- 1 -
«Во дворе летает пчёлка,
У неё в брюшке иголка.
Не лови руками пчёлку –
Не наткнёшься на иголку»
www.stihi.ru: Ника Ермолаев
«Любовь нечаянно нагрянет,
Когда её совсем не ждёшь…»
Песня Л. Утёсова
Улица, на которой находился этот дом, называлась улицей «Металлистов». Вряд ли её назвали так в честь фанатов и меломанов определённого музыкального направления, потому что в то время о таких фанатах-меломанах ещё никто и не слышал. Также, вряд ли её назвали так потому, что она находилась рядом с железной дорогой, а её жителям частенько, когда они засыпали, приходилось слышать стук металлических колёс о рельсы и скрежет металла вагонных стыковочных бамперов. Возможно, эту улицу назвали так потому, что рядом с ней, в непосредственной близости от железной дороги, был когда-то построен машиностроительный завод. Какие машины выпускал этот завод в «застойные брежневские» годы, мало кто в городе знал, хотя, стоящая на постаменте рядом с этим заводом, знаменитая в недалёком военном времени «Катюша», красноречиво говорила о многом.
Люди, жившие на той замечательной улице в «брежневские» годы, совсем не ощущали никакого, тем более промышленного, застоя. Вдоль этой улицы и днём, и вечером, особенно во время заводских пересменок, проходили многочисленные вереницы и толпы людей. А в дни проведения праздничных демонстраций, посвящённых советским праздникам, здесь, вообще, происходило полное столпотворение. Пусть СССР, в промышленном плане, был не самой передовой державой. Но стране с таким названием нужно было постоянно догонять передовые капиталистические государства. А для этого требовалось много различных машин, которые в то время могли быть созданы, как правило, лишь внутри самой страны или в кооперации со странами-сателлитами. И такому развитию страны, как нельзя лучше, способствовало государство, в котором, пусть декларативно, передовым общественным классом считался рабочий класс. Возможно, пройдут годы, и «брежневский» период времени станут называть не просто «застойным», а «временем застойного благополучия» представителей многомиллионного рабочего класса, то есть тех людей, кого и принято называть народом. Правда, картина чрезмерно стремительной и стихийной урбанизации в СССР до сих пор довольно туманная, а её последствия вряд ли кто-нибудь и когда-нибудь просчитывал.
Улица Металлистов находилась сравнительно недалеко от центра города, но в окружении промышленных предприятий. Вероятно поэтому, эта улица мало подходила для планомерной застройки многоквартирными домами. В общем, по каким-то причинам, одна из сторон этой улицы, наиболее удалённая от железной дороги, была вся застроена в то время частными одноэтажными домиками, к которым придавались в пользование небольшие земельные наделы-участки. Соседские же наделы на этой улице разделялись друг от друга длинными деревянными сплошными заборами. Вот, за одним из таких заборов, и поселились в конце шестидесятых годов студенты – Пашка и Сашка.
Дом, в котором сняли себе угол Пашка и Сашка, находился в часе ходьбы умеренным шагом от института. Для среднего по величине города, это было достаточно далеко. Но, в то время, лучшего варианта ни у Сашки, ни у Пашки просто не было.
Сашка поселился в доме на улице Металлистов с надеждой – в этом доме долго не задержаться. Он, с поступлением в институт, налаживал отношения в институтском профкоме, и уже заявил о себе там, как о большом любителе футбола. Причём он заявил об этом не только, как футбольный болельщик, но и как бывший полузащитник, выступавший когда-то на районных школьных соревнованиях.
- Я же там это сказал не только, даже совсем не из соображения того, что таким образом мне легче будет получить место в общежитии. Я придерживаюсь принципа: в здоровом теле – здоровый дух. А надо будет – сыграю не хуже любого другого студента нашего факультета. – Признавался Сашка своему другу Пашке.
Пашка, поступив в институт, сразу начал поиски для себя «угла» на улицах, расположенных рядом с институтом. Он ходил по этим улицам неторопливой походкой и высматривал во дворах лавочки с сидящими на них пенсионерками. Пригладив свои ершистые волосы, он подходил к лузгающим семечки пенсионеркам.
- Скажите, пожалуйста, - спрашивал он, - здесь никто не пустит на постой студента?
Иногда ему отвечали, что знают такую бабу Маню или бабу Нюру, но, вот, готова ли она кого-то пустить к себе на квартиру теперь – неизвестно. Иногда ему подсказывали квартиру, хозяйка которой действительно готова была пустить его на постой. Но после общения с хозяйкой и осмотра квартиры, Пашка сам отказывался там селиться.
Так было, например, и тогда, когда его направили к очередной бабе Нюре, в квартиру полуподвального типа. Дом бабы Нюры был постройки ХIХ, или даже, может быть, XVIII века. Он располагался на склоне горы. И, чтобы попасть в её квартиру, надо было спускаться чуть ли не под землю по узким каменным ступенькам.
Баба Нюра оказалась крохотной, измождённой, то ли от какой-то болезни, то ли от недоедания, старушкой. Да и квартира её ничем Пашку не порадовала. Она напоминала ему и погреб, и склеп одновременно. Площадь этой квартиры была, возможно, более двадцати квадратных метров, но квартира не разделялась на отдельные комнаты. Кроме небольшого стола, трёх табуреток, старинного сундука и деревянной полки – другой мебели в этой квартире не было. Зато была ниша, отгороженная от остального помещения то ли голландкой, то ли небольшой печкой и тюлевой занавеской, за которой виднелась бабушкина кровать. А ещё была кровать, стоявшая прямо рядом с входной дверью. Но на этой кровати не было подушек. И Пашка понял, что именно эта кровать готова принять на себя нового постояльца. По-видимому, это была не самая худшая квартира, так как всё же здесь были некоторые удобства. Удобства в этой квартире состояли в наличие умывальника, из крана которого можно было нацедить холодной воды.
Дневной свет доносился в эту квартиру через два небольших оконца, находящихся почти у самого потолка. Из-за этого Пашке показалось, что он по какой-то причине оказался в бомбоубежище.
Вот здесь будешь спать, - показала баба Нюра на плохо застеленную металлическую кровать. – Кровать широкая и крепкая, а постель себе сам привезёшь такую, какая тебе нравится.
- А сколько платить? – Поинтересовался Пашка.
- Как все, мил дружок… Как все. Двенадцать рублей в месяц. Меньше никак, мил дружок, брать нельзя. С командированных я два рубля в сутки беру. Да надоели они мне. Им, ведь, каждому надо чистое бельё готовить. А то и барышень сюда наведут, или пьянку устроят. Ты-то водочкой, случаем, не увлекаешься.
- Нет, баба Нюр. Мне некогда… Учиться надо.
- Вот и мне покой уже требуется. Заселяйся… - Она помолчала, а потом добавила. – Вижу, что парень ты неплохой. Будет лад – я и девочек разрешу тебе сюда приводить.
- Спасибо, баб Нюр, - поблагодарил Пашка.
Пообещав в скором времени вернуться с большим чемоданом, полным постельного белья, Пашка глотнул напоследок спёртого воздуха полуподвального помещения и выскочил на улицу. Больше он к бабе Нюре никогда не заглядывал.
Другой первокурсник, Сашка, прежде чем заселиться на улице Металлистов, тоже искал квартиру поближе к своему институту. Он тщетно кружил по близлежащим к институту улицам до тех пор, пока не обратился за советом к своей родственнице. Та подключила к поиску своих знакомых.
Хозяйка квартиры, расположенной на улице Металлистов, тётя Вера, проводила в конце только что прошедшей весны в Армию сына и осталась вдвоём со своей матерью в большом бревенчатом доме. Женщина она была общительная и практичная, а потому решила с пользой использовать сложившуюся ситуацию. Вот так и появились в этом доме квартиранты.
Сам тот дом находился в той части улицы, которая почти примыкала к повороту на железной дороге. В общем-то, захолустье, какое есть абсолютно в каждом городе. Однако, незначительное, по городским меркам, удаление этого захолустья от центра, делало его всё-таки привлекательным для проживания.
Дом состоял из двух половин, которые часто просто звались: «передняя» и «задняя». «Передняя» выходила окнами на тротуар по улице Металлистов, а «задняя» уже находилась в глубине двора. К «задней» были пристроены сени, часть которых занимал небольшим чулан, а остальная часть сеней являлась одновременно и прихожей, и местом, где можно было поместить деревянные лавки с вёдрами питьевой воды.
Войти в дом можно было только через калитку в глухом заборе, скрывающем всё, что было в этом дворе. А там был дровяной сарай, часть которого заполнялась углем, деревянный туалет, выстроенный в виде большого скворечника, а также небольшой, сотки на две, подсобный участок – огородик.
В «передней» доминировала старая хозяйка, баба Рая. Ей уже было за восемьдесят лет, её постоянно мучили какие-то, приобретённые в процессе долгой жизни, хронические болезни, а потому бразды правления домом находились в руках её дочери, Веры. В «передней», у бабы Раи, была отдельная комнатка с кроватью и, висящими над этой кроватью старыми фотографиями в застеклённых деревянных рамках. А в самом углу этой комнаты, над изголовьем бабы Раиной кровати, находилась икона почитаемого святого – Николая Чудотворца. Другой стороной её кровать почти упиралась в неширокую кирпичную голландку. За этой голландкой была ещё одна небольшая комнатка-спальня. Это была спальня главной хозяйки дома – тёти Веры. Все эти спальни и спаленки располагались с одной стороны «передней». Другая сторона «передней» имела предназначение зала. На это указывал, по крайней мере, большой стол, расположенный в центре.
Главными атрибутами «задней» была русская печь с небольшим подом, чугунной плитой на месте шестка и, объединённым с печью камином-голландкой. Печь топили исключительно дровами, когда надо было к празднику приготовить пироги или, например, домашний холодец. Для обогрева же квартиры достаточно было протопить камин-голландку дровами или углем. Прямо напротив печи стоял кухонный стол и шкаф с посудой. Кухонный стол был придвинут к окну. Вообще же, вся задняя часть дома имела всего два окна. Второе окно находилось в небольшой комнатке, размером не более шести квадратных метров, расположенной напротив входной двери и отделённой от столовой дощатой перегородкой, вероятно слепленной когда-то на скорую руку.
В этой самой комнатке, несмотря на её небольшие размеры, стояли, друг против друга, разделённые окном и маленьким столиком две, полутора спальные, кровати. Само же окно здесь выходило на соседский двор. В этой же комнатке и нашли свой временный приют два студента первокурсника: Пашка и Сашка. Правда, прежде, чем студенты Пашка и Сашка стали главными обитателями той комнаты, тётя Вера уже успела заселить в неё студента-заочника, Костю.
Этот Костя оказался не только студентом второго курса заочного отделения института. К тому времени Косте исполнилось двадцать пять лет, и был он, по мнению большинства от лучшей половины человечества, красавцем мужчиной. Работал же Костя (а в то время все, кто учился заочно, обязан был работать) в отделе материально-технического снабжения на одном из ведущих предприятий города. Возможно, из-за специфики этой работы, он частенько уезжал в командировки, и подолгу отсутствовал в квартире по месту своей временной прописки. Хотя, возможно, как говорили злые языки, Костя пользовался приютом сразу в нескольких местах, в том числе за пределами этого города. Ну, а виной тому были, конечно, падкие на красоту женщины.
Когда практичная тётя Вера готовилась вселить в ту шестиметровую комнатку ещё двоих студентов, она исходила из здравого смысла. Раз там стоят полутора спальные кровати, то значит, на каждой из них, может уместиться более одного человека. А, если габариты каждого из этих людей меньше среднего, то … Дух захватывает, когда подумаешь – сколько на одно такое койко-место можно было бы разместить лилипутов.
Но тётя Вера потому и являлась вменяемой практичной женщиной, что не хотела брать к себе лилипутов. Она просто не умела с ними обращаться. Когда же она принимала на постой в комнату, куда уже поселила Костю, ещё двоих студентов, то придирчиво их осмотрела с ног до головы, прежде чем предложить одно на двоих койко-место. И предложила…
К тому времени занятия в институте уже начались, а лучшего выбора ни у Сашки, ни у Пашки просто не было.
- Если Кости нет дома, - благодушно наставляла своих новых квартирантов тётя Вера, - то можете занимать на ночь его место. Только не разбирайте его кровать, а укладывайтесь поверх одеяла.
- 2 -
Так и стали жить втроём, на шести квадратных метрах, Сашка, Пашка и Костя. Собственно не совсем на шести, конечно. Находиться в кухне-столовой также никто им тогда, вроде бы, не запрещал. Да и была эта кухня-столовая отделена от их шестиметровой комнатки только дощатой перегородкой с проёмом, задёрнутым занавеской из тонкой материи. Правда, в той кухне-столовой ребятам было делать совершенно нечего. Не готовили они там себе ничего в то время.
К радости новых квартирантов сразу, после вселения Сашки и Пашки в дом на улице Металлистов, Костя зачастил в командировки. Он так часто пропадал, что порой студенты-однокашники и сами начинали думать, что проживают вдвоём, в почти благоустроенной и почти изолированной комнате. Между тем, Костя исправно платил за квартиру, и наведывался в эту «зарезервированную берлогу» периодически. А появлялся он для Пашки и Сашки всегда почему-то неожиданно.
Он мог появиться в доме в любое время, даже ночью. В последнем случае, он расталкивал спящего на его кровати Сашку или Пашку и прогонял на кровать, расположенную напротив. И уже там, лёжа на одной кровати нос к носу, или валетом, студенты-однокашники досматривали свои сны.
Проснувшись утром, все спешили по своим делам, и никто никому никогда не предъявлял никаких претензий. Несмотря на некоторые бытовые неудобства в повседневной жизни, Костя слыл исключительным чистюлей и модником.
- Ну, хорош, хорош, - говорила, любуясь им, тётя Вера, когда Костя выходил из комнаты с новым галстуком, только что привезённым из очередной командировки.
Вообще, галстуки того времени были Костиной слабостью. Очень редко он возвращался из своих командировок хотя бы без одного нового галстука.
С другой стороны, парадоксом можно было считать то, что вся его модная одежда умещалась на трёх вешалках с плечиками. Эти вешалки висели на трёх крупных шурупах, вкрученных в дощатую стенку прямо над спинкой его кровати. На одной такой вешалке висел его чёрный парадный костюм, накрытый синим производственным халатом. На другой, такой же вешалке, висели его идеально отутюженные рубашки, накрытые белым лабораторным халатом. На третьей же вешалке висели его модные галстуки. Галстуки закрывала и предохраняла от пыли медицинская марля.
Хотя Костя числился студентом второго курса заочного отделения института, но, вот, чтобы он когда-либо постигал какие-то науки – такого ни Пашка, ни Сашка никогда за ним не замечали. Правда, когда они только-только заселились в квартиру, то обратили внимание на толстый справочник по высшей математике М.Я.Выгодского, оставленный Костей на подоконнике. Справочник этот был почти новый, но, к большому сожалению ребят, из него был выдран раздел по аналитической геометрии. Когда же Сашка сказал об этом недостатке справочника Косте, то тот пожал плечами и ответил:
- Такой толстый справочник в карман не положишь… Правильно?
Сашка понимающе кивнул головой, вроде бы, соглашаясь с тем, что у такого занятого человека, как Костя, нет, и не может быть, времени даже на приготовление шпаргалок.
С приходом новых квартирантов, жизнь для тёти Веры только улучшилась. Теперь, в свободное от работы время, ей было с кем поговорить в доме. Также студенты, по её просьбе, следили, чтобы в вёдрах всегда была вода, а при её отсутствии во время наполняли эти вёдра водой на уличной колонке. Теперь даже старая мать тёти Веры была, всё-таки, под каким-никаким присмотром, когда её дочери не было дома. Немаловажное значение для тёти Веры было и то, что с троих квартирантов, она получала сумму, почти равную половине своей зарплаты.
Но, как говорится: «Аппетит приходит во время еды».
В какой-то момент тётя Вера смекнула, что у неё в доме, кроме зала и кухни, есть ещё три небольшие, но отдельные комнатки, одну из которых занимает она сама.
- Денежки-то никогда не бывают лишними. Пройдёт два года, и отслужит сын Игорь. Может быть, и жениться сразу захочет. Без денег-то, какая свадьба? - Думалось иногда тёте Вере.
А тут и мысль замечательная пришла, откуда ни возьмись, в её голову:
- Если мне переставить свою кровать в зал, то на освободившееся место я смогу пустить ещё двоих квартирантов.
А с квартирантами в то время проблем не было. В общем, ничего не мешало тогда, чтобы гениальная тёти Верина идея очень быстро осуществилась. О своих планах тётя Вера никому из домочадцев не говорила, хотя, возможно, и предупредила заранее свою старую мать.
И вот, придя как-то домой из своего института, Пашка и Сашка обнаружили в доме, по улице Металлистов, новых людей. За кухонным столом, рядом с хозяйкой, сидели молодые люди, Лёшка и Машка. Это и были новые тёти Верины квартиранты.
На столе аппетитно дымилась, возвышаясь из тарелки горкой, только что сваренная рассыпчатая картошка, из вазочки высовывались маринованные огурчики, небрежно уложенные прямо на квашеную капусту, а рядом с сидевшими за столом домочадцами стояли початая бутылка «Московской» и стограммовые гранёные стаканчики.
На улице в этот день стоял сильный мороз, а в доме, по улице Металлистов было натоплено так, что на залысине сидевшего за столом молодого мужчины выступал пот. Хозяйка явно не пожалела уголька для своей, жарко натопленной голландки, вероятно, чтобы расположить к себе новых постояльцев. Полное Лёшкино лицо разрумянилось то ли от жары, то ли от выпитого, и светилось довольством и благодушием, а его дородное тело прикрывала полосатая тельняшка.
- Привет будущим творцам советской науки! – провозгласил Лёша, приветствуя студентов, – прошу к нашему шалашу!
Он даже привстал и выполнил движение, отдаленно похожее на реверанс.
- Спасибо, - смущённо ответил Сашка, - но нам ещё много выучить сегодня надо… Зачёты начинаются.
- Век живи – век учись, и дураком помрёшь! - не задумываясь, воскликнул Лёшка. – Но за науку всё равно надо выпить. Поддержи меня Вера, - фамильярно закончил он, обратившись к хозяйке дома.
Тётя Вера, которая была лет на двадцать старше Лёшки, игриво рассмеялась и с готовностью подняла свой, наполовину наполненный водкой стаканчик.
- Вот это по-нашему, - одобрительно закивал Лёшка и одним махом опрокинул в себя содержимое своего стаканчика.
В этот вечер студентам никак не удавалось сосредоточиться над своими конспектами, потому что за ширмой, отделяющей их комнатку от столовой, шумели и спорили. А, прилично набравшийся Лёшка, ощущал себя главной фигурой праздника, и даже попытался что-то петь.
- Иди спать, - уговаривала его жена, Маша, – завтра рано вставать на работу.
- Я счастлив, что мы наконец-то в доме, где уважают тепло, - произнёс, еле выговаривая слова, Лёшка. – А я люблю, когда в доме тепло.
- Вот и иди спать в тепле, - увещевала его Маша.
Наконец, Лёшка поддался её уговорам, и студенты за ширмой облегчённо вздохнули. Но вечер уже подходил к концу. Надо было и им уже ложиться, чтобы к восьми часам утра быть на занятиях в институте.
В то время новому квартиранту Лёшке было двадцать восемь лет, а его жена Маша была на три года моложе своего супруга. Совсем ещё недавно они были сельскими жителями. Но год назад Лёша окончил торговый техникум, в котором он учился заочно. Вот, тогда-то он и решил, что с его талантами преступно прозябать в далёком от города селе.
Он быстро нашёл себе в городе работу, и устроился заведующим складом на овощной базе. Туда же, на базу, Лёшка пристроил и свою жену, Машу. Трёхлетнего ребёнка они оставили на попечение Машиных родителей, и особенно о нём не беспокоились. А, вот, с квартирами, куда они пытались селиться, были проблемы. И только теперь, кажется, их всё устраивало.
Разумеется, Лёшка и не собирался раскрывать все свои планы перед жильцами дома на улице Металлистов. А планы у него были действительно наполеоновские. Он не планировал ютиться на квартире, даже с такой замечательной хозяйкой, как тётя Вера, долгое время. Лёшка хотел в кратчайшие сроки заиметь собственное жильё в городе, и не какое-нибудь, а жильё со всеми удобствами. Как в кратчайшие сроки всего этого достигнуть, не имея очень полезных связей, знал только он, Лёшка. А пока он рад был и такому дому, из которого по утрам, и даже порой в трескучий мороз, надо было бежать в туалет по занесённой снегом тропинке и, при случае, подпрыгивая около закрытой двери этого туалета, ждать, когда же его освободит более удачливый квартирант. Можно было также сомневаться в том, что о всех грандиозных планах супруга знает его собственная жена. Маша, Лёшкина жена, или, как он сам всё время её называл – Машка, напоминала серую Лёшкину тень.
Причём, она не была красива, но, в то же время, была вовсе не дурна собой. Не высокая ростом, но и не маленькая; не худая, но и не полная; не глупая женщина, но без приличного образования и карьерных амбиций – вот такой была Маша. В доме Машка постоянно носила фиолетовую шерстяную кофту собственной вязки. Кофта была очень длинной – почти, равной длине обычного платья, и вязана толстой пряжей. За такой кофтой совсем невозможно было рассмотреть настоящих Машкиных женских черт.
- 3 -
Зима в том году выдалась снежной и очень холодной. Около двух часов дня обычно заканчивались занятия в институте. Сашка с Пашкой, выскочив из аудитории, бежали в институтскую столовую, где в то время можно было, как говорил Сашка, «дёшево и сердито» пообедать. В меню «дёшево и сердито» входили, как правило, винегрет, борщ с настоящей сметаной и котлета по-киевски, напоминающая формой небольшой лапоть, а также компот или кисель. Если ко всему этому прибавить четыре кусочка хлеба, то получалось действительно «не слабо». После такого обеда Пашка стремглав мчался домой выполнять задания по самым главным для него предметам: математике, физике и немецкому языку, а Сашка шёл на тренировку по мини-футболу в спортивный зал института.
Математика и физика Пашке нравились. Ему нравилось вникать в суть непонятного явления. И, если ему удавалось в эту суть вникнуть так, что всё становилось понятно и ясно, то в душе Пашка ощущал маленькую победу. А маленькая победа всегда приносила ему маленькое счастье.
Обложившись учебниками и пособиями по этим предметам, он настойчиво решал все заданные на семинарах примеры и задачи, стараясь не отвлекаться на посторонние шумы и действия окружающих. И казалось, что нет ничего, что может отвлечь Пашку в полузамкнутом пространстве размером в двенадцать кубических метров. Но и в таких условиях его что-нибудь часто отвлекало. Причиной того становились даже не шумы, спокойно проникающие в студенческую комнатёнку из других помещений дома. Пашке частенько мешало сосредоточиться окно у столика, за которым он постигал учёные премудрости. А от этого окна нельзя было в этой, небольшой комнатке, куда-нибудь спрятаться.
Окно выходило на соседский двор, который по очертаниям очень сильно походил на двор дома, в котором поселились недавно Пашка и Сашка. Причём этот соседский двор обозревался из «студенческого» окна полностью. Напротив этого окна был вход в соседский дом. А войти в тот дом можно было также через сени. Рядом же с этими сенями у соседей было своё окно, в котором постоянно мелькали девичьи лица. Нетрудно было догадаться, что у соседей квартируют девчонки. Правда, сколько их там живёт – для Пашки и Сашки оставалось загадкой.
- Да… Не пожадничала сегодня Софья Израилевна. Вон, сколько, - качал головой Пашка, оценивая количество заданных по высшей математике примеров.
Даже ему, Пашке, такое количество тяжело было осилить, что уж говорить о Сашке, голова которого постоянно занята футболом. Пашка вздохнул, поднял голову и посмотрел в окно, через которое открывалась панорама соседского двора.
Вот, из сеней соседского дома вышла на крыльцо девушка в небрежно наброшенном на плечи пальто. Она поёжилась от зимнего холода, потопталась на месте, а затем подозрительно посмотрела на окно, за которым сидел Пашка. Этот взгляд говорил красноречиво о том, что соседские девчонки давно уже «засекли противника».
От неожиданности и от смущения, что он ненароком подглядывает в неурочный час за незнакомой девочкой, Пашка съёжился. Для него не было загадкой, куда она сейчас отправится. Подобное уже проходило не раз на глазах студентов. А походы соседских девчонок в расположенный на краю огорода туалет, такой же, как и у них, большой деревянный скворечник, частенько развлекали и забавляли Пашку с Сашкой. Смешно, порой, было наблюдать из окна потому, что в соседском дворе никто не расчищал от снега тропинки.
- Сейчас будет по колено в снегу тонуть, - подумал Пашка, наблюдая из своего окна за вышедшей во двор девчонкой.
Девушка ещё раз бросила смущённый и нервный взгляд на окно, за которым сидел Пашка, но не пойти к желанному туалету, типа «сортир», она уже не могла. Всё же, она сначала потоптала у крыльца рыхлый снег, а уже потом засеменила к туалету, разгребая ногами вороха наметённого снега. В конце своего пути она ещё раз взглянула на Пашкино окно, будто для того, чтобы удостовериться, что за ней никто не следит. Пашке было неизвестно, видит или нет его с такого острого угла девчонка, но всё равно пристыженный этим взглядом, он опустил голову.
И такую картину Пашке и Сашке приходилось наблюдать довольно часто. Девчонки, конечно же, замечали торчащие из окна в доме напротив, головы парней. Но им приходилось мириться с этим дополнительным неудобством, и в туалет они всё равно продолжали бегать в любую погоду.
Если в доме оказывался Лёшка, то он, послонявшись по дому и, изнывая от скуки, откидывал занавеску и заглядывал к студентам.
- Ну, что вам ваши профессора говорят?.. Когда коммунизм-то у нас построят? – начинает дискуссию Лёшка.
- Да нет у нас профессоров. Одни доценты, – принимает вызов Сашка.
- Лёшка несколько озадачен таким ответом, но не сдаётся.
- Ну, а те, что говорят?
- А те говорят: «Нельзя вам двери в коммунизм пока открывать».
- Это ещё почему?
- Да потому, говорят, что мы все, вроде бы, хитрим, обмануть стараемся, на экзамены шпаргалки приносим, да списывать пытаемся. А таким не место в коммунизме.
- Да, - задумчиво соглашается Лёшка, - даже у вас в коммунизм не пускают. А что тогда говорить про нас?..
- Но ты не отчаивайся, - обращаясь к Лёшке, встревает в разговор Пашка. – Если всеобщий коммунизм никто не обещает, то и никто не запрещает построить этот коммунизм каждому для себя в отдельности.
- Вот, это ты правильно подметил. Хорошо подметил, - говорит, удовлетворённый результатом беседы, Лёшка.
Но чаще бывало, что Лёшка готовит какую-нибудь провокацию, а уже потом заглядывает за занавеску, к студентам.
- Товарищи учёные – студенты с инженерами, - так обращается он. - Что на свете всех быстрее?
- Отстань… Не знаем, - говорит ему Пашка, явно не намеренный вступать с Лёшкой ни в какую дискуссию.
Но Лёшка не тот «фрукт», чтобы от него можно было так легко отделаться.
- Стрела, - слышится Сашкин голос.
- Вот, вот… Двойку по физике получи.
Лёшкино лицо расплывается в довольной улыбке. А дальше, он, уже без наводящих вопросов-ответов продолжает:
- Марь Вановна спрашивает своих учеников в школе: «Подумайте и скажите, дети… Что на свете всех быстрее?». Один ученик поднимается и говорит: «Всех быстрее самолёт». «Ракета», - отвечает другой ученик. А одна умненькая девочка-отличница говорит: «Всех быстрее человеческая мысль». «Правильно, Танечка, - обрадовано отвечает учительница, - ты заслужила пятёрку». Вдруг учительница видит, как руку тянет Вовочка. «А ты, Вова, что нам хочешь сказать?» ,- соблюдая демократию, спрашивает Марь Вановна, не ожидая получить от Вовочки более правильный, чем у Танечки ответ. «Всех быстрее понос, Марь Вановна», - говорит Вовочка. «Но почему ты так думаешь Вова?», - отвечает ему возмущённо Марь Вановна. А тот говорит в ответ: «Так как я не успел даже подумать, как в штаны наложил». - Ха, ха,.. ха, - гогочет очень довольный собой, Лёшка.
Нравилось очень Лёшке разыгрывать из себя простачка-деревенщину. Но, посмотрев в его бегающие, всегда прищуренные глазки и, взглянув на его полное розовощёкое лицо с кривой, как турецкая сабля, улыбочкой, сразу становилось понятно, что Лёшка совсем не тот, за кого пытается себя выдать.
И, всё же, постепенно, возможно, даже сам того не замечая, Лёшка становился фаворитом в доме по улице Металлистов. Долгие зимние вечера легче коротались под водочку и с разносолами, которые Лёшка доставал на своей овощной базе. И эту позицию разделяла с Лёшкой хозяйка дома, тётя Вера. За таким столом все разговоры в радость.
Если студенты возвращались домой вечером, то их теперь встречал у порога оживлённый стол.
- Приятного аппетита! - соблюдая приличие, желали студенты вечеряющим.
- Аппетит? – удивлённо переспрашивал Лёшка. – У нас без аппетита летит.
Он подливал в свой стаканчик водочки, нанизывал на вилку огурчик или грибок и громко провозглашал, чтобы его слышали и завидовали ему, Лёшке, эти, ничего не понимающие в жизни, студенты.
- Люблю повеселиться, особенно пожрать!
При этом самодовольная кривая улыбочка не сходила с его лица, а сам он поглаживал свой, уже выпирающий под полосатой тельняшкой, живот.
Его прибаутки веселили всех, но до поры до времени. Как-то, слишком сильно набравшись, Лёшка стал кричать на весь дом:
- Мы всё пропьём, но флот не опозорим!
Служил ли Лёшка на флоте – достоверно неизвестно. Но напоминал он во время застолий, если и моряка, то боцмана или кока с фрегата «Чёрная стрела» построенного в ХVII веке, и бороздящего просторы Атлантики в поисках наживы.
- Угомонись, моряк с разбитого корыта, - успокаивала его жена, Машка.
Но Лёшка никак не хотел успокаиваться. Тут уже требовалась помощь студентов.
- Берите, берите его под белые рученьки и укладывайте спать, - всплёскивая своими руками, как курица крыльями, вдруг, вспомнив, что она в доме главная хозяйка, руководила процессом тётя Вера.
Но надо честно признать, что вдрызг напивался Лёшка очень редко.
Идея: построить коммунизм для себя, появилась в Лёшкиной голове не вдруг и не в результате дискуссии со студентами. Он к ней шёл сам давно и постепенно. Просто теперь в его голове зрело её практическое воплощение.
- Самое главное в нашем деле что? - рассуждал Лёшка, являясь торговым работником. – Быть рядом с дефицитным товаром.
Но каким дефицитом является такой товар, как капуста, морковь и картошка? Да никаким. Ох, он, Лёшка, был бы совсем не против того, чтобы капуста, морковь и картошка, вдруг, неожиданно для всех, стали бы большим дефицитом. Да как же это возможно сделать, если эти капуста, морковь и картошка произрастают повсеместно. И не только в колхозах и совхозах. Вот, даже тётя Вера и того, и другого понемногу в своём дворе-огороде сажает. Тут уж Лёшка стал крепко думать о том, как приблизить свою персону поближе к дефициту.
- А что тут думать? – осенило его. – Если гора не идёт к Магомеду, то Магомед идёт к горе.
- 4 -
Тем временем на улице потеплело, и с крыши дома закапала капель, превращаясь ночью в длинные и острые сосульки. Теперь, прожив уже несколько месяцев под одной крышей, и квартиранты, и хозяева дома многое узнали друг о друге. В это же время, вечерние посиделки за кухонным столом всё ещё продолжались.
- Весна подкралась к нам неожиданно, - завела разговор тётя Вера.
- Ну, не скажи, Вера… У нас на складе её давно заприметили.
- У крыльца лёд образуется, – никак не отреагировала тётя Вера на Лёшкино замечание. – Надо ребят заставить – пусть ломиком лёд на дорожках поколют.
- Вот, правильно ты думаешь, Вера… А то они, кроме своих книжек, ничего не хотят видеть. А зима-то действительно быстро прошла, – не преминул поддакнуть хозяйке Лёшка, нанизывая из тарелки на вилку чудо природы: мохнатенький солёный груздь – этот королевский гриб местных лесов.
- Весь вчерашний вечер кошки на чердаке бегали и шумели. Не давали мне заснуть, - продолжала тему весны тётя Вера.
- Как говаривал в нашем селе плотник, дед Степан: «Пришла весна – щепка на щепку лезет», - философски подметил Лёшка.
- Да, вот такая шишига, - тоже философски с ним соглашается тётя Вера, не поясняя, что же она имеет в виду под словом «шишига».
- Что верно, то верно, - снова поддакивает ей Лёшка. – «Не растёт трава зимою – поливай, не поливай», - правильно я говорю, Вера?
- Умный ты мужик, Лёшка, да и не старый ещё. Тоже мог бы ещё, как ребята, вон, в институте учиться, - слышится в ответ.
- Хватит с меня учёбы: «Ученье свет, а дураков тьма», - говорит Лёшка, и, уже обращаясь в сторону занавески, за которой студенты зубрят свои конспекты, добавляет, - «Мы пойдём другим путём».
- Пашка, подтверди, что так говорил наш великий Владимир Ильич.
- Верно, - доносится из-за ширмы Пашкин голос, - ты, Лёша, просто гений.
- Деньжат бы только этому гению побольше, - наконец, встряла в разговор Лёшкина жена, Машка.
- Деньги – это навоз, сегодня нет, а завтра воз, - мгновенно парировал Лёшка.
- Эх, денежки!.. Стоит мне только сильно захотеть, и они сами потекут в карман, – вскликнул он и тут же перешёл на песенный мотив: «Хорошо тому живётся, у кого одна нога. И штанина меньше трётся и не надо сапога…»
- Мели Емеля – твоя неделя, - в тон ему отозвалась Машка.
- Иди уж лучше спать.
Но говорят: «Была бы поставлена цель, а шанс появится». И, вот, квартиранты, Лёша с Машей, объявили домочадцам, проживающим в доме по улице Металлистов, что они в скором времени станут членами жилищно- строительного кооператива. Мол, кооператив этот только недавно организован, но у него уже есть название.
- Наш жилищно-строительный кооператив называется «Светлячок», - объявила Маша. – Дом строители обещают сдать под ключ не позднее, чем через два года. Это совсем скоро.
И Маша радостно захлопала в ладоши.
- И сколько вам встанет ваше удовольствие? – остудила её пыл тётя Вера.
- Три с половиной тысячи за трёхкомнатную квартиру – первичный взнос, - ответила уже не столь радостно Маша.
- Батюшки-светы…, - всплеснула руками тётя Вера.
Здесь нужна ремарка: в то время на своей основной работе контролёром ОТК машиностроительного завода, оклад тёти Веры составлял восемьдесят рублей.
- Деньги – дело наживное, - вставил своё веское слово Лёшка.
Но в этот раз Лёшкин голос звучал не очень бодро.
Прошло немного времени с тех пор, и все в доме стали замечать, что Лёшка стал куда-то надолго пропадать. И вечерние посиделки теперь с картошечкой, огурчиками и грибочками проходили в доме не часто. А когда они проходили, то Лёшка, выпив свой законный стаканчик водочки под рассыпчатую картошечку, хвастливо говорил, обращаясь к хозяйке:
- Уже не далеко то время, Вера, когда мы с Машей заживём в шикарной трёхкомнатной квартире, со всеми полагающимися удобствами, но я всё равно надолго сохраню в памяти наши замечательные вечера в твоём доме.
- Ты, Лёша, не иначе как клад нашёл, - растроганно произнесла тётя Вера и высоко подняла свои брови.
- Клад, не клад, а дорожку верную нащупал, - уверенно произнёс Лёшка. – За это стоит ещё по пять капель налить, - добавил он, косясь на свою супругу.
- Только один стаканчик, - наставительно произнесла Машка. – Ведь, тебе завтра снова в Москву, в командировку ехать.
- Ты там, Лёш, в Мавзолей не забудь сходить, - высунулся из своей комнатки в столовую студент Сашка.
- Обязательно… Только за этим и еду, - заверил его Лёшка. - От тебя-то привет дедушки Ленину передать?
Без Лёшки в доме на улице Металлистов становилось как будто бы пусто. Бабушка Рая редко выходила из своего угла в «передней» даже в столовую. А если она куда-то выходила из своего «насиженного» места, то делала это совсем незаметно, и перемещалась по квартире почти бесшумно. Студент-заочник, Костя, красавец и покоритель женских сердец, а по совместительству ещё и сотрудник отдела материально-технического снабжения одного крупного предприятия города, тоже не вылезал из командировок. Он и так-то в доме появлялся эпизодически, чтобы поменять галстуки и сорочки, а тут, с приходом весны, пропал совсем надолго. Постигал ли Костя когда-нибудь вузовские науки – этого ни Пашка, ни Сашка никогда не видели.
Из Москвы Лёшка вернулся с полными чемоданами. Он пребывал в хорошем расположении духа и много шутил. А вечером, за уже традиционной трапезой, хвастал, после выпитой рюмочки, что теперь-то всё у него сбудется. Что это – всё сбудется, он не пояснил, но было и так понятно, что это означает только одно: заживёт теперь он, Лёшка, как кум королю. Наверное, с Лёшкиными талантами, так бы когда-нибудь и случилось, и Лёшкина звезда непременно бы зажглась над небосводом, но было одно непреодолимое но. Но, вот, незадача – как и большинство русских людей, Лёшка не любил и не хотел ждать. Да и язычок Лёшкин не мог долго скрывать никакие тайны. Хотя, следует тут же сослаться на известную истину – когда-нибудь всё тайное становится явным.
Когда Лёшка приезжал в Москву, то, используя знакомства в сфере торговли, скупал достаточно большое количество очень модных в то время нейлоновых рубашек. Туго набив этими рубашками свои чемоданы, Лёшка спокойно возвращался из рабочей командировки. Какими были его командировочные задания – оставалось его производственной тайной. Да и кому нужна была такая тайна, если те, кто работал на советских предприятиях, прекрасно знали, что организовать для себя командировку в пределах территории СССР, мало для кого было большой проблемой.
Вернувшись благополучно из командировки, Лёшка дожидался субботы или воскресенья, чтобы отправиться со своими чемоданами, битком набитыми импортными рубашками, на барахолку. Разумеется, продавал Лёшка эти рубашки по более высоким ценам. Как потом он сам признавался: «За два номинала рубашки разлетались на барахолке, как стрижи, завидевшие высоко в небе ясного сокола».
После первой же поездки за товаром в Москву, этот нелегальный бизнес принёс Лёшке крупную прибыль. Придя после удачной распродажи домой, он просто ликовал. Этот, новый нэпман, ходил по квартире гоголем, с раскрасневшимся, наполненным собственного достоинства лицом и задирал студентов:
- Ну, что там новенького слышно про загнивающий капитализм? Долго ли он ещё будет нам пакостить своими модными товарами? Совсем распоясались капиталисты – что ни месяц, то обязательно что-нибудь новенькое придумают. А нам догоняй, пыжься… То и гляди – пупок развяжется.
- Хватит прибедняться, Лёш. Не видно, чтобы у тебя пупок развязывался, - заметил ему Сашка.
Через неделю Лёшка снова уехал в Москву, прихватив с собой огромные пустые чемоданы. И всё для него удачно повторилось.
И таких удачных поездок в столицу он совершил несколько. А потом словно кто сглазил, или, может быть, изменчивая фортуна отвернулась от Лёшки. В общем, пока Лёшка «челночил», занимаясь спекуляцией, в отдел ОБХСС поступили сигналы от бдительных граждан о чересчур уж предприимчивом молодом человеке, который привозит чемоданами на «барахолку» модные нейлоновые рубашки с импортными этикетками.
В очередной выходной день, когда Лёшка уже чуть ли не лопатой сгребал двадцати пяти рублёвки и, потирая натруженные руки, предвкушал сытный ужин, как к нему подошёл молодой человек в гражданской одежде и попросил подыскать рубашку стального цвета. На что, по рассказу самого же Лёшки, тот ему культурно ответил, что мол «стальные» у него закончились, но ещё остались белые, синие и коричневые.
- Вот, его и рассердило, что не досталось ему рубашки стального цвета, - комментировал в последствие Лёшка.
В общем, молодой человек помахал перед Лёшкиным носом удостоверением сотрудника ОБХСС, и, вместе с оставшимся скарбом, арестовал бедного Лёшку. В качестве меры пресечения ему вначале вменили «подписку о невыезде», а уже позже, гуманный советский суд присудил Лёшке, как злостному спекулянту, три года колонии общего режима.
Даже под «подпиской о невыезде» Лёшка ещё продолжал хорохориться:
- Кто не сидел в тюрьме – тот не мужчина, даже не человек, - бравировал он.
Но, когда суд огласил ему три года тюрьмы – Лёшкины плечи дрогнули, а уголки его улыбчивых губ резко опустились.
Его жена, Машка, впала на долгое время в состояние депрессии, и вынуждена была покинуть город, оставить комнату в доме на улице Металлистов, оставить мечту о своей городской благоустроенной квартире и вернуться в село.
- Жадность фраера сгубила, - коротко прокомментировал ситуацию, невесть откуда спонтанно появившийся в доме, студент-заочник, Костя.
Недаром, Костя работал в отделе материально-технического снабжения: он-то хорошо знал, что говорил.
А тётя Вера? А, что тётя Вера!?
Тётя Вера стала подыскивать новых квартирантов в комнатку, где до этого жили Лёшка с Машкой. И такие квартиранты быстро нашлись.
Пообедав в студенческой столовой супом-рассольником и котлетами по-киевски, славящимися внушительными размерами и не прожаренным мясом, Сашка и Пашка вышли из института.
- У меня сегодня футбол, - сказал Сашка другу, - забери домой мои конспекты.
- 5 -
В тот день Сашка спешил на тренировку по футболу перед предстоящим первенством факультетов. Намерения у него были самые серьёзные: «Надо обязательно будет занять призовое командное место». Ведь, доцент кафедры физкультуры и, по совместительству, Сашкин тренер обещал, в случае такого успеха, похлопотать о предоставлении ему, Сашке, места в студенческом общежитии.
Когда Пашка явился один домой, нагруженный книжками и толстыми тетрадями конспектов, то нос к носу столкнулся в своей квартире с молодой девушкой.
- Здравствуйте, - сказала она, нисколько не смущаясь, - меня зовут Надя. Теперь мы будем жить вместе с вами.
Пашка озадаченно протянул ей руку. При этом он хотел назвать себя по имени, но вместо этого вдруг спросил:
- Мы вдвоём будем жить вместе с Вами?
- Нет… Ещё моя подруга. Она пока ушла в магазин… Что-нибудь купит нам на ужин.
- А, я понял, - обрадовано закивал Пашка, - то есть мы теперь стали с вами сожителями.
Наконец из «передней» вышла тётя Вера и открыла Пашке глаза на всё здесь происходящее.
Оказывается, девушка Надя была уверена, что студент Пашка знает о том, что хозяйка дома взяла на квартиру ещё двух квартиранток на место прежних жильцов, Лёшки и Машки. Надя была невысокого роста, худенькая и напоминала подростка. В то время ей было всего семнадцать лет. Когда она окончила сельскую школу, то решила попытать счастья в городе. И вот, она с подругой здесь, в этом самом городе.
Её подруга Нинка была уже не столь наивной девчонкой. Нинке уже исполнилось девятнадцать лет, причём, она по английской классификации уже относилась к категории «миссис», то есть была замужней дамой. Но несколько месяцев назад она осталась одна, потому что её молодого мужа забрали служить в Советскую Армию. Вот тогда-то Нинка и решила переехать в город. Переехать в город не имея специальности и снимать угол у незнакомых людей – не самый, конечно, удачный ход, но вариантов у этих девочек было немного. А изменить свою жизнь к лучшему им, как и многим другим, очень хотелось.
Девушки устроились в городе работать туда, где, как им казалось, проще прокормиться – на молочный завод.
Вот, наконец, из магазина вернулась Надина подруга, Нинка, с покупками. Это была стройная высокая девушка. Одета она была в облегающее фигуру пальто зеленоватого цвета, а её голова была покрыта легким кашемировым платком с каким-то замысловатым узором. Если просто сказать про неё, что она была красива, значит сказать недостаточно. При виде её, можно было подумать, что эта девушка только что сошла с полотна знаменитой картины «Девушка в платке», принадлежащей кисти великого русского художника Алексея Венецианова.
- Здравствуйте! – Раздеваясь, сказала она с порога.
- Привет! - проговорил Пашка, не успевший скрыться в своей комнате за занавеской.
Он будто приветствовал старую знакомую, с которой расстался только намедни.
На такое приветствие Нинка стрельнула в сторону Пашки таким взглядом, что тот съёжился, и тут же юркнул в свою комнатёнку и задёрнул за собой занавеску.
Если Нинкина подруга Надя выглядела ещё школьницей, то сама Нинка была уже барышней в самом расцвете своих женских чар. Когда-то, в далёком уже детстве, к Пашке во двор приходил играть мальчик, по кличке «Пшеничный». Некоторые уличные ребята даже не помнили, как на самом деле зовут этого мальчика. Зато все прекрасно знали кто такой «Пшеничный». У того мальчика волосы были цвета соломы, а лицо такое белое и чистое, что многих так и подмывало его попробовать на вкус. Вот и у Нинки были такие же красивые русые волосы, и лицо цвета топлёного молока, которого хотелось, если не откусить чуть-чуть, то хотя бы легонько лизнуть и насладиться его молочно-сливочным вкусом.
- Если бы она росла в нашем дворе, - подумал про неё Пашка, - то, возможно, получила бы кличку «Молочная».
Видно не зря она выбрала в городе для себя работу на молочном заводе. Но больше всего сведений о своих новых квартирантах собрала тётя Вера.
Тётя Вера, энергичная и ещё не старая женщина, старалась подыскивать себе таких постояльцев, которых можно было бы характеризовать одним словом «приличные», и, в то же время, таких, которых можно было бы в любой момент лишить временной прописки и «вышвырнуть» из квартиры на улицу. Когда её знакомые предложили тёте Вере взять новых квартиранток – девочек, то хозяйка квартиры устроила тем допрос с пристрастием. Тёте Вере важно было выяснить: не скрывает ли кто из этих девчонок свою беременность. По гуманным советским законам того времени вышвырнуть на улицу мать с грудным ребёнком хозяйка не могла.
С Надей разговор у неё был коротким. Хозяйке достаточно было взглянуть девушку, Надю, и переброситься с ней несколькими фразами, чтобы поверить ей на слово. А, вот, чтобы как следует разговорить Нинку, да ещё и получить от неё нужную и вполне доказуемую информацию, на это тёте Вере пришлось потратить достаточно много своего драгоценного времени.
Здесь, наверное, уместно забежать вперёд и по-своему перефразировать известную русскую пословицу: «Не стели соломку, если не знаешь, где придётся упасть». В будущем Нинка обязательно припомнит тёте Вере её излишнюю подозрительность. Тогда же Нинке пришлось, по секрету и как на духу, рассказать тёте Вере даже то, что она пока не говорила своему молодому мужу, провожая его в ряды Советской Армии. Оказывается, свой брак она теперь считает большой ошибкой в первую очередь из-за того, что, как выяснилось в процессе её непродолжительной брачной жизни, она от своего законного мужа не сможет иметь детей. И хотя этот факт Нинку совсем не устраивал, но в данном случае он вполне устраивал тётю Веру. А как ещё, и какими документами или справками Нинка доказывала, что не может в ближайшее время быть матерью – это для остальных тети Вериных постояльцев осталось тайной. В конце концов, вроде бы, Нинка даже проговорилась тёте Вере, что в будущем она обязательно разведётся со своим мужем. Хотя потом, яко бы, она взяла с тёти Веры зарок никому не выдавать эту тайну. Правда, всё, что становилось известно тёте Вере по секрету, вскоре оказывалось «секретом полишинеля».
- 6 -
Вот так, в середине весны в доме на улице Металлистов появились новые квартирантки.
Приближались майские праздники, в честь которых в институте было организовано первенство по футболу среди факультетов. Сашкина команда заняла второе место, а самого Сашку наградили, как лучшего полузащитника, призом «ценный игрок». Этому событию Сашка был очень рад. Он ликовал: «С таким призом вряд ли теперь посмеют отказать в общежитии», - резонно думал он. Последнее время он действительно сильно увлёкся футболом, и в доме на улице Металлистов появлялся лишь по вечерам.
Пашка же добивался места в общежитии другим способом. «Вот сдам вторую сессию на все отличные оценки, - мечтая, думал он, - тогда вряд ли посмеют мне отказать в общаге».
Поэтому, примчавшись после окончания занятий в институте домой, Пашка упорно включался в зубрёжку. А тут, как-то раз, стоило ему разложить на столике свои конспекты, как осторожно откинув занавеску, в его комнатку заглянула Нинка.
Минутой раньше Нинка сидела в соседней маленькой комнатке, отделённой от Пашкиной кровати перегородкой, и, от скуки, вязала. Она вязала на спицах, периодически осматривая только что связанное, а потом распускала пряжу и снова вязала. Её подруга Надя отправилась навестить родственников и уже долго не возвращалась. Нинке одной было неуютно в этом, для неё пока чужом доме.
- Можно, я у тебя посижу? – удивившись собственной смелости, спросила Нинка Пашку, когда выяснила, что тот тоже один.
- Да я, вон, к семинару готовлюсь, - попытался было отказать Пашка, смягчив свой отказ обстоятельствами.
- А я тебе не буду мешать, - заверила Нинка. – Я только займу самый краешек этой кровати.
Она показала рукой на Сашкину с Пашкой кровать, прошла в комнатку и задёрнула за собой занавеску.
- Ну, если так… - не в силах уже был отказывать Пашка.
Теперь Нинкины русые волосы были подкрашены хной и приняли мягкий рыжеватый цвет. На ней был надет цветной халатик из тонкого ситца. Её лицо, цвета топлёного молока, слегка порозовело, и вся она, казалась, похожа на распустившуюся в весеннем саду розу. Причём, от неё исходил дурманящий голову аромат каких-то приятных духов, напоминающий запах настоящей розы. «Весна… Щепка на щепку лезет», - сама собой зазвучала в Пашкиной голове Лёшкина побасенка.
Нинка сидела рядом тихо, а Пашке казалось, что он даже слышит, как хлопают её большущие ресницы. Эти ресницы, казалось ему, будто какое-то опахало, гонят в направлении его души волнение и тревогу. У Пашки даже будто тормоз какой-то в голове включился. Куда девались его хвалёные математические способности? Куда девалось логическое мышление? Ни одна из задач, ни по математике, ни по физике, Пашке в этот день не давались.
Вот Нинке, кажется, наскучило сидеть на краешке кровати поодаль от Пашки, и она подвинулась к нему поближе. Посидев так некоторое время, она вообще осмелела, придвинулась к нему вплотную и задышала на ухо:
- Давай, погуляем с тобой сегодня вечером во дворе. Погода-то какая на улице… Весна, ручейки бегут… А воздух?.. Воздух такой, что не надышишься.
- Хорошо, - не в силах больше ничему сопротивляться, прошептал в ответ Пашка.
«Чего мне бояться? – успокаивал он себя, - я парень, всё-таки. Она, вон, не боится… А мне-то чего бояться? Тем более, не погулять во дворе, просто грех».
Но, вот, хлопнула входная дверь.
- Кто-то пришёл, - заволновался почему-то ещё сильней Пашка.
- Я стукну тебе в эту стенку из своей комнаты, когда соберусь вечером на прогулку, - шепнула она ему на ухо и, как ни в чём не бывало, выпорхнула птичкой из студенческой комнатёнки.
Всё, оставшееся до вечера время, Пашка пребывал в размышлениях, но его размышления так и не закончились никаким выводом.
Вечером, с той стороны тонкой стены постучали три раза, а потом в доме хлопнула входная дверь. Пашка поднялся, накинул на себя своё осеннее пальто и вышел следом во двор. Двор и примыкающий к нему маленький огородик уже освободились от снега, а тропинки между прошлогодними грядками просохли, хотя по ночам температура ещё опускалась порой до нуля градусов.
- Какая луна!.. – сказала Нинка, показывая Пашке рукой на появившийся на небосклоне рогатый месяц.
- А, вон, видишь, звезда падает… Загадывай быстрее желание, - дёрнула она его за рукав. – Я уже загадала.
- Давай и мы улетим отсюда далеко-далеко… На какой-нибудь остров, - продолжала вдохновенно она.
- На Сахалин? – вопросительно произнёс Пашка.
- Почему на Сахалин? – недоумённо спросила Нинка и, будто от холода, передёрнула плечами.
- Сахалин от нас как раз так далеко… Сто тридцать рублей на самолёте в один конец, - со знанием дела ответил Пашка.
- А что мы там будем с тобой делать? – вдруг, рассмеявшись, спросила она.
- Рыбу ловить.
- Рыбу? – в изумлении переспросила Нинка. – Почему рыбу?
- А там все рыбу ловят, - авторитетно заявил он.
От этих слов она даже приостановилась, будто эти слова только что спустили её с небес на грешную землю. Нет, не о таком острове мечтала Нинка. Она мечтала о тёплом острове с пальмами и с такими удивительными деревьями, на которых растут не только плоды, но и булки с маковыми баранками.
Они подошли к невысокому заборчику, установленному на границе с соседским огородом, и остановились. Дальше было идти некуда. И только тут Пашка подумал, что не очень удобное место они выбрали для своих прогулок.
- Что-то становится прохладно, - поёжилась Нинка. – Давай я к тебе прислонюсь.
Пашка распахнул полы своего осеннего пальто, и Нинка прислонилась спиной к его груди. Так они простояли сравнительно долго, наслаждаясь теплом, идущим друг от друга, тишиной и звёздным небом, нависшим над тёмным пространством позднего вечера. И никто их не видел, спрятавшихся от любопытных глаз, в глубине двора дома по улице Металлистов.
Прошло два или три дня, и вечерняя прогулка повторилась. Как только стало смеркаться, Нинка постучала три раза в тонкую дощатую стенку, отделяющую её комнату от комнаты Пашки, и вышла во двор. Лёгкое осеннее пальто прикрывало её статную фигуру, а, подкрашенные хной русые волосы, с рыжеватым оттенком, были распущены до плеч и источали аромат весеннего сада. Через две или три минуты во дворе появился и Пашка.
В этот раз Нинка показалась Пашке более решительной. Она сразу предложила ему спрятаться от посторонних глаз за дровяным сарайчиком. Конечно, можно было спрятаться ещё более надёжно, в самом дровяном сарайчике. Но там был кругом мусор от опилок и грязь, порождённая пылью от каменного угля. А за сарайчиком была полная лепота и благодать, и над головой небо, с выплывающими из-за тучек звёздами. Правда, надо признать, что тот весенний вечер был довольно прохладным. А лёгкий ветерок прилетал, вероятно, со стороны реки, вышедшей из своих берегов в недавнее половодье, и шевелил распущенные Нинкины волосы.
- Спрячь меня, - сразу пожелала Нинка, поёжившись, как только они оказались за дровяным сарайчиком. – Что-то меня зазнобило.
Пашка распахнул полы своего пальто, а Нинка, забыв про свою девичью скромность, прижалась к его телу всей своей полной упругой грудью и уткнулась красивыми губами прямо в Пашкину шею. Он стоял, будто пришпиленный к Нинкиной груди, не в силах шелохнуться, и всем своим телом ощущал на себе, впившиеся в него упругие соски её тугих грудей. Эти буравящие его соски, будто пылающие угольки, жгли и ранили его тело. Он чувствовал на себе её дыхание и ему казалось, что в этот миг он уже переступил порог дозволенного. Но почему-то ему, Пашке, абсолютно стало безразлично, кто и что может о нём теперь подумать. Пашка глубоко глотнул свежего воздуха, чтобы унять озноб, который, вероятно, от Нинки передался ему и теперь пронизывал всё его тело.
Вдруг, с другой стороны двора послышался металлический скрежет щеколды и стук калитки. Это вошёл во двор припозднившийся Сашка. Он где-то задержался после тренировочной игры в футбол и, вот, только теперь прибыл домой. Стук калитки подействовал на Пашку точно ушат холодной воды.
- Надо идти в дом, - шепнул он прижавшейся к нему Нинке, - а то, не ровен час, мой друг всполошится, да меня искать примется.
Сашка в этот вечер пришёл домой в приподнятом настроении. Он ликовал. Ему, в преддверии майских праздников, выделили место в студенческом общежитии.
- 7 -
А на майские праздники все иногородние студенты спешили покинуть город. Разъехались по своим районам и Пашка с Сашкой. Там, в родительских домах, в это весеннее время всегда было много работы: обработка земельных участков, подготовка посадочного материала и другие дела. А дел на селе, в частном доме, всегда много. Заготовка дров на зиму, латание крыш и заборов, чистка дымоходных труб и это, не говоря уже об уходе за крупной и мелкой скотиной. В общем, лишние руки на селе – очень большое подспорье.
Вот, только на этот раз, ковыряет Пашка лопатой землю, ровняет граблями грядки, а на душе у него почему-то неспокойно. И такая тоска его вдруг охватила, что, не дожидаясь окончания праздников, собрался он назад в город. Родителям, конечно, в тот день соврал он, паршивец. Сказал тогда, что мол, срочно готовиться к зачёту мне требуется. И вечером того же дня Пашка прибыл в город.
Когда он добрался до улицы Металлистов и стал открывать знакомую калитку, то Пашкино сердечко, в предчувствии встречи с красавицей Нинкой, учащённо заколотилось. А, когда он вошел во двор, то вдруг заметил, что на крылечке, у входа в сени, стоит одетый не по форме солдат и курит сигарету. Электрическая лампочка у входа в дом освещала крылечко, и было видно, что солдат стоит в гимнастёрке, не подпоясанной солдатским ремнём и с распахнутым воротом. Причём, он стоял на крылечке не в сапогах, а в домашних тапочках. Заметив Пашку, солдат отбросил в сторону недокуренную сигарету и скрылся в доме, погасив почему-то висевшую над порогом лампочку.
- Может быть, тете Вериному сыну Игорю дали отпуск, - подумал Пашка. – Хотя, странно что-то… Служит он на далёком Востоке. Тётя Вера давно бы раструбила, что он в отпуск должен приехать. И потом… Почему тогда, у себя дома он до сих пор в солдатской форме? У него что, здесь больше одеть нечего?
С такими мыслями Пашка подошёл к крыльцу и дёрнул за ручку входной двери. Дверь оказалась запертой изнутри.
- Он что, меня совсем не видел, что ли? – оторопело подумал Пашка.
Он оглядел двор – в темноте было хорошо видно освещённую полоску падающего света, которая шла от окна, расположенного в задней половине дома. Было ясно, что в столовой горит свет. Пашка недоумённо пожал плечами и постучал в запертую дверь.
Дверь ему открыла тётя Вера. Сразу, приставив палец к губам, она полушёпотом и сбивчиво, прямо с порога, стала предупреждать и объяснять Пашке, что в доме гости. Вернее, в доме один гость, но гость даже не её, тёти Веры, а гость её квартирантки, Нинки. А ещё точнее, не гость он для Нинки, а её законный муж – солдат в краткосрочном отпуске.
- Ну, проходи, проходи… Что же ты застрял у порога, - поторапливала вконец опешившего Пашку тётя Вера.
- Да, конечно, - тоже перейдя на полушёпот, проговорил он, всё ещё топчась на месте.
Покружившись у порога и осознав, что делать ему больше нечего, Пашка прошёл в свою комнатёнку и, не раздеваясь, бухнулся на кровать. Из-за перегородки, разделяющей Пашкину кровать с соседней комнаткой, слышались приглушённые голоса. Разговаривали мужчина и женщина. Женский голос Пашка узнал сразу. Хотя она разговаривала тихо, но это, бесспорно, был Нинкин голос. Голоса Нинкиной подружки, Нади, слышно не было.
- Надю они куда-то проводили, - подумал Пашка.
- А Нинка, видимо, приняла все меры предосторожности и разговаривает полушёпотом. Да и не хочу я ничего слышать оттуда, - убеждал себя Пашка.
Тётя Вера погасила свет в столовой и тоже ушла к себе спать. Сон в этот раз к Пашке никак не приходил и совсем не давался. Он поднялся с кровати и вышел во двор. Во дворе он машинально прошёл по тропинке в сторону дровяного сарая, где ещё совсем недавно они находили уединение с этой коварной Нинкой.
- Вот, здесь совсем недавно она прижималась к моей груди и хотела со мной улететь на далёкий остров, - терзал свою душу воспоминаниями Пашка.
Он закрыл глаза и теперь, с закрытыми глазами, так хорошо её увидел смеющуюся и счастливую, что, казалось, протяни он руку, и его рука упрётся в её роскошную грудь. Пашка в волнении зашагал по тропинке. Он ходил по этой тропинке взад и вперёд, и размышлял, что же такое могло вдруг произойти, что ему стало так плохо. Наконец, резонно решив, что утро вечера мудренее, он вернулся в свою комнатку, разделся и закутался с головой в одеяло. Пригревшись под одеялом, Пашка заснул.
Ночью Пашка проснулся от сильного скрипа кровати, находившейся в соседней комнатке. Этот противный скрип проникал в Пашкину комнату через тонкую дощатую стенку, с прилепленными к ней невыразительными советскими обоями, и вонзался в его мозг и душу нестерпимой болью. Слышалась возня тел, громкое сопение и ритмичный металлический скрежет панцирной сетки. Пашка весь напрягся и стиснул зубы. Тут ему показалось, что оттуда послышались охи.
- Может, он там её насилует? - от такой мысли у Пашки даже защемило сердце и засосало под ложечкой.
Он готов был вскочить и броситься на спасение Нинки от этого, невесть откуда взявшегося, варвара. «Пусть только она закричит и позовет на помощь… И я тогда непременно расправлюсь с этим супостатом-солдатиком!», - словно геройский призыв к ратному бою зазвучало в его, плохо выспавшейся и плохо соображающей голове. Но Нинка не кричала и не звала на помощь. А через пару минут там, за стенкой, воцарилась гнетущая тишина.
Утром Пашка проснулся с больной головой. Он быстро оделся, захватил с собой конспекты и, не позавтракав, сразу улизнул из дома. Весь тот день он с утра и до позднего вечера просидел в читальном зале областной библиотеки. Ближе к ночи Пашка вернулся домой, надеясь, что к этому времени все домочадцы уже будут спать, и ему не придётся ни с кем из них встречаться нос к носу.
Но Пашку снова встретила ещё бодрствующая тётя Вера. До появления Пашки она сидела за кухонным столом и что-то вязала, а встретив его, она как-то уж очень внимательно на Пашку посмотрела и, осведомившись о его здоровье, пожелала спокойной ночи. Своё последнее пожелание тётя Вера сопроводила такой кривой улыбочкой, какую Пашка когда-то видел разве что на лице другого великого комбинатора, Лёшки.
К сожалению, её пожелания не сбылись, и ночь снова выдалась для Пашки неспокойной. Он снова несколько раз за ночь просыпался из-за доносившегося из Нинкиной комнатки шума, навязчивого скрипа панцирной сетки старой металлической кровати, и даже, как ему показалось, приглушённых охов и стонов.
На другой день Пашка ушёл из дома на улице Металлистов навсегда.
Ушёл Пашка в студенческое общежитие и поселился там вначале на нелегальном положении в комнате своего друга-футболиста Сашки. Спали они первое время, как и в доме на улице Металлистов, на одной койке: когда по очереди, а когда и валетом. Так было до тех пор, пока не закончился для них второй семестр. Так было до тех пор, пока очередные дипломники не защитили свои дипломы и не освободили занимаемые ими в общаге места.
Вот и вся история про квартирантов на улице Металлистов.
- 8 -
Э П И Л О Г
С тех пор прошло два года. К тому времени и Сашка, и Пашка уже числились старшекурсниками. А родным домом к тому времени стало для них студенческое общежитие, находящееся в непосредственной близости от учебных корпусов института. Вот только Пашку как магнитом иногда тянуло навестить дом на улице Металлистов. Он долго противился этому, непонятному, желанию. Но как-то, к концу весеннего семестра, по прошествии двух лет, как он захлопнул там за собой дверь, в общем-то, гостеприимного для себя дома, Пашка всё же решился проведать свою старую хозяйку, тётю Веру. Конечно, кроме неё он совсем не рассчитывал и не надеялся встретить там прежних жильцов.
И вот, Пашка вышел из дверей троллейбуса на улице Металлистов.
- Здесь почти всё осталось как прежде, - с ностальгией отметил он про себя, - будто и не минуло этих двух лет.
Редкие прохожие шли не спеша по хорошо знакомой ему улочке. Действительно, если время на часах не совпадало со временем пересменки на ближайших заводах, то эта улица, как и раньше, выглядела полупустой. Многие старые частные дома этой улицы требовали капитального ремонта, но городские строительные организации сюда не спешили.
Пашка огляделся по сторонам и, не заметив поблизости прохожих, сломал в примыкающем к тротуару палисаднике несколько кустиков цветущей сирени. Помахивая этими кустиками сирени, он подошёл к знакомой ему калитке, а затем, почему-то сильно волнуясь, постучал кулаком в эту калитку.
Как и ожидал Пашка, на стук вышла тётя Вера и открыла ему дверь.
- Какие люди к нам пожаловали!? – воскликнула она и всплеснула руками.
- Ну, проходи, проходи, кавалер… Гостем будешь.
Пашка протянул тёте вере букетик сирени и поспешил за ней в дом. На пороге дома, рядом со свежевыбеленной русской печкой, он остановился.
- А сейчас тебя ещё и молодая хозяйка, жена моего сына Игоря, встретит, - объявила тётя Вера, загадочно улыбнулась и прошла в переднюю часть дома.
Спустя какую-то минуту, перед изумлённым Пашкой стояла, слегка располневшая, но по-прежнему красивая Нинка. Только теперь её шикарные волосы были собраны на затылке, а на руках она держала грудного ребёнка, бережно прижимая его к своей, слегка оголённой груди.
- Привет! - осевшим голосом произнёс Пашка.
- Здравствуй, - сказала ему в ответ Нинка и опустила глаза на забеспокоившегося почему-то ребёнка.
- Ну, как?.. Познакомился с моей невесткой? – спросила с каким-то явным подтекстом, вышедшая из «передней» тётя Вера.
- Ничего не понимаю, - честно проговорил Пашка, встряхнув, как после сна, своей отяжелевшей головой.
- Вот, такая шишига… - произнесла тётя Вера свою коронную фразу.
И перед Пашкиными глазами, вдруг, как наяву, возник стол, заставленный соленьями, и Лёшка во главе этого стола с гранёным стаканчиком водочки в правой руке. Он криво улыбается Пашке и почему-то произносит одну из своих любимых фраз: «То вознесёт тебя высоко, а то опустит свысока…».
- Что же новая хозяйка гостя чаем не угощает? – обращается к своей снохе тётя Вера, возвращая при этом Пашку в существующую реальность.
Нинка засеменила к комнатке, где не так давно обитали студенты, и откинула прикрывающую проход штору. Там, внутри, на месте маленького столика у окна, стояла детская кроватка-качалка. Нинка нагнулась над этой кроваткой и бережно уложила в неё ребёнка.
- Внук? – спросил тётю Веру Пашка.
- Внучка… Раечка. В честь бабы Раи назвали. Царствие ей небесное, - произнесла тётя Вера подобревшим голосом, и на её глазах навернулись слёзы.
Минут через десять, Пашка уже шагал по тротуару вдоль улицы Металлистов к троллейбусной остановке, и про себя думал: «Не помогли тёте Вере никакие хитрости и допросы с пристрастием, которые она устраивала девчонкам когда-то, принимая их к себе на постой. А то, что Нинка поменяла своего суженого на пришедшего из Армии сына тёти Веры – так это для Нинки было совсем-совсем не трудно».
К О Н Е Ц
12 февраля 2014 года