всех парадных интерьерах этого дома также произведена в Москве, в одной из её известных скульптурных мастерских, нередко работавших вместе с художником.
В качестве гипотезы можно высказать следующее предположение: поскольку отделка московского особняка Игумнова шла в 1893–1894 гг., то есть практически одновременно с отделкой дома Мальцева, и их лепные мотивы сопоставимы по стилю и качеству, в скульптурной декорации балаковской постройки могла принять участие упомянутая мастерская преемников А.С. Козлова.
Остаётся надеяться, что дальнейшие поиски позволят точно установить всех авторов декоративной отделки выдающегося памятника русской архитектуры конца XIX в. в Балакове».
Однако и это восторженное дополнение доктора искусствоведения осталось без должного внимания.
Если на культурную значимость храма и особняка в целом никто никогда не покушался, то в исторической ценности третьего памятника федерального значения, дома-музея В.И. Чапаева, в начале 90-х гг. XX в. стали сомневаться: а жил ли здесь народный герой?
У музейных работников документальных сведений не было. Даже дочь Василия Ивановича не могла с уверенностью утверждать, в этом ли доме вырос её отец. Клавдия Васильевна помнила только, что после его гибели она жила здесь с бабушкой и дедушкой. В книге «Василий Иванович Чапаев», написанной ей совместно с братом Александром и писателем Яковом Володихиным, указывается, что Чапаевы приобрели половину шатрового дома .
«Это была основательная покупка, выдававшая и характер самого покупателя, – отмечал в другой книге о Чапаеве саратовский краевед Виктор Бирюлин. – Крепкие ворота, аккуратная калитка, удобная плотницкая мастерская в углу двора и рядом с ней погреб. Чапаевская часть дома выходила на улицу тремя окнами. В меньшей его части, в два окна, жила другая семья. С крыльца гость попадал в холодные сени, где хранились различная домашняя утварь и припасы. Из сеней дверь вела в комнату, из неё в другую, самую большую, а там и в третью, маленькую. Все три комнаты отапливались одной большой русской печью-кормилицей. Обстановка - самая необходимая: кровати, столы, скамьи...» И там же давалась сноска: «В гражданскую войну Иван Степанович продал свою часть дома под шатровой крышей и построил для себя и жены поблизости небольшой дом в одну комнату с сенями. В нём сейчас находится Балаковский дом-музей».
Такая неразбериха позволила местной власти с лёгкостью отдать под центр связи «Хемикомп» мемориал, который был построен по соседству как раз под музей Чапаева. Причём некоторые горячие головы требовали вообще снести деревянный домик, неожиданно потерявший всякую «мемориальность».
Однако балаковскую «святыню», к которой ежегодно со всего Советского Союза приезжали десятки тысяч туристов, удалось отстоять: ну, не жил здесь, и что? – пусть, как память, останется.
К дому, как к памяти о Чапаеве, относятся и сегодня. На сайте Саратовского областного музея краеведения о нём написано:
«Музей располагается в небольшом деревянном доме в бывшей Сиротской слободе , Бодровке, где жили грузчики, ломовые извозчики, пристанская беднота города Балаково. В этом доме, общей площадью 35 квадратных метров, с 1919 по 1922 годы жили родители В.И. Чапаева». И — на всякий случай: «Здесь прошли детские и юношеские годы будущего полководца» , хотя, как известно, Чапаев погиб в 1919 г.
Установить истину помог тот самый фонд переоценки имущества балаковцев, о котором писалось выше. В паспорте дома Ивана Степановича Чепаева (тогда фамилия писалась через «е») вписано, что флигель куплен за 80 рублей за 12 лет до описи, т.е. в 1900 году, когда Василию было всего 13 лет . Значит, он здесь жил, он здесь вырос. Значит, с этим домом связана почти половина его жизни, самой активной её части. Отсюда, в 1908-м, Чапаев уходил в армию, здесь, в 1909-м, играли его свадьбу, здесь родились его первые дети: Александр – в 1910-м, Клавдия – в 1912-м, здесь он прощался со своим братом Григорием, убитым во время антибольшевистского мятежа в марте 1918 г.
На плане – то же самое расположение чапаевского дворика: в правом нижнем углу – дом, в левом верхнем – сарай. По паспорту в доме – три комнаты, две внутренние двери и пять окон. На первый взгляд, не сходится: экскурсанты видят только одну комнату, одну дверь и три окна. Но, по всей видимости, при оценке ещё учитывались сени и так называемая подловка, где хранилось сено, перегородка для молодых и два чердачных окна. А, возможно, после смерти родителей Чапаева дом просто был немного перестроен.
Реальность этого памятного места подтверждается и другой записью: жилое помещение в здании одно. Его размеры указаны в саженях. При переводе в метры получается всё, как сейчас. Таким образом, герою можно возвращать прежнюю прописку. Только на мемориальной табличке, установленной на доме 9 февраля 1969 г., следует заменить первую дату: 1897, как считалось, на 1900, как выяснилось. Однако музейные работники отмолчались, несмотря на то, что им были предоставлены соответствующие копии, и на сайте Саратовского областного музея краеведения ничего не изменилось.
Благодаря найденному комплексу документов теперь можно внести коррективы и в перечень объектов культурного наследия регионального и местного значения. Приведу только один пример.
Доктором архитектуры Н.А. Поповой много лет назад в балаковское краеведение было введено понятие «почтовый двор». Профессор утверждает, что от него сохранилось двухэтажное здание, которое якобы было построено в середине XIX в.: «На верхнем этаже размещались основные операционные залы», а «первый этаж имел служебно-вспомогательно назначение» .
Однако отдельное почтовое здание могли позволить себе только губернские и уездные города. В сёлах под почту в разное время арендовались разные помещения. Например, в 1912 г. почтово-телеграфная контора размещалась в доме ярославского купца Александра Павловича Кузнецова . Кроме того, в середине XIX в. почтовые станции не только отправляли, принимали и доставляли почту, но и выполняли функцию пассажироперевозчиков. Причём право на содержание почты выкупалось на несколько лет. Так, в 1853 г., почтосодержателем в Балакове был коллежский советник Юлий Михайлович Кайсаров, проживавший в Саратове . По описи, составленной в том же году, почтовая станция состояла из дома с тремя комнатами, для самого отделения и проезжающих, избы для ямщиков (перевозчиков), конюшни для четырёх лошадей, подъездным сараем и амбаром для фуража. Всё это было обнесено деревянным забором.
Из мебели в почтовом отделении был один стол, шесть стульев и одна скамья. В обязательном наборе – два столба для надписи и фонаря, два ручных фонаря, два летних повозка, двое зимних саней, сбруя для лошадей и одежда (форменная) для ямщиков. Последних было два: мещане г. Вольска 39-летний Абросим Ксенофонтов и Иван Пожаров, 26 лет.
А так называемый «почтовый двор» был занят почтой и телеграфом, скорее всего, только при Советской власти. Но старожилы рассказывали об этом так, словно это произошло гораздо раньше.
Поправки, по всей видимости, придётся вносить в перечень объектов культурного наследия и в других городах, может, даже и в тех, где казалось бы, всё изучено вдоль и поперёк.
Например, в журнале «Нива» за 1886 г. автор этой статьи обнаружил сообщение о том, что министерством двора приобретён дом Зиновьева, «близ Аничкина моста, построенный знаменитым Растрелли» и принадлежавший некогда духовнику императрицы Елизаветы Петровны . Оказалось, речь шла о здании, которое сегодня в Санкт-Петербурге известно как дом Абазы. С 2004 г. общественники вели за него борьбу, т.к. он не находился в списке объектов культурного наследия, и его хотели снести, оставив только фасад. И только совсем недавно, после тщательной историко-культурной экспертизы, решением суда дом Абазы взят под охрану.
Общественникам было за что бороться. В 1870–1880-х гг. в доме существовал музыкальный салон Ю.Ф. Абаза, среди гостей которого бывали Ф.М. Достоевский, А.Г. Рубинштейн, Великий князь Константин Константинович и другие известные деятели культуры. Но насколько могла бы вырасти ценность этого здания, знай защитники, что к его строительству некогда приложил руку великий Растрелли! Правда, специалисты, которым сообщил о своей находке автор этой статьи, отнеслись к неожиданному открытию скептически. По данным историко-культурной экспертизы, дом был построен по заказу купца Зиновьева в 1798 г., уже после смерти маэстро архитектуры, и с 1840-х гг. принадлежал видному государственному деятелю А.А. Абаза . Однако в 1840-х последний ещё не был видным государственным деятелем, да и в найденном сообщении о нём ни слова. Кроме того, современник сообщает о том, что это здание первоначально принадлежало духовнику императрицы Елизаветы Петровны, а им был протоиерей Дубянский, который скончался в начале 1770 г., за год до смерти Растрелли . Так что один из самых известных петербургских архитекторов XVIII в. вполне мог быть автором проекта.
Замедленная реакция чиновников и деятелей науки на краеведческие находки объясняется просто. Чтобы внести какие-либо поправки в списки объектов культурного наследия, по современному законодательству, необходимо провести новую историко-культурную экспертизу, а это слишком хлопотно и дорого. Ни сил, ни средств для этого не хватает, особенно в регионах. Тем не менее, когда-либо это всё равно придётся делать. Поэтому нужно внести в законодательство соответствующие поправки, которые позволяли бы сделать более простой процедуру внесения изменений в уже составленные паспорта объектов культурного наследия, изменений, необходимость в которых возникает в связи с новыми документами, выявленными краеведами.
2016 г.