Ваза, стоявшая на столе напоминала, ему о прошлом. Каждая трещина каждый скол, каждая неровность заставляла его провалиться в эти мучительные воспоминания. "Ах, если бы он мог забыть, и начать все сначала, но жизнь снова и снова толкает его к все той же, к все тем же. О моя чарующая, к каким берегам стремиться твои пенные волны? Будь милосердна моя фата – моргана, и позволь мне утонуть. До каких невообразимых высот должен подняться тот, кто стремиться разбиться о земную твердь, и не оставить и следа? На заснеженных вершинах моего одиночества, нет места для пожара человеческих страстей. У вод сковывающих ледяными цепями подножья этих гор, соленый вкус. "
Так он думал, смотря на вазу, и смеялся. И не было радости в этом смехе, но не было и отчаянья, это был смех от примирения. И нет смысла, что то снова начинать. Его все устраивало, так как было. Ни то что бы он ни хотел, перемен, он просто на просто понял, что каждая пташка, залетевшая в открытое окно будет лишь новой виновницей разбитой вазы. Он и цветов туда больше не ставил. А ваза была лишь напоминанием, грозным объективированным фатумом.
Два шага к столу три шага к окну и теперь ни что больше не будет его беспокоить. Тишина, лишь свист в ушах и "три, два, один."
Ваза стоявшая на столе была единственным его свидетелем, и у нею не было не сил не желания его останавливать.
"Под лунным светом все так же тепло."- успел подумать он