Менахем Блох девятнадцатый год был председателем общества «Наследие и процветание», уважаемого во всей Одессе. Когда он шел домой по Ришельевской, городовой отдавал ему честь, женщины прилипали к окнам, а однорукий попрошайка, сидевший на углу у синагоги, вытаскивал из-под лохмотий вторую руку, чтоб помахать ею. На носу были выборы, исход которых был известен. Но все это было неважно, потому что плечи Менахема Блоха тянулись к земле, а в душе у него шел листопад.
В воскресенье он слег, в понедельник бился в горячке, а во вторник чесал желтую бороду в размышлениях.
Вечером того же дня, когда пришел посыльный из конторы с какими-то бумажками, Мехахем Блох наконец заговорил: «Мальчик мой, я стар как этот мир, и если мир недосчитается одного еврея, то что будет? Я отвечу тебе что будет, мальчик. Ничего не будет. И не будем раскатывать луну по небу, как мацу по чистому столу: Одессу не смоет приливом, если я оставлю свою должность. Когда я был помоложе, то думал: жизнь — белый пароход, а не кляча, застрявшая в яме…»
Этот мальчик, пошуршав бумагами, взял в охапку эти слова и убежал, как убегает молодость, почуяв могильный тлен.
Это было вчера, а сегодня под шапкой седых волос у Менахема забилась мысль, как рыба в сетях. Он взял бумагу и перо, что-то написал, потом изорвал в клочья. Снова взял, написал и порвал. Но прежде чем порвать во второй раз, он написал письмо следующего содержания:
«Евреи! Я исправно служил общему делу. Что я видел на своей должности? Всякие пустяки: дубовый стол, покрытый лаком, пиджаки и лысины просящих. Печаль и радость ходили об руку все эти восемнадцать лет, но теперь они разминулись. Теперь печаль несет меня на второе еврейское кладбище, а не в кресло председателя. Я знаю, что Беня Шмайс брал взятки, а Сема Кофман торговал контрабандой, что дела наши не так хороши и чисты как прежде. Но я молчал: люди есть люди. Ошибаются все, даже бог. Вы имеете положение, деньги, я имею тоску и старость. Выберите себе другого председателя».
Теперь вы захотите узнать, почему письмо оказалось в корзине, а не в синем конверте, отправленном по адресу с мальчиком, который давеча приходил. И я вам отвечу. Но человек, жаждущий ответа, должен запастись терпением.
Накануне письма жена Менахема, маленькая женщина Рейзл с пудовыми грудями, хохолком на подбородке и рыбным запахом, обратилась к нему с такими словами: «Менахем, ты украл мою молодость, а теперь ты хочешь украсть мою старость. Ты привязан к своей должности, как кот к блюдечку с молоком. Ты стар, но ты уперт как молодой бык. Бог, милый бог… куда ты смотришь… Он почти не ходит в синагогу, не цацкается с внуками, а просиживает в своей клетке, которую зовет конторой…»
Вместо ответа Менахем Блох покрылся шерстью, обнажил клыки и обернулся псом во дворе на Молдаванке. Что он видел, этот пес? Он видел, как биндюги запрягали своих лошадей, как ругались, как разговаривали об том об сем, об том, чтоб выпить хорошую стопку водки, об дать кому-нибудь по морде, об своих конях, об цене на пшеницу и прочей чепухе. А во дворах копошились бабы, плакали дети. От всего этого псу стало невыносимо скучно, и он, пес, превратился обратно в Менахема Блоха, председателя с желтой бородой.
Ну, теперь вы поняли, почему то письмо осталось лежать в корзине, а Менахем Блох — при своей должности.