Баллада о доблестном и достойном мне

               
     Аполлон Бельэтажный, шинелястый тулумбас, швайный едрос, педрос из жуликов и воров, ломом ворочал каловые массы, коростяной паршой укрывшие землю отцов, дедов и прочих, не столь актуальных родственников, духовно-благоразумных вплоть до исключительной меры и поголовного перехода из коммунизма в православие, а затем в ислам, что не имело ровно никакого значения, ибо каждый носил в груди свой маленький ад, слепленный из говна, сцементированного кровью и почвой. Массы поддавались, шепелясто переваливаясь, грузно участвуя в неряженых, голых праймериз, показавших явственно не то, чтобы невозможность, ненужность майдана или каких-либо перемен, ведь не стоит говно заменять говном, а другого продукта взять негде, каловые массы воспроизводят сами себя в геометрической прогрессии, яростно демонстрируя аллес умзонст в парадигме общественного развития, с учетом отсутствия и общества, и развития. Лишь буквица малая " и" союзно крепила конструкцию, струхнясто-демократическую, суверенно-уеб...ную, уныло-крысиную, под стать карликовым богам и демонессам психоанализа, смутно пародирующих песни и пляски народов Крайнего Севера с тонкой изюминкой еврейства, мирового жидомасонства, гуманистического сионизма вкупе с тотальным геноцидом филистимлянских племен, косматых, вонючих, сутулых сутяжников и завоевателей мирового пространства, корчащегося в ожидании милосердной пули в затылок. Верховный бог обосрался, уже давно и не раз, но этого никто не заметил за недосугом и недостачей разума, занятого решением сверхважных, архиважных и насущных проблем : питие винца в плепорцию, спорт и энтузиазм, гордость и косые, заплывшие зенки знающего, как надо, невнятный бред второго ублюдка, достойного размером обуви нумеро тридцать пять, похвальба непобедимой команды, не пожелавшей унизить себя первым и вторым местом в общекомандном зачете, клевета подлых функционеров, борцунов и противопоставлятелей святому делу коррупции, уныло дрочащих на прошлогодний снег, ждущих схождения с неба пришельцев, что свергнут жулье и воров прямиком в Таджикистан или Венесуэлу, красивых пришельцев, с рогами и панагиями, бриллиантами диктатуры культа отдельной личности и перхотью выдающихся и кудрявых идей, сгнивших еще при опылении пестиков и тычинок спорами сибирской язвы.
     А вот еще бывает Кобзон.
     И, например, пиз...ц.
     И тогда осознаешь трагическую незавершенность исторического процесса холокоста.
     Случай, короче, был.  Прет мужик. Бабу. Прет и прет. Она уже кряхтит и молит, но мужик прет. И знаешь, чем дело кончилось ? Лопнула баба от говна. А мужик умер. И в учебнике истории проклят навсегда. Но для понимания необходим дар прозрения, методичка от Екклезиаста, а он тоже умер и секрет с собой в могилу унес. Да и, вообще, одни мертвые кругом, скребутся в земле, грызут корни, вздыхают тяжко, другие мертвые вокруг, бегают и голосуют, питают надежды, дарят радость людям в количестве не более пяти штук из шести с лихуем миллиардов.
     А теперь сказочку послушай, любовь моя. Как мы с твоим прадедушкой за грибами ходили. Идем такие, курим, беседуем о прекрасном, я о свином холодце, он о революции. И тут я ему говорю :
     - А зачем тебе такие когти ?
     - Чтобы лучше слышать черные дыры.
     Идем дальше, срезаем обломком косы свиноройки и волнушки. Я опять спрашиваю :
    - А зачем тебе такие косые глаза ?
    - Чтобы лучше знать диалектический материализм.
    Сел я на пенек, достал х...й из штанов и показываю дедушке.
    - Видал ?
    - Чтобы лучше соответствовать ?
    Это он меня спрашивает, устал старичок ответы отвечать, решил узнать потайную истину.
    - Нет, - говорю, - это я родился уже таким.
    Опешил дедушка, корзинку с грибами волкам кинул, лукошко с корешками медведям скормил, кормит и приговаривает :
    - Жрите, твари.
    А потом оборачивается ко мне и говорит :
    - Через тыщу лет народится девочка, поименованная Кристиной, так ты ее люби, мил человек, заклинаю тебя товарищем Розой Землячкой, не давай в обиду никаким гнидам Носикам и Толоконниковым, оберегай от супостатов хохляцких, весели историями и сказочками.
    Молвил эдак и исчез, будто и не было его. А я домой вернулся и его бабушке поэму написал, мол, так и так, уехал ваш старый в Кисловодск, не поминайте лихом, через тыщу лет приду к правнучке и сведу ее с ума. И подпись. Я.
    Вот такая сказочка, сестричка. Странная, как и мы с тобой, красивые и умные.