Точка голограммы
Июль 1992 года. Я приезжаю в Иваново. Бабушка и Таня встречают меня на пороге.
- Тише, тише — не разбуди...
Я осторожно вхожу в комнату, заглядываю в стоящую посередине коляску: маленькая, светленькая — кожица на веках кажется прозрачной — девочка. Редкие рыжеватые волосенки, длинная прядка на лбу. Ребенок открывает глаза и доверчиво протягивает мне ручки — ни на секунду не было ни испуга, ни настороженности. Я подхватываю ее, ставлю на пол. Она крепко уцепляется за мой палец и начинает ходить вдоль комнаты от окна к двери и обратно. Сосредоточенная, с важным видом она ходит и ходит. Видно, что процесс этот совсем недавно освоен, и через держащуюся за меня — ведущую меня — маленькую ручку я чувствую весь восторг и значимость происходящего. Да. Да, моя девочка, ты права. Во всяком случае, я воспринимаю этот мир именно так: и восторг, и страх, и тяга, и тайна.
Желтая машинка
У входа в городской сад на голубых тумбах свернулись два облезлых гипсовых льва. Клумбы заросли травой. «Три грации» - спасибо, что не покрашены голубой краской — прекрасны, даже облезлые. Березовые, липовые аллеи. Центральная — широкая и прямая, с жарким небом и боковые, переплетающиеся, зелено-кружевные. Липы отцветают, но еще сохраняется запах; начинается шиповник. Высокий берег реки, небольшая полоска пляжа. Теза разомлела, раскинула рукава, бликует под солнцем. Редкие облака так пышно взбиты, так дивно подсвечены. Все — река, круглые деревья вдали, воздух — неподвижны и полны покоя и неги. Желтая машинка стоит невдалеке, на обочине. И никто не знает, что она привезла нас сюда в последний раз; на следующий год мы уже будем ездить на автобусе. Женя, носящийся по пляжу, соревнующийся со мной в прыжках, плавающий далеко с дядей Борей, запомнит эту желтую машинку навсегда. Двухлетняя Соня не запомнит ничего. Но сейчас я думаю: почему ты, самая беленькая на всем пляже, так тихо и послушно играла с мокрым песком? Уж если ты с самого начала знала про восторг, и страх, и тайну, может быть, и сейчас ты ЗНАЛА?
Фотография с мамой
Высокая, худая женщина с классическим профилем. С головой то ли обращенной к сидящему на коленях ребенку, то ли просто поникшей. Руки обнимают — отгораживают. Какая-то легкая замкнутость, легкая отстраненность — странность. Может быть, некоторая не-от-мира-сего, может быть, хрупкий бледно-зеленый лист ландыша: чуть загнутые внутрь края у основания и чуть склоненная вершина длинного, узкого листа скрывают внутри себя — для себя — тоненькую ниточку бледного цветка.
Сонина песенка
3-4 --- мама
3-4 --- мышка
3-4 --- весь их мир
- Сонечка, что ты больше всего любишь?
- Мороженое.
- А чего ты больше всего боишься?
- Оленя.
- Почему?
- Вдруг на рога подцепит.
Гущу
Уставшие, проголодавшиеся, всей компанией возвращаемся с пляжа. Бабушка оставалась дома, готовила обед, и на столе уже стоит большая миска с салатом. Соня тут же залезает на табуретку и запускает руку в миску.
- Я теперь есть не буду!
- А что она руками лезет!
- Я после нее есть не буду!
Все пытаются урезонить разбуянившегося Женю и забывают про Соню. Она незаметно сползает с табуретки и уходит в комнату. Через какое-то время я иду за ней.
- Соня...
Она, отвернувшись, ковыряет пальцем спинку дивана; не поворачиваясь, говорит дрожащим голосом:
- Я гущу...
Каруселька
Уже не голубые — не крашенные — тумбы под гипсовыми львами. Вычищаю окурки у них из пасти. Детская площадка, когда-то полная аттракционов, с каждым годом пустеет. И вот осталась одна убогая каруселька: стульчики на канатах. Нетрезвый карусельщик продергивает веревку от подлокотника до подлокотника, и напряженный взгляд Сони уплывает. Через секунду из-за поворота вновь — бледное личико, синяя маечка, синие очи. Русый хвостик относит ветром, робкая улыбка и шепот: это не страшно.
Но мне страшно. Семь-восемь лет назад на этом месте бойко крутились яркие слоники, кони. Машинки. Так быстро, что я, не решаясь оставить Женю одного на толстом слонике, стояла рядом, придерживая. И было много нарядных людей. Куда они все делись?
- Это не страшно, - выплывает на новом витке Соня.
Но мне кажутся ненадежными стертые канаты карусели. Мне неуютно в этом неухоженном, безлюдном парке.
- Это не страшно, - повторяет Соня.
Ну, хорошо. Может быть, ты и вправду знаешь больше. Еще знаешь.
Крестеки
Худая-прехудая, с белобрысой косичкой Сонечка скачет по детской площадке. Бегает по бортику песочницы без песка, залезает на горку, на зеленого крокодила, опасно качающегося на цепях. Непрерывно что-то приговаривает, напевает, и я различаю повторяющиеся «крестеки».
- Что это за крестеки, - спрашиваю Татьяну.
- А это она так «на кресте тя» выговаривает...
- Соня, что ты больше всего любишь?
- Бога. И смотреть телевизор.
-Чего ты боишься?
- Всяких ночных животных и привидений.
Первая считалочка
На золотом крыльце сидели:
Царь, царевич, король, королевич,
Сапожник, портной.
Кто ты будешь такой?
Вторая Сонина песенка
Уже не очень маленькая девочка — 6-7 лет — на коленях у мамы в трамвае. Тихо поют-воркуют:
Мама: мышка моя
Соня: маленькая
Мама: мышка моя
Соня: сладенькая
Мама: мышка моя
Соня: беленькая
Куда бы мы ни шли, мы опаздываем — у каждого киоска со съестным Соня останавливается, долго разглядывает, выбирает, и мама покупает — чупа-чупс, сок, печеньице.
Сонина сказка
В одно время года жила девочка. Ее звали Соня. Мама ее не любила и часто уходила к Лиде. У нее был папа Фарит. Он ее любил. Однажды папа умер. Мама снова женилась, и их папу опять звали Фарит. Но потом он умер. И теперь уже мама эту девочку любит. И у нее есть мама и Вера вместо папы.
- Соня, что ты больше всего любишь?
- Маму.
- Чего ты боишься?
- Вечно мучиться.
Вторая считалочка
Через дорогу от бабушкиного дома был детский садик. Был и перестал быть. Окна, двери заколочены, зато калитка открыта. Во дворе — пара качелей, крытая верандочка, по заскорузлым деревьям можно полазить. Там собираются окрестные девчонки. Соня присоединяется к их беготне, повторяет считалки.
Черные стрелки, белый циферблат.
Быстро как белки колесики стучат.
В каждой минутке по шестьдесят секунд.
Бегут, бегут минутки и песенку поют:
- Я боюсь.
- А ты не бойся.
- Я умру.
- Не беспокойся.
Как бы ни набегалась, ни наигралась за день, засыпает всегда долго.
- Я больше всего хочу, чтобы у меня был папа. Или старший брат, или сестра.
Письмо
Дорогая тетя Вера!
У нас все хорошо. Я сижу за партой с Кроминой Леной. Нашу учительницу зовут Екатерина Павловна, мне она очень нравится. Я подружилась с ребятами в классе: Белоусовой Леной, Алией и мальчиком Женей. Мы с девочками убегаем, а Женя нас догоняет. Я не в какие кружки не хожу. Потому что я долго делаю уроки и не успеваю ни на какие кружки. Я хочу ходить на кружок гимнастики и рисования. Мне дед Мороз подарил маленькую куклу с мебелью и зубную щетку, а мама кассету со сказкой про Илью Муромца. Дядя Тагир подарил коробку со сладостями и зайчика. Мы с мамой поздравляем вас с Женей с новым годом. Пусть Господь благословит вас.
Софа.
Я пишу с ошибками
– Я всегда пишу с ошибками! Я хуже всех. У меня всегда за диктант тройки или двойки! Таких даже нельзя переводить в третий класс! Нет, я никогда не смогу писать лучше!
На рынке Соня просит купить пирожок у частной бабушки. Мама, только что дома рассуждавшая, как тщательно надо все мыть и дезинфицировать, покупает пирожок «с собачатинкой». На мое недоумение отвечает:
- А с молитовкой все можно.
- Сонечка, что ты больше всего любишь?
- Смотреть мультики, играть, гулять.
- Чего ты боишься?
- Смерти.
Третья считалочка
На золотом крыльце сидели:
Винни Пух, и Том, и Джерри,
Микки Маус, три утенка,
Выходи, ты будешь Понка!
Если Понка не придет,
Скрудж Макдак с ума сойдет!
Изгнание
Мы не виделись года два. Три? Я была раздавлена, пыталась выжить. Похоже, что и по Соне проехал свой каток.
Я натыкаюсь на застывший, отсутствующий взгляд. Запредельная медлительность, рассеянность. Если куда-то идем вместе, ее невозможно дождаться: уже собравшись, вдруг надумает менять одежду; уже выйдя, - вернется, чтобы переплести волосы.
Она стесняется своей худобы, неподдающейся загару белой кожи. Я пытаюсь рассказать ей, как она хороша, зачитываю кстати подвернувшиеся цитаты из Щаповой-де-Карли. Но ее взгляд все больше уходит внутрь. Я ничего не слышу в ответ. Я беру ее за палец, как когда-то при первой встрече она взяла меня, и мы полностью — до конца — слышали друг друга. Я ничего не слышу. Кто из нас оглох?
- Что ты больше всего любишь?
- Не знаю... А из какой области? Не знаю...
- Чего ты больше всего боишься?
- Одиночества.
Мне не надобно больше ни света,
Ни тепла. Мне не нужно любви -
Я плачу своей жизнью за это.
Я уже далеко — не зови.
Этот мир — он не мой. Он не связан
Ни малейшею нитью со мной.
Этот мир мне ничем не обязан,
От него ухожу я домой.
Там, где мгла не меняется светом,
Где прохлада и вечность царит.
Я мечтала всегда лишь об этом.
Жизнь моя лишь на нити висит.
И не надо презренья-молчанья -
Этот выбор всегда только мой.
Я ушла в мир иной от изгнанья,
Я стремилась туда всей душой.
Долгий путь в начало
Высокая девушка в длинной юбке, в каких-то дешевых и неудобных босоножках, которые она то и дело поправляет. Русые волосы распущены, неловкая челка. И готовность сейчас же быть счастливой, и сейчас же быть совершенно несчастной. И смутное ощущение предназначения, и незнание себя. И открытость новому, и болезненная робость. Ах, девочка, как я знаю все это! Иди. Как я знаю... Но все равно — иди. Ведь, может быть, там, в конце пути, мы снова научимся говорить — без слов, и слышать — без расстояний.