Юлия Газизова. Полынь - трава горькая

Архив Конкурсов Копирайта К2
   ***

Объем 40,6 тыс. зн.


Запах степи - это запах полыни. И тот, кто хоть раз почувствовал ее густой, терпкий, бередящий душу аромат, навеки полюбит бескрайние просторы седых степей.

Вечерело. Ника лежала в высокой траве и смотрела на облака беззаботно пролетающие мимо. Воздушные замки, неведомые корабли, таинственные птицы проплывали перед глазами и исчезали в лучах заходящего солнца. Стрекотали кузнечики, трещали невидимые цикады. Степь жила,  вздыхала широкой грудью и пела, дурманя голову ароматами цветущих трав. Земля, нагретая за день, убаюкивала теплом объятий. Ветерок, запутавшись в волосах, забавлялся рыжими прядями. Где-то в вышине раздавалась напевная трель жаворонка. Ника ждала ночи, когда луна зальет степь призрачным светом, и причудливыми образами оживут таинственные тени. И можно будет смотреть в безграничное, глубокое небо, усыпанное мириадами далеких звезд.  В такие моменты ей хотелось раскинуть руки, взлететь и парить вместе с ночной птицей над степными просторами.

Девочка нехотя встала, стряхнула налипшие былинки и неторопливо пошла в сторону поселка. К возвращению бабушки с ночного дежурства следовало быть дома.  Поселок Ника не любила, хотя из года в год проводила здесь летние каникулы.  Он напоминал клетку: старую, пыльную, изученную  вдоль и поперек. Столетние дома, осевшие в солёную степную почву, смотрели на мир закрытыми ставнями. Жаркий, степной ветер выдувал краску, и они походили на близнецов, скучающих за разномастными заборами. Окраины поселка скалились железобетонными останками разрушенных ферм, краснели ржавыми остовами бывшей сельхозтехники.

С друзьями и подругами как-то не сложилось: местные ребята сторонились задумчивой, необщительной девочки,  но не трогали. Когда бабушка была дома, Ника помогала по хозяйству, полола бесконечный огород и читала, сидя на ветке старой яблони. Оставшись одна, уходила в степь. Зная все ближайшие сурчины*, могла часами наблюдать за любопытными сурками,  смотреть на парящего в вышине сокола и слушать скрипучие песни сверчков. Ника не знала, почему ее так манит степь, но уезжая, всем сердцем рвалась обратно, жалея, что не может остаться у бабушки насовсем. Мама удивлялась, почему в городе приступы астмы у дочери учащаются, а в пыльном поселке, продуваемом сухими ветрами, и во время прогулок среди цветущего степного разнотравья дочь забывает про ингалятор. Но, что есть - то есть.

В этот раз, девочка ушла далеко от поселка и, возвращаясь домой, наткнулась на заросли степной полыни. В лунном свете казалось, что ее длинные, узкие листья припорошила дорожная пыль. Ника отломила веточку, растерла пальцами мелкие желтые цветочки и вдохнула горький аромат.

- Не вдыхай полынную горечь. Замутит разум. Себя не вспомнишь, - незнакомый паренек, на вид чуть старше Ники, приподнялся с земли, разглядывая девочку. - Негоже, девке в степи ночью одной. Лихих людей много. Обидят, кого винить? Вертайся до мамки с батькой, пока не хватились.

Ника сердито посмотрела на незваного советчика - худой, босой, с выгоревшими соломенными волосами, в холщовых штанах с заплатками на коленях и тесной рубахе - и откуда взялся?

- Гуляла и буду гулять.

- Ну, и дура!

- Меня учишь, а сам чего по степи ночью бродишь?

- Нужда заставила. Жеребец со двора сорвался. В степь убег. Батька грозился башку оторвать, коль до утра не верну. Весь окрест обошел - нет сивки. Мож, сманил кто, мож, волки задрали. Устал по степи ноги сбивать. И домой не пойдешь. Батька на расправу скор. Конь есть конь, а детей много. Зашибет. Рука не дрогнет.

- Как это - зашибет?

- Знамо как… вилами по хребту.  Последний раз за гусей вожжами так отходил, неделю в овощнике хоронился. Спасибо мамке: хлеб потемну приносила.

- И никто не заступился?

- Кто ж супротив батьки станет? Дурней нет.
 
- И что делать будешь?

- Пережидать. Ночи теплые, не замерзну. А там, глядишь, остынет батька. Меня Ваньша кличут, а тебя?

- Ника.

- Странное имя. И сама ты странная. Вроде девка, как девка, а говоришь чудно и одета не по-нашему. Из барчуков что ль?

- Ты на себя погляди… Из поселка я, - Ника махнула рукой в сторону дома. - А вот тебя я раньше не встречала. Ты где живешь?

- Сарманские мы. Батька в вольном разгоне* ямщиком промышляет.

В этот момент, Ника поняла, что происходит что-то странное: ямщики, разгон - слова, давно вышедшие из употребления. Судя по удивленному взгляду Ваньши, он тоже начал догадываться, что дело - нечисто. Девочка протянула руку, пытаясь коснуться нового знакомого, но наткнулась на невидимое поле, оттолкнувшее ладонь. Не увенчалась успехом и попытка, предпринятая пареньком. Ребята стояли у невидимой преграды, смотрели друг другу в глаза, разговаривали, оставаясь каждый в своем мире. Наверное, так не бывает, но в ту ночь случилось то, что случилось.

- Знаю я, где старая ворожейка живет. Схожу поутру, мож, чего разузнаю. Ты к вечеру приходи на еланку полынную. Свидимся.

Ника согласно кивнула, махнула рукой и побежала к поселку. Девочка давно скрылась из виду, а Ваньша все смотрел ей вслед и улыбался.


 ***
Дом ворожейки стоял у холма, по одну сторону которого протекал неширокий ручей, а по другую раскинулись заросли дикого вишенника. Ваньша дождался, когда старуха выйдет во двор, и перепрыгнул через плетень.

- Утро доброе!

- Было доброе, пока гость незваный не пожаловал. Ты по делу  ай так, мимо проходил?

- Не ближний путь, чтоб мимо хаживать. В стороне от люда проживаешь. По делу я.

- А раз по делу, сказывай, какая нужда к порогу привела. Мамка захворала ай с девкой какой грех приключился?

- Мож, и грех, как бы знать? - Ваньша рассказал о ночной встрече в степи и стал ждать, что скажет старуха.

Ворожейка не торопилась с ответом, долго о чем-то размышляла, хмурилась, поглядывая на притихшего гостя.

- На еланке полынной, говоришь, девку встретил. Вновки видать появилась, давно о ней слышно не было. Странное место та еланка, не каждому кажется. Раз в сто лет появляется она в степи, как окно между прошлым и будущим. Если секрет знать, человек с той стороны может в наш мир войти, а вот нам в будущее дорога заказана. Потому как, для нас - его нет. Только опасное это дело с судьбой играть. Каждому свое на роду написано. Не возвращайся на еланку, парень, чует мое сердце, не к добру она появилась в наших краях. Абдраган!*

- А ты не пугай. Пуганый и битый. Лучше секрет открой. Не принесет девка беду. Странная она, но не злая.

- Глупый ты. Сколько бед женским подолом принесено - не счесть. Однако, твоя судьба. Тебе решать. Полынь - трава горькая, окаянная. Тревожит сердце, в дорогу зовет. Разума лишает. Только сердце-то зачастую - плохой советчик. Пусть девка на своей стороне сорвет две веточки полыни: одну с листом, другую с цветом. Первую разотрет, на язык положит, в наш мир попадет, вернуться вторая веточка поможет, но только та, которая на родной стороне сорвана. Потеряет, останется в нашем мире. Запомни, что сейчас скажу: уйти и вернуться можно только раз. Надумает вновь пересечь черту, отринет прошлое и навсегда останется в нашем времени. А теперь ступай и хорошенько подумай. Головой думай, не сердцем. И да хранит тебя Господь.


 ***
Ника проводила бабушку, сняла со шкафа чемодан, достала голубой сарафан, сшитый для выступлений школьного хора, надела поверх белой кофточки, заплела косу и подошла к зеркалу. Красивый сарафан и сидит ладно. Ника улыбнулась отражению, сложила в рюкзачок пакет с пирогами и, прихватив со стола пару яблок, вышла из дома. Думала уйти незамеченной, да не удалось: на лавочке у соседней избы сидела компания поселковых ребят.

- Ника, ты чего вырядилась пугалом огородным? - раздался за спиной насмешливый голос.

- Видать от умных книжек последние мозги набекрень съехали.

- Смотри, всех парней распугаешь!

- Да, кто на такое чучело позарится?! - последние слова потонули в дружном хохоте.

Ника решила не связываться с насмешниками и, подхватив подол сарафана, побежала по улице.

Степь встретила тишиной и спокойствием. Девочка повязала голову платком и пошла в сторону полынной поляны. Шла и тихонько напевала:

Ах ты, степь широкая,
Степь раздольная,
Широко ты, матушка,
Протянулася.**

Так за песней и не заметила, как до места добралась.  Ваньша уже ждал. Увидел девочку и замер с глупой улыбкой на лице.

- Какая ты!

- Какая? - Ника отряхнула сарафан и удивленно посмотрела на паренька.

- Чудная… на девок наших походишь… только краше… и глаза синькой светятся, - сказал и смутился. Щеки жаром обдало, и руки не знает куда деть.

- Да, ладно, тебе. Выдумаешь тоже. Обыкновенная я, - девочка улыбнулась. - Нашел ворожейку?

- Сыскал.

- И что?

- Сказала, что коль не забоишься, есть тропка в мое время. Про судьбу сказывала. Про беду. Про разум, что вернее сердца. Много чего говорила. Только чую - не все открыла, - и Ваньша передал девочке слова старухи. - Пойдем, Ника, со мной. Степь покажу. Места заповедные открою. И не бойся, не обижу, вот те крест!

- Не тебя я боюсь, Ваньша. А если ворожейка права: нельзя вмешиваться в течение времени. Войду в твой мир и изменю судьбу, горе принесу.

- И пусть горе, - Ваньша смотрел прямо. - Завтра будет ай нет, кто знает? Есть сегодня. Я. Ты. Степь. Еланка полынная. Пойдем, - и протянул руку.

Ника сорвала две веточки полыни. Вдохнула пряный запах. На мгновение зажмурилась, понимая, что обратной дороги не будет, и положила веточку в рот. Полынной горечью обожгло горло, и на глазах выступили слезы. Девочка перевела дыхание и шагнула на встречу Ваньше.

Невидимое поле стало вязким, как мокрый песок. Оно не отталкивало, а как бы втягивало в себя, обволакивая со всех сторон. Преодолевая сопротивление, Ника сделала еще один шаг, и оперлась на протянутую руку. Получилось. Они стояли рядом, радовались и смущались, и не знали, как справиться с нахлынувшими эмоциями. Первым опомнился Ваньша.

- Пойдем. Темнеет. Заночуем в шалаше. А поутру я покажу тебе все, что захочешь.

Ника спрятала вторую веточку полыни в потайной кармашек на лифе сарафана и поправила рюкзачок.

- Я готова. Только завтра к вечеру мне нужно вернуться домой. Бабушка в город уехала, а меня на хозяйстве оставила.

- А вдруг остаться захочешь?

- А вдруг ты не захочешь, чтобы я осталась?

- Захочу, - Ваньша осторожно поправил выбившиеся из-под платка рыжие пряди, и от его легкого прикосновения Ника покраснела и опустила глаза. Справившись с волнением, сказала.

- Ты меня почти не знаешь.

- Знаю. Думал, так не бывает. А теперь, знаю. И ты будешь знать.

Что Ваньша знал о любви в свои шестнадцать лет? Почти ничего. Жестокий отец был скор на расправу. Он бил жену и детей за любую провинность или непослушание. Бил жестоко. До беспамятства. Не обращая внимания на слезы и крики, дурел от вида и запаха крови. От частых родов, побоев и тяжелой работы мать рано постарела и сильно болела. За детьми следила, пока в зыбке лежали и грудь сосали. Если Господь в младенчестве не прибрал, росли они, как сорная трава, а вырастая, впрягались в ярмо голодной, постылой и беспросветной жизни. Характером Ваньша отличался от отца и старших братьев, любивших пропустить стакан другой водки в праздники и на пьяную голову помахать кулаками. Он жалел мать, не задирал сестер и летом частенько сбегал от побоев отца в степь, где мог быть самим собой. Где находил утешение и спокойствие.

Что знала о любви Ника? Мечтательная и болезненная девочка больше времени проводила за книгами, чем в компании подруг. Она сторонилась сверстников, живя в собственном мире без лекарств и насмешек. Родительская любовь и чрезмерная опека лишали свободы, и степь стала для нее отдушиной, ярким пятном в череде одиноких и однообразных дней.

 ***
К шалашу подходили в темноте. Ночная степь жила своей жизнью. Где-то гулко кричала потревоженная птица, свистели суслики. Ночные мотыльки  поднимались из травы, отлетали в сторону и исчезали в темноте.

Шалаш был построен из жердей, покрытых сеном. Он был довольно просторным и легко мог вместить двух человек. Постелью служила охапка свежего сена. Неподалеку от входа чернело кострище. Поужинали пирогами, которые девочка захватила из дома. Ваньша заварил в котелке травяной чай, и пока вода закипала, сел рядом с Никой.

- Смотри, Ваньша, какие яркие звезды! В городе звезды совсем другие: далекие и тусклые. И воздух другой.  И жизнь пролетает мимо.

Ваньша слушал Нику, чувствовал, что она грустит, но не мог понять почему.

- Дивно: я тебя вижу, но тебя нет. Ты будешь потом, когда меня не станет. А чувствую тебя, как себя. Другие мы. Батька, мамка - они от земли. Живы и живут. Батька бьет, мамка терпит. Работают до пота, а все одно - голодно. Красоты не видят. Степи не видят. В небо не глядят. И добра в них нет. Одно горе. А я воли хочу. Чтоб сердце пело. Оков не было. А как без оков - не знаю. Ведь не то страшно, когда батька бьет. Стиснешь зубы и терпишь. Заживут раны. Страшно в клетке прожить. Разумеешь? - Ваньша задумчиво посмотрел в небо и спросил, - Как там будет после?

Ника стала рассказывать, глядя на пламя костра, разрывающего черноту ночи яркими всполохами улетающих искр.

- Степь будет. Только другая степь - малая часть великой. Распашут степь, хлеб будут сеять, а потом зарастут поля бурьяном. Будут добывать руду, и вырастут в степи горы отходов. Исчезнут табуны диких лошадей, станет меньше зверья и птицы. И войны будут страшные, кровавые. И люди изменятся, но от этого не станут счастливее. От земли оторвутся и заблудятся в каменных городах - клетках. И одиночество никуда не исчезнет. Я все читаю, думаю, стараюсь понять, как найти свое место в жизни. И чем больше думаю, тем больше вопросов. А ребята насмехаются и дразнят. Мама с папой переживают. И свободы нет. Одно притворство. И как жить, Ваньша, чтобы правильно - никто не знает.

- А ты себя услышь. Сама как разумеешь? Как тебе ладно, так и живи. Не всяка птаха вольная в клетке петь сможет. Так и человек. Один в новой избе счастлив, другому в степи тесно. Рвется душа, мается. Тепла ищет. От огня тепло, от солнца. Тело греется, а душа стынет. У батьки нет тепла. Злоба и нужда все тепло убили. И у мамки нет. Горя больше, чем счастья. Старшой брат в солдаты пошел. Привык к боли. Думал, в солдатах лучшую долю сыщет. Лиха хлебнул. В крови искупался да без пальцев на руке возвернулся. Пьет. Женку бьет. Жизнь клянет. Сеструха замуж выскочила молодкой. От отца у мужа защиту нашла. Добрый мужик попался. Только сгинул в степи. Хлебнула горя девка. С дитем осталась у чужих людей. Кому без мужа нужна? Своих едоков кормить нечем. Сынка оставила, в люди с протянутой рукой подалась. Помер мальчонка без мамки. Много горюшка повидал. А счастье, видно, в степи заплутало. Вот и ищу, - Ваньша горько улыбнулся. - И ты ищешь. Поодиночке не сыскали, мож, вместе отыщем?..
Ника слушала и думала, как мало она знает о жизни. Ее любили родители, бабушка. О ней заботились, беспокоились, а он рос один, без любви и тепла близких. Желая утешить, девочка осторожно погладила Ваньшу по растрепанным волосам. И от этой робкой ласки паренек словно замер. Он лежал тихо, боясь спугнуть Никину руку. А девочка перебирала его волосы и тихонько напевала:

Спи, младенец мой прекрасный,
Баюшки-баю.
Тихо смотрит месяц ясный
 В колыбель твою.
Стану сказывать я сказки,
Песенку спою;
Ты ж дремли, закрывши глазки,
  Баюшки-баю.***

Напевные звуки колыбельной убаюкивали. Ласковые прикосновения приносили успокоение и отгоняли темные мысли. Ника пела, и степь подпевала ей треском сверчков и перешептыванием трав.


 ***
- Вечер добрый! Бреду и вижу, огонек в степи горит. Я и завернул, - сухонький старичок невысокого роста присел у костра и подмигнул ребятам. - А как не завернуть-то? Коль огонь горит, значится, человек отдохнуть присел. Поговорить можно, новости да сплетни разузнать. А как не разузнать-то? Путники много чего порассказать могут: где были, чего видали. А как же… вот я и подошел. А тут ты, Ваньша, чай греешь. Девка с тобой чудная. Ты откель будешь? - спросил у Ники старик.

- Ненашенская она, дед Антип, - ответил за девочку Ваньша. - Не смущай, видишь, робеет. Никой ее зовут.

- А чего робеть? Поди, не кусаюсь. Я, Ваньша, к ворожейке бреду. Хворь ко мне репьем прицепилась. Грудь ломает. Кашляю, могуты нет. Видать помирать скоро. А кому помирать охота? Вот то-то и оно, - Антип натужно закашлялся. Отдышался. Достал кисет и набил трубку. По степи поплыл резкий запах табака.

- Дедушка, - в голосе Ники слышалось беспокойство и участие, - вредно курить при таком кашле. Лучше я вам горячего чая с травками налью.

- С молодости курю, почитай всю жизнь с трубкой не расстаюсь. А как не курить-то? Встретишь путника в степи, табачком угостишь, за жизнь поговоришь. Опять же, на завалинку с мужиками как без трубки присядешь? Нет, девка, без трубки и табака  - нет мужика, - сказал и опять закашлял. - А как помирать соберусь? Трубка она и в аду сгодится. Там огня много. Угощу чертей табачком, вот и зазнакомимся, и время быстрее пойдет. Хотя там торопиться-то некуда.

- Дед, ты чего про ад вспомнил? Мож, в рай пропустят, - паренек хитро подмигнул девочке.

- Эх, Ваньша, - не поддержал шутливого тона старик, - нет мне ходу в рай. Грешил много. Женку бил? Бил. Водку пил? Пил. Души людские губил? Губил. И врал, и воровал, и по чужим девкам бегал. А в церкву редко ходил. Все думал, успею. А жизня-то короткая. Почитай вся и прошла. Видать, как жил - грешил, так и помру с грехами непрощенными.  Кха… кха. А как отмолишь? Разве все упомнишь? В прошлом годе на страстной неделе пришел к отцу Иллариону на исповедь. Долго говорил, он слушать устал. Иди, говорит, Антип, в другой день приходи. Часть грехов отпустил, а другая за мной тянется и новыми прирастает. Так и живу…

Старик дымил трубкой, пил горячий чай, кашлял и о чем-то думал. Допив третью кружку, выбил трубку, сунул ее за пояс и тяжело поднялся.

- Дед, а мож, переночуешь в шалаше? Поутру и пойдешь. Чего в темень плутать.
 
- Нет, Ваньша, пойду. По холодку доберусь. Ночи в степи лунные, светлые. Не заплутаю. Я вот что сказать хотел. Кха.. кха… Твой братишка перед уходом прибегал. Сказывал, что мамка велела, коль тебя встречу, сказать, чтоб домой не возвертался. Отец лютует за коня. Мать избил, все нутро отбил. Лежит пластом и с лавки не встает. Грозился и тебя до смерти запороть, как появишься. Ты ведь знаешь батьку: забьет и не вспомнит. Нет тебе дороги домой, Ваньша. Думай, куда податься. Кха… кха. Слух по степи прошел, что разбойники в здешних местах объявились. На тракте купеческие обозы грабят. Могет, к ним на зиму пристанешь? Все не одному скитаться. А могет, девкина родня приютит? Кха… кха. Ну, бывай, Ваньша. Бог даст, свидимся, коль не помру, - сказал и, подхватив мешок, побрел дальше.

Слушая тяжелые вести, которые принес старик, Ника взяла Ваньшу за руку. Паренек смотрел в темноту и молчал. А девочка не знала, как утешить и чем помочь. Это были какие-то другие, взрослые проблемы. И решение Ваньше предстояло принять самому. Завтра нужно возвращаться, и он останется совсем один: без друзей и родных. Было тревожно. «А может, остаться?» - подумала Ника и вдруг отчетливо почувствовала запах полыни. Он куда-то звал, манил, усиливая ощущение тревоги. Почувствовав, что настроение девочки изменилось, Ваньша спросил:

- О чем задумалась?

- О тебе… как ты один останешься, что делать будешь? О доме…
 
- Не думай обо мне, Ника. И о доме не думай. Не пришло еще завтра. Есть ночь. Мы. О нас думай. Слушай шепот трав, песню ветра. Почувствуй, как степь дышит. Свободы глотни.  Клетки нет. Оков нет. Мы свободны. И мы вместе.

Ваньша обнял девочку за плечи и притянул к груди. Ника смотрела в ночь, куталась в тепло объятий и прислушивалась к стуку сердца, которое то замирало, то пускалось вскачь. Девочка еще не научилась думать как Ваньша. Он уже знал то, о чем она только начинала догадываться. Его порыв захватил ее, подчинил и увлек за собой. Ваньша осторожно расплел девичью косу, и рыжие пряди рассыпались по спине. Волосы пахли степью. Ваньша пропускал длинные пряди сквозь пальцы, и они словно оживали, струясь по рукам.  Костер догорел,  а они все сидели, прижавшись друг к другу. 

 ***
Утренняя степь дышала прохладой. Под глубокой синью неба серебрился ковыль. Легкий ветерок играл длинными седыми перьями, и они склонялись над степными травами, напоминая морские волны.

Ваньша стоял на холме и смотрел вдаль.

- Смотри, Ника! Широка степь, конца и края не видать. Простор. Воля. Разная она, как человек. Манит, в дорогу зовет. И душа к ней тянется. Срастается. Корни пускает так, что не вырвешь.

Ника стояла рядом и смотрела на степь глазами Ваньши. Она видела мелкие желтые звездочки гусиного лука и крупные - горицвета, дикие пионы и красавцы тюльпаны, наполняющие весеннюю степь красками. Видела, как в конце лета над буро-желтой травой прыгают легкие, прозрачные мячики перекати-поля. Мячики летят по ветру, сцепляются и прыгают вместе. Так и они с Ваньшей встретились в степи, переплелись судьбами и полетели неизвестно куда.

- Почувствуй ветер, Ника. Его мощь и силу. Раскинь руки и лети. Как птица степная навстречу судьбе.

Ваньша раскинул руки и побежал.

- Догоняй!

Девочка рассмеялась и бросилась вслед. Ветер пушил косу. Сарафан надувался, напоминая парус, и бился о ноги. Ника бежала наперегонки с ветром. Ей казалось, что еще мгновение, и она оторвется от земли и взлетит в далекое, манящее небо. Свобода кружила голову, и Ника чувствовала, что вот оно - счастье, совсем рядом.

Ваньша подхватил ее у подножия холма и закружил. Ника смеялась и жмурилась, глядя на солнце.

Они лежали в высокой траве, взявшись за руки, и молчали. Время текло неспешно, но не стояло на месте. Вечер приближался.

- Ника, - Ваньша перевернулся на живот и заглянул в синие глаза, - не жалеешь, что в мой мир пришла?

Девочка покачала головой и улыбнулась.

- Теперь я знаю, что такое - счастье. Это ты. И степь. Но она - потом.

- Счастье - это вместе, - Ваньша задумчиво покусывал травинку. - Останься, Ника. Мог бы,  с тобой пошел. Да не пересечь мне черты. С тобой сердце живое. Поет. Про горе забыло. Тепло чует. Останься…

- Не могу я, Ваньша. Там - дом, родные. Если не вернусь, горе в мою семью войдет. Одна я у них. Нельзя мне остаться.

- А мы?

- Мы? Мы есть и будем. И степь будет. И полынь будет.

- Ничего не будет, Ника. Степь будет. Полынь будет. А тепло уйдет. Счастье завянет. Одиночество завоет.

- Ваньша, - девочка поднялась и присела рядом. - Я постараюсь вернуться. Родители поймут, и бабушка поймет.

- Трудно птице вылететь из клетки. Вернуться сложнее, чем остаться. Я жил, как все живут. Свободы желал, о счастье не думал. Нет счастья без тепла. Теперь горько будет. - Ника молчала.  Да, Ваньша и не ждал ответа. - Как раньше - не смогу, как дальше станет - не ведаю. На развилку судьба вывела. Только хочется так прожить, чтоб не зря. След должен остаться.

- Бабушка говорит, добрые дела долго помнятся.

- Нет, Ника, неприметно добро. Тянешься к нему да быстро привыкаешь. Перестаешь замечать.  А злые поступки живучи. Отец Илларион не раз говаривал: грех отца на сына переходит.

- Зло душу ломает, Ваньша, корежит. Не выживет человек без добра. Много песен и стихов о героях сложено.  Помнит народ добро. Подвиги воспевает, героям поклоняется.

- Это какой подвиг нужно совершить, чтоб помнили? Великий! На крест пойти. Муку принять. Нет во мне силы такой, Ника.

- Сердце у тебя доброе, Ваньша, - девочка ласково улыбнулась. - И сила появится.

- Добро проросло да не окрепло. Уйдешь, и засохнут ростки без тепла и света. Чтоб в степи выжить другая сила нужна. Доброго сомнут, растопчут. Клыки нужны, когти, злость волчья.

- А любовь? Семья?

- Любовь - это ты, Ника. Без тебя пусто. Как мамка с батькой не хочу. Раньше смог бы. Теперь знаю, как бывает. Без любви маета одна: тяжко да деться некуда. Живут, как ярмо тянут. Изо дня в день, из года в год. Чем так, лучше одному. Степь большая. Иди, куда ветер поманит.

- Нельзя человеку без семьи, Ваньша.

- Разные мы с тобой,  Ника. Говорим да не разумеем друг друга. Не каждому семья дается. Родные хуже чужих бывают. Боль перетерпишь. Обиду перешагнешь. А тоска поедом ест, нутро выедает. Не убежишь от нее. И от себя не схоронишься. Сам себе - клетка. Ты уйдешь, волком степным стану. Одиноким и свободным. Два пути да дорога одна. Пусть судьба решает: казнить ай миловать.

Все было сказано. В эти последние мгновения они еще были вместе, но каждый думал о своем. И эти мысли разъединяли, уводили друг от друга. Ника хотела остаться, но знала, что должна вернуться. Ваньша старался удержать и отпускал. Любовь пришла слишком рано и, не успев окрепнуть, обернулась разлукой.


 ***
Они стояли у полынной поляны. Последние слова были сказаны. Прощаясь, Ника взяла Ваньшу за руки и поцеловала. Он отнял руки и твердо сказал:

- Уходи, Ника! Не рви сердце. Не мучай. Не превращай ласку в нож острый. Коль решила – уходи!

Девочка вздрогнула как от удара. Она вглядывалась в любимые черты и не узнавала своего Ваньшу. Сжатые губы, твердый взгляд, стиснутые кулаки. От былой мягкости не осталось и следа. Он напоминал натянутую тетиву. Девочка не понимала, что за маской решимости прячутся боль и отчаяние. Уходя, она забирала тепло и радость, оставляя одиночество.

Ника не повернулась. Спиной вошла в заросли полыни и уперлась в невидимое поле. Достала из кармашка увядшую веточку и вдохнула слабый аромат. Полынь пахла разлукой. Глядя Ваньше в глаза, положила веточку в рот и заплакала. Тихо и безнадежно. И Ваньша не выдержал. Он подбежал к девочке, прижал к груди и поцеловал. Поцелуй сминал волю, подчинял и пробуждал страсть. Губы Ники дрогнули и раскрылись, даря и покоряясь. Почувствовав полынную горечь, Ваньша опомнился и оттолкнул девочку. Вязкое поле окутало ее со всех сторон, уводя прочь. И пока она не исчезла в мутной пелене времени, паренек шептал: «Помни!» И его шепот звучал громче крика.


 ***
Ника бежала, не оглядываясь, смахивая горькие слезы. И степь словно почувствовала ее отчаяние: горячий ветер усилился, наполняя воздух сухой, раскаленной от зноя пылью. Постепенно он становился мутно-желтым, теряя прозрачность, и вскоре, на расстоянии нескольких шагов уже ничего не было видно. Сухой туман - «мга» - окутал степь. Под горячими волнами раскаленной пыли увядали цветы, желтели травы, трескалась земля. Пыль забивала нос, резала глаза, скрипела на зубах. Ника задыхалась от быстрого бега, но не могла остановиться. Ей казалось, что если она остановится, то упадет, придавленная тяжестью разлуки. И она бежала, бежала навстречу ветру, окутанная шлейфом пыли.

Поселок под натиском пыльного ветра словно вымер. Жители попрятались по домам, пережидая бурю. Ника открыла калитку, вошла во двор и упала под яблоней. Хотелось пить, но сил встать не было. Ветер высушил слезы. Невыплаканные до конца, они затаились в груди и жгли сердце. Хотелось кричать, но пересохшее горло откликалось шепотом. Ника смотрела на оранжевое солнце, а в голове вертелся один вопрос: почему? Душа рвалась к Ваньше, но не могла вырваться из клетки тела, опутанная веревками разума. Разум и сердце сошлись в неравной битве. Ника то порывалась бежать, то снова опускалась на землю. Устав бороться с невидимыми демонами, девочка зашла в дом, оставляя на половицах грязные следы. Подошла к зеркалу и попятилась. Пустой взгляд. Лицо в черных разводах. Спутанные волосы. Она взяла полотенце и побрела в душ. Прохладная вода смывала грязь, освежала и успокаивала разгоряченное тело.

  В доме было тихо. Тикали ходики. Гудел старенький холодильник. Ника вытирала волосы и думала, как будет жить дальше. Как можно жить без Ваньши? Его улыбки, ласкового взгляда, надежных рук? А мама, отец, бабушка… разве сможет она прожить без родных? Чаши весов замерли. И Ника вдруг отчетливо поняла: даже если прошлое и настоящее пересекаются, у них нет будущего. Какое бы решение она не приняла, будет больно. И эту боль нужно принять и пропустить через сердце.

Девочка закрыла глаза и провалилась в сон. А во сне сами собой вспомнились слова Ваньши: «Клянусь, Ника, что не сгину без вести. Услышишь ты обо мне. Через сотни лет услышишь».


 ***
Дождь лил все сильнее. Мокрая пелена окутала степь. Ваньша сидел посреди полынной поляны и ждал, не обращая внимания на хлесткие дождевые струи.  Он не мог уйти.  Уйти - значит, поверить, что Ника не вернется. Кустики полыни, прибитые дождем, клонились к земле. Тяжелые капли стекали с поникших листочков, и казалось, что полынь скорбит о несбывшемся счастье. Громыхнул гром. Яркие всполохи молний пронзили свинцовые тучи, озаряя степь мистическим салютом.  Ваньша посмотрел на небо и закричал во весь голос. Крик слился с громовыми раскатами и, не достигнув небес, затерялся в грохоте. Стихия словно насмехалась над человеком, посмевшим бросить вызов судьбе.

И тогда он понял: Ники нет. Она не вернется. Ни сегодня. Ни завтра. Никогда.

Ваньша вскочил. Ярость бушевала в сердце. Душила. Рвалась наружу. Смешивалась с болью. Боль била. Хлестала душу. Наотмашь. Гнев слепил разум. И Ваньша подчинился. А подчинившись, сам стал яростью… и болью… и гневом. Он с корнем вырывал кусты полыни, а вырвав, топтал ногами. Рвал и топтал. Рвал - и сердце захлебывалось в горечи. Топтал - и хоронил свое короткое счастье. Дождь хлестал. Гром гремел. Степь стонала от наносимых ран, истекая полынным соком.

Вскоре все было кончено. Вырванные с корнем кусты полыни, корчились в предсмертной агонии, жадно хватая корнями ускользающую влагу. Ветки распластались по земле и вздрагивали в конвульсиях под порывами ветра. Желтые шарики цветов тонули в черной вязкой земле, похожей на болотную жижу, и превращались в грязь.

И тогда Ваньша завыл. Так воет одинокий степной волк: горько и безнадежно. Его душа разлетелась на сотни осколков, и, разбившись, переродилась. Оставив среди поверженной полыни любовь, нежность и доброту.

Дождь постепенно стих. Промокшая степь отряхивала дождевые капли, расправляла примятые травы, наполняя воздух пряными ароматами. Ваньша, пошатываясь, встал.  Посмотрел на мертвую полынь и усмехнулся:

- Не пропадет твоя горечь. Всю без остатка на сердце принял. Нет больше Ваньши. Отмучилась душа. Иван родился. Ванька окаянный.

Сказал, как сплюнул, и пошел прочь.


 ***
Вынырнув из беспокойного сна, Ника подбежала к книжному шкафу, на верхней полке которого бабушка хранила книги по истории родного края. Пробежала взглядом по корешкам, знакомым с детства, вытащила потрепанный том «Предания и сказки Оренбургских степей»**** и начала читать.

  «Недалеко от Синещекова озера стоит гора. Издалека она напоминает лежащего исполина, покрытого темно-зеленым плащом, справа от которого виднеется скачущий с высоко поднятой головой конь.  Испокон веков гору называли Атаманской. В середине восемнадцатого века в пещерах горы жил со своей шайкой атаман Ванька Монах».

Увидев знакомое имя, Ника стала читать внимательнее.

«Горькая доля привела Ваньку в разбойники: однажды у его отца со двора сорвался жеребец и убежал в степь. Отправившись на поиски, Ванька не нашел коня. Страшась гнева отца, он не вернулся домой, а прибился к шайке степных разбойников. Так началась его разбойничья жизнь.

Первое имя было дано ему с купели. Второе - за то, что никому из своих товарищей под страхом смерти не позволял он иметь жену. На сто верст вокруг Атаманской горы местность считалась непроезжей и непроходимой. По ней вихрем носились молодцы Ваньки Монаха. Они грабили караваны, убивали и продавали в рабство пленников, устраивали налеты на селения, отнимали и угоняли скот. Долгие годы, оставаясь неуловимыми.

Плакали от Ваньки Монаха степи. Стонали русские поселки. Проклинал душегуба торговый люд».


Не день бродил Ванька по степи и не два. Большая степь, а приткнуться негде. Нигде не ждут. Хорошо, если мамка когда вспомнит. Только несвободна она. Крылья обрублены. Могла бы, давно в могилу слегла.  Отдохнула от боли и нужды. Дети не дают. Держат. А Ванька должен обещание выполнить, что Нике дал. Весточку послать сквозь века. Ради этой цели он на все пойдет. Через себя переступит,  а добьется.

К концу лета прибился Ванька к шайке разбойников, что в степи промышляли. Поначалу тяжко пришлось. Но ничего - справился. Когда первый раз на дело шел - страшно было. Потом привык. К смерти привык. К агонии. К проклятиям. К крови привык. И к одиночеству.

Шли годы. Возмужал Ванька. Заматерел. А как силу почувствовал, свою шайку сколотил. Логово с потайными выходами, где награбленное добро хранил, в пещерах горы устроил. Атаманскую гору люди гиблым местом считали. Стороной обходили. Да, не было от Ваньки спасения. Жестокий, беспощадный, с чутьем и повадками зверя он не знал жалости. Его боялись, подчинялись беспрекословно, зная, что при малейшем проступке пощады не будет. После удачного разбоя, пока подельники отдыхали и залечивали раны, Ванька уходил в степь.

В один из таких дней встретил он старую ворожейку. Женщина собирала травы и что-то тихонько напевала. Заметив Ваньку, остановилась.

- Давно не виделись, - спокойно сказала она. - Вижу, не принесла тебе девка счастья, а судьбу изменила. Скитаешься по степи  зверем неприкаянным. Горе сеешь. Себе приговор выносишь. Остановись, покуда не поздно. Покайся.

- Поздно, старуха. Перешел черту, - Ванька наклонился и сорвал веточку полыни. - Горечью пахнет.

- Бедой она пахнет, парень. Да, не разумеешь. Нельзя любовь через смерть вернуть. Разные у них пути. Не той дорогой ты пошел. Живешь, а не знаешь, что костлявая по пятам ходит, в спину дышит.

- Не пугай. Не смерти боюсь.

- Знаю, чего боишься. Только помни: сам страшной смертью погибнешь и девку за собой потянешь.

- Чего мелешь, ведьма?! - Ванька зло прищурился. - Нет Ники. Нигде нет.

- Пока нет. Но придет время, появится на свет божий. И твои грехи на себя примет, некому больше. Одной ниткой повязаны. Зло живуче. В этом ты прав. Воротится, когда ждать не будешь. Подумай, парень. Крепко подумай.

- Нет мне пути назад. За свои грехи сам отвечу, коль судьба такая.

- Не судьба человека выбирает. А полынь не рви, не она виновата в твоей горечи, - сказала и пошла дальше, напевая:

Полевая полынь придорожная,
Помолись обо мне, помолись,
За пропащую душу безбожную
 До земли, до сырой поклонись.
Полевая полынь придорожная,
Расскажи обо мне, расскажи.
Сколько было дано, сколько спрошено
 С непутевой, пропащей души.

Услышав слова песни, Ванька вздрогнул. И пока старуха пела, он шел следом. Слова доходили до сердца и намертво врезались в память.

И придорожная трава к ногам доверчиво ложится.
И древних храмов купола
 Летят как огненные птицы.
И возвращаются слова,
И вспоминаются мне лица,
И придорожная трава
 К ногам доверчиво ложится…*****

«Разгульная разбойничья жизнь закончилась в одночасье. Окруженные отрядами солдат, товарищи атамана, наскоро завалив выходы и входы в пещеры, успели скрыться в лесу. Ваньку Монаха схватили, долго пытали и казнили на рассвете».

Ванька сидел на утесе и смотрел в ночь. Яркие звезды мешали. Хотелось темноты, низких туч и ветра. Сильного, свободного, как степной орел. Жаль, нет у человека крыльев. Манит обрыв, кружит голову. Так бы раскинул руки и полетел. Над горой, над степью, над судьбой своей непутевой. Да, не полетишь. Мертвые души не летают. Грехами к земле прикованы. Страшные грехи на Ваньке, кровавые. Вовек не отмолишь. Нет такого прощения ни у людей, ни у Бога. Во сне приходят убиенные. В глаза смотрят и молчат. Много их. Не спит Ванька ночами, сидит на обрыве и смотрит в пустоту. И на душе пусто. Да, и есть ли у него душа?

Намедни, обоз на тракте ограбили. Мужиков порешили на месте. Девок, какие помоложе, с собой забрали. Старух отпустили. Не товар старухи - морока одна. Коль в степи не сгинут, пусть живут, век отпущенный доживают. Привели молодок к Ваньке. Красивые среди них есть и пригожие. Только на что они ему? Молчит сердце. Много лет молчит. Высохло без тепла и ласки. Без Ники высохло. И полынь - трава окаянная - покоя не дает. Много в степи полыни. Дурманит голову. Тоску нагоняет. Сердце когтями рвет. Как сказал тот священник перед смертью? «Полынь - расплата горькая за грехи наши и пороки. Никуда от нее не спрячешься. Везде найдет». Прав был: не спрячешься. Много в степи полыни…

Ника опять пришла. Часто приходит. Сядет рядышком, а в глазах укор и жалость. Его жалеет. Его корит. Да поздно жалеть и корить поздно. Прогоняет ее Ванька. Гонит от себя. А она возвращается. И тепла не дает, и забвения лишает. Только прав он: добро неприметно, а зло долго помнится. Злая слава впереди бежит. Ненавистью людской подпитывается. Дурная память переживет Ваньку. Долетит до Ники и через сотни лет. Ради этого и дышит. Только недолго видать осталось. Сжимается кольцо.

Солдаты появились неожиданно. Ванька услышал за спиной треск веток, обернулся и, не раздумывая, бросился в сторону - туда, где гора имеет пологий спуск. Прокатившись кубарем несколько метров, в кровь ободрал лицо и руки о колючие ветки кустарника. Не обращая внимания на боль, побежал, надеясь, уйти от облавы под покровом темноты. Попытка не удалась. Внизу караулили солдаты, оцепившие гору. Били жестоко. Полуживого заковали в кандалы, бросили на телегу и повезли в лагерь. Ванька знал, пощады не будет. Впереди ждут страшные пытки и смерть.

Окровавленный, поседевший он стоял перед хмурым полковником и молчал.

- Молчишь, душегуб степной?! Молчи. Недолго осталось. Взойдет солнце, и полетит голова с плеч. Жаль, разбойникам твоим скрыться удалось. Ничего, далеко не уйдут. Дай срок, всех изничтожим. Как вшей давить будем.

Ванька посмотрел в светлеющее небо. Он не боялся смерти. Жалел только об одном, что так глупо попался.

- Развяжи руки, полковник, - прохрипел, сплевывая кровь. - Не бойся, не сбегу. Твои псы свою работу знают: все нутро отбили. Помолиться хочу напоследок. Мож, зачтется на том свете то…

- Молись, не молись - в аду гореть будешь! - презрительно бросил полковник, но просьбу выполнил.

Ванька пошевелил онемевшими пальцами и с трудом наклонившись, сорвал веточку полыни. Вдохнул горький аромат и прошептал пересохшими губами:

- Слушай, трава окаянная, не Бога прошу, к тебе обращаюсь. Коль счастья лишила, то и в беде не покинь. Живучая ты. Горечью своей через века прорастешь. Не сгинешь. Напомни обо мне Нике. О любви моей горькой поведай… - сказал и отшвырнул ветку прочь, как точку поставил.

И пока волокли его на казнь, шептал слова, что ворожейка напевала:

Где, полынь, мои люди желанные
 И куда по земле разошлись?
Ты за душу мою окаянную
 До Господних небес докричись.
Ты мне выспроси долю лучшую,
Из груди боль проклятую вынь.
Что ж меня ты, полынь, просто слушаешь?
Ты заплачь со мной в поле, полынь!*****


 ***
Дочитав до конца, Ника сползла на пол и заплакала. Она поверила сразу. Ваньша выполнил обещание, но заплатил за это страшную цену. И не судьба виновата в загубленной жизни: ее вина. Ей и исправлять. Она должна вернуться до заката. Должна успеть. Пока он ждет.

Ника выбежала из дома. И подгоняемая ветром, побежала в степь. Она торопилась. Свинцовые тучи закрыли солнце. Сверкнула молния. Раскаты грома заставили девочку пригнуться и бежать еще быстрее. А в следующую минуту степь накрыл ливень. Ника бежала почти на ощупь: дождь шел стеной. Сухая степь жадно глотала влагу, подставляя под оживляющие струи измученную жаждой землю. Босые ноги скользили по мокрой траве. Ника падала, поднималась и упорно бежала вперед. Вот и знакомая поляна. Оглядевшись, девочка поняла, что опоздала.

Поляна напоминала место казни, зияла черными проплешинами земли. Вырванные кусты полыни валялись повсюду. Переломанные ветки поникли. Опустившись на колени, Ника поднимала мертвые кусты. Шептала слова утешения.

- Что же ты наделал, Ваньша?! Что ты наделал…

Спазм сдавил горло. Девочка потянулась за ингалятором и вспомнила, что в спешке оставила его дома. Воздуха не хватало. Хриплое дыхание разрывало грудь. Нике казалось, что ее легкие наполняются полынной горечью. Она упала на землю. Лицо побледнело и покрылось холодным потом. Хрипы нарастали. Дышать становилось все труднее. Девочка то ныряла в спасительную темноту, то выныривала на поверхность. А потом пришла песня. Нике почудилось, что она слышит голос Ваньши.

А заветного лба некрещеного
 Не коснется во веки рука,
До чего же любовь непрощенная,
Как вино из полыни горька.
И тоска моя злая, острожная
 Словно крест на любимых....
Аминь.
За пропащую душу безбожную
 Помолись и покайся, полынь!*****

Слабеющими пальцами девочка сжала ветку полыни и прошептала:

- Прости, Ваньша.

Дождь кончился. Вечернее солнце пробилось сквозь тучи и неярким светом озарило степь,  даря тепло и воздавая последние почести.




 *Сурчина - нора сурка, холмик около норы, образующийся при рытье ходов.
 * Вольный разгон - вольнонаёмные ямщики из числа сельских жителей, которые временно работают на перевозке пассажиров и казённых грузов
* Абдраган - слово непереводимое, выражает ужас, испуг, величайшую беду.
 ** «Ах ты, степь широкая» автор песни неизвестен
*** М.Ю. Лермонтов «Казачья колыбельная песня»
****П.Т. Завьяловский «Предания и сказки Оренбургских степей»
***** «Полынь» хор Пятницкого




© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2016
Свидетельство о публикации №216050400034 



обсуждение здесь http://www.proza.ru/comments.html?2016/05/04/34