В траве послышался шорох, и небольшая охотничья собака выбежала к ногам Михаила, замерла на месте, с интересом рассматривая людей. Никакой враждебности не проявляла, видимо, хозяин был где-то неподалеку. Так и есть – невысокий худой мужчина с удочкой на плече, в широкополой шляпе и льняной рубашке с длинным рукавом, вышел из-за дерева, направляясь в сторону деревни.
- День вам добрый, молодые люди! Извините, что нарушил ваше уединение.
- И вам добрый день! – в свою очередь ответил на приветствие Михаил.
Волшебство момента исчезло, вместо этого появилось сожаление и некоторый стыд, который испытали Аля и Михаил одновременно. Застигнутые врасплох, можно сказать, за преступлением, они теперь смущенно засобирались домой.
Справившись с первыми эмоциями, Аля в глубине души торжествовала. Как бы там ни было, лед тронулся. Данное себе обещание в том, что Михаил станет первым мужчиной в ее жизни, она нарушать не собиралась. И девушке было абсолютно все равно, когда это случится, сейчас или двумя годами позже.
Евдокия Петровна не заметила, когда сын с падчерицей вернулись. Гости гостями, а повседневных обязанностей никто не отменял. В усадьбе отдыхали две семьи поляков и молодая пара из России. В вечернем меню значились колдуны с мясом, и женщина управлялась на кухне, заготавливая ингредиенты для блюда.
Кухня и столовая для постояльцев находилась в отдельном здании, из окна которого просматривался двор и сад, даже самые потаенные его уголки.
Вернувшись с речки, Михаил предложил посмотреть всю усадьбу, Аля с радостью согласилась прогуляться. Ей очень нравилось идти с ним рядом, разговаривать, чувствовать его энергию, вдыхать запах парфюма, ставшего сильнее на чистом теле после купания.
Волосы у девушки все еще не высохли, и она периодически встряхивала головой, расчесывая пальцами пряди. На ней был открытый сарафанчик бирюзового цвета, отлично гармонирующий с цветом глаз. Здесь, на природе, красота спутницы стала еще ярче, купание в реке и свежий воздух сделали свое дело – молодая кожа просто светилась на солнце, губы все еще горели от поцелуев, а в глазах затаились чертики.
Пропуская вперед Алю, Михаил нежно придержал девушку за талию, исподтишка любуясь ее красотой. Они шли в глубину сада, где уже налились, хоть и не созрели, яблоки и груши, лишь под белым наливом упало несколько пожелтевших плодов. В эту минуту и взглянула Евдокия в окно.
Материнское сердце не обманешь. Перед ней была влюбленная пара, это видно невооруженным глазом. И не видела в том она никакого греха, ну разве что молодость девушки. И все же, желание поговорить с сыном только усилилось. Что хотела она ему сказать, от чего предостеречь, сама не могла объяснить. Начнется разговор, куда-то да выведет.
Когда сделаны были все дела, вымыта посуда после ужина, Евдокия Петровна разыскала сына. Он разговаривал с отцом, сидя на скамеечке в саду. Отец жаловался на высокие цены, небольшой доход и проблемы с проверяющими органами. Вот, вроде бы и разрешен такой вид деятельности, но задушили частника налогами, поборы ежемесячно съедают половину дохода, почти ничего не остается. А в планах была еще одна банька, а то негоже как-то ждать друг друга, иностранцы – народ привередливый.
- Степа, оставь ты нас с сыном минут на пять, поговорить мне надо, - Евдокия уже садилась на скамью рядом с Михаилом.
- Так и мы вроде не воду в ступе толчем, - Степан Игнатьевич, хоть и возмутился, но послушно поднялся и оставил сына с матерью.
Михаил внутренне напрягся, догадавшись, что неспроста этот разговор. Лихорадочно вспоминал, где и что он сделал не так, чем вызвал материнский гнев, но так в голову ничего и не пришло. Меньше всего он ожидал услышать то, о чем заговорила мать.
- И давно это у вас?
- Что, это? У кого, у вас? – напрасно Михаил сделал вид, что не понял вопроса.
- Миш, давай, мы не будем ходить вокруг да около. Я спрашиваю, ты отвечаешь.
- Между нами нет ничего, мам, - лучше было все-таки ничего не скрывать.
- Нет, сын, есть. И я это вижу. И послушай, что я тебе скажу. Ты – взрослый мужчина, голова на плечах имеется. С тобой мне все ясно. А девочка еще наивная и глупенькая, жизни не знает, летит, как мотылек на свет. И от тебя зависит сейчас, обожжется она или нет. Ты разберись, нужна ли она тебе. Если нужна – не обижай, а ежели нет – не совращай. Не калечь ей хрупкую душу. Понимаешь, о чем я тебе толкую?
- Мам, да все нормально будет. Я и привез-то ее сюда, чтобы… ну, как мне тебе это сказать? Не умею я на такие деликатные темы, мама, с тобой разговаривать.
- А ты учись. Деликатные темы – не запретные. И мать дурному не научит. До сих пор ты у меня ничего плохого в жизни не сделал, надеюсь, что и сейчас разум возьмет верх над телом.
- Мам, ну перестань. Говорю же, все нор-маль-но!
- Ну, смотри у меня! – то ли пригрозила, то ли приказала, похлопала по плечу, подумав, наклонилась и поцеловала в голову, взъерошив напоследок волосы, как в далеком детстве.
Михаил почувствовал в своем сердце волну любви и гордости за родительницу – тактично все углы обошла, вроде и не сказала ничего, а установка железная, попробуй теперь, ослушайся.
Возвращаясь в город, Михаил все обдумал. Мать права, надо в себе разобраться, влечение ли простое овладело телом, или все же что-то в душе растет, а, может быть, просто сходство с Людмилой – всему причина.
Возможно, появление другой женщины расставит все точки над «и», Аля останется падчерицей, встретит парня, полюбит…
Но в душе от таких мыслей вырастал огромный ком ревности и негодования: «Никому не отдам!»
Езда в маршрутке убаюкала, и Михаил заснул, прислонившись головой к стеклу. Проснулся, когда автомобиль остановился на конечной остановке.
Итак, времени на размышления ровно месяц.
Продолжение http://www.proza.ru/2016/05/23/1355