Уже около десяти лет я живу один. Так уж получилось, что у меня нет ни жены, ни даже девушки. Не то чтобы я не стремился заводить семью или был слишком застенчив для свиданий — просто, так получилось. Нет, короткие романы конечно случались, но они ни разу не приводили ни к чему серьезному. Жизнь холостяка в тридцать лет — не самое радостное зрелище. Кто-то скажет вам, дескать, мир неженатых людей полон приключений, ярких красок, свободы. Лжецы! Во всяком случае, я не могу похвастаться ничем подобным. И конечно, жизнь моя полна вредных привычек.
Я начал курить в пятнадцать лет, когда отец бросил нас с матерью. Это было тяжелое время как для страны, так и для нашей семьи. Мама тогда очень часто плакала. Ей приходилось работать за двоих, и я тоже быстро понял, что для того чтобы жить по-человечески недостаточно просто мечтать и сидеть на диване. Я устроился работать в подсобку, где собирали клетки для домашних животных. Работал много — на работу уходило практически все мое свободное время. Впрочем, привычку курить я успешно скрывал все детство. Я курил от случая случаю: иногда в школе, на переменке, иногда на работе, иногда дома, когда мама засыпала. Не судите меня строго - она бы этого не одобрила. «Мой сын не вырастет слабым», - часто повторяла мама, и я раз за разом доказывал ей, что могу быть сильным.
Но курить я так и не бросил. Мама ложилась спать поздно, всегда оставляя включенной настольную лампу и телевизор. И вот тогда, убедившись что она спит, я доставал из кармана сигаретку, закрывал дверь на кухню и курил, задыхаясь едким табачным дымом.
На этих выходных я решил навестить маму. Вряд ли стоит говорить о том, что одинокие люди быстро стареют. Постарела и она. Мне было ужасно грустно видеть ее такой. Неопрятная, потрепанная жизнью пожилая женщина, с едва заметным надломом во взгляде, была совсем не похожа на ту молодую красивую девушку из воспоминаний детства. «Она недавно плакала», - подумал я, посмотрев ей в глаза.
Но все же это была она — добрая, заботливая, единственная на свете мама. Мама — как много смысла скрыто в этом древнем слове. Может быть, поэтому я так и не признался ей в том, что курю. Наверное, в глубине души мама знала о моей маленькой тайне, но я никогда не слышал от нее ни упреков, ни обвинений.
Выходные выдались на редкость мерзкими. Ужасное впечатление от уродливых дворов окраины мегаполиса осложнялось мерзкой погодой и легкой простудой. Я посмотрел на улицу и решил никуда не идти. Мы с мамой остались дома и разговаривали. О чем мы говорили? Ну как... о жизни, о моей новой работе, о политике — о чем только не болтают люди на кухне. И, конечно же, всплыл типичный для моего возраста вопрос про жену и планы на семью. Я, как обычно, соврал и сказал, что уже почти решился. Она, конечно, почувствовала это, но виду не показала. На кухне витал запах спелых яблок, на сковородке тихонько шипели котлеты, на стене неспешно тикали старые часы. Так, за житейскими разговорами ни о чем, мы не заметили, как подкралась ночь.
Мама легла спать, как обычно включив телевизор и оставив свет в комнате, а я, верный своей привычке, достал из кармана сигареты. Из комнаты начал доноситься приглушенный храп, и я выключил свет на кухне. Негромкий щелчок зажигалки и... Вот он! Момент моей истинной свободы — неиспорченной, скрытой от всех, живой и в тоже время умирающей. К запаху спелых яблок прибавился приятный аромат свежего табака. От первой за день сигареты мгновенно закружилась голова. «Зачем я делаю это так скрытно? Неужели нельзя выйти в подъезд или, в конце концов, признаться ей? - пронеслось в голове. - Может быть мне просто нравится, что у меня есть секрет? Хотя, скорее всего, я просто трус».
Во дворе было тихо. Ночные тени сгустились до предела, но фонари разрезали их с легкостью острого ножа, ибо свет всегда побеждает тьму. По подоконнику тихонько постукивали капли дождя, заглушавшего шум редких машин. Наконец, сигарета кончилась. Я обернулся — в кромешной темноте, через кухонную дверь, выполненную из рифленого стекла, проступал ее силуэт. Дверь с едва слышимым скрипом открылась, и мама вошла внутрь. Ее лицо выражало грусть, отчаяние и злость. Ее кожа в искусственно-белом свете фонарей казалась ужасно бледной. В руках она держала нож.
- Я знала, что ты куришь, сын, - наигранно спокойным голосом сказала она. - Зачем ты скрывал это от меня?
- Нне знаю, - дрожащим от волнения голосом ответил я, - просто не хотел тебя расстраивать.
- Твоя молчаливая ложь — вот что меня расстраивает, - ответила она и сделала шаг вперед.
- Это всего лишь дурацкая привычка. Зачем тебе нож, мама?
- Помнишь, я говорила тебе, что ты не вырастешь слабым? - с надрывом в голосе спросила она.
- Я вырос сильным, мама. Это просто дурацкая привычка. Она ничего не значит.
- Для меня значит, - ответила она и приставила нож к своему животу.
В туже секунду я подскочил к ней, на ходу хватаясь за лезвие ножа. Боль. Кровь течет из моей руки. Тусклый блеск ножа в дальнем углу кухни. Мы оба сидим на полу. Она плачет.
- Зачем, мама?
- Я не могу так больше жить, - ответила она. - Я сломалась. Я просто не могу так больше.
- Но все же хорошо. О чем ты говоришь?
- Ты вырос. Ты так редко меня навещаешь. Внуков у тебя не будет. Что меня ждет? Одиночество, болезни, старость и смерть.
- Ты можешь переехать ко мне.
- Да брось. Зачем тебе в доме старуха? Да и я не хочу…
- Все лучше, чем вот это, - ответил я, указывая на окровавленный нож.
- О боже. Проси меня, прости! - вскрикнула она, схватившись за голову. - Я такая дура. Что я наделала? Дай мне свою руку…
Она начала суетиться вокруг меня — включила свет, забинтовала руку, помыла и убрала нож. Через пол часа мы сидели на кухне, пили чай и смеялись. Я дождался, пока она снова не уснет и, в полной тишине ночи, прерываемой лишь шумом дождя и ветра, тихонько достал сигареты.