На фотографии – ГРУППА АП-4 (не в полном составе) - 1-ый курс МАИ 1951 год
В верхнем ряду второй справа – Я (Виктор Дудко).
КНИГА 1 ИСТОКИ
ГЛАВА 6 ЮНОСТЬ ВИКТОРА
ЧАСТЬ 5 М О С К В А
М О С К В А
26/VIII-51 г.
3 тяжёлых, радостных, скучных и весёлых пролетели месяца. 5 дней и начинается новая жизнь – жизнь студента МАИ -- Дудко Виктора.
Сначала всё по порядку. Вскоре после сдачи устной литературы, на выпускных экзаменах в школе, я узнал, что мне хотят поставить по сочинению 4 или 5, (моё сочинение проверяла учительница русского языка в мужском туалете, поэтому я не очень беспокоился о нём).
Но 19 июня узнаю совсем другое: моё сочинение не проходит в министерстве, т.к. за почерк и «грязь» мне грозят поставить 3. Так началась полоса тяжёлых неудач в моей личной жизни.
На беговых дорожках я стал давать чудовищно плохие результаты 12,0; 12,3; 12,4 сек. И «мои» 11 сек. полетели в трубу. Но потом я оправился и 29 и 30 июня «чуть» не догнал Хаку со временем 11,8 и 11,7 сек.
Упрямство у меня есть и надо это упрямство претворить в упорство, в настойчивость, для достижения цели. Из всех целей нужно выбирать наиболее полноценную.
(Характерно, что при сдаче экзаменов на аттестат зрелости, я, когда шёл экзамен по немецкому языку, участвовал в соревнованиях, в частности, прыгал или в высоту или в длину. Вдруг из школы прибегают и говорят, что только я ещё не сдал экзамен. Я побежал в школу и сдал его на 5!).
Выпускные экзамены я сдавал беззаботно и весело. Часто бывал на стадионе, над книгами не корпел. На месяц перешёл жить к Шуре, так как из армии пришёл старший сын дяди Миши - Юлий. Родители Шуры перевелись в Сталинград, а её оставили заканчивать 1-ый курс у друзей, в частном доме. До меня тоже никому не было никакого дела.
Впрочем, на мои результаты, может быть, повлияло и то, что я почти месяц с 20 мая и по 18 июня прожил вместе с Шурой. Это был, по существу, наш последний и первый «медовый месяц» (для меня, для неё – не знаю). Ещё раза 2 мы встречались, но я больше не брал её.
24-го состоялся выпускной вечер и мне «выдали» «серебряную медаль» с похвальной грамотой. Весь вечер я был с Юлией – просто танцевали вместе. Шура на меня сердилась, и ревновала, и мне пришлось идти вместе - спать на нашу крышу.
27-го отослал заявление в институт.
После долгих мытарств Шура достала мне и себе билеты на поезд.
И 2 июля мы выехали и уехали, может, навсегда из Фрунзе. В дороге я её не трогал, но был слишком груб в обращении и наше женское купе, чуть-чуть меня не распотрошило.
7-го приехали в Москву. Нас встретил её отец, потом подошёл и мой.
Папа (мой) в ужас пришёл: жену сынок привёз! Наши отцы виделись первый и единственный раз. А я с Шурой – последний раз.
8 июля ездили на авиационный праздник в Тушино все вместе, вчетвером.
Да, и 7июля мы проводили во Фрунзе бабушку – маму отца. Он жила какое-то время в Бресте, а теперь уезжала во Фрунзе к брату отца – Петру Евстафьевичу.
Примечание:
Из Фрунзе я уехал практически навсегда. Практически - это означает, что в этом городе я побывал ещё несколько раз. Но это были короткие поездки, всего по нескольку дней.
Однажды, в отпуск на поезде, мы ездили во Фрунзе вчетвером: батя, мы с Ириной, и маленький наш сын – Олег… В этот раз, во Фрунзе мы познакомились с Любославом, моим сводным братом (вероятно, от предыдущего брака Бати).
Когда поезд делал остановку в Джамбуле, мы познакомились с дядей отца – Петром Ивановичем, старым революционером. Его специально привезли повидаться с нами.
Дважды бывали во Фрунзе проездом на машине «Москвич» вместе с Макаровцами - Колей и Викой и на «Волге» - вместе с детьми (в Садовом нашли родственников Дудко; они ещё нас помнят).
И последний раз я посетил Фрунзе, когда был в командировке в 1975 году, вместе с зампредом РОССЕЛЬХОЗТЕХНИКИ – Поляковым Н. Е.
У родственников не был. Прошелся по старым родным местам, и пытался вспомнить прошлое. Но ничего не узнал и не нашёл. После чего решил: к старому нельзя и не нужно возвращаться.
Жил в элитной ещё недостроенной гостинице «Пишпек». Возил нас шофёр зампреда Совмина республики, который вечером после работы попал в автоаварию.
Ездили, в сопровождении ГАИ, на озеро Иссык-Куль, в Рыбачье. Там нам демонстрировали сельхозтехнику. Был на обеде у первого секретаря райкома (тогда ещё не было в республике областей и район – это наша область).
Секретарь - женщина-киргизка, у которой было 11 детей (редчайший случай, чтобы первым секретарём райкома, эквивалентно нашему обкому, была бы женщина).
Купались в озере. Перепили киргизского бальзама. Все болели желудками. Лечились водкой с солью - мне помогло. Старых мест на озере я тоже не вспомнил, как ни старался....
Но всё это подробно будет описано в соответствующих разделах нашей следующей книги – «СОЗИДАНИЕ».
В Москве мы с отцом остановились в гостинице на Смоленской площади, на 22-ом этаже. (Это напротив Смоленского универсама в здании современного МИД). Меня удивило, что я ощущаю колебание этой высотной башни (примерно в метр).
Отец вернулся в Брест, а я остался жить у хорошей нашей знакомой – Е.И. Богдановой (вдове личного секретаря В.И. Ленина) и сдавать вступительные экзамены в МАИ.
А теперь вернёмся к записям в дневнике.
26./V111 51г.
В Москве, начиная с 10 и до 1 августа, я жил у Богдановой и регулярно, каждый день посещал консультации в МАИ. Познакомился с девчонкой Аллой Дубровиной (с приборостроительного). Так, с простого начались наши встречи, которые окончились так неудачно вчера.
1 августа сдал математику на 5.
6-го и 9-го сдал письменно и устно русский язык, и литературу на 4. остальные: физику (12), химию (15) и нем. язык (18) сдал на 5. Итак, набрал 2249 очков или 28 баллов из 30.
Я думал, что пройду с общежитием, и спокойно уехал, ожидая получить результаты 23.
20 августа я приехал на свидание к Алле и узнал, что результаты будут известны 21- го августа.
21-го мы съездили в институт и стало известно, что я не принят. (Не прошёл по конкурсу с общежитием!)
Можно было перейти на приборостроительный факультет, но нужна была московская прописка. И я достал справку о том, что буду прописан.
23-го и 24–го, целые дни проводили в приёмной комиссии, намозолили всем глаза, познакомились с ответственным секретарём Моисеевым и, наконец, 24 августа в 9-том часу узнали результаты (с Акуловым). Меня «трясли, трясли (у меня душа в пятки ушла от этой тряски) и, наконец, утрясли».
Теперь 27 приедет отец и мы вместе уладим насчёт квартиры. Пока хватит, остальное после допишу.
* * * * *
30/VIII- 51г. Здравствуй, дорогой Витёк!
Итак, значит, ты не прошёл по конкурсу, не ожидала этого, что же за оценки были у тебя, что так вышло, всё скрываешь, чего ради, неизвестно. Давай же, корешок, подумаем вместе, куда тебе податься. Хотя уже 30-е, твоё письмо от 22 пришло только 29, т.е. вчера. Меня это очень удивляет, где оно так долго плавало.
Сходил ли ты к моему отцу, он возможно мог бы что-то сделать, т.к. должен был сходить в управление института в отношении моих документов, кот. мне Киргизия не собирается высылать. Нужно испробовать все возможности и пути, только бы попасть, поэтому нужно забыть все свои щекотливые, гордые мысли о воображаемом унижении и драться до конца.
Может быть тебя смогут зачислить хотя бы кандидатом, а там своей учёбой ты сможешь доказать, что можешь быть студентом этого института. Только не опускай руки, прошу тебя, будь мужественнее, ты должен попасть в этот институт.
Вызвал ли своего папашу, ведь тебе одному трудно всего добиться.
Я до сих пор не могу поверить, что у тебя, имеющего, как ты писал 93,3% сдачи, мог выйти такой дурацкий провал. Как это случилось, объясни? Я этого требую, как друг твой. Кто тебе мешал, опять я или мои письма, или, наоборот, моё молчание? Ты должен мне ответить на эти вопросы, т.к. из-за этого я считаю, что во всём виновата только я.
На моей грешной душе уже целых 3 преступления: из-за меня ты не получил золотую медаль, из-за меня ты заболел, и наконец, ещё не прошёл по конкурсу.
Да, я считаю только себя виновной во всём. Я ненавижу себя, презираю, я погубила тебя, ты должен отомстить. Совесть мучает меня, и так мне и нужно. Мне стыдно спать, разговаривать, смеяться, я не имею на это права. И я молчу, и буду теперь всегда молчать. Прошу тебя, постарайся разглядеть среди этих строк, мою душу, мои строгие глаза и жёсткую правду в них.
Признаю, честно признаю себя виновной во всём, кроме того, что ты подозреваешь меня – в измене тебе. Ты не веришь мне, здесь я бессильна.
Только знаешь ли ты, что это очень тяжело и обидно, когда на тебя падает совершенно неправильное подозрение. Но я молчу. К чему писать опять об этом. Об этом тебе уже написано, бессвязно, непонятно и (для тебя смешно), ведь какая-то Шурка пытается доказать, но нет: я ещё докажу или я буду чёрт знает кем.
Я была слишком счастлива с тобой, чтобы не заплатить за это счастье тебе. Если ты действительно болен, то должен немедленно обратиться к врачу и вылечиться до того дня, когда я приеду к тебе, с тем, чтобы окончательно стать твоей и иметь от тебя ребёнка. Я уже взрослая и могу иметь его, мне никто не запретит это! Только этим я смогу доказать, что по прежнему твоя, и ни время, ни расстояние не заставят меня забыть тебя.
Ты скажешь, что наверное я больна. Если это так, то я тоже не постыжусь сходить к врачу, хотя для меня это будет означать позор. Пусть 1000 раз позор, только лишь бы ты был здоров! Это для меня дороже всего. Вика, ты должен стать здоровым, ради нашего будущего ребёнка.
Мать придралась, что я так долго сижу за письмом. Ей, видите-ли, нужно знать всё и сейчас. Так и расскажу, до каких пор я должна подчиниться этому.?. Надоело. Кричит, что я сгубила тебя письмами, хотя я не умею писать, поэтому ты не прошёл в институт. Скажи же мне открыто, прямо – она права, да? Тогда я не буду писать тебе. Винька, мой Винька, прости же свою Шурку. Много ошибок она сделала и с повинной головой идёт к тебе. Труден её путь, очень труден сейчас. Дай же мне разделить с тобой твою неудачу…
Сегодня 30, ещё день и нужно идти в институт. 1-го числа все пойдут учиться, а я буду ещё сидеть дома, и кто знает, когда пойду в институт. Пока переедем в Астрахань.
Эх, жизнь проклятая. Я становлюсь затравленным зверем. Видишь, родной мой, я полностью разделяю твою судьбу. Есть ли время мне думать о каком-то русом, которого нет, и никогда не будет у меня даже на уме. Успокойся же мой маленький, уже не те годы у меня, чтобы изменять, да и зачем, когда есть ты, который любит меня. А больше мне и, истинно, ничего не нужно.
Хочешь, чижик, я буду тебе давать во всём отчёт: что я делала, куда ходила. Так знай и сейчас: вчера меня твоё письмо довело до «прекрасной» жизни: всю ночь не спала, не могла, прости, так что часа 2 спала, сегодня стирала, готовилась в дорогу, потом валялась на кровати, закрыв глаза, и думала всё время о тебе.
За те 2 часа сна увидела тебя во сне, как будто ты зовёшь меня, но как-то странно не Шура или Шурочка, а Шурчик, а мать и Люся не пускают меня к тебе, бояться почему-то.
Но я с силой рванулась и крепко прижалась к твоей широкой родной груди, а ты нежно погладил меня по голове и спрашиваешь: - "чего ты так испугалась, всё будет хорошо, вот смотри у меня уже на руках приказ ректора МАИ о моём зачислении, а ты боишься". (((мистика какая-то!!! Этого она на могла знать!)))
Тогда я взяла твоё лицо в руки и, вдруг, увидела, что ты такой худой, измученный весь и твои волосы все разлохматились, а, когда я хотела их поправить, то ты отстранил мои руки и сказал: "не нужно, мне больно, видишь вся моя голова покрыта ранами, это от болезни... ". И я проснулась, но ещё была с тобой, обнимала тебя, но уже знала, что никогда больше тебя не увижу…
Виктор, пойми же, что люблю только тебя.... Я не могу поверить, что больше не увижу тебя, что всё .... Нет....
Я сойду с ума от всего этого… Ругай, матери, бей ногами, плюй, мне всё равно, Разве я заслужила этого? Нет, я не должна ставить это на первый план, я должна подбодрить тебя, ведь тебе трудно, чижик чёрненький, всё моё горе «ничто» в сравнении с твоим.
Держись, держись, говорю, любыми средствами, может быть можно в Куйб. перевестись? Ты не узнавал, или в другой институт в Москве.
Ну, пока, Витюша!
Если ты ничего не имеешь против, то я буду писать тебе через 2 дня регулярно, может быть не так много, но всё же, хорошо?
Хочу дать тебе новый адрес: г. Астрахань Трусово Автосовхозтрест ул. Комсомольская № 8. БАС(у). Домашнего пока не знаю. Да, почему у тебя стала Москва 82, вместо Москва 81 как раньше?
- твоя Сашка. 30.8.51 г. 11 вечера.
Спокойной ночи, Витёк!
И ещё одно письмо от Шурочки… Оно ею было написано в каком-то порыве стресса пополам с истерикой. В нескольким местах ножницами были вырезаны кусочки страниц или – строчек. Сколько боли было в этом письме.
А ведь последнее время я где-то осознал, что уезжая, мы больше с ней не увидимся. И заранее готовил её к этому. Нарочно придумал, что чем-то заболел, а ей сказал, что – заразился от неё. У неё действительно было ослабленное здоровье. Она часто простужалась и покашливала…
Здравствуй, Винька!
Сходи к отцу, он в Москве, может быть в чём-нибудь поможет тебе в отношении института. Остановился он на Арбате.
Винька, что ты не веришь мне, кто, кто тебе сказал, что я не любила и не люблю тебя, ах ты, боже, не могу выразить всё словами. Это неправда, я не могу слышать этого. Это ложь, что ты забыт, я дала себе слово, что никогда я даже не подумаю о другом, пусть я буду всю жизнь одна, но верна моей первой и последней любви. Пусть я не дождусь тебя, ты забудешь, что тебя ждёт твоя Шурочка, но поверь, она будет всегда тебя ждать.
Я не писала тебе эти 4 дня и не давала телеграммы, потому что ждала вот - вот приедет отец и возьмёт меня с собой в Москву.. .
А отец приехал только 26 и не взял меня. Думаешь, мне было очень легко от того, что всё рухнуло, очень, когда так хотелось прижаться к любимым глазам губами, как прежде.
Кто, скажи - какой дьявол тебе сказал, что я изменила тебе, или думала изменить, Витька, ты не имеешь права верить этому. Это ложь. Ну, как я могу доказать это, чем, я не знаю – бессильна, но почему я должна слушать такой жестокий упрёк, разве я лгала тебе когда-нибудь, скажи, я хочу знать это. Никогда, и всегда тебе говорила, если я разлюблю, то скажу это прямо, без обиняков, я не испугалась бы. Но ведь этого нет и не будет.
Витенька, мой маленький Витенька, не верь той лжи, я твоя, твоя навсегда. Как я проклинаю всё на свете, всё то, что мешает мне сейчас в трудную минуту быть с тобой, разуверить тебя, согреть лаской, это бедное дитя, которое только я одна могу любить, и быть ему и матерью и женой.
Я виновата перед тобой. Жестоко виновата, ты болен из-за меня. Какой была я дурой, как я боялась всего того, что нужно было и, тебе и мне, но родной мой меня выгнали бы из дома, а на твою шею я не хотела бы сесть так рано.
Это единственное моё оправдание, но оно, конечно, не стоит 5 копеек. Я не человек, а дрянь, малодушная дрянь, которая побоялась ради своей любви окончательно отдаться своему другу, прости меня, друг мой, но нет, этого ты мне не простишь, хотя я никогда больше не буду принадлежать чужому.
Ты и не подозреваешь, что у твоей Шурки были такие мечты: только учиться, кончить институт, и попросить назначение в самую глушь, подальше от людей. Чтобы они не видели моих мук и ран, что я забыта тобой, а, если бы ты вернулся ко мне (о! об этом я могу только мечтать), то я была бы самым счастливым человеком в мире.
Любить и быть любимой, иметь семью, об этом каждый человек мечтает, а могу только один раз любить, я чувствую это и, во всяком случае, я не из слабых ветреных людей, чтобы забыть того, кто дороже всего для меня.
Семья для меня стала чужой, с первого дня моего переезда, я поняла, что много узнала за те 4 месяца, и смотрю на свою семью другими глазами.
Всё выводит меня….. (дальше в письме вырезан ножницами прямоугольный фрагмент – около 10 строк). ……………толкая его на придуманные поступки, хорошо, что это ребёнок и сам уже умеет мыслить и действовать, и не думает идти по этой дороге. Когда буду матерью - даю слово воспитывать своих детей не так. Это подло и низко такую внушает мерзость. А сестра сидит и только улыбается, и поддакивает.
Витенька, я не могу дождаться дня и часа, когда уйду в институт на целый день до позднего вечера, чтобы не видеть этого хвастовства, чванства, обломовщины. Может, я не права по отношению к ним. Пусть. Но они не понимают меня и никогда не понимали. Пусть я дура, чёрт знает кто, вызываю у них чувство жалости своими мыслями, которые я не хочу даже говорить им, всё равно не поймут. Всё равно, я уже не принадлежу им.
(дальше вырезан ножницами ещё один прямоугольный фрагмент – около 10 строк).
Признаюсь, мне было иной раз больно, когда ты не мог меня приласкать, но мне так дорога была и такая неумелая ласка, когда любя по-настоящему, стыдятся слишком бесшабашно ласкать.
Но мне хватало твоей ласки, даже взгляда твоих милых глаз, смеющихся, каких-то ласковых и лукавых. Мне сейчас трудно писать всё это, т.к. ты далёк от меня и я не могу опять увидеть тебя. Я теряюсь от бессилия доказать тебе, что по-прежнему думаю о тебе, люблю только тебя, имею далёкую мечту быть с тобой, считаю себя твоей женой, а, ведь, всякая порядочная честная жена любит и ждёт только своего мужа.
Поверь же мне, что у человека с нечестной совестью не было бы таких слов к тебе, он бы мечтал и только. А мне не стыдно, нет, я с чистой совестью, и могу, не боясь своей совести сказать (дальше сверху 3-его листа вырезан ножницами прямоугольный фрагмент – около 10 строк).
Ты больше поверил кому-то, только не своей любимой, больше я оправдываться не буду. Зачем, когда ты веришь той сплетне. Ох, тяжко, тяжко мне. Меня вырастили каким-то недоделком, странным, болезненным, вспыльчивым, стремящимся к тому, чтобы понять жизнь, но нет, видно, это для меня слишком трудно - для таких дураков, как я.
Всё казалось - так просто любить, верить, учиться, потом работать, иметь любимую семью, а сколько за этими словами трудностей и главное – несправедливостей. Я стала больной, но не физически, а умственно, безвольная, не движущаяся фигура, потухший без жизни взгляд, и нездоровый румянец на скулах (ты узнаешь его, чёрненький), будет мстить, я сдохну к 30-и годам.
Я не буду заниматься спортом, который несколько принёс мне здоровья, буду почаще простужаться и ещё что-нибудь там, и болезнь возьмёт своё. К тому же с сердцем у меня здесь стало хуже: всё время колет, вот и хорошо.
Однажды усну, и без боли, тихо, и не проснусь, по крайней мере, не нужно будет самой поднимать на себя ………………………….. (на отдельном листке теми же чернилами и тем же почерком)………………………только бы быть с тобой и подчиняться тебе во всём.
Я готова принести себя и свою жизнь к твоим ногам, поверь это не пустые слова, нет, я виновата перед тобой в том, что ты заболел, я готова пасть в ноги и бей, бей меня не милосердно за твою боль, но не за поруганную любовь. Она не поругана. Дитя моё, друг мой, прошу тебя, поверь твоей несчастной Шурёнке. Она с мольбой протягивает к тебе руки, поверь ей, она честна по отношению к тебе, чиста перед тобой. Если ты не поверишь этим скорбным словам, даю тебе слово, что жить не буду или убегу из дома и стану продажной бабой. Пусть тогда сознание своей вины преследует тебя всю жизнь.
Вита, кто тебе написал это низкое известие. «Вечер, тишина, ночь – а твоя Шурочка в этот час гуляет с кем-то». Ты знаешь, я заругаюсь сейчас. Какой подлец тебе мог написать такую дрянь, когда твоя Шурка дрыхнет на своей кровати без задних ног, и видит во сне своего Виньку, который ласково прижимается к ней, и опрокидывает, можно ли..................
Я мучаюсь от этих снов, т.к. соскучилась о тебе, о твоих губах, и твоём теле, а здесь кто-то хочет устроить подлог: вместо тебя подсунуть мне другого, а тебе другую. Оклеветать меня, а потом явиться к кому-то из нас. Винька не верь же тому подлецу. Это ложь…. У меня уже нет сил уверять.
Я одного бы только желала сейчас, чтобы недуг свалил меня с ног и, чтобы больше этой бедной головушке и постаревшим от стольких слёз глазам не видеть, не читать эти строчки, которые, как иголки, вонзаются в тело, своей незаслуженностью.
Кто тебе написал эту ложь – Юлька, Влен? Если Юлька, так ты же знаешь, что с его стороны преследуется своя цель.
Влен не мог оклеветать так своего товарища, он мог тебе только написать, и отругать тебя за письмо, которое ты когда-то написал мне. Так и ему было обидно узнать, что ты задумал меня бросить. Вот он и отчитал тебя, но только не эту клевету он мог написать, я никогда не поверю этому.
Ты хочешь мстить за свою болезнь (последнее слово зачёркнуто карандашом и надписано: чепуха) я согласна с тобой ты будешь прав, бей её, удуши её своими руками, в данном случае ты будешь прав, но не забудь: больше тебя так никто любить не будет, это первая твоя любовь, и любимая, которая не для того к тебе (подчёркнуто карандашом) через год вернулась, чтобы изменять, и попирать ногами твои чувства.
Значит, она осознала, что ты и есть тот, кого она способна любить и покориться ему. Но, ведь, ты уже не веришь мне больше, ты скажешь, что это пустые слова. Что же. Пусть, всё равно я погибну, в институт меня не примут, документов нет.
Во Фрунзе если придётся вернуться – жизнь добьёт, как козявку, которой никто не протянет руку помощи, а, если и протянет, то с корыстной целью - получить своё.
Но нет уж, лучше сдохнуть, чем быть с тем, кого ненавидишь, кого не желаешь. Я только так…. (конец листка).
(дальше сверху 3-его листа опять вырезан ножницами прямоугольный фрагмент – около 10 строк).
……………………У нас были ребята, которые были в твоём положении, но потом на другой год они поступали, сдав опять неважно. Но ты сможешь сдать прекрасно, если ликвидируешь свои какие-то недоработки и пробелы. А лучше сумей любой ценой попасть в другой институт, только не в мед, пед, и сельхоз. Это дрянь.
А вообще-то, здорово получается: тут сидишь, боишься лишний раз сходить куда-то, чтобы дать ответ своей совести потом. А тут про твою личность слухи – измены и т.д.
А я считаю так: значит, ты плохо знаешь меня, раз не веришь своему Шурёнку, плохо и мало любил и любишь, если можешь верить какой-то чуши. Буду верить, и надеяться, что ты всё же поверишь мне, и следующее письмо я получу от тебя радостное и хорошее. Береги своё здоровье и себя ради меня и нашего будущего. Не падай духом в отношении института, ещё не всё пропало. Держись, мой чижик, всё должно быть хорошо, неужели мы с тобой такие «счастливые», что всё даётся нам только благодаря переживаниям и борьбе. Даю тебе в письме мои руки, голову и сердце они - твои, знай это, пойми это, Виктор, мой Виктор! Верь же мне. Я жду тебя.
Твой Шурёнок. 29.8.51. 4 ч.
10.9.51 г.
Незаметно, в большой кипучей и в тоже время мелочной жизни, промелькнуло полмесяца. Полмесяца – большой, замечательной и в то же время -плохой жизни.
Сегодня закончил с той, которая заставила меня написать предыдущий листок, ничего о ней не вспоминая. Она должна, как я решил, уйти из «моего» сердца. Ведь ты, Виктор, влюбчив на время до первых, т. сказать, ласк.
Я не хочу обманывать девочку (рыцарство). Кое-что ты в себе исправил, но ещё неуклонно жизнь, среда и т.д. исправят тебя до конца. Жизнь идёт вперёд.
Студент МАИ живёт и здравствует в Москве на квартире у незнакомых, но теперь таких близких Богдановых (я жил в одной комнате в трёхкомнатной квартире ещё с двумя другими жильцами на Большой Почтовой в домах, построенных Будённым).
Время идёт – нужно спешить жить, жить и учиться, жить и работать, жить и любить, жить и быть честным, жить и обманывать. И я спешу, спешу по-телячьи, по-медвежьи, неуклюже.
Критическое отношение к своим поступкам в молодости ведёт постепенно и неуклонно к ворчливой старости, которая встречается на каждом шагу. Тот человек, который плохо прожил свою молодую жизнь, или наоборот - хорошо – под конец становится ворчливым и старающимся научить молодёжь жить правильно, на самом деле только портит своим ворчаньем беззаботные дни счастливой и весёлой молодости. Надо быть беззаботным – а не анализировать и переживать за каждый свой поступок.
Дописываю.
26 числа я опоздал на свидание с Аллой, хотя и спешил. Её не было, но эгоист всегда эгоист. Рубашку выстирал и выгладил – и … опоздал.
Небольшое здание с буквой «М» расположено у входа в аллею «Чистые пруды» и недалеко от Главного почтамта. Вокруг этого здания 25 числа безуспешно ходил молодой человек, среднего роста, выбритый, в чёрном костюме с белым отложным воротником и с длинной папиросой в руках. Он ходил примерно уже час - полтора и все ждущие знают (предположительно): пришёл на свидание, а её нет.
Ждущие дожидаются и многие из них уже встретили своих, а молодой человек всё ходит и ходит. Ходит и курит – курить-то не умеет – а курит. Вдруг, он срывается с места и кидается за какой-то молодой леди.
Это про него:
«Жестокой разлукой терзаемый,
Я чувством собачьим томим:
Я тоже утратил хозяина
Над сердцем дурацким моим.
И в банде красавиц прохожих,
Кидаясь как пёс, под авто,
Я тоже встречаю прохожих
И в ужасе вижу – не то!»
Но не верьте ему – он пришёл не на свиданье, он пришёл испытать счастья – может, встретит свою, с которой он не встретился прошлый раз.
И, как нарочно, когда он отчаялся уже встретить и решился пройти по аллее, он встретил её, но спустя некоторое время после отвлечённой и недолгой беседы, они фактически поссорились: она не захотела, чтобы он взял её под ручку – он обиделся и довёл её до дому и фамильярно попрощался.
Так незавидно всё кончилось. Может быть, это было не в тот день, а на следующий, не знаю, забыл. Но факт – фактом. Сегодня я вручил ей записку «любовного» (сверху дописано: сентиментального 8.12.52 г.) содержания и наблюдал, как она читала на лекции. Теперь мы – не знакомы.
Так легко и незаметно проходит одна за другой, не оставляя в сердце (хотя это ещё не известно) никаких (сверху другими чернилами надписано: ничего не ответила 7.7.52 г.) следов, кроме следов на бумаге. Они идут, они проходят, и нет им конца. И с той, с Шурой он больше, вероятно, не встретится. Мы разошлись. Теперь наши дороги не пересекаются: мы далеко друг от друга:
Вот девушку мы любим, и нежим,
А станет жена или мать
Мы будем всё реже и реже
Любимой её называть …
Её мольбы пройдут мимо. Она поймёт, что он никогда не придёт. Она уйдёт к тому, другому, так до конца не отдавшись тому, с кем были связаны её первые опыты в Nacht спорте. Это он приучил её к этому, он виноват.
Нет, нет. На моей совести ничто не будет лежать. Я молод (хотя и стар – это зачёркнуто), но для неё – молод, она стара, я грубиян, она кротка и я не хочу отравлять её жизни (самооправдание).
Идёт время: она стареет – много плачет и переживает. А он? Он не придёт больше к ней. Кто виноват? Виноваты оба. Она виновата, только она, в том, что я не получил медали. Это к ней я уехал из Бреста, где я свободно мог получить медаль, как Ивашкевича, получившего медаль, которого я случайно встретил в метро. Ещё двое из нашего класса получили медали.
Ну, это прошло. Прошло всё – оно не вернётся. Много лет пронесётся и грустно будет вспоминать всё это. Ну, что ж. Таковы события. Нет, тут не записать тех мыслей, что бывают, когда идёшь домой, и навстречу тебе дует освежающий ветерок. Нет, этих мыслей не вернуть. А ты записал мыслишки.
Жизнь – почти вся сознательная жизнь без отца и матери, жизнь полная заботы только о себе (подчёркнуто и надписано: очень плохо 7.7.52 г.) и ни о ком другом. Эти 6 дней, проведённые с отцом - лучшие дни. Он уехал 2 числа и оставил какое-то нехорошее предчувствие у меня.
Витёк крепись. Осталось немного: половина того, что пройдено. Никто не пишет. Влен – ты друг – обиделся за то, что я испортил Шурку. Что ж ты прав. Ты был больше в неё влюблён. Но она отвечала только мне. Помнишь, как обиделся на тебя, и всегда потом обижался за то, что ты сказал ей это в лицо, прямо, а она – мне. Мы с тобой были друзья, друзья по горю и счастью, друзья почти во всём. У обоих одинаковые украинские характеры. И мы жили на противоречиях. И вот ты уже не пишешь. Вероятно, не хочешь. Что ж? Я снова, как прежде, один. Я пошёл в новую жизнь один, без друзей и товарищей. Или я дойду, или меня свалят с утёса, с того утёса, где узкая дорога и внизу пропасть. Итак, или – или? Не знаю.
Добавляет ИРАИДА:
Первой и самой большой любовью была Шурочка Бурлакова. Много лет спустя, Виктор пробовал разыскать её.
Ещё учась в институте, Виктор написал Шурочке письмо –
- « Город АСТРАХАНЬ. Главпочтамт, до востребования».
Письмо было отослано 28.09.53г. на обратный адрес: - « Москва, 80, п/я 1612», но пришло обратно, т.к. не было востребовано адресатом.
Однажды, будучи уже женатыми, приехав в Астрахань, мы с Виктором ходили в адресный стол, и пробовали узнать адрес Шурочки. Сначала нам отказали в поиске адресата, но потом прониклись - то ли сочувствием, то ли любопытством (как это жена сама помогает мужу найти свою первую любовь?).
Во всяком случае, постарались поискать… Но, к сожалению, адреса её не нашли, и сказали, что, скорее всего, в городе её нет.