РОК-Н-РОЛЛ
роман
памяти человека по прозвищу Зять
Дети Подземелья
1982 – 1985
Hippie = (hipi) хиппи
В.К. Мюллер
«Англо-русский словарь».
Я не хотел украсть у тебя это сладкое
Время.
Я отдам его тебе обратно на днях.
И если я больше не встречу тебя в этом
Мире,
То я встречу тебя в следующем.
Не опоздай!
Jimi Hendrix
Здесь всегда очень тихо и много зеркал. Они дырявят пространство комнат, точно квартира изрешечена астральным артиллерийским огнем, холодным и сверкающим, как амальгама. Зеркала – свидетельства непрекращающейся мистической войны, чей главный фронт проходит на расстоянии полушага в сторону. Они подстерегают меня в каждой комнате, набрасываются из-за дверей, следят каждое движение и взгляд. К ним нельзя поворачиваться спиной. Ловушки. Рассеянно входишь в спальню и вдруг, неловко взмахнув ресницами, проваливаешься в распахнутую яму трюмо. Они терпеливы и коварны. Слепые, как глаза лягушки, пока в поле ее зрения не попала движущаяся добыча, зеркала пребывают в своем спорадическом состоянии на стенах и дверцах шкафов, подобно прилепившимся холодным моллюскам, в раковинах пудрениц и бритвенных футляров, в сумочках, карманах, на ночных столиках, чтобы тут же ожить моим отражением, лишь только я вступлю в зону их досягаемости.
Они паразитируют на мне – косметические семена питающиеся моей жизнью. Всё это не так безобидно как может показаться на первый взгляд. Говорят, призраки живут в трещинах зеркал. И изгнать их можно только при помощи черной лампы. Квартира полная зеркал, распадается, дробиться, взорванная изнутри. Остекленевший взрыв. Люди обычно не замечают таких вещей. Кто помнит о часах? – миллионы людей с вцепившимися в запястье тикающим созданьицем, не останавливающимся, как сердце, точно в наручниках, но кто пристегнут к ним с той стороны: невидимый двойник? Чей пульс бьется в металлической коробочке? Время как жук скребется в ней. Они живут почти независимо от людей, разных форм, размеров, конструкций, но, в конечном счете, тоже паразитируют, перемалывая зубчатыми колесиками их жизни – это не метафора; кто может быть уверенным в том, что стрекочущий клещ на руке не выкачивает исподволь, днем и ночью, без остановки, время своего мнимого хозяина, как зеркала выворачивают: будто снимая одежду или сдирая кожу, податливое пространство. Что произойдёт если остановить все часы в мире? А зеркала, когда они возникли, как человек обрел их – в Вавилоне, Египте, раньше? Когда открылся этот лаз в перевернутый мир, в Лез без названий, разросшийся на расстоянии вытянутой в сторону руки? Я с детства не мог оторваться от зеркал – ведь это любовь. Разве можно зеркало назвать предметом; вырезанный кусок реальности, быть может, – меня вечно мучило, что в них, когда я не заглядываю туда. Какие грезы проплывают в глубине стекла? Кто подсматривает оттуда, когда я поворачиваюсь к ним спиной – вам не случалось, внезапно обернувшись, заметить краем глаза какое-то постороннее движение в зеркале, мелькнувшую фигуру, колебание или всплеск? Часто, почувствовав на своей спине пристальный взгляд, я оглядываюсь, но вижу только зеркало, гладкое, как пощечина. В своей самонадеянности люди, как правило, не вспоминают об этом. Точно с прирученными животными – будто одомашнившись, они перестали быть животными. Будто их вообще не стало. В слово узнать люди вкладывают значение «уничтожить», в слово «узнать» - значение «убить». Если бы люди были растениями, все, возможно, складывалось по-другому – жизнь была бы подчинена небесному закону фотосинтеза, но, к сожалению, природа уже слишком далеко зашла в процессе деградации и растительная душа утратила свободу, познав первогрех еды: жизнь была поймана в дьявольское кольцо пожирания и сама сделалась жратвой. Пищеварительный круг замкнулся, человеческое дитя произнесло свое первое «ам-ам», умиленно принимаемое за «ма-ма», что в общем, на этом уровне, одно и то же, ведь здесь в причмокивании и жидких какашках рождается пресловутый Эдипов комплекс: «Ма-ма, я хочу тебя съесть». Тяжесть в желудке, следствие несварения, принимается порой за тяжесть в душе, иначе за совесть, но никакое вегетарианство не вырвет из карусели сансары, где жизнь поедает самое себя, червь человека, человек – кровь и плоть своего Бога, зеркала – пространство и лицо. Глаза, в первую очередь мои глаза, лакомые кусочки, что подобно влажным живым устрицам живут за створками век. Я ведь тоже ученик мясника как сказано в индийской случайной притче, и для меня тоже нет выхода из сада земных радостей, с этого мирного пиршества с хлебами и рыбами из трапезной, где на десерт норовят подать меня самого. Разве что сквозь зеркало. Но в крови у каждого живет память хлореллы о непорочном солнечном зачатии одноклеточной водоросли и реликтового хвоща, о мире до грехопадения, о рае фотосинтеза – кровь холодна. Память и предвидение – это способ проникать в глубину – на те уровни – глубже причмокивания и мекони – глубже слова, чувства, гена – где нет времени, о чем бы там ни вытикивали, заполнившие мир механические паразиты... <...> ...
...Какие грезы проплывают в глубине стекла? Кто подсматривает оттуда, когда я поворачиваюсь к ним спиной – вам не случалось, случайно обернувшись, заметить краем глаза какое-то постороннее движение в зеркале, мелькнувшую фигуру, колебание или всплеск? Часто, почувствовав на спине пристальный взгляд, я оглядываюсь, но вижу только зеркало, гладкое как пощечина. В своей самонадеянности люди, как правило, не вспоминают об этом. Точно с прирученными животными – будто одомашнившись, они перестали быть животными. Будто их вообще не стало. В слово «узнать» люди вкладывают значение уничтожить <…> … Бесконечность – это зеркало, смотрящееся в зеркало. В этой квартире я окружен ею. Астральный сквозняк гуляет по комнатам. Я всегда страдал агорафобией – ребёнком я прятался в шкафу по целым дням, так что меня до сих пор не могут найти. Я хотел бы стать точкой. Эта квартира и так слишком велика для меня – я иду в кухню и забываю зачем шёл. Открытые пространства всегда ассоциировались у меня с предательством. Я закрываю глаза, трельяж в гостиной похож на ворона, растопырившего зеркальные крылья, взгромоздясь на старинный туалет. Он охочь до моих глаз, но я покуда жив – можно поднести зеркальце к моему рту, чтобы убедиться в этом. Зрение не дает мне покоя… <…> …
...Какие грезы проплывают в глубине стекла? Кто подсматривает оттуда, когда я поворачиваюсь к ним спиной – вам не случалось, случайно обернувшись, заметить краем глаза какое-то постороннее движение в зеркале, мелькнувшую фигуру, колебание или всплеск? Часто, почувствовав на спине пристальный взгляд, я оглядываюсь, но вижу только зеркало, гладкое как пощечина. В своей самонадеянности люди, как правило, не вспоминают об этом. Точно с прирученными животными – будто одомашнившись, они перестали быть животными. Будто их вообще не стало. В слово «узнать» люди вкладывают значение уничтожить <…> … Бесконечность – это зеркало, смотрящееся в зеркало. В этой квартире я окружен ею. Астральный сквозняк гуляет по комнатам. Я всегда страдал агорафобией – ребёнком я прятался в шкафу по целым дням, так что меня до сих пор не могут найти. Я хотел бы стать точкой. Эта квартира и так слишком велика для меня – я иду в кухню и забываю зачем шёл. Открытые пространства всегда ассоциировались у меня с предательством. Я закрываю глаза, трельяж в гостиной похож на ворона, растопырившего зеркальные крылья, взгромоздясь на старинный туалет. Он охоч до моих глаз, но я покуда жив – можно поднести зеркальце к моему рту, чтобы убедиться в этом. Зрение не дает мне покоя. Зеркала только условное его обозначение. Люди любят глазами. Помнят глазами. Слышат глазами. Думают глазами. Зрение ослепило их. Растения слепы. Это не значит, что они не видят; или растения не видят, но это не значит, что они слепы. Они гораздо ближе свету, чем люди. Глаза не прорезались между ними и солнцем. Зрение, вероятно возникло тоже в результате поисков пищи. Те, в ком жива растительная душа, помнят это. В человеке царит необыкновенная сенсорная путаница. Те несколько дифференцированных чувств и ещё Бог знает сколько сваленных в общую кучу под именем «интуиция» - только дробные осколки единого светоносного мироощущения травы, взаимоотношений с сущим на уровне фотосинтеза. Я сам обнаруживал у себя, особенно под воздействием психотропных средств, массу чувств, не выделенных особо, как, скажем, обоняние или слух. Некоторые из них ещё можно как-то определить, например, как промежуточные между запахом и зрением, слухом и осязанием и т.д., хотя всё это слишком приблизительно и условно, но для других вообще нет слова. За этим фантастическим множеством проступает забытый, не фрагментарный, но весь – мир, которому уже не нужно мое сознание. Что касается сенсорных реликтов, быть может и вам придется проснуться утром со вкусом света во рту, после солнечного сна, кажется из детства, не уместившегося в памяти/или, может быть, т а м был отдан приказ всё забыть по пробуждении?/ Отягченная грехом совесть стремится туда, к растительной жизни, и те, кто помнит, - святые, хиппи, сумасшедшие – выражают это по-своему: в солнечных культах, в Свете Фавора, во Власти Цветов, в растительной медитации, в аскезе. Но многие ли помнят – вспомнят свои предыдущие воплощения? У прозревших - закрывших глаза - ведь тоже немало невнятицы и путаницы в ожившей, как зеркало, памяти, за давностью и расстоянием. Слишком много снов, слишком много видений, жизней, наслаивающихся друг на друга, чтобы определить первоначальную фреску на стенах храма. Видящий - видит. И зрение, как принцип, путает его, дразнит, водит, как леший по кругу горизонта, возвращая каждый раз к исходной точке, к самому себе. А значит снова зеркальные перевертыши, снова вместо Божьего Лика - собственная опостылевшая маска. Два черных, дьявольских зеркальца - собственные зрачки - указывают тебе твое место. Я, словно колодник, обречен пожизненно волочить за собой свое я. Свобода опять ускользнула со скоростью света в свой абсурдный лес без названий, посмеявшись над забитым в людях учеником мясника. Не вырваться из поля зрения, и всякая попытка к бегству кончается позорным возвращением в зону, если только не подстрелит часовой. Гусеница останется гусеницей, а бабочка будет бабочка. Не выйти из круга горизонта, из цикла пищеварения, из чулана пространства. Но вспомнить - если не могут, то хотят - многие; и, чем больше их, силящихся, тем больше путаницы и невнятицы. LSD не поможет хотящему; так, приезжий якут не сможет добраться на метро от Комсомольской до Горьковской, но будет блуждать, тыркаться по углам, мешая прочим пассажирам, среди всех этих лестниц-чудесниц и подземных дворцов. Хотящие блуждают по-над-пространством галлюцинаций, тыркаются по углам безумия, внося свою разрушительную вибрацию, создавая шумы и помехи, внося свою разрушительную вибрацию, создавая шумы и помехи для тех кто помнит... продолжение следует...