- 1 -
Геннадий Петрович стоял в супермаркете у полок сопутствующих товаров и разглядывал флаконы с жидкостями для полоскания зубов.
В последнее время его стали беспокоить нижние зубы. Причём, боль появлялась в левой стороне, но какой именно у него там болит зуб, Петрович определить не мог. Он просто не видел в том месте своих зубов. В том месте у него давно стоял ортопедический мост. При этом зубная боль распределялась по всему пространству под этим мостом, как будто сам стальной мост являлся отличным проводником для нервных токов. Когда же Петрович набирал в рот зубной бальзам-ополаскиватель, то зуд в том месте утихал. Сначала эта боль появлялась эпизодически. Теперь же она возникала чаще и, вроде бы, ни с того, ни с сего. И Петровичу уже приходилось, порой, по несколько раз на дню полоскать свои зубы.
В конце концов, ему стало хватать бальзама-ополаскивателя во флаконе объёмом двести пятьдесят миллилитров не более, чем на одну неделю. Вот поэтому, на этот раз, Петрович выбрал флакон объёмом четыреста миллилитров этого чудо-элексира, приготовленного на основе экстрактов коры дуба и пихты, как это указывала надпись на его флаконе. На этом замечательном пластмассовом флаконе были и другие пояснения. В частности, указывалось, что его покупатель получает семьдесят пять миллилитров бальзама бесплатно. А ещё одна надпись говорила о восьмидесяти восьми процентной эффективности такого снадобья.
- Кто ж откажется от почти двадцати процентной халявы, да ещё с восьмидесяти восьми процентной эффективностью?.. Надо брать, - решает, прикинув все выгоды, Петрович.
Народу в этом отделе немного.
- Наверное, остальным повезло с зубами больше, - подумал Петрович и, захватив эффективный и экономичный бальзам, предстал перед кассиром.
- С Вас девяносто девять рублей и девяносто копеек, - произнесла, выбив на кассе чек, девушка-продавец.
- Дороговато, конечно, даже не смотря на двадцати процентную халяву, - размышлял, уже миновав кассу, Петрович.
Определить, вот так, навскидку, что дороговато, а что нет, ему было совсем не трудно. Вот уже почти четверть века он переводил в уме текущие цены на товары и услуги в советские рубли. Это у него получалось почти автоматически. А дальше, зная твёрдые советские расценки на эти товары и услуги, на всю оставшуюся жизнь запечатлённые почему-то в его памяти, нетрудно было оценить, что дорого, а что не очень. При этом, на определённый период текущего времени у него был определённый коэффициент пересчёта. На момент покупки зубного бальзама этот коэффициент равнялся ста единицам. Удобное число. Хотя конечно, если стремиться к более высокой точности, то и этот коэффициент пора было бы повышать. Но важно и то, что самого Петровича и такая точность пока устраивает. А как иначе? Ведь недаром говорят, что всё познаётся в сравнении.
Вот, например, стоит теперь бальзам-ополаскиватель сто рублей. Достаём зарезервированный в голове Петровича на сегодняшний день коэффициент пересчёта. Он равен ста единицам. Делим сто рублей на сто единиц. Сколько получаем? Правильно, получаем один советский рубль.
Но за один советский рубль можно было купить в советское время и бальзам-ополаскиватель, и болгарскую пасту «Поморин». Какой отсюда вывод делает Петрович? Совершенно верно: «Дороговато теперь стоит этот бальзам-ополаскиватель».
- Нет, никак нельзя без сравнений, - думает Петрович, выходя из супермаркета с замечательным зубным бальзамом.
И, вот, помогал-помогал Петровичу дубово-пихтовый бальзам и, вдруг, что-то перестал. Ну, может быть, по-прежнему помогал, но не очень эффективно, как это обещалось в его рекламе. По крайней мере, не на восемьдесят восемь процентов эффективности, как указывалось на его флаконе. Встанет ночью с кровати Петрович, пройдёт в ванную комнату, побулькает бальзамом – вроде как, утихнет зубная боль. Только задремлет, а боль снова появляется. Так всю ночь и ходит в ванную комнату полоскать зубы своим супербальзамом.
- Надо, всё-таки, идти к стоматологу, - решил после одной такой неспокойной ночи Петрович.
- Вот, только куда пойти? – задался он новым вопросом.
Действительно, за последнее время чуть ли не в каждом многоэтажном доме разместилась стоматология. Порой создавалось впечатление, что после закрытия многочисленных ларьков и торговых павильончиков – наследия дикого капитализма, продавцы дружно ринулись в стоматологи, уж столько расплодилось по городу частных стоматологий. Как в такой ситуации не ошибиться? Как снова не ошибиться человеку, который, к тому же, имел подобный негативный опыт?
- Пойду-ка я в городскую стоматологическую клинику. Слава Богу, более десятка её отделений работает теперь по всему городу, - решил после некоторых раздумий Петрович.
В городской стоматологической клинике часть услуг гарантирована пациенту «бесплатно», то есть медицинским полисом, в том числе и удаление зубов хирургом-стоматологом.
Петрович уложил в большой полиэтиленовый пакет свою медицинскую книжку вместе с медицинским полисом, паспорт с пенсионным удостоверением, и отправился в ближайшее отделение этой муниципальной клиники. Там, в регистратуре, он попросил записать себя на осмотр-консультацию.
Стоматологический кабинет, в который попал через несколько минут пациент-Петрович, был рассчитан на три рабочих места врачей-стоматологов.
- Вам придётся проехать в другой район города и сделать там рентгеновский снимок, - сразу предложила ему одна из практикующих здесь врачей-стоматологов после непродолжительного осмотра пациента.
- Начинается беготня, - подумал про себя Петрович и недовольно поморщился.
- У нас эта услуга бесплатная, - словно, подслушав его внутренний голос, поспешила обрадовать и успокоить пациента врач-стоматолог.
- А я успею к Вам вернуться, - уже, стараясь не выказывать своего недовольства, спросил Петрович.
- Если не успеете, то приходите завтра, в это же время, - также миролюбиво проворковала приятная женщина-стоматолог.
И, конечно же, Петрович не успел.
В головном отделении городской стоматологической клиники оказалась большая очередь из медленно движущихся в рентгеновский кабинет пациентов. Да и добираться до этого центрального отделения пришлось Петровичу, как минимум, минут сорок.
Опять Геннадий Петрович всю следующую ночь промучился из-за, то появляющейся, то снова затихающей, зубной боли.
На другой день, прихватив с собой пакет со всеми необходимыми документами, рентгеновским снимком и небольшим количеством денег, Петрович отправился в назначенное время к своему врачу-стоматологу.
Длинные узенькие коридоры медицинского отделения проходили здесь змейками мимо всевозможных профильных кабинетов и служебных помещений. В коридорах были установлены стулья для ожидавших своей очереди пациентов, и было так тесно, что если поджидающий своей очереди больной был сам внушительных габаритов, то мимо него по коридору можно было пройти лишь боком.
- Главное, чтобы там, за дверью, было бы всё на высоком уровне, - подумал Петрович, пробираясь по коридорчику к своему кабинету и задевая колени сидящих на стульях и поджидающих своей очереди пациентов.
У двери кабинета, номер которого был указан в талончике, выданном Петровичу в регистратуре, сидели две женщины и один мужчина.
- Кто последний? - смиренно спросил сидящих у двери кабинета Петрович.
- Отдайте свой талончик медсестре и ждите, когда Вас вызовут, - подсказала ему, вероятно, очень информированная женщина.
Действительно, скоро стало видно, что там, за дверью, не дремали, и кабинет недаром был рассчитан на три рабочих места. Медсестра периодически открывала дверь зубного кабинета, приглашая войти очередного больного. Минут через пятнадцать Петрович в этой очереди был уже первым.
Он напялил на свои полуботинки больничные бахилы, и уже выжидающе поглядывал на дверь кабинета, как среди пациентов появилась эта беспардонная женщина. Волосы на её голове были всклокочены, возможно, порывами ветра на улице, а в руках она держала, кроме дамской сумочки, ещё какие-то пакеты. Никого, ни о чём, не спрашивая, энергичная дама отодвинула растерявшегося Петровича в сторону, а потом, переложив свои пакеты в одну руку, протиснулась в кабинет, хлопнув при этом дверью, и чуть не прищемив руку раздосадованного Петровича.
- Женщина, женщина… Вы куда?.. Здесь очередь, - только и смог произнести ошарашенный такой бесшабашностью Петрович.
- Наверное, знакомая кого-то из врачей, - предположила, стоящая в очереди за Петровичем, женщина.
- Знакомая, не знакомая, а совесть надо иметь, - откликнулся пришедший позже всех мужчина.
Тут дверь кабинета снова открылась и на пороге появилась та самая женщина в сопровождении медсестры.
- Вот здесь посидите, - сказала медсестра, обращаясь к той, очень смелой, женщине.
Она указала нагруженной авоськами даме на свободный стул и добавила:
- Я Вас вызову.
- Ну, вот, справедливость восторжествовала, - подумал, обрадованный такому обороту событий, Петрович и вошёл внутрь кабинета.
- 2 -
В этом кабинете, вдоль стены с высокими окнами, стояли три стоматологических кресла, обставленные со всех сторон сопутствующей этому заведению аппаратурой. У противоположной стены находился длинный рабочий стол. Скорее всего, у этой стены стояло сразу несколько установленных в ряд столов, так что край последнего находился совсем рядом с входной дверью. И здесь же у стены, на входе, стояли два стула. По всей видимости, эти стулья были специально сюда установлены с одной единственной целью. Они здесь служили камерой хранения вещей пациентов.
Петрович, переступив порог зубного кабинета, достал из своего полиэтиленового пакета рентгеновский снимок зубов, паспорт, из-под обложки которого высовывались две тысячные купюры, а сам пакет со своей медицинской книжкой и медицинским полисом оставил на одном из свободных стульев у двери. Врач уже поджидала Петровича. На её лицо уже была надета гигиеническая маска, но всё равно можно было распознать в ней ещё очень молодую женщину.
- Не успел я к Вам вчера, - сказал Петрович и протянул стоматологу рентгеновский снимок.
Врач недолго разглядывала этот снимок.
- Идите в ортопедический кабинет, - заявила она Петровичу, - и снимите коронки с зубов, на которых держится мост.
- Это всё? – вздохнул Петрович.
Он ещё надеялся, по своей наивности, что удастся как-то подлечить больной зуб, не снимая моста.
- Как снимите мост, зайдите снова ко мне, - распорядилась доктор.
Ортопедический мост у Петровича был не простой, а составной, то есть промежуток между зубами, прикрытыми коронками, занимали когда-то ещё два зуба. И удаление такого моста было для Петровича почти настоящей катастрофой.
Рядом с ортопедическим кабинетом, дожидался своей очереди всего один пациент. И, вскоре, Петрович, мысленно перекрестившись, вошёл в дверь ортопедического кабинета.
- Вы что хотели? – Спросил его молодой, чересчур чернявый ортопед, явно, не славянской национальности.
- Меня к Вам направила стоматолог. Мост надо снять, говорит… У меня под мостом периодически побаливает зуб.
- Щас нэ болит?
- Нэт, - качнул из стороны в сторону головой, и почему-то проговорил с акцентом сам Петрович.
- Садыс в кресло. – Врач указал рукой, куда надо сесть. – И рот открой.
Петрович открыл рот и показал рукой на свой массивный стальной мост.
- Закрывай рот, - прозвучала как выстрел следующая команда над головой Петровича. – Дэнги есть?
Почему-то Петрович никак не ожидал, что сейчас ему зададут такой вопрос. Он от неожиданности заморгал глазами и переспросил: «Не понял… Повторите пожалуйста».
- Дэнги, спрашиваю, есть? – Ещё громче и уже нетерпеливо прозвучало над его головой.
- А сколько? – Ещё раз робко переспросил Петрович, жалея при этом, что мало взял из дома денег.
Тут, видимо, ортопед решил для непонятливого пациента продублировать слова жестами. Он отошёл на шаг от медицинского кресла, на котором полусидел-полулежал Петрович, и продублировал свои слова жестами.
- Четыре сто… - Сказал он, а потом выкинул вперёд сначала одну руку с одним прижатым пальцем, а другой – махнул по воздуху два раза, изобразив кружок большим и указательным пальцами этой руки.
- Хорошо, - согласно закивал головой Петрович, остерегаясь окончательно расстроить своей непонятливостью ортопеда, и радуясь при этом, что у него хватит денег заплатить этому доктору.
Наконец, тот удовлетворенно хмыкнул, сел за стол, достал стопку разлинованных в полоску бланков и что-то стал писать. Исписав бланк, он протянул его Петровичу.
- Вот… Плати.
- Хорошо, - сказал Петрович и потянулся в карман за своим кошельком.
- Нэ здэс… Там плати, - замахал ортопед уже раздражённо, как показалось Петровичу, в сторону двери своего кабинета.
В тот день в регистратуре стоматологической клиники сидела пожилая женщина. Она не спеша выдавала пациентам талончики, отыскивала в картотеке их медицинские карточки, сверяла данные полисов и паспортов страждущих стоматологических услуг граждан, заполняла под копирку и от руки квитанции на оплату многочисленных платных услуг, выполняла несложную бухгалтерию. К тому же, она аккуратно проставляла в квитанциях на оплату услуг галочки, указывающие, где «платный» пациент должен поставить свою подпись. Работала не спеша, вероятно, опасаясь что-то пропустить или ошибиться. Поэтому очередь в регистратуре, даже в том случае, если состояла всего из двух человек, отнимала у пациентов много времени.
Наконец, оплатив четыреста рублей и получив на руки квитанцию с фирменным штемпелем, Петрович вернулся к ортопеду.
- Садыс, - сказал ортопед, забрав у Петровича квитанцию и указав рукой на стоматологическое кресло.
- Рот разевай шире.
- Что? – переспросил тот.
- Говорю, рот распахни больше.
Как и с каким бы усилием Петрович не распахивал свой рот, но мост не поддавался. Казалось, что стальные коронки, простоявшие на своём месте долгие годы и удерживающие этот мост, вросли в зубы. Голова Петровича раскачивалась из стороны в сторону. Иногда Петровичу казалось, что он попал в камеру пыток, где без наркоза заключённым выдирают зубы. «Вот, вот, - думалось ему, - ортопед выдерет этот мост прямо с моей нижней челюстью». Металл во рту Петровича скрипел, искрил, но не поддавался.
Помучившись так какое-то время безрезультатно, ортопед решил сменить тактику. Над головой Петровича послышался визг бормашины. Включив свою бормашину, чернявый молодой доктор принялся пилить неблагородный металл так, что густой дым как из печной трубы повалил из широко раскрытого рта Петровича. Запахло жареным мясом, а на лбу у Петровича выступила испарина. Но сам он находился в таком положении, что не мог даже охнуть.
Наконец, подцепив стальные коронки какими-то металлическими крючками, ортопед со скрипом и скрежетом выдрал из пасти, ослабшего от сильного напряжения Петровича, железяку, которая служила тому долгие годы надёжным зубным протезом.
Но всё проходит. Глотнув свободным ртом порцию желанного воздуха, Петрович встал с ортопедического кресла, что-то нечленораздельное промычал в сторону ортопеда, как бы в знак благодарности и, через коридор, отправился в кабинет своего стоматолога. Там ему надо было показаться врачу, а заодно забрать свой пакет с вещами и документами, который, по его мнению, до сих пор дожидался его у входа в кабинет, на стуле.
- 3 -
Когда Петрович, слегка покачиваясь, вошёл в стоматологический кабинет, врач-стоматолог сидела за своим рабочим столом и держала в руках чашку. Рядом с ней на столе стоял пластмассовый электрический чайник, и было видно, что здесь временное отсутствие пациентов используют рационально. Увидев на пороге кабинета своего пациента, врач отложила чашку в сторону и показала Петровичу рукой на стоматологическое кресло.
- Садитесь удобнее и раскрывайте пошире рот, - произнесла она заученную фразу.
- Ага, всё ясно… В пятнадцать ноль-ноль к хирургу на удаление.
Больше с пациентом разговаривать ей было не о чем, и она уже было направилась к своему рабочему столу, как тут Петрович спросил:
- А какой зуб удалять?
- Всё будет указано в Вашей медицинской карточке, - ответила врач, и её рука потянулась к оставленной на столе чашке.
- Совсем во рту зубов не остаётся, а я всё живу, и мне чем-то надо пережёвывать пищу, - горестно подумал Петрович, поднимаясь с кресла.
Собираясь выйти из кабинета, он уже подошёл к двери, но тут, вовремя, вспомнил про свой пакет. Петрович резко повернулся и взглянул на стул, где, по его мнению, дожжен был находиться его пакет. Пакета на месте не было. Он даже не знал, что ему подумать. Ведь, кроме него самого, вряд ли этот пакет был бы кому-то нужен.
Петрович стоял, застыв рядом с дверью стоматологического кабинета, и оторопело хлопал глазами.
- Вы что-то забыли? – снова пришлось оторваться от чаепития стоматологу.
- Пакет мой здесь оставался, - указал на пустой стул Петрович.
- И где же он? – строго спросила стоматолог, вероятно, мгновенно вспомнив про многочисленные предупреждения на транспорте об оставленных сомнительных пакетах.
Петрович в ответ только незадачливо развёл руками. Он открыл дверь зубного кабинета, оглядел стулья, стоящие в коридоре, но и там его пакета не было.
- Может быть, Вы его унесли к ортопеду? – Высказала своё предположение врач-стоматолог.
Хотя Петрович, вроде бы, хорошо помнил, что не брал с собой к ортопеду пакет, но тут почему-то засомневался в своей памяти.
Он прошёл по коридору к ортопедическому кабинету и просунул в его дверь свою голову.
- Извините, у Вас нет моего пакета? – Спросила чернявого ортопеда высунувшаяся из двери голова Петровича.
- Какой пакэт? Нэт никакой пакэт… - Сделав круглые испуганные глаза, визгливо ответил ортопед.
Действительно, Петрович своими глазами смог убедиться, что на виду в ортопедическом кабинете его пакета не было. Поэтому он сразу захлопнул за собой дверь и, оказавшись снова в коридоре, стал думать, где бы он ещё мог оставить свой пакет.
Ни до чего больше не додумавшись, Петрович вновь вернулся в кабинет своего врача-стоматолога. В этом кабинете дискуссия, связанная с пропажей его пакета, шла при его отсутствии и теперь была в самом разгаре.
- Я видела, - говорила одна из медсестёр, обращаясь к врачу-стоматологу, - как из Вашего кабинета, буквально, вылетела женщина. Я ещё удивилась, так как в руках у неё была целая куча пакетов. Может быть, она забрала пакет и этого мужчины?
- Да, да… - Подтвердила другая медсестра. – Когда она зашла в этот кабинет, то положила свои пакеты как раз на тот стул, который указывает мужчина.
И она показала рукой как раз на тот стул, на который Петрович и положил свой пакет, когда первый раз зашёл в этот кабинет.
- А что у Вас там было? – Спросила его врач-стоматолог.
- Да ничего ценного, по сути… Там был мой медицинский полис, вложенный в амбулаторную книжку… И зачем я её сюда с собой взял, сам не знаю… А ещё кепка солнцезащитная.
- Этой женщине уж точно не нужна Ваша амбулаторная книжка, - успокаивала Петровича медсестра.
- Мы её найдём, не беспокойтесь, - заверила другая медсестра. – Сейчас я пойду в регистратуру и выясню её адрес.
- Да я и не беспокоюсь, - хмуро ответил Петрович. – Пусть тогда она мой пакет оставит в регистратуре. Мне сюда всё равно к пятнадцати часам надо к хирургу явиться.
Домой он на этот раз вернулся с пустыми руками и слегка расстроенным.
Дома Петрович успокоился, пообедал, прополоскал рот эффективным лесным бальзамом и стал в зеркало рассматривать зубы, которые ещё недавно не были видны под коронками. Теперь почему-то они не болели, да и выглядели ещё вполне добротными. По крайней мере, никакого дупла, в появившихся на свет зубах, Петрович не обнаружил. Он поочерёдно прикоснулся к ним рукой, пытаясь обнаружить реакцию на механическое воздействие, но и её не было.
- Им-то проще выдернуть, чем вылечить, - вроде бы, логично рассуждал Петрович.
Он ещё и ещё раз разглядывал в зеркало свои, появившиеся на свет из-под моста, зубы, но они крепко стояли на месте, не шевелились и, главное, теперь не болели.
- Какой же, из этих двух зубов, у меня болел? – гадал он, подходя очередной раз к зеркалу.
- Может быть, зря она меня отправила на удаление, - вдруг, засомневался в компетентности стоматолога Петрович.
Тем не менее, к пятнадцати часам он прибыл в стоматологическую клинику. В регистратуре Петровича сразу узнали.
- Мужчина, Ваш пакет принесли. Вот он… Возьмите. – Сразу обратилась к нему женщина за стойкой, представляющая здесь в одном лице администратора, делопроизводителя, бухгалтера и, возможно, ещё кого-то.
Петрович взял в руки пакет, заглянул в него. Всё там оказалось на месте.
- Зря волновался, - подумал он и тут же попросил у администратора талончик к хирургу.
- Если Вас к нему направила стоматолог, то никакого талончика уже не надо, - ответила администратор. – Ступайте в третий кабинет и занимайте там очередь.
Перед кабинетом хирурга выстроилась большая очередь. Человек семь или восемь, не считая самого Петровича, жаждали в этот прекрасный летний день вырвать в третьем кабинете стоматологической клиники свои зубы. Судя по табличке, висевшей на двери этого кабинета, тут работали в две смены два хирурга-стоматолога: мужчина и женщина. В этот раз принимал хирург-мужчина.
- Все, видимо, пытаются к мужику попасть, - подумал Петрович. – Народ на женскую силу не рассчитывает.
Вскоре Петрович убедился, что процесс выдёргивания зубов в этот день и в это время проходил быстрее, чем можно было предположить. Поэтому очередь двигалась сравнительно быстро, а Петровичу пришлось в этот раз томиться в очереди никак не более часа.
И вот, для Петровича настал тот момент, когда он перешагнул порог хирургического кабинета.
- Можно? – Спросил он стоящего посредине кабинета мужчину среднего возраста.
В ответ, этот невысокий, но плотного телосложения мужчина, с большой и круглой, будто окрашенной в серый цвет головой и, вероятно, поэтому похожей на огромную головку созревшего одуванчика, только небрежно махнул в сторону стоматологического кресла.
- Какой зуб будем удалять, - задал он, не мешкая, очень трудный для Петровича вопрос.
- Вот, с левой стороны, где находился мост, - начал, было, объяснять пациент.
- Где он находился, там у Вас под коронками было два зуба, - пожал плечами доктор. – Так какой из этих двух будем выдёргивать?
- Я, вот, так сразу сказать не могу, - занервничал в кресле Петрович.
- А кто может? – уже, чуть ли не угрожающе, спросил хирург.
- Знаете что? - наконец, осенило Петровича. – Стоматолог из восьмого кабинета сказала, что передаст в Ваш кабинет мою карточку, в которой будет всё указано.
- Там ничего не указано, - сердито ответил хирург.
- Так какой зуб будем дёргать? –И тут уже выстрелом прогремел его вопрос над головой Петровича.
- Мне кажется, что вот этот, маленький, - неуверенно показал пациент пальцем на зуб, который находился ближе к центру.
- А мне кажется, что вон тот, коренной. В нем и дырка имеется, – не согласился хирург.
Петрович, конечно, больше жалости испытывал к коренным зубам.
- Дырку можно запломбировать, - возразил он хирургу.
- Решай же, наконец, - взмолился хирург. – Я тебе могу и оба зуба выдернуть.
- Не надо мне оба зуба выдёргивать, - снова не согласился Петрович. – Уж лучше я уточню у своего стоматолога, какой из зубов надо выдёргивать.
Он поднялся с разложенного кресла измученный и раздражённый.
- Вот, только, смена у врача-стоматолога сегодня уже закончилась… Что за клиника? Гоняют из кабинета в кабинет и везде очереди… Растеряешь тут всё, да и сам растеряешься, – с досадой произнёс он.
- А Вы к частнику ступайте. Там всё в одном месте Вам сделают, - тоже раздражаясь, ответил на это хирург.
- Знать бы, к кому идти, - уже более примирительно высказался Петрович.
- И знать-то не обязательно, - отреагировал доктор. – Отправляйтесь в одну из самых известных в городе частных стоматологических клиник и не беспокойтесь, там всё будет включено.
Выйдя от зубного хирурга, Петрович задумался:
- А что? Может, мне действительно обратиться за дополнительной консультацией в хорошую частную стоматологическую клинику? За одну консультацию много денег не возьмут. Зато будет у меня дополнительная гарантия, что вполне ещё нормальный зуб не выдернули. Удалить, ведь, не ахти какая проблема. Зубов-то и так уже мало остаётся.
- 4 -
Вот, с такими мыслями Петрович и появился на следующее утро у здания с вывеской «Стоматологическая клиника врачей Есауловых». Эта клиника находилась в самом центре города и считалась у горожан очень престижным, хотя и дорогим заведением своего типа.
- Во! - посмотрел на эту вывеску Петрович, - как в добрые далёкие времена… «Магазин Елисеева», «лавка Козлова», «Бани Сандунова»… А то теперешние предприниматели стараются скрывать свою собственность. Тут же всё по-честному: что творим, за то и полностью отвечаем своей фамилией.
Клиника была расположена в сравнительно небольшом по периметру здании, который имел два эта этажа.
Петрович открыл дверь и оказался в прихожей, где он нос к носу встретился с пожилым вахтёром.
- К Вам можно? – спросил Петрович скучающего вахтёра.
- Да, конечно, - ответил тот и протянул Петровичу амбулаторные бахилы.
Одев поверх своей обуви эти бахилы, Петрович поднялся по лестнице, покрытой ковровой дорожкой, на второй этаж. Там он миновал помещение, служившее для посетителей раздевалкой, и оказался в административном фойе клиники. Здесь, за административной стойкой, был виден стол с двумя плоскими компьютерными мониторами, за которыми сидели две симпатичные девушки в белых халатах. На стене, почти над головами этих очаровательных девушек, был установлен большой плоский экран телевизора. Напротив административной стойки стоял длинный мягкий диван с верхом из коричневой кожи. А по бокам этого дивана были установлены мягкие кресла с верхом из такой же коричневой кожи. И диван и кресла предназначались в этом фойе для посетителей. Сбоку же от дивана, у боковой стены, здесь находился огромный аквариум, в котором резвились рыбы и рыбки различного размера и удивительной окраски.
- Я могу попасть к стоматологу, - обратился Петрович к одной из девушек за административной стойкой.
- А, что Вы хотели? – округлила свои, и без того круглые, глаза очаровательная дама, с любопытством разглядывая Петровича. – У нас минимальный набор медицинских услуг стоит от двух тысяч семисот рублей.
- И даже, если, предположим, только консультация у вашего врача? – Задал уточняющий вопрос разочарованный Петрович.
- Нет, конечно, - смущённо потупилась администратор. – Если Вы просто что-то хотите узнать у нашего врача-стоматолога, то это Вам обойдётся всего в триста-четыреста рублей.
- Вот-вот, мне это как раз и нужно, - удовлетворённо произнёс тот.
- Тогда ждите.
И фотогеничная барышня в белом халате указала Петровичу рукой на, стоящий напротив, кожаный диван.
- Вот он комфорт частной клиники, - вспомнил Петрович пылкую речь хирурга-стоматолога и удобно уселся на кожаном диване.
Он повернул голову в сторону большого и красивого аквариума, в котором между декоративных камней и неведомых Петровичу водяных растений плавали, не обращая на него никакого внимания, такие же неведомые и удивительные рыбы.
- В таком комфорте можно и подождать, - удовлетворённо отметил его внутренний голос, навевая в душе полудрёму.
Так он сидел здесь на мягком диване, уставившись на аквариум, и вспоминал при этом, как, уже когда-то очень давно, строил первый домашний аквариум для своих, тогда ещё маленьких, сыновей.
- Как давно, оказывается, всё это было, - вздохнул Петрович, и там, где у него находилась душа, защемило внутри.
- Пойдёмте со мной, - вдруг вывел его из мечтательного состояния голос, появившейся откуда-то ещё одной девушки в белом халатике.
Ему же уже не хотелось вставать и куда-то идти, но он встал и засеменил за плывущим впереди белым халатом.
Через пару минут Петрович снова сидел в стоматологическом кресле, а ещё через несколько минут он уже удерживал у своей левой щеки лазерную трубу, и ему делали рентгеновский снимок.
- Тридцать седьмой зуб надо удалять, сказала молодая женщина- стоматолог, разглядывая рентгеновский снимок зубов Петровича на мониторе компьютера.
- Да…а?.. – разочарованно, то ли подтвердил, то ли переспросил Петрович.
- Обязательно.
- Может, его ещё подлечить можно? – спросил Петрович, хотя уже почти без тени надежды.
- Нет, только на удаление. Вот посмотрите… Там, где у него корни, тёмные места, - терпеливо разъясняла она, показывая Петровичу сделанную на принтере распечатку компьютерного изображения. – Уже не вылечишь. Удаляйте… А то он может очень сильно болеть. Ночью прихватит, и всю ночь спать не будите.
Уверенные движения этой молодой женщины-стоматолога, её умелое обращение с аппаратурой обеспечения современной стоматологии, а также её белоснежные халат и шапочка внушали доверие. Однако, некоторые сомнения всё же никак не хотели покидать Петровича.
- Не будет тридцать седьмого зуба, и мост не поставишь, - крутилось в его голове.
И тут ему в голову пришла, вроде бы, очевидная мысль, что эта, ещё очень молодая дама в белом халате, сама что-то путает. Ведь, насколько было известно ему ещё со школы, у человека тридцать два зуба.
- А почему у меня тридцать седьмой зуб-то вырос? – не в силах больше скрывать своих сомнений, наконец, спросил он,
- Как почему? – не поняла вначале вопрос врач-стоматолог.
- Ну, то есть, у всех нормальных людей по тридцать два зуба, по-моему, – сказал и, вдруг, почему-то усомнился в своей памяти Петрович, - а у меня тридцать семь… Или того больше когда-то было.
Он поднял грустные глаза на молодого доктора и добавил:
- Правда, теперь не осталось и половины того, что когда-то было.
Врач-стоматолог повернула голову в сторону и, придерживая краем руки марлевую повязку на лице, не удержавшись, фыркнула со смеху. Она стоически пыталась совладать с собой, отвернувшись от пациента, но её плечи продолжали подёргиваться. Отсмеявшись, она извинилась перед Петровичем и объяснила, что это просто такой особый счёт.
Из частной стоматологической клиники в этот день Петрович возвращался в раздвоенных чувствах. С одной стороны, он потерял надежду на спасение своего коренного зуба, и это, разумеется, не прибавляло ему радости, но, с другой стороны, теперь он не станет угнетать себя мыслью, что удалил ещё хороший зуб.
- Ох, уж эти зубы, - вздохнул тяжело он, садясь в подошедший автобус шестьдесят шестого маршрута.
- 5 -
С зубами Геннадию Петровичу действительно не повезло. Это он всегда знал. Впрочем, с чем ему очень повезло, он, вряд ли, мог сказать вот так сразу, навскидку. А, вот, про свои зубы он мог бы всегда определённо сказать, в любое время суток, хоть зубы ему заговаривай:
- Точно, непруха мне с зубами вышла.
Может быть, в своём послевоенном детстве Петрович злоупотреблял сладеньким? Да кто ж теперь знает? Вроде бы, и сладенького в том его детстве в особом изобилии не было. Ну, чай-то, например, с сахаром в доме его родителей, кажется, всегда был. А, если по каким-то причинам в доме не оказывалось сахара, то мать или отец доставали из заначки баночку мёда или варенья.
Но мёд или варенье кушать ложками маленькому Геше и его младшему брату не дозволялось. Конечно, родители не всегда могли уследить, но, если на виду, то «безобразие», как говорил тогда отец, пресекалось. Сам отец любил пить чай вприкуску, и этот пример оказался для всей семьи заразительным. Кладёшь небольшой кусочек сахара в рот и, через этот кусочек, начинаешь несладкий чай поцеживать. Все в семье Геши сходились во мнении, что так слаще, а отец ещё говорил, что так сахара меньше уходит. Никто с ним и не спорил. Может, у него действительно меньше уходило.
Кто к такому чаепитию привыкал с детства, то уж никак, по доброй воле, не мог отказаться от этой привычки впоследствии. Правда, с годами и этот процесс претерпевал существенные изменения.
Почему-то теперь, первые воспоминания Петровича о родительском доме связаны с чаепитием за общим столом. И обязательно в центре этих чаепитий сахарница, но не с сахарным песком, а с кусочками мелко колотого сахара. Такой сахар называли комковым. Этот сахар мгновенно не рассыпался во рту. И с одним кусочком такого сахара Гешин отец выпивал целую чашку чаю. В доме комковой сахар хранили в специальном полотняном мешочке, который можно было быстро затянуть прочной бечёвкой. Комковой сахар был очень жёстким, а некоторые, купленные в магазине «комки», соперничали по весу с приличными булыжниками.
Отгрызть от большого куска маленький кусочек такого сахара удавалось не каждому. Однако, к счастью для населения, в хозяйственных магазинах продавали в то время маленькие столовые щипчики для колки такого сахара.
Вгрызаясь такими щипчиками в рёбра «комка», можно было, но с большим трудом, накрошить мелких кусочков на целую сахарницу. Лучше всего удавалось крошить «комковой» сахар Гешиному отцу. Делал он это, почти всегда, следующим образом. Он выбирал из полотняного мешочка большой кусок и устанавливал его в ладони своей левой руки. При этом в правую руку он брал за рукоятку большой столовый нож с повёрнутым вверх остриём длинным лезвием. Затем отец резким взмахом правой руки наносил сильный удар тупой стороной ножа по сахарному комку. И этот «комок» разваливался в его ладони на две, почти одинаковые, части. Такая процедура повторялась несколько раз, и с каждым разом «комки» в ладони левой руки отца становились всё меньше.
При каждом его резком взмахе большим ножом Геша втягивал голову в плечи и зажмуривал глаза. Ему почему-то казалось, что отец вот-вот промахнётся и, вместо сахарного куска, попадёт по пальцам своей левой руки. Но, слава Богу, этого не случалось. Конечно, Геша уже тогда знал, что его отец был очень метким человеком: «Не даром же он с самого начала войны оборонял Ленинград. Вон, даже несколько потемневших фотографий хранится, где он, старшина пулемётной роты, в военной форме и с портупеей. Если бы не был таким метким, то уж точно ему пулемёт бы не доверили», - так или приблизительно так думал в то время Геша, но почему-то всё же опасался, что отец может поранить свою руку.
Когда кусочки сахара становились такими, что их уже неудобно было зажимать в ладони так, чтобы не повредить при ударе ножом руку, только тогда отец откладывал в сторону нож и переходил на колку столовыми щипчиками. Когда сахарница до краёв наполнялась, то можно было начинать чаепитие.
Геша протягивал к сахарнице руку, брал маленький кусочек твёрдого, как камень, сахара и клал его себе в рот. Потом прихлёбывал из чашки горячий чай небольшими глотками, испытывая при этом настоящее наслаждение и блаженство. С одним или двумя такими, небольшими кусочками сахара, выпивалась целая чашка чаю.
Вспоминая всё это, Петровичу начинало казаться, что, вроде бы, и не слишком злоупотреблял он в детстве сахаром.
А конфеты?
Ну да, и конфеты Геша очень любил. Правда, шоколадные конфеты доставались в те времена в подарочных кульках, и только по большим праздникам.
Карамельки?
Вот эти: «подушечки», «Дунькина радость» - никогда не были для него большой радостью.
Так или иначе, но входил Геша в свою сознательную жизнь уже с плохими зубами.
Конечно, возможно и наследственность внесла свою лепту. Хотя, вот, Гешин отец почти все свои зубы сохранил до глубокой старости. Ему же, эта «зубная» наследственность, скорее всего, досталась от матери.
«Чтобы дети по всем статьям здоровыми были», - теперь рассуждает порой Петрович, - «надо, чтобы будущие мамаши полноценно питались, чтобы питание это было полезным и разнообразным».
А юность и молодость Гешиной матери пришлась на годы войны.
- «Какое там полноценное питание? Какие уж там необходимые микроэлементы и витамины?»
Мать, вспоминая то время, рассказывала, как она с подругой и однокурсницей по медицинскому училищу ходила в областной военкомат с просьбой отправить их на фронт. Но пожилой военком посоветовал сначала окончить медучилище:
- Пользы больше тогда от вас на фронте будет. Вот, с документом об окончании своего медучилища и приходите. Я подожду, - сказал он студенткам.
Ближе к старости, мать всё чаще вспоминала, связанные с войной годы:
«В шестнадцать-семнадцать лет организм ещё растёт. А четыреста граммов хлеба на карточку – это всего восемьсот калорий. Если другой еды негде взять, то совсем голодно. Вот и пошла я с той же своей подругой сдавать кровь в госпиталь. Меня отвезли на каталке в палату, чтобы сразу перелить кровь больному. Триста граммов крови у меня взяли. За это я стала получать целый месяц на свою карточку восемьсот граммов хлеба. Только, вот, неудачно провели в том госпитале переливание. Заразили меня. Долго потом болела».
Многое повидала на своём веку мать Петровича, многое уже стёрлось из её памяти, а вот то, что происходило с ней в годы войны – это не забывалось и навсегда с ней останется.
- 6 -
Впрочем, с первым в его жизни зубным кабинетом тоже познакомила Гешу его мать, работавшая в то послевоенное время медсестрой в поселковой больнице.
Хозяйкой того маленького зубного кабинета, ютившегося в деревянном одноэтажном здании поселковой больницы, была невысокая смуглая женщина с живыми цыганскими глазами. Эту женщину, зубного врача, звали Юлия Фадеевна. Врач, Юлия Фадеевна, всегда принимала Гешу с радостной улыбкой, а самому Геше при этом казалось, что она вот-вот произнесёт при встрече: «Как я рада, что у тебя снова заболели зубы». Но она такие слова почему-то не произносила, зато произносила много других, тоже интересных и разных слов, а весь процесс лечения обязательно сопровождался у неё весёлыми разговорами. При этом она всё время передвигалась по своему небольшому кабинету и беспрерывно «молола» своим языком, вероятно, заговаривая, таким образом, зубы.
- Болит зубик-то? – спрашивала Гешу Юлия Фадеевна.
Тот утвердительно качал головой.
- Сейчас мы его вылечим. Надо лечить… А то как же? Флюс может появиться. Флюс-то, знаешь какой? – и Юлия Фадеевна провела рукой вокруг своей щеки.
Геша покачал головой из стороны в сторону. У него пока не появлялся этот самый флюс, хотя он уже предчувствовал, что это что-то очень-очень страшное.
Но, вот, Юлия Фадеевна подошла к бормашине и нажала ногой на её педаль, проверяя тем самым работу главного аппарата в своём кабинете. Бормашина противно зажужжала в Гешиных ушах, а Юлия Фадеевна придвинулась к креслу, в котором сидел первоклассник Геша.
- Как зубик-то болит? - продолжала заговаривать зубы доктор. – Дёргает или ноет?
Геша опять, молча, мотнул головой.
- Сейчас мы его вылечим. Немного посверлим, потом положим в зубик порцию мышьяка… И он ещё немного поболит-поболит и перестанет.
Тут противное жужжание приблизилось к самому уху первоклашки.
- Открывай шире рот и закрывай глаза, - скомандовала Юлия Фадеевна.
И Геша разинул, что было силы, свой рот и прилип позвоночником к спинке кресла.
Бормашина зашумела в его ушах ещё звонче и веселее. Это Юлия Фадеевна уже в полную силу нажимала своей ногой на педаль управляющего механизма ножной бормашины.
Наконец, бор, ведомый умелой рукой Юлии Фадеевны, коснулся его зуба. И тут же адская боль, наложенная на жуткую тряску Гешиной головы, вонзилась в его челюсть. Он стонал, охал, мычал открытым ртом, царапал подлокотники кресла, но это не помогало. Порой ему казалось, что он не выдержит такого истязания и развалится на части от боли и сумасшедшей тряски своей головы.
- Всё-всё, вот и всё… – слышался, на фоне визга бормашины, приятный успокаивающий голос Юлии Фадеевны.
А боль становилась всё нетерпимее, и Геша всё сильнее вытягивал к потолку свою шею, как будто пытаясь выпрыгнуть из стоматологического кресла.
Вдруг жужжание прекратилось, и наступила тишина.
- Вот и всё… - теперь очень тихо проговорила Юлия Фадеевна. – И совсем не больно… А ты, глупенький, боялся.
Здесь надо сказать, что Юлия Фадеевна не практиковала сверление зубов под наркозом. То ли методика была в то время такая, то ли новокаина на всех не хватало, то ли ещё были какие-то причины – это осталось для Петровича на всю жизнь загадкой. Но, возможно, настоящая причина была ещё банальнее. Например, чтобы сделать в то время укол, надо было кипятить шприцы. А для этого надо время, да и негде было их кипятить в маленьком зубном кабинете поселковой больницы.
Выполнив все положенные, по её мнению, процедуры по устранению зубной боли, Юлия Фадеевна отправляла Гешу домой с обязательным напутствием: два часа не есть, дупло не расковыривать и явиться через два дня для снятия мышьяка и дальнейшего пломбирования.
- Хорошая была доктор, Юлия Фадеевна, - иногда с ностальгией вспоминает о ней Петрович. – Вот, только, разве жаль, что её пломбы почему-то в зубах долго не держались.
Можно сказать, везло по жизни Петровичу с зубными врачами. Многие из них надолго ему запомнились. Вообще-то, по жизни Петровичу во многом везло.
- Любимчик фортуны, - говорил ему когда-то армейский друг Геннадия Петровича, Рома Туишев.
А служить в рядах Советской Армии пришлось Петровичу на Дальнем Востоке в те времена, когда отношения между СССР и КНР были очень напряжёнными.
- Они там всех голубей поели, а голубей мира там давно уже не осталось, - вещал замполит, стоя у кафедры. – Только и жди теперь, что на наши границы попрут.
В Китае действительно был в то время голод, а китайское население терроризировали, обезумевшие от вседозволенности, хунвейбины. И картина, когда, вдруг, миллиард китайцев попрёт к границам СССР, становилась вполне реальной и ужасной.
Слава Богу, правительство СССР, большинство из членов которого сами являлись участниками войны, закончившейся немногим более двадцати лет назад, хорошо понимало, что голодный солдат – никакой солдат. Поэтому солдат Советской армии кормили, в общем-то, неплохо. Был, например в Гешином взводе солдат, призванный из Воронежа, который, за четыре месяца службы, прибавил в весе семь с половиной килограмм. Однако, климатические различия регионов страны и огромные расстояния не позволяли наладить сбалансированное продовольственное обеспечение в разных её частях.
Ворчали служивые, что не по душе им каша из сушёного картофеля: «Мол, и вкус не тот, и в миске выглядит малопривлекательно». Но, что делать?.. «Ну, не растёт трава зимою – поливай, не поливай…»
И, конечно, в рационе солдат-дальневосточников не хватало витаминных продуктов.
- Грызи морковку красную – станет жизнь прекрасною, - орал издевательски спросонья Валерка Зайцев, накручивая на ноги фланелевые портянки.
- Пей томатный сок – будешь строен и высок, - вторил ему низкорослый москвич Яшка.
- Кушай зелёный лук – не будет душевных мук, - откликался в своём углу Рома Туишев.
Второй ярус, над Ромкиной кроватью, занимал Геша. Когда в казарме звучала команда: «Рота, строиться на завтрак!..», Ромка доставал из заначки две небольшие, заранее припрятанные луковицы. Одну луковицу он совал, прямо в строю, в Гешину руку.
- На, а то без зубов на дембель отсюда пойдёшь.
Занимавший рядом с ним в строю место, Стёпа Шкурко, ухмыляясь, декламировал: «Сало, масло – це херня. От цыбуля – от це да».
- Не фарисействуй. Тебе не положено. Молод ещё и глуп, - беззлобно осаждал соседа Ромка.
Лук был действительно очень дефицитным продуктом в солдатском рационе. Конечно, были дефицитны все овощи и, тем более, фрукты в дальневосточных частях Советской армии. И их недостаток, бесспорно, не мог не сказаться на здоровье солдат срочной службы, продолжительность которой в то время составляла три календарных года. И, то ли лука-репки маловато присылали родственники Ромки Туишева в своих посылках, то ли ещё по каким-то причинам, но Гешины зубы не давали ему покоя даже в армии.
Истребительный полк ПВО здесь базировался не более, чем в ста километрах от государственной границы с КНР. А взлётная полоса аэродрома была длиною около трёх километров, и вокруг этой взлётной полосы и расположились различные военные и обеспечивающие службы.
Собственно, сам военный городок, насчитывающий с десяток трёхэтажных каменных домов, располагался вместе с гарнизонным домом офицеров и штабом полка с одной стороны аэродрома. Здесь же, напротив стадиона-плаца и спортплощадки, находилось здание солдатской казармы, личный состав которой входил в состав подразделений истребительного авиаполка.
С другой стороны взлетно-посадочной полосы находилась территория подразделений охраны и обслуживания аэродрома. Там разместилась рота охраны, автомобильная рота, санитарная часть, банно-постирочный комплекс, а также различные продовольственные и оружейные склады.
Небольшой зубной кабинет функционировал на территории санчасти.
- Ты чего скуксился? - спросил как-то Ромка своего друга.
- Да зуб у меня разболелся, - ответил, кривя рот, Геша.
- Говорил тебе, что надо больше лука есть.
- К зубному надо идти, - отозвался Геша.
- Сегодня туда не попадёшь – полёты…
Дойти до территории санчасти из казармы авиаполка даже во время полётов, конечно, было можно, но надо было обходить взлётно-посадочную полосу. А это в одну сторону около пяти километров и, разумеется, пешком. Хотя, пересекать взлётно-посадочную полосу одиночкам было всегда строго запрещено, но кто же соблюдал в Советской армии все те запреты?
- 7 -
На другой день, после завтрака, Геша отпросился у командира взвода в санчасть. Обычно в ноябре месяце, в тех местах, снега немного, но постоянно дуют ветры, а на самой взлётно-посадочной полосе кружится позёмка. Разумеется, снег прибавляет работы ротам обслуживания аэродрома. Но бывала не раз и авральная ситуация, когда приводить в порядок аэродромную полосу выводили с металлическими скребками абсолютно все воинские подразделения.
Знакомая тропинка вела Гешу через перелесок к самому центру взлётно-посадочной полосы. Он уже миновал перелесок, когда услышал окрик:
- Стой… Назад!..
Немного в стороне от Гешиной тропинки стоял караульный из роты обслуживания аэродрома.
- Да ты чё, друг? – возмутился Геша. – Полёты-то вчера были.
- Стой… Не положено. Только что объявили тревогу.
- Ну, пропусти… Пока там к взлёту готовятся, я пробежать успею. В санчасть мне, понимаешь, надо.
- Назад!.. Сказал: «Не положено»… Стрелять буду!
И караульный помахал рукой с зажатой в ней ракетницей.
- Ладно, ладно… Уйду, - ответил примирительно караульному ефрейтор Геннадий. – Убери свою царь-пушку, - добавил он, намекая на калибр оружия в руках у караульного.
Он отступил назад, повернулся и пошёл по тропинке в обратную сторону. Когда тропинка стала петлять по перелеску, ефрейтор свернул в сторону. Снег в лесу был ещё неглубокий, но идти по дальневосточному мелколесью было всегда очень тяжело. Мелкий, но частый кустарник был переплетён полусухими лианами дикого винограда, сапоги постоянно натыкались на многочисленные коряги и проваливались в, будто бы, замаскированные ямы, нарытые здесь, словно, снарядами во время бомбёжки.
Ефрейтор Геша плотнее запахнул на себе шинель и стал пробираться по зарослям частого кустарника, нащупывая ногами дорогу. Через какое-то время снова показалась перед его глазами взлётно-посадочная полоса. Ефрейтор выглянул из-за дерева и посмотрел в сторону, где, по его мнению, должен был находиться тот самый караульный, вооруженный сигнальной ракетницей.
- Вон он, - увидел Геша фигуру, маячившую теперь в стороне, метрах в пятидесяти от него.
Он прислушался. Ничего такого, подтверждающего, что полёты начались, не доносилось до его уха.
- Ну, с Богом, - сказал сам себе ефрейтор и пустился бежать в сторону бетонки.
Он ещё не добежал до бетонной взлётно-посадочной полосы, как до его ушей донёсся крик:
- Стой, стрелять буду!..
Над головой ефрейтора Геши зашипела и пронеслась мимо первая осветительная ракета, обдавая его горящим фосфором. Затем пронеслась вторая, а за тем ещё и ещё... Они пролетали совсем рядом, а он всё бежал и бежал, не оглядываясь назад, предусмотрительно делая по ходу небольшие зигзаги.
Перебежав взлётно-посадочную полосу, Геша огляделся по сторонам. Напротив него находился закрытый со всех сторон самолётный ангар. А слева, на самолётной стоянке, копошились люди, занимаясь предполётной подготовкой истребителей СУ-9. Из сопла одного истребителя, находящегося с краю стоянки, вылетали длинные языки пламени, а по аэродрому расползался гул от его работающего двигателя. По приглушённому гулу чувствовалось, что пока самолётный двигатель работал не на полную мощность. Ефрейтор посмотрел вправо. В том конце аэродрома сворачивал с рулевой дорожки на взлётную полосу ещё один самолёт. Геша глядел в сторону этого, выходящего на старт, самолёта, и в его голове мысленно рисовалась следующая картина:
- Вот, сейчас он будет на старте. Затем лётчику поступит команда на взлёт. Лётчик переведёт двигатель самолёта на форсаж, а когда самолёт разгонится по бетонке до трёхсот двадцати километров в час, лётчик потянет на себя рукоятку штурвала. И тогда истребитель, рассекая воздух, горящей свечой и, почти вертикально, взмоет в небо.
И, судя по этой картине, ефрейтору Геше стало особенно радостно. Он понял, что ему крупно повезло в том, что успел он оказаться на этой стороне взлётно-посадочной полосы ещё до начала полётов. Геша снял широкий солдатский ремень, расправил шинель и тут, неожиданно, вспомнил про свой больной зуб. В стороне от самолётной стоянки, на небольшом возвышении, виднелись корпуса медицинской санчасти.
К самому концу второго года службы в рядах Советской Армии Геше снова крупно повезло. Тогда ефрейтор, Геннадий Петрович, получил отпуск на родину. Вообще-то, командиры войсковых частей Дальнего востока не стремились в те, уже далёкие, времена баловать отпусками своих подопечных, призванных на срочную службу. Возможно, экономили государственные средства, возможно, что были какие-то другие причины, но отпуск на родину получали как награду и никак не более тридцати процентов «срочников». Поэтому можно себе представить, как тогда Геше подфартило. И так бывает. Как говорят преферансисты: «Пошла «пруха» – раскрывай карман шире». А тут, как раз, кстати, очень порадовало служивых дальневосточников правительство. Появилась возможность выбрать себе тип транспорта, то есть по предъявлению воинского предписания получить либо железнодорожный билет, либо, с соответствующей доплатой, авиабилет. При этом, как и на чём добирался такой отпускник до места своего назначения, абсолютно никого не интересовало.
Издают в строевой части штаба приказ: предоставить отпускнику десять суток солдатского отпуска, плюс дважды по восемь суток на дорогу с Дальнего востока до центра России в оба конца. Такой отпуск, вместе с дорогой, почти месяц получается.
В общем, вместо отпуска длиной в десять суток, у любимца фортуны, ефрейтора Геши, он получился равным почти месяцу. Если Геннадий Петрович не помнит теперь, сколько в строевой части полка ему выдали наличных денег, то только потому, что он прекрасно помнит: «Этих наличных ему тогда хватило на авиабилет до Москвы и на оставшуюся дорогу».
- 8 -
Дом, в котором жили в то время Гешины родители, находился в рабочем посёлке, прямо на опушке соснового бора. На дворе стоял тёплый месяц сентябрь, и улица, на которой расположился тот дом, утопала в зелени. Бабье лето как будто специально радовало мягкой тёплой погодой истосковавшегося по родным краям ефрейтора. В лесу в это время было много грибов, а сами прогулки по ухоженному вблизи посёлка сосновому лесу доставляли большое удовольствие.
Через несколько дней полного блаженства в стенах родительского дома и на лоне благоухающей вокруг природы, Геша, неожиданно для себя, заскучал. Приятная работа на приусадебном участке и в саду, даже походы за грибами уже не доставляли полного удовлетворения. Геша всем своим нутром почувствовал, что ему уже чего-то не хватает. Правда, он и сам не мог сказать, чего же именно ему не хватает. Может быть, ему стало скучно в одиночестве бродить по лесным склонам в поисках грибов, ковыряться одному в саду или на подворье, в уединении предаваться чтению на терраске родительского дома? Может быть и так. Вскоре мать заметила его состояние и предложила:
- Сынок, ты мне писал, что зубы иногда донимают. Пока ты в отпуске, то советую тебе сходить к нашему зубному технику. Он тебе коронки на запломбированные зубы поставит. Так твои зубы дольше болеть не будут. А к отъезду я тебе репчатого лука приготовлю. Сам, ведь, рассказывал, что твой товарищ свои зубы луком лечит.
О способностях местного зубного техника – ортопеда слава шла далеко за пределы рабочего посёлка. Зубной техник Александр Сергеевич Жуков слыл в своём деле настоящим кудесником. Но, если лесковский Левша мог подковать блоху, то зубной техник Александр Сергеевич мог заковать повреждённый зуб в коронку так, что этот зуб продолжал служить человеку ещё долгие годы. Как говорят, земля слухами полнится. Но никто в пределах посёлка не помнил такого слуха, который бы осуждал работу Александра Сергеевича.
Сам зубной кабинет, где в то время работал Александр Сергеевич, находился на первом этаже новой поселковой больницы. В этой же поселковой больнице трудилась медсестрой и Гешина мама. Больница была сравнительно небольшой, а её сотрудники хорошо знали друг друга, тем более, что её персоналом являлись сами жители посёлка.
Шатровый дом Александра Сергеевича Жукова был, по меркам поселян, очень большим домом. Он стоял на опушке соснового бора и выделялся в кругу, окружающих его домов и домиков, своей основательностью и добротностью. А его подворье, огороженное крашеными высоким тесовым забором и воротами, делали дом Александра Сергеевича похожим на помещичью усадьбу. Что и говорить, невооружённым глазом было видно, что в большом достатке жила в рабочем посёлке семья советского гражданина Жукова.
Слава о замечательном специалисте по зубному протезированию вышла за пределы не только рабочего посёлка, но даже района и области. А «сарафанное радио» утверждало, что даже из самой Москвы едут люди к Александру Сергеевичу вставлять зубы. Были, правда, и такие злые языки, которые баяли: «Неположенным промыслом занимается Жуков… Что он, мол, делает подпольно зубные коронки из презренного металла – золотишка». Поговаривали также, что его дочка Наташа поступила учиться в самый престижный в то время Первый Московский медицинский институт не без помощи папы. Так это было или нет, этого Петрович не знал, а теперь уже и, подавно, никогда не узнает. Да и знать ему это совсем не нужно.
Вот к такому неординарному зубному технику и отправила мать Гешу во время его армейского отпуска. Александр Сергеевич оказался не только неординарным специалистом в своём деле, но ещё и обладателем неординарной внешности.
Внешность Александра Сергеевича отдалённо напоминала собирательный образ внешности «птенцов» Екатерины Великой. Контур такого образа остаётся, наверное, в сознании каждого современника, после посещения им любого крупного исторического музея или картинной галереи на территории России. Конечно, Александр Сергеевич Жуков не носил аксельбантов и не имел на себе вообще никаких атрибутов, позволявших отнести его родословную к знатным в прошлом фамилиям. Но правильные и тонкие черты его лица непроизвольно выделяли этого простого советского гражданина среди большинства других граждан. Его волнистые, с проседью, волосы были всегда аккуратно приглажены, а его выразительные голубые глаза понимающе смотрели на мир через очки в позолоченной оправе. Во всём его облике чувствовалось какое-то особое благородство, утраченное, почему-то, большинством советских людей.
- Ну, как там: «На границе тучи ходят хмуро?» - вопросом шутливо ответил Александр Сергеевич Геше на традиционное его «Здрасте!..», и указал ему рукой на стоматологическое кресло.
- Зубы-то, какие хочешь? – спросил он ещё раз уже серьёзно.
- Зубы-то?.. – переспросил тот, как будто позабыл, зачем пришёл в этот кабинет.
- Крепкие зубы хочу, - наконец ответил он после некоторой задумчивости.
- Ну, и правильно, - согласился понимающе полный тёзка великого поэта.
Вряд ли смог бы теперь сказать Петрович, сколько раз он посетил тогда кабинет скромного зубного техника маленькой поселковой больницы, прежде чем тот подогнал ему зубные коронки. Но вот то, что он первый раз в своей жизни посещал подобный кабинет с удовольствием – это Петрович хорошо помнит.
После краткосрочного армейского отпуска, ставшего для баловня фортуны Геши, почти долгосрочным, он возвращался в свою воинскую часть подлечившимся и посвежевшим. Об этом красноречиво говорил весь его внешний вид. Начищенные до блеска Гешины кирзовые сапоги можно было издалека принять за яловые, или даже за хромовые. Медная бляха на армейском ремне сверкала так, будто была выполнена из чистого золота, а аккуратная стрижка «под канадку», выполненная профессиональным парикмахером, не шла ни в какое сравнение со стрижкой взводного парикмахера Яшки. Поблёскивая при разговоре новыми стальными коронками зубов, настоящим орлом возвращался Геша в свою воинскую часть, расквартированную на самом Дальнем Востоке.
- До Москвы доеду на поезде, а там перееду с Казанского вокзала в аэропорт Домодедово, - планировал он свой путь перед дальней дорогой. – Потом сяду на самолёт ТУ-104, всего половина суток в воздухе и я уже там, где меня с гостинцами ждут друзья-однополчане.
Купейные железнодорожные билеты до Москвы стоили в то время не намного дороже плацкартных билетов, поэтому, обычно, купейные билеты были в дефиците. Но Гешина мама подсуетилась заранее, и теперь её сын ехал до столицы в комфортных условиях. Он часто выходил из купе, подолгу стоял у окна, любуясь, пролетающими перед его глазами, красочными осенними пейзажами.
- Перед самой Москвой надо привести себя в полный ажур, - решил ефрейтор. – Не дай Бог, ещё от столичного патруля получить замечание.
Когда поезд уже приближался к Москве, Геша вышел в тамбур вагона. Там он подновил блеск на своих сапогах, потёр тряпочкой, смоченной в асидоле, профиль звезды на бляхе солдатского ремня и, довольный, вернулся в купе. За окном вагона уже мелькали подмосковные дачи.
- Пора уже быть при полном параде, - подумал он.
Геша надел свой парадный китель, встал в купе перед зеркалом, улыбнулся, довольный собой, оголив при этом зубы, закованные в новые стальные коронки. Здесь ему, будто бы, откуда-то со стороны послышалась знакомая мелодия, и ефрейтор, не удержавшись, негромко запел:
« Гремя огнём, сверкая блеском стали»… -
Тут он осклабился, и холодный блеск стальных коронок ясно отразился в зеркале. –
« Пойдут машины в яростный поход,
Когда нас в бой пошлёт товарищ Сталин,
И Ворошилов в бой нас поведёт», -
допел он известный ему куплет. И вот здесь ему привиделось, что из зеркала на него одобрительно смотрит лицо зубного техника Александра Сергеевича.
- 9 -
Всю следующую ночь Петрович спал плохо. Его тридцать седьмой зуб, будто почувствовав, что его собираются в скором времени удалить, разболелся не на шутку. Петрович несколько раз вставал среди ночи, плёлся в ванную комнату и принимался полоскать рот лесным бальзамом, эффективность которого, судя по надписи на этикетке, составляла целых восемьдесят восемь процентов. После очередного полоскания ноющая боль вроде бы затихала, но ненадолго. Как только Петрович начинал засыпать, ноющая боль появлялась снова, и всё начиналось сначала.
- Где-то я читал, в полезных советах, что утихомирить зубную боль можно, прополоскав рот фурацилином, - вспомнил Геннадий Петрович, ворочаясь на диване.
Он встал среди ночи и принялся копошиться в ящике, в котором у него хранились уже много лет все остатки, применяемых им когда-то медицинских препаратов.
- Вот и фурацилин, - обрадовался Петрович, обнаружив на дне ящика упаковку с десятью таблетками фурацилина.
Изучив надпись на упаковке, он вскипятил воду и развёл в пол литре кипячёной воды сразу четыре двадцати миллиграммовые таблетки. Остальной остаток ночи Петрович провёл в поочерёдном полоскании полости рта лесным бальзамом и фурацилином. То ли такой коктейль понравился тридцать седьмому зубу, то ли он просто устал болеть и смирился со своей будущей участью, но под утро Петровичу всё же удалось заснуть. Он спал, а утомлённый бессонницей его мозг, как будто вернул его в события двадцатилетней давности. И вот, он, Петрович, снова теперь во сне проживал то, что случилось с ним тогда, на работе.
А снилось Петровичу, что он, как прежде, сидит за кульманом в своём конструкторском бюро. Он прикладывает к бумаге свой остро отточенный карандаш KOH-I-NOOR и пытается провести на листе ватмана формата А-I линию, но линия почему-то не проводится. Он снова прикасается карандашом к листу бумаги, но карандашных отметин не видит. Не спорится у Петровича почему-то работа. Вот, и карандаш выскользнул у него из рук. Наконец, Петрович начинает осознавать, что не даёт ему работать зубная боль. Она, эта боль, появляется в том месте, где, как теперь уже знает Петрович, у него находится тридцать седьмой зуб. Но, на самом же деле, в то время у Петровича разболелся зуб, который находился прямо над тридцать седьмым.
- Пойду-ка я в медпункт, - решает инженер-конструктор, Петрович.
Вот, он проходит по длинному коридору мимо столовой, а затем спускается по лестнице на первый этаж, к проходным предприятия. Здесь, рядом с проходными, находится медпункт, а в медпункте два кабинета: терапевтический и зубной. И Петрович дёргает ручку двери зубного кабинета.
В зубном кабинете инженера-конструктора встречает премилая пожилая женщина врач, Анна Павловна. Ей пора бы уже на пенсию, но она всё работает.
- Пока ноги носят, буду ходить на работу и получать зарплату, - откровенно делится она с пациентами своими глубокими мыслями.
- Опять тот зуб заболел, - обращается к Анне Павловне Петрович, переступив порог зубного кабинета, и, давая понять, что Анна Павловна уже когда-то лечила этот его больной зуб.
- Ничего, - благодушно говорит Анна Павловна, - опять посверлим и пройдёт.
И видит Петрович во сне, как это было когда-то наяву, что она усаживает его в кресло, заставляет пошире открыть рот, трогает больной зуб пинцетом и, неожиданно для пациента, говорит, что этот зуб пора удалять.
- Ничего страшного, - воркует она над ухом Петровича, - сейчас побольше новокаинчика впрыснем… И мы его тогда…
Что будет тогда, она не договаривает. И вот, наступает ответственный момент.
Анна Павловна, поправляя свои, постоянно съезжающие с носа, очки, тыкает шприцем Петровичу в десну, затем захватывает больной зуб медицинскими клещами и, пытаясь этот зуб вытащить, раскачивает его голову из стороны в сторону.
И, вот… Раздаётся хруст… Голова Петровича валится в одну сторону, а в другой стороне оказывается рука Анны Павловны с зажатым в клещах обломком зуба.
- Ах, ах… - ахает Анна Павловна.
Она старается каким-то образом исправить такое положение.
- Раскрой рот пошире! – снова командует она Петровичу.
Теперь она заглядывает ему в рот, пытаясь понять, что во рту у пациента осталось от зуба. Но очки у Анны Павловны постоянно спадают с носа, и она ничего не видит. У Петровича начинает кружиться голова, и он осоловело мычит.
- Ложись вверх лицом на кушетку, - говорит она, показывая на стоящий у стены топчан, обтянутый чёрным шершавым дерматином.
Вот, Петрович встаёт с кресла и, покачиваясь, добирается до топчана. Топчан скрипит на своих деревянных ножках, будто давая понять, что всё здесь происходящее ему совсем не нравится. И вот, кульминационный момент. Петрович лежит на топчане с открытым ртом, а врач-стоматолог Анна Павловна берёт в свои руки, казалось бы, совсем не медицинские инструменты. И видит Петрович своим затуманенным взором: в одной руке у неё долото, а в другой – слесарный молоток с большой деревянной ручкой.
- О, Боже!.. – пытается мычать Петрович своим открытым ртом.
Он закрывает глаза, чтобы не видеть дальнейшего ужаса.
А в это время Анна Павловна наставляет долото на то место, где только что находился у Петровича целый, пускай даже больной, зуб, и ударяет по долоту молотком.
От этого удара у Петровича заскрипели шейные позвонки, и ему показалось, что он летит куда-то в тартарары. В ушах у него зазвенело, голова закружилась, а под ложечкой противно засосало.
- Сейчас потеряю сознание, - еле-еле выдавил из себя он и поглядел невидящими глазами на Анну Павловну.
- Ай, ай!.. - услышал он будто через сон голос зубного врача. – Куда ты? Не надо, не уходи…
В следующее мгновение Анна Павловна бросила свой слесарный молоток и суетливо схватила пузырёк с нашатырным спиртом.
- 10 -
Тут Петрович открыл глаза. За окном было совсем уже не раннее утро.
- Быр…р, - замотал он из стороны в сторону головой, - что когда-то со мной приключилось, вновь как наяву привиделось.
Петрович поднялся на диване, потрогал свою голову, вороша совсем уже седые волосы. Высокой температуры не чувствовалось, но голова была вся в поту. Потом он выпил на кухне чаю и, не откладывая больше в долгий ящик, направился в уже знакомое отделение городской стоматологической клиники. И. то ли ему снова в этот день повезло, то ли ещё по каким-то неизвестным ему причинам, но очереди в хирургический кабинет в этот раз не было.
Петрович открыл дверь этого кабинета, предполагая увидеть там хирурга-мужчину с головой, похожей на крупный пушистый серый шарик перезрелого одуванчика, но в этот раз в хирургическом кабинете находились две молодые дамы в белых халатах.
- Проходите, - встала одна из них, по видимому хирург, и, указав Петровичу рукой на стоматологическое кресло, спросила, что его беспокоит.
- Тридцать седьмой зуб беспокоит, - козырнул тот своими познаниями в стоматологическом счёте.
При этих словах хирург-стоматолог многозначительно посмотрела на Петровича, но ничего не сказала.
- Мне сняли на том месте ортопедический мост, - стал было пояснять Петрович.
- Садитесь, садитесь… Сейчас всё станет понятно.
Она потрогала пинцетом тот самый, тридцать седьмой, зуб, а потом взяла в руки его медицинскую карточку с пришпиленным к этой карточке рентгеновским снимком.
- Да, да… Будем удалять, - наконец, произнесла хирург и что-то объяснила другой молодой женщине, по видимому, медсестре.
Потом она взяла из рук медсестры шприц, наполненный каким-то препаратом, и сделала пациенту три укола в десну с различных сторон больного зуба. Затем взглянула на свои часы.
- Посидите несколько минут спокойно, - попросила врач своего пациента и отошла от полулежащего Петровича в сторонку.
И тут, будто в продолжение ночного сна, перед глазами Петровича снова поплыли, казалось бы, давно забытые картины.
В то время это предприятие, где он тогда работал, относилось к министерству радиоэлектронной промышленности, а работа на нём считалась ответственным и престижным делом. Разумеется, и зарплату на этом предприятии давали на десять рублей выше, чем на аналогичных должностях других, рядом расположенных предприятий. Вот, Анна Павловна и держалась крепко за свою работу, несмотря на свой пенсионный возраст.
А пациент всё никак не мог очухаться и лежал на топчане в зубном кабинете Анны Павловны.
- Надо же, надо же такому случиться, - причитала зубной врач Анна Павловна, прикладывая в очередной раз ватку к пузырьку с нашатырным спиртом.
- Ну, что?.. Полегчало? – спрашивает она. – Вижу, вон, и щёки у тебя розоветь начинают.
Анна Павловна легонько похлопала своей ладошкой по щекам инженера-конструктора.
- Я тебе сейчас дам направление в городскую стоматологию. Пойдёшь туда корни дёргать. А на сегодня же я тебе освобождение от работы напишу. Отдохнёшь дома, и всё успокоится. Не переживай, сломанный зубик сильно болеть не должен.
Когда в то, уже далёкое время, Петрович вышел из зубного кабинета Анны Павловны, то его покачивало, голова кружилась, а под ложечкой у него неприятно посасывало.
В городскую стоматологическую клинику он смог отправиться только на другие сутки. «А опытная зубной врач, Анна Павловна, оказалась права – сломанный ею зуб и вправду почему-то уже не болел», - размышлял дорогой повеселевший Петрович.
Конечно, в советское время специализированные клиники были оборудованы гораздо лучше медицинских кабинетов большинства промышленных предприятий. В городской стоматологии уже тогда, были установлены раскладные стоматологические кресла.
- Ложитесь, - взглянув в направление от Анны Павловны, предложила тогда Петровичу лечь на одно из таких разложенных кресел медицинская сестра.
Сама же она отправилась доставать из шкафа, хранившуюся там после термообработки металлическую коробочку со шприцем. Выполнив ещё какие-то действия, она остановилась рядом с сидевшим за столиком и что-то писавшим, мужчиной в белом халате.
- Василь Василич, - произнесла она отчётливо, - пациент подготовлен.
Когда этот Василь Василич поднялся из-за стола, то Петрович так удивился, что мгновенно широко раскрыл свой рот, хотя об этом его пока никто не просил. Этот человек был так огромен, что стоявшая рядом с ним медсестра выглядела ребёнком, и была короче Василь Василича ровно наполовину.
Этот гигант, облачённый в белый халат, сделал несколько размашистых шагов в сторону кресла, на котором полулежал инженер-конструктор Петрович, пополам согнулся и заглянул в рот пациенту.
- Всё понятно, - пробасил он и дал медсестре отмашку.
Та понимающе кивнула, сделала два, почему-то почти безболезненных, укола пациенту в десну и отошла в сторонку.
Прошло несколько длинных для Петровича минут. И тут перед его полусонными глазами вырос человек-скала – этот Василь Василич.
- Начинается, - мелькнуло в голове Петровича, и он, крепко вцепившись руками в кресло, зажмурил свои глаза.
Инженер-конструктор Петрович сумел сделать всего несколько вдохов с зажмуренными глазами, как почувствовал, что его трогают за руку. Он открыл глаза и вместо белой горы – гиганта Василь Василича, увидел перед собой медсестру.
- Поднимайтесь, Вы свободны, - произнесла она, внимательно поглядывая на Петровича.
- Как?.. Уже? – Только и смог произнести плохо ворочающимся языком Петрович.
Он встал, огляделся по сторонам, пытаясь отыскать глазами этого удивительного хирурга, Василь Василича. А тот, не обращая на своего недавнего пациента никакого внимания, уже сидел за прежним рабочим столиком и что-то писал на листке бумаги.
С тех пор прошло много лет. А Петровичу теперь удаляли зуб, простоявший ещё большее количество лет под коронкой, поставленной обыкновенным зубным техником скромной поселковой больницы. Этот зуб теперь поименовали тридцать седьмым зубом, и находился он как раз напротив когда-то удалённого другим хирургом, Василь Василичем.
И, вот, Петрович снова полулежал на разложенном стоматологическом кресле. Он уже перестал чувствовать свою нижнюю губу, половину языка и половину нижней губы. Он полулежал, а молодая женщина- хирург сидела напротив него без марлевой повязки на лице и периодически посматривала на свои часы. Она также изредка бросала свой уверенный взгляд на пациента, и было видно, что на её симпатичном лице не пробегает ни толики волнения.
- Сколько ей? Тридцать, тридцать два или тридцать пять?.. – Гадал Петрович. – Да и росточка, можно сказать, среднего. Не в пример Василь Василичу. Хватит ли силёнок у этой дамы? Не получится ли так, как это было когда-то у Анны Павловны?
Наконец, Петрович не выдержал и, едва шевеля полу-замороженным ртом, спросил, взглянув в упор, на даму-хирурга:
- Силы-то хватит этот зуб выдернуть?
- А здесь силы-то особой не надо, - ответила она уверенно.
- Как же не надо? – не поверил ей Петрович.
- Вот так и не надо, - ответила хирург, и на её губах появилась снисходительная усмешка.
После этих слов она встала, накинула на лицо марлевую повязку и подошла вплотную к Петровичу.
- Раскройте пошире свой рот, - услышал он над собой её ласковый голос.
Пациент натужено раскрыл рот и инстинктивно зажмурил глаза. И как только он зажмурил глаза, он, почему-то, снова отчётливо увидел усмехающуюся ему молодую женщину-хирурга. Вот она приближается к нему всё ближе и ближе, и у неё в руках инструменты очень мало похожие на стоматологические. В левой руке у неё зажато слесарное долото, а в правой она держит огромный слесарный молоток на длинной деревянной ручке. И тут Петрович почувствовал, что у него на лбу выступил холодный пот.
- Всё, всё… Закрывайте рот, - послышалась совершенно неожиданная для него команда.
- А зуб?.. – промычал он, открывая свои ошалелые глаза.
- Вот он, - хирург на секунду показала, зажатый в стоматологических клещах, этот, тридцать седьмой, зуб Петровича и бросила его в подручное эмалированное корытце.
Наконец он, почти полностью очухавшись, поднялся с разложенного стоматологического кресла и произнёс, с трудом ворочая своим замороженным языком:
- Настоящая… Василь Василич.
- Что Вы сказали? – не поняла хирург, снимая с себя при этом марлевую повязку.
В ответ Петрович только ещё раз взглянул в эмалированное корытце, где теперь покоилась неприглядная рогулька, ещё недавно звавшаяся его тридцать седьмым зубом, а потом шагнул навстречу симпатичному хирургу и, неожиданно даже для самого себя, чмокнул её в щёку.
- Во как!.. – только и произнесла доктор, улыбнувшись.
Э П И Л О Г
Язык, щека и губы окончательно отошли от заморозки на этот раз у Петровича только через пять часов после удаления тридцать седьмого зуба.
22 июля 2014 года