Пациент

Алексей Шутёмов
   Ранним утром терапевт Вадим Вячеславович Шаповалов в своём кабинете готовился принимать пациентов. Настроение было паршивое — он почему-то постоянно вспоминал недавно умершего коллегу — Тимофея Николаевича Первака. Вроде и было отчего — Тимофей Николаевич ни единого разу не отказывал больным, в том числе и явным симулянтам, спокойно выслушивал хамов, к нему ходили и на дом, и никто не слышал — рабочее время окончено, приходите на приём завтра, или — у меня обед, не видите, что ли!

   В общем, чудак-бессребренник. И ходили о Перваке легенды. Но часто спорил с ним терапевт Шаповалов, и предупреждал, что загонит чудак себя в могилу, что надо спать и отдыхать, и иногда ещё и есть. А тот знай себе твердит — это мой долг, и всё тут!

   Вадим Вячеславович тряхнул головой — хватит! Пора начинать приём. В дверь постучали. «Входите!» — громко сказал терапевт. Дверь открылась, и в кабинет вошёл пациент.

    — У меня на сегодня приём назначен. Вы две недели назад отправили на обследование. Вот анализы, как просили. -

   Шаповалов взял бумажки, стал изучать.

    — Это что?? -

    — ЭКГ, как вы назначили. -

    — Это что, ЭКГ мертвеца?! Что это вообще такое? -

    — Да, так и есть. -

    — Что? -

    — Я умер десять дней назад. Разрыв желчного пузыря, перитонит. -

    — Я сейчас психиатров позову, — зло процедил Шаповалов. — Либо милицию. Выбирайте. -

    — Им нет дела до мёртвых. И мне они уже ничего не сделают. -

   Врач глянул пациенту в глаза и похолодел от ужаса. Такие глаза он видел только в морге, ещё студентом.

             *                *                *

   Чуть не задохнувшись от ужаса, Шаповалов проснулся. Пора уходить с работы. Сторожем, продавцом, да кем угодно! Хватит. Часы на стене показывают полночь. Надо пойти на кухню, а то пить жутко хочется.

   В квартире погас свет. Ничего удивительного, но стало не по себе. В окно кухни светит полная луна. Врач попятился. Нет, надо просто подойти, и задёрнуть шторы. Но он почти бегом выскочил из кухни и захлопнул дверь. И оказался во тьме. Трясущейся рукой нашарил спички, чиркнул. И коридор озарился неровным огоньком, в углах заплясали чёрные тени. Нет, так дело не пойдёт, это уже форменный псих. Всё в порядке. Всё хорошо. Это просто дурной сон.

   Шаповалов обернулся. В прихожей стоял Тимофей Николаевич, собственной персоной. Сон, в самом худшем случае — глюк.

    — А я ведь тебя предупреждал, Вадим Вячеславович. В наших руках слишком многое, чтобы относиться к профессии так, как это делают сантехники и депутаты. Я предупреждал… -

    — Сгинь! Сгинь, Тимофей Николаевич, ступай, откуда пришёл! -

  — Я-то уйду. И больше тебя не потревожу… -

  Первак растаял в воздухе. Шаповалов перевёл дух. Сделал шаг назад, открыл дверь на кухню. В окне, в лунном свете, вырисовалась тень. Скрипнули задвижки, пахнуло мертвечиной. Это он, тот самый пациент. Шаг назад. Из прихожей раздаётся скрип двери. В свете очередной спички мелькнуло тронутое тлением лицо. И эту женщину узнал.

   Вот и всё. Бежать некуда. Пришёл час расплаты...

   *                *                *

   Утром терапевта нашли в ванной. Он вжался спиной в угол, а в глазах застыл ужас. Патологоанатом диагностировал обширный инфаркт. Но возникли вопросы у участкового инспектора, который обнаружил на полу кухни кардиограмму с абсолютно прямыми линиями. Эта находка заинтересовала врачей, которые опознали подпись кардиолога. Но в эту же ночь кардиолог выбросился из окна своей квартиры, без всяких видимых на то причин. В конце концов, оба дела закрыли, а тайна кардиограммы так и осталась тайной.