- I -
От автора:
Случилось так, что этот рассказ я стал писать в то время, когда стартовал долгожданный, по выражению одного из журналистов «Комсомолки», фильм «Оттепель», рассказывающий о жизни части советского общества в шестидесятые годы прошлого века. В то время, когда я пишу этот рассказ, сериал «Оттепель» всё ещё показывают по первому каналу центрального телевидения, и споры вокруг этого фильма разгораются в постсоветском обществе всё острее.
Когда режиссеру «Оттепели» В. Тодоровскому, родившемуся, между прочим, в 1962 году, после премьерного показа фильма, журналисты задали вопрос: «Откуда эта ностальгия по эпохе, о которой у Вас остались лишь детские воспоминания?». Валерий Тодоровский ответил на него очень туманно.
Если кому-то интересны подробности той беседы, то пусть он просмотрит архив «Комсомольской правды» за первую декаду декабря 2013 года. Если же коротко, то его ответ был, приблизительно, следующим.
Во-первых, он сказал, что 60-е годы – это время больших надежд; во-вторых, этим фильмом он решил отдать дань памяти своему отцу, знаменитому советскому кинорежиссеру и сценаристу Петру Тодоровскому; в-третьих, он создал фильм о современниках своего отца – свободных, или почти свободных в то время, людях своей профессии; в-четвёртых, он не стремился к тому, чтобы его фильм правдиво описывал 60-е годы прошлого века. В этой связи, наиболее характерно его краткое высказывание, приведённое в газете «Комсомольская правда»: «Я создал миф о людях своей профессии, и это мне было интересно».
Однако, кинофильм назван «Оттепелью». И это, думается, к чему-то обязывает. К тому же, это название характеризует определённый период советской истории – время, когда во главе большого государства СССР был Н.С. Хрущёв.
Если же быть ещё более точным, то название «Оттепель» появилось, как мне кажется, впервые у замечательного русского советского писателя Ильи Эренбурга, больше известного своим эпохальным произведением «Люди, годы и жизнь». Его повесть «Оттепель» была, как раз, написана в период 1954 – 1956 годов. Причём, содержание повести И. Эренбурга никоим образом не связано с содержанием фильма В. Тодоровского. Вот такая вышла недавно путаница об «Оттепели» в головах ещё здравствующих современников, как Валерия, так и Петра Тодоровских.
В моём коротком повествовании «С чистого листа» описывается эпизод из жизни совсем ещё молодого человека, который, согласно официальной хронологии, пришёлся на окончание исторической «Оттепели». Думается, если описать жизненные эпизоды многих людей из того времени, то, наверное, получится много различных повествований. Но раз у кинематографистов, в том числе у В. Тодоровского, «Оттепель» ассоциируется с кукурузным полем, на фоне которого снимался этот сериал, то на здоровье. Я не критик этого лубочного кино. И, если мне не изменяет память, тогда, как и теперь, поля засевались различными полевыми культурами, по крайней мере, в Приволжском Федеральном округе – в то время территории, подведомственной Приволжскому Совнархозу. Кукуруза, конечно, навязчиво пропагандировалась после поездки Хрущёва в США, но не она, всё-таки, была главным атрибутом того времени. Наверное, у каждого, жившего в то время, была своя собственная «Оттепель».
II
Эпиграф:
«Безумству храбрых поём мы славу…»
А.М. Горький: «Песня о соколе»
Предисловие
Иннокентий Сергеевич – человек уже преклонного возраста. В свои шестьдесят семь лет выглядит ещё ничего. Последнее означает, что, хотя голова совсем седая, но на память пока не жалуется, да и передвигается достаточно уверенной походкой. Вроде бы, ещё недавно сильно занятый профессор вуза, а теперь, вот, безработный пенсионер, Иннокентий Сергеевич, скучает без работы, которой посвятил долгие годы своей жизни. А, ведь, сложись всё по-другому, до сих пор радовал бы студентов фразами из научных источников, получая при этом и для себя удовлетворение. А предпосылки к тому были очень серьёзные, но не сложилось. Чуть ли не невероятное стечение обстоятельств, и одним пенсионером стало больше. Но вы не подумайте, ради Бога, что он попался на взятке или что-то в этом роде. Ничего подобного. Просто, как говорят заядлые картёжники: «Карта не пошла». А что, кроме телевизора, доступно в наше время полному пенсионеру в российской глубинке, если этот пенсионер не сумел отложить кругленькой суммы на свой банковский счёт? Да ничего.
Вот и прогуливается Иннокентий Сергеевич по своему микрорайону, спасаясь, таким образом, от гиподинамии. Некоторые, наверное, подумают: «Радоваться надо за человека, который на заслуженном отдыхе, да ещё и выглядит вполне здоровым». Но самому Иннокентию Сергеевичу мало от этого радости. Его неугомонная душа постоянно чего-то просит и требует.
Прогуливаясь по улицам родного города, Иннокентий Сергеевич частенько заходит в магазины, встречающиеся у него на пути. Купить, может, ничего и не купит, зато новым ценам порадуется. Благо, они постоянно теперь в магазинах меняются, и всё, по мнению Иннокентия Сергеевича, только в одну сторону – в сторону увеличения. Но, возможно, последнее он слишком преувеличивает. Бывают же, ведь, в этих магазинах распродажи. «Неужели они весь свой товар, у которого заканчивается срок годности, на свалку вывозят?», - думает он.
А ещё он, совершенно интуитивно, сравнивает эти цены с теми, жёстко установленными ценами, на аналогичные товары в советское время. Самому Иннокентию Сергеевичу это, вроде бы, и не надо. Но от интуитивного анализа так просто не избавишься. Это, как, приобретённая в ходе рыночных гайдаровских реформ, специфическая болезнь, которой заразился Иннокентий Сергеевич ещё в начале девяностых годов прошлого века.
Его разум, заточенный на научный анализ, самопроизвольно сравнивает прошлые и сегодняшние «цены + качество» и также самопроизвольно делает собственные выводы.
- Вот, ведь действительно, на опыте убеждаемся, как конкуренция влияет на цену товара, - думает Иннокентий Сергеевич, рассматривая в ближайшем к своему дому магазине «Магнит» ценники на полке с фруктами.
В конце года цены на фрукты радуют покупателей в отличие от цен на молочные и мясные продукты.
- Очень нам это приятно. - Констатирует Иннокентий Сергеевич, разглядывая спелый гранат, радующий всех покупателей своей яркой фиолетово-красной окраской и невысокой ценой: шестьдесят пять рублей. - Ещё несколько месяцев назад цена на этот южный фрукт доходила здесь же до двухсот пятидесяти рублей за килограмм.
Он потрогал руками кожицу, оказавшегося под рукой красивого граната, пытаясь таким образом определить, какой он внутри. На память ему пришёл неудачный «гранатовый» опыт. Недели полторы назад в одном из магазинов этой же сети «Магнит» он приобрёл понравившийся ему крупный гранат. Тот фрукт весил около килограмма. Но когда Иннокентий Сергеевич пришёл домой и разрезал гранат, то отвращению его не было предела. Красивый с виду гранат оказался гнилой и полностью чёрный внутри. Вот, поэтому он и присматривается к гранату, поэтому-то и щупает его пальцем, пытаясь определить его внутреннее качество. А гранат хорошего качества – это настоящий подарок. Это кладезь витаминов, которых так не хватает организму в зимнее время.
- Какой ещё фрукт может с хорошим гранатом сравниться? – спрашивает себя Иннокентий Сергеевич и не находит ответа.
Время было вечернее, и покупателей в магазине было немного. Никто никого не подгонял, никто никого не торопил. Можно было минутами стоять у любой полки с товарами, никого, при этом, не напрягая и не озадачивая.
Он ещё немного повертел в руках приглянувшийся ему гранат, размышляя: купить ему этот фрукт или нет и, всё-таки, положил его снова на прежнее место. Иннокентий Сергеевич, вроде бы, и не прочь был купить этот, понравившийся ему фрукт, но тут вспомнил, что собирался прогуляться вдоль улицы. Гулять же вдоль улицы, размахивая одним единственным гранатом, показалось ему не солидно.
- Ладно, куплю гранат в следующий раз, - решил он.
Положив соблазнительный гранат на прежнее место, Иннокентий Сергеевич направился было на выход. Тут, вдруг, он почувствовал, что кто-то придерживает его за плечо. Иннокентий Сергеевич обернулся – его придерживал за плечо совсем молодой человек в форме, соответствующей dres-коду торговой сети «Магнит».
- Вы, молодой человек, - совсем уж неожиданно обратился форменный тинейджер к, убелённому сединами, Иннокентию Сергеевичу, - зачем портили товар, ковыряя гранат?
При этом, в знак доказательства, молодой сотрудник магазина держал двумя пальцами и показывал едва различимый в руке кусочек кожицы граната. Он провёл этим кусочком кожицы граната около носа Иннокентия Сергеевича, как будто доказав таким образом, что эта, оторванная от замечательного фрукта частичка, и есть дело рук, пойманного с поличным, злонамеренного вредителя – Иннокентия Сергеевича.
Какое-то мгновение, опешивший Иннокентий Сергеевич, стоял, моргая глазами, и никак не мог собраться с мыслями. Он чувствовал, что ему просто необходимо что-то ответить, и ответить было бы желательно на тинейджерском языке. И, самое главное, он вдруг отчётливо почувствовал, что не ответить ему нельзя.
- Хамите, парниша, - наконец он выдавил из себя фразу, как ему самому показалось, голосом Эллочки Людоедки.
- У меня всё записано на камеру. Могу доказать, что Вы ковыряли гранат… Мне на мониторе было всё видно, - распалялся всё больше молодой продавец.
- О, безумный мир, - подумал Иннокентий Сергеевич.
Ему очень хотелось отчитать молодого человека, за бестактность, как он ещё совсем недавно отчитывал нерадивых студентов. Но тут он вовремя вспомнил, что вот уже несколько месяцев не является профессором вуза. Он всего-навсего обыкновенный пенсионер, а его ученые степени и бывшие звания теперь никому не нужны.
- Говоришь полную ерунду, уважаемый товарищ, - произнёс, собравшись с мыслями, Иннокентий Сергеевич и, чувствуя на себе осуждающие взгляды припозднившихся покупателей, выскочил из магазина на тускло освещённую вечернюю улицу.
- О, безумное время! - Уже на улице, в полутемноте, чуть ли не простонал Иннокентий Сергеевич. – Вот так, может быть, и в общественном туалете за тобой подглядывают.
Он ещё долго дорогой не мог никак успокоиться.
- Каков свинёныш?.. Судя по возрасту, наверное, только-только какой-нибудь техникум управления или торговли окончил.
- И ты тоже хорош!.. - говорил нравоучительно собственный внутренний голос. – Не надо было вертеть в руках этот злополучный гранат.
Он шёл по вечернему тротуару, не оглядываясь, а мысленно всё ещё находился в магазине.
- Ну, что это за работа такая для мужчины, молодого человека, в конце концов?
- Но, «Все работы хороши»… Твой любимый Маяковский… - не соглашался с ним его собственный внутренний голос.
- Ладно, ладно… Но, всё-таки, разве такому обращению обучают будущих хозяев жизни? А этот парень?.. Он мне уже не только в сыновья, во внуки, пожалуй, годится.
- Не расстраивайся, - успокаивал его внутренний голос. – Тот парень вряд ли понял, что тебе нахамил. Забудь про него и вспомни себя в его возрасте.
И тут случилось почти невероятное: пока он шёл по тротуару вечерней декабрьской улицей, ему очень явно вспомнилось всё то, что с ним происходило тогда, в таком же возрасте.
- 1 -
* * *
С ЧИСТОГО ЛИСТА
В декабре 1964 года Иннокентий окончил техникум и получил из рук председателя комиссии, ведающей государственным распределением молодых специалистов, конверт с направлением на крупный завод города Горького (Нижний Новгород после 1990 года). В это время как раз и закончилась хрущёвская «Оттепель», а сам Никита Сергеевич был отправлен в отставку. Правда, раз слово оттепель произошло от слова тепло, то ей должны быть свойственны те же физические свойства, что и теплу, и это, в первую очередь, инерция при переходе от одной температуры к другой. Не произошло тогда резкой смены политического курса. Процесс шёл строго по законам динамики – постепенно и плавно. Захватила ли «Оттепель» период правления Л.И. Брежнева? Думаю, краешком захватила. Но об этом лучше было бы спросить Андрея Сахарова или Александра Солженицына.
И так, защита дипломной работы Иннокентия произошла в середине декабря 1964 года, в целом, успешно. На защите своего дипломного проекта он стоял с длинной указкой перед строгими членами экзаменационного совета, водил этой указкой по своим чертежам, выполненным в карандаше на шести листах ватмана формата А1, и старательно объяснял суть своего проекта. Когда строгая член совета, являющаяся специалистом в области советской экономики, задала вопрос об экономической эффективности этого проекта в случае его внедрения в промышленное производство, то Иннокентий ответил на него неуверенно. Он что-то пытался объяснить о сложности такого расчёта, из-за отсутствия близкого прототипа, но члены комиссии взирали на него с недоверием. Однако, в конце концов, удачные его ответы на дополнительные вопросы привели к вполне успешному результату: за проект – «отлично», за доклад – «хорошо». «Четыре с половиной года мучений и пять минут позора», как шутили в то время студенты, для него закончились как раз на исходе «Оттепели».
Это было время, когда ежедневно открывались новые горизонты инженерного проектирования на базе открытий новых физических явлений, в первую очередь, в области электроники. Тогда руководитель его дипломного проекта, один из ведущих специалистов научно-исследовательского института, очень широко сформулировал тему дипломного проекта Иннокентия. Это, в свою очередь, предопределяло широту выбора, но, вместе с тем, требовало от дипломника широты знаний и знакомства с новейшей технической информацией. Такие требования привели к тому, что, на стадии дипломного проектирования, Иннокентий становится активным читателем и посетителем читальных залов городских библиотек. Только там в то время и можно было почерпнуть, причём совершенно бесплатно, свежую и, кому нужно, заархивированную информацию по любым проблемам, кроме секретов государственной важности.
В том читальном зале всё располагало к усидчивой работе, а работники библиотеки строго следили за порядком и не церемонились с нарушителями. Тот парень, с которым Иннокентий познакомился в читальном зале городской библиотеки, оказался его случайным соседом. Они сидели за большим квадратным деревянным столом почти напротив друг друга. Сосед выглядел немного старше Иннокентия, а его очки в роговой оправе, и внимательный взгляд через их вогнутые линзы, делали его похожим на чеховского интеллигента. Он тоже изучал какую-то серьёзную литературу, а рядом с его раскрытой книгой и толстой тетрадкой в кожаном переплёте лежала кипа подписных журналов «Огонёк».
- Можно я посмотрю? - Обратился Иннокентий к соседу, указывая на кипу журналов.
Он уже устал разбирать технические хитрости мудрёных конструкций, и ему захотелось полистать один из самых популярных в СССР журналов.
- Да, конечно, - ответил тот, - но, может, нам вначале устроить небольшой перекур?
С этими словами сосед вынул из кармана пачку дефицитных болгарских сигарет «Джебел» и потряс ими в руке, тем самым как бы приглашая Иннокентия на перекур. Сам Иннокентий ещё не был в то время заядлым курильщиком, но от болгарских сигарет шёл такой приятный запах, что на этот раз он не стал отказываться.
Потом они вместе курили ароматные сигареты на лестничной клетке, потом вместе пошли обедать в ближайшее от библиотеки кафе, а потом, после возвращения в читальный зал, новый знакомый Иннокентия предложил ему почитать рукописный стихотворный текст. У той поэмы не указывался автор и, кроме самого текста, написанного перьевой авторучкой с синими чернилами, не было никаких дополнительных пояснений. Но, то произведение так заинтересовало Иннокентия, что он попросил у соседа разрешения его переписать.
Начиналась поэма почти так же, как известная сказка А.С. Пушкина про царя Никиту и сорок его дочерей.
« Наш Никита жил, как надо:
Праздно, весело, богато…
Не творил добра, ни зла.
Сам был родом из села.
Он трудился понемногу,
Кушал, пил, не верил в Бога…
Верил в близкий коммунизм,
Не достроив социализм»
Читал Иннокентий текст этой удивительной поэмы. Он иногда отрывался от текста и поглядывал по сторонам, будто боялся, что кто-то наблюдает за ним. Но в читальном зале была тишина и благодать. В общем, всё было спокойно, а на потолках и стенах в те времена никаких систем видеонаблюдения и подглядывания за посетителями не устанавливали. Иннокентий скосил глаз на своего соседа, но тот был занят какими-то расчётами и делал вид, что совсем не интересуется реакцией на поэму нового знакомого.
« С мёртвым Сталиным таскался,
Да с китайцами ругался,
Культ со всех трибун громил…
Про себя же позабыл». -
Читал Иннокентий дальше. Он перевёл дух, ещё раз огляделся по сторонам и продолжил чтение.
« Так и жили – не тужили:
Белый хлеб давно забыли,
Мяса, масла не видали,
Хоть и планы выполняли».
От такого откровения Иннокентию стало не по себе. Он оторвался от рукописного текста и медленно обвёл глазами посетителей читального зала. Но все посетители, зарывшись в свои книги и конспекты, занимались собственными проблемами, и никто не обращал на Иннокентия ни малейшего внимания.
- А здорово написано, - подумал он, дочитав рукопись до конца.
- Ну, хотя бы, вот эти строки:
« Займы, что народ скопил,
Лет на двадцать схоронил.
Деньги новые он ввёл –
На расценках нас провёл»
- Или вот это:
« Помогал в работе сей
Зять Никиты – Аджубей.
Парень был он пробивной,
(Да с поддержкою такой!)
Часто ездил заграницу
И проматывал пшеницу»
- Ну, а это кажется уже перебором, - думает Иннокентий по поводу следующих строк поэмы, задевающих честь Нины Петровны Хрущёвой:
« И Петровна не зевала,
Что имела – то давала:
То машины, то завод,
То новейший самолёт».
- Да, серая мышка она, эта Нина Петровна. Разве могла такая распоряжаться крупным государственным имуществом? – дивился Иннокентий прочитанному.
Окончание поэмы было написано с упоминанием светлого образа космонавта Юрия Гагарина, но в стиле непристойных стихов Ивана Баркова.
Автор, рискуя тем, что может показаться безнравственным, всё же приводит здесь последние куплеты этой любопытной поэмы, заменив очень непристойные слова более, так сказать, пристойными и, поместив их в кавычки.
« Ой, Гагарин – ты могуч,
Ты летаешь выше туч…
Полетишь как на орбиту,
Забери с собой Никиту.
И, по просьбе всего люда,
«Долбани» его оттуда,
Чтобы этот свинопас
Не «гнобил» рабочий класс»
Надо, пожалуй, здесь привести дополнительные пояснения. В нашей стране чиновники от образования – самые активные чиновники при любых политических режимах. В начале тех же шестидесятых годов в учебные программы средних учебных заведений был введён обязательный учебный предмет «Обществоведение». Предполагалось, что без знания основ этого предмета, населению сложно будет оценивать судьбоносные решения партии и правительства. Предмет включал в себя основы марксистско-ленинской философии и политологии, и был нацелен на осмысленное изучение основных программных документов, принимаемых на съездах и пленумах КПСС.
В дисциплине, посвящённой общественно-политической жизни СССР, были отражены биографии основных политических фигур страны того времени. Описание биографии Н.С. Хрущёва начиналось словами: Никита Сергеевич Хрущёв родился в бедной крестьянской семье, в селе Калиновка Курской губернии, в 1894 году. Свою трудовую деятельность он начал в юношеском возрасте. В начале своей трудовой деятельности Никите Сергеевичу пришлось батрачить – пасти свиней в хозяйстве зажиточного селянина, затем трудиться на шахте, затем…
«Вот откуда не просто грубовато-оскорбительный конец поэмы, а тонкий «прикол», связанный с фактом из жизни выдающегося государственного деятеля», - подумал тогда, кажется, Иннокентий.
Вернувшись из «читалки» домой, Иннокентий лёг прямо в одежде на кровать и уставился в потолок, пытаясь осмыслить только что прочитанное в библиотеке. Переваривалось с большим трудом. С одной стороны поражал профессионализм стихотворца, точность его метафор и сравнений, а также быстрота, с которой было написано это самиздатовское произведение, а, с другой стороны, было грустно от того, что вот так могут зло «укусить» только что поверженного «исполина».
- Вчера ещё глава государства, вождь и предводитель, а сегодня уже объект позора. Как такое может быть? – недоумевал Иннокентий, лёжа на своей, лязгающей железом, кровати.
- Нехорошо как-то это – добивать поверженного и улюлюкать на потеху толпы, - решил, глядя в потолок, Иннокентий.
- Хотя, как на всё посмотреть. Ведь и сам Хрущёв только и делал, что всё время развенчивал уже поверженного Сталина. Вот и сам получил той же монетой.
Так и заснул Иннокентий на своей кровати, не раздеваясь, с противоречивыми мыслями и тяжёлой головой. До двадцатого декабря оставалось совсем немного.
Двадцатого декабря 1964 года был последним днём, когда Иннокентий ещё числился студентом техникума. А уже 20 января 1965 года он обязан был приступить к работе в организации, указанной в документах его «Направления». В тех документах предприятие было обозначено как п/я ХХХ.
Конечно, выпускников этого техникума на работу под конвоем не отправляли, да и ни каких выпускников не отправляли никуда под конвоем. Но были определённые правила и требования, регулирующие этот процесс.
Распределение проходило на вполне демократической конкурсной основе за несколько месяцев до защиты дипломного проекта. Так как при Н.С. Хрущёве централизованное управление экономикой было реформировано в территориальное, то заявки на молодых специалистов уже поступали из Совнархозов СССР. Введение Совнархозов во времена «Оттепели» на территории СССР – главная реформа, проведённая Н.С. Хрущёвым. Насколько она была удачной, можно судить по тому, как быстро после его отставки произошла контрреформа. А Совнархозы (СНХ) упразднили, чуть ли не на следующий день, после отставки Никиты Сергеевича. В то время была популярна шутка – расшифровка аббревиатуры СНХ: «Стране нужен хозяин, (и дважды в обратном направлении) хозяин нашёлся сам, Хрущёв Никита Сергеевич».
В заявках на молодых специалистов указывались: место работы, должность, будущая зарплата, предоставление или не предоставление жилья, а так же тип этого жилья. Само же распределение проходило согласно баллам или, как теперь говорят, рейтингу, полученному суммированием оценок из выпускной ведомости с добавлением N – го количества балов за спортивные достижения и общественную работу. Но главным в этом рейтинге была всё же успеваемость выпускника.
Диплома с отличием Иннокентий не получил, но суммарный рейтинг у него получился высоким. Вместе с высоким рейтингом оказалось широким и право выбора будущей работы. В общем, выбирать свою будущую работу ему было из чего. Однако, как не выбирай – этот выбор, в большей мере, всё равно наобум. Никто ведь не может предугадать, как всё сложится в незнакомом месте. Но ещё меньше вероятность того, что сильно повезёт в каком-нибудь «далёком-далеке» от того места, где ты родился, вырос и выучился.
Только тогда, во время своего первого распределения, Иннокентий стал осознавать, в какой огромной стране он живёт.
Но, вот, пришло время, когда в кассе техникума выдали дипломникам первые большие, в сравнении со стипендией, деньги. В выданную сумму на этот раз вошли подъёмные, в виде месячного оклада на месте будущей работы, проездные, суточные за время проезда к новому месту жительства, а также последняя студенческая стипендия.
- Всем сдать по десять рублей на банкет в ресторане, - командовала Любаня Шурыгина – староста группы, умница, аккуратистка и, вообще, круглая отличница.
- Да, куда же по столько сдавать? – изумляется экономная Вера.
Права в чём-то была Вера, точно права. С десятью рублями на человека в то время в ресторане можно было гулять целый вечер. Хотя в стране всё ещё продолжался продовольственный кризис, но в ресторанах никакого кризиса не видно. В ресторанах было всё, правда, по более высоким ценам.
И, вот, долгожданный декабрьский вечер. Банкетный стол буквально ломится от яств. Иннокентий сидит со своими однокурсниками за предновогодним банкетным столом в лучшем ресторане города и радуется жизни. Он здоров, молод, в кругу друзей-однокашников. И ему кажется, что впереди у него много ещё будет таких же очаровательных и приятных дней. Сам Иннокентий смотрит на явленное его глазам изобилие и удивляется: «Кто поверит, увидев такое изобилие продуктов, что в стране продовольственный кризис?»
- Для кого война, а для кого мать родна… Вот уж, сейчас и попьём, и нажрёмся… Гулять, так гулять, - шутит его однокашник, Коля Трушкин, подвигая поближе к себе тарелку с аппетитным салатом.
- Налегай, дружище, - обращается призывно Николай к Иннокентию. – Когда ещё и с кем придётся сидеть вот так, в ресторане… Мне в Омске, а тебе в Горьком?
- А встретимся ли когда мы ещё? – спросил приятеля Иннокентий.
- Не знаю… И ты этого не знаешь, - совсем просто и очень грустно ответил Николай.
- 2 -
* * *
Эта дорога оказалась для него мало привлекательной. Всё с самого начала говорило о том, что жизнь Иннокентия в выбранном им, в общем-то, замечательном городе не сложится, и виной тому окажутся внешние обстоятельства и его собственная неопытность.
Итак, к месту работы Иннокентий должен был прибыть, согласно полученному на распределении предписанию, не позднее 20 января 1965 года.
И тут, как на грех, погода на всей территории Приволжского территориального округа разразилась жестокими крещенскими морозами, которым, собственно, и положено здесь быть в это время по давно сложившейся традиции. Откладывать с отъездом было уже нельзя. Не хотелось Иннокентию начинать работу на новом месте с какого-то нарушения.
И, вот, приподняв узкий воротничок своего драпового демисезонного пальто и обмотав шею шерстяным шарфом красного цвета, как это делали в те времена «стиляги», Иннокентий отправился в путь. Он помахал родительскому дому рукой, не вынимая на этот раз руку из перчатки, и, выдыхая на морозном воздухе серые, как дым, клубы пара двинулся в неизвестное. Документы и деньги были у него аккуратно уложены во внутренние карманы пиджака и пальто, которые, по совету матери, были, к тому же, пристёгнуты к подкладке булавками. В руках Иннокентий нёс запертый на два накладных замка большой чемодан, набитый до предела всякими нужными ему вещами. Поездка до центрального вокзала города Иннокентию ничем не запомнилась, так как прошла самым обычным образом. Но уже на железнодорожном вокзале города его ждал первый сюрприз. А сюрприз оказался неприятным – на его поезд в кассах предлагали билеты только в общие вагоны. Тот, единственный, поезд до города Горькогий относился к поездам местного сообщения, несмотря на то, что в пути находился тринадцать часов, и был сформирован из одного купейного вагона, двух плацкартных и остальных – общих. Поезд отправлялся с вокзала в шесть часов вечера, и перспектива просидеть целую ночь, из-за отсутствия спального места, Иннокентия никак не устраивала. Но выбора не было, и он был вынужден приобрести билет в общий вагон.
- Надо брать, что дают… Как-нибудь ночью перекантуюсь. Повезёт, так займу багажную полку, - решил Иннокентий.
Когда началась посадка на поезд, стало уже темнеть. К этому времени столбик привокзального термометра показывал тридцать градусов ниже нуля.
Общий вагон был послевоенного образца. Каждое окно такого вагона принадлежало отдельному купе. Только в отличие от «купейного» вагона здесь всё было грубее и проще.
Иннокентий нашёл свободное боковое место в центре вагона и, не раздеваясь, уселся, прижавшись в угол. В этом вагоне было прохладно, хотя проводница постоянно крутилась в тамбуре, и не ленилась подбрасывать в топку уголёк. Напротив Иннокентия расположилась средних лет женщина, повязанная пуховым платком. Наверное, ей первое время было холодно даже в пуховом платке, потому что она постоянно ёжилась и поводила плечами. Разумеется, ни о каком чае в фирменных подстаканниках, ни о каких простынях в этом вагоне не приходилось даже мечтать. Правда, в вагоне имелся титан с кипятком, и это оказалось как нельзя кстати. Иннокентий достал из своего чемодана эмалированную кружку и наполнил её кипятком. Тут уж принести кипятку попросила и его соседка. А когда Иннокентий исполнил её желание, то соседка, в знак благодарности, предложила ему куриную ножку. Вот так и завязываются дорожные знакомства.
Поезд шёл медленно, преодолевая в темноте морозное ночное пространство. Глаза у Иннокентия слипались, но спать, сидя, было очень неудобно, а багажные полки в этом купе были заставлены вещами. Кажется, не меньшую тягу ко сну испытывала и женщина, сидящая напротив. И, чтобы не заснуть, и ненароком не упасть в проход вагона, они долго о чём-то беседовали. Женщина расспрашивала его о родителях, о том, куда он направляется, и чем будет заниматься на новом месте.
Кажется, Иннокентий задремал уже около полуночи. Очнулся он от сильного шума в вагоне. Поезд стоял на какой-то станции, а вагон стремительно заполняла, чуть ли не бесконечная, вереница людей. Вот уже люди заполнили всё свободное пространство в вагоне, вот уже набились, как байкальская рыба в омулёвой бочке, но всё равно продолжали наполнять вагон. Перед глазами Иннокентия вдруг предстала картина часа пик в московском метро. Хотя там, если люди и набивались в вагон «под завязку», то через несколько минут этот вагон опустел. Здесь же никто, вероятно, не собирался высаживаться по дороге – все стремились доехать до конечной станции.
Иннокентий протёр глаза и посмотрел на тёмное окно вагона, а затем взглянул на свои часы. Стрелки часов показывали начало пятого часа. До центрального железнодорожного вокзала города Горький оставалось не менее трёх часов. От такого количества народа в вагоне становилось душно. Иннокентий даже вспотел и с удовольствием бы снял своё пальто, но не решался на это, так как вовремя вспомнил, что у него в пальто документы и деньги. Люди, стоявшие в проходе вагона, были молодого и среднего возраста.
- На работу едут, - сказала его соседка, развязывая свой пуховый платок.
Но, вот, и долгожданная конечная остановка поезда – «Московский вокзал» города Горький. И тут, о чудо, вагон ещё совсем недавно набитый «под завязку», почти мгновенно пустеет. Только Иннокентий не торопится. Его здесь никто не встречает. Куда ему торопиться? Вот он добрался до конечного пункта назначения, указанного в его билете, а куда конкретно приехал, и сам пока не знает.
Не спеша, Иннокентий застегнул на все пуговицы своё пальто, нахлобучил на голову кроличью шапку и вышел со своим чемоданом на перрон перестраиваемого «Московского вокзала». Этот вокзал тогда функционировал только наполовину, и представлял собой неуютное полуразрушенное здание. В одной его половине, отгороженной от остальной части здания фанерными щитами, стояли строительные леса. Там шли ремонтно-строительные работы. Кассы, зал ожидания и привокзальные службы были расположены в другой половине вокзала.
Иннокентий вошёл внутрь вокзала и остановился посредине временного зала ожидания. Здесь было гораздо теплее, чем на улице, но тоже холодно. Из-за непрерывно хлопающих входных дверей, по залу гулял неприятный сквозняк.
- Сначала надо что-нибудь перекусить, - решил Иннокентий.
Он прошёлся по всему работающему внутреннему помещению вокзала и остановился около буфета. В буфете продавали пирожки с ливером и суррогатный кофе в виде смеси воды, молока, цикория, кофе, сахара и ещё чего-то в неизвестно каких пропорциях. Неоспоримым достоинством этого кофе, по мнению Иннокентия, было то, что он был очень горячим.
Выпив, стакан светло-коричневатой горячей жидкости и закусив ливерным пирожком, он почувствовал прилив свежих сил.
- А, вот, и справочное отделение вокзала! – радостно ринулся он к окошечку, над которым висела соответствующая вывеска.
- Девушка, - обратился он в «справочное», постучав в закрытое окошечко, - скажите, пожалуйста, как мне добраться до п/я ХХХ.
- Девушка, сидевшая за перегородкой, открыла окошечко, посмотрела на него округлившимися глазами и сердито ответила:
- Молодой человек, здесь справочная служба железнодорожного вокзала.
Она уже потянулась, было, рукой закрывать окошечко, так как, вероятно, в него подуло холодом, как Иннокентий, опередив её, сунул в это окошечко свою руку.
- Девушка, ну пожалуйста, подскажите, как мне узнать… Я в этом городе совсем ничего не знаю.
Через окошечко он увидел, как у девушки беззвучно зашевелились губы, как она поднесла свой указательный палец к виску, но потом, видимо, увидев перед собой растерянное лицо, взяла карандаш, начеркала что-то на клочке бумаги и сунула этот клочок в руку Иннокентия.
На клочке бумаги несколькими штрихами и двумя словами было указано, как найти городской стол справок. К счастью для Иннокентия он располагался совсем рядом с «Московским вокзалом».
Вообще же, весь этот район, примыкающий к «Московскому вокзалу» и к Окской набережной, имел, по мнению Иннокентия, неблагозвучное название. Район назывался Канавино.
- Скорее всего, это название характеризовало когда-то заболоченную низину на левом берегу реки Оки, перед её впадением в Волгу. Но, чтобы отвоевать у заболоченной территории сухие участки земли, надо было в этом месте прокладывать дренажные канавы. Отсюда и название – Канавино. - К такому умозаключению пришёл Иннокентий, но уже после того, как немного освоился в новом для себя городе.
А пока, он брёл по заиндевевшему и запорошенному снегом Канавину и расспрашивал встречных прохожих о местонахождении городского стола справок.
В городском столе справок его встретила строгая женщина с очками в позолоченной оправе.
- Скажите, пожалуйста, как мне доехать до п/я ХХХ, - обратился к ней Иннокентий.
Та ещё строже посмотрела на него через очки и спросила о цели его желания добраться до п/я ХХХ. А, после того, как внимательно его выслушала, потребовала предъявить документы. Внимательно ознакомившись с его документами, строгая женщина в очках написала на маленьком квадратном листочке бумаги: Сормово, Машиностроительный з-д, троллейбус №7.
На улице мороз в этот день не ослабевал, хотя время стремительно катилось к полудню. Иннокентий то и дело засовывал руки в карманы пальто, пытаясь таким образом отогреть сводившие от холода пальцы рук. Особенно сильно мёрзла его рука, которой ему приходилось нести чемодан.
- Надо чемодан в камеру хранения сдать, - сообразил Иннокентий.
- Вот, когда покажут, где мне обустроиться, тогда и чемодан с вокзала привезу, - размечтался он, надеясь, что какое-то неопределённое лицо скоро для него всё устроит и обиходит.
Сдав чемодан в камеру хранения, Иннокентий почувствовал существенное облегчение. Но теперь ему захотелось кушать.
Перед «Московским вокзалом» была широкая привокзальная площадь, а за пределами этой площади располагался старый город с кривыми улицами и подворотнями в виде полукруглых арок из оббитого на углах кирпича. Многие дома здесь казались постройки не двадцатого, даже не девятнадцатого, а, по крайней мере, восемнадцатого века. От площади веером тянулись старинные улочки, изрезанные трамвайными путями. По этим трамвайным путям с шумом и скрежетом металла передвигались в разные стороны от «Московского вокзала» многочисленные трамваи – самый пролетарский вид транспорта, с трёхкопеечной ценой проезда. Небольшие гастрономы и магазины промтоваров занимали здесь, все первые и, часто, полуподвальные этажи. Но тут можно было отыскать, и дешёвую столовую, и пирожковую, и пельменную, и магазин продовольственных полуфабрикатов, так называемую, в то время, «Фабрику-кухню».
Наконец, довольно сытно позавтракав в одной из близлежащих к «Московскому вокзалу» столовых, Иннокентий направился на поиски остановки троллейбуса №7.
- Наверное, это и есть центр города Горького, - решил он, разглядывая архитектуру Канавино. – А в нашем городе центр, пожалуй, почище и благо-устроеннее выглядит.
Чтобы попасть на остановку троллейбуса №7, Иннокентию пришлось преодолеть высокий и длинный мост через железнодорожные пути.
Когда Иннокентий добрался до административного корпуса предприятия п/я ХХХ, время приближалось к полудню. Таких величественных зданий, как административный корпус этого крупного секретного предприятия, Иннокентий не заметил даже в Канавино, принятом им ещё совсем недавно за центр города Горький. Оно напоминало огромный трёхпалубный пароход, плывущий по великой русской реке Волге. Вход в это здание украшали величественные круглые колонны, что создавало впечатление полной отстранённости этого архитектурного шедевра от промышленного производства. Однако, именно в этом здании располагалось заводоуправление.
Чтобы открыть одну из входных дверей заводоуправления, Иннокентию пришлось даже слегка поднатужиться, настолько массивной оказалась эта дверь, будто скопированная с дверей станций московского метрополитена.
Просторный вестибюль заводоуправления напоминал зал ожидания крупного вокзала. В этом вестибюле, по периметру помещения располагались многочисленные телефонные будки, киоски «Союзпечати», буфеты и даже лотки с мороженым. Вообще же, на первом этаже этого заводоуправления также находились служебные помещения завода, актовый зал и спортивные залы, столовая на несколько десятков посадочных мест и даже небольшой промтоварный магазин. В вестибюле было тепло, а пол, выложенный мраморной плиткой с мозаикой, блестел, будто только что начищенный тульский самовар.
Пройдя осторожно, чтобы не поскользнуться на сияющем, как ледяной каток, полу, Иннокентий остановился у двери с надписью «Отдел кадров». Он робко постучал в эту дверь и, с порога, услышал: «Зайдите!».
Начальник отдела кадров – женщина возраста его матери, сначала внимательно выслушала его, потом мельком взглянула на его документы и посмотрела на свои часы.
- Скоро у нас обед, - сказала она, - а после обеда сразу тобой и займёмся.
Пока начальник отдела кадров завода обедала, Иннокентий тоже перекусил в буфете вестибюля, а потом расположился на удобной скамейке для посетителей и задремал. Сквозь сон он почувствовал, что кто-то трогает его за плечо.
- Рано ещё спать, - проговорила, склонившаяся над Иннокентием, начальник отдела кадров, – у нас с тобой ещё очень много дел.
Действительно, после обеда она несколько раз куда-то звонила, кому-то что-то подробно объясняла и выбегала из своего кабинета с бумагами Иннокентия, а потом возвращалась назад. Потом она предложила Иннокентию заполнить анкету, содержащую большое количество разных пунктов и написать заявление о приёме на работу, а уж затем отправила молодого специалиста в заводскую фотографию, где его сфотографировали в анфас и профиль.
Уже к концу рабочего дня с трудоустройством Иннокентия всё было улажено.
- Так, - под конец сказала она, - я заказала на тебя пропуск. Придёшь ко мне послезавтра за пропуском, а как пропуск получишь – выходи на работу. Ты уже включен в штат «Машиносчётной станции» на должность старшего техника.
- А где она находится? – Резонно поинтересовался Иннокентий.
- «Машиносчётная станция» находится на третьем этаже нашего корпуса заводоуправления, - пояснила начальник отдела кадров.
Ему показалось, что она уже готова сказать ему до свидания.
- Но мне негде сегодня ночевать, - вовремя встрепенулся Иннокентий.
- Ах, да… - Досадливо поморщилась начальник отдела кадров. – Я несколько раз звонила коменданту общежития, но она почему-то не берёт трубку.
Она призадумалась, а потом написала записку, расписалась на ней и поставила печать отдела кадров завода.
- Вот, держи эту записку, - сказала она. – Здесь, на обороте адрес общежития. Отдашь записку коменданту общежития. Больше вопросов ко мне нет?.. Тогда до свидания. Да поспеши к коменданту, а то у неё тоже рабочий день закончится.
Выйдя через массивные двери заводоуправления на улицу, Иннокентий раскрыл записку. С одной стороны её было обращение к коменданту, а с другой был вписан карандашом адрес общежития: ул. Московское шоссе, дом 131.
- 3 -
- Как добраться по этому адресу? – Обратился Иннокентий к первому встречному, показывая тому написанный карандашом адрес.
- Так, так, - пробормотал тот. – Доедешь до остановки…
Он назвал незапоминающееся название остановки.
- Но я не знаю, где такая остановка, - промямлил Иннокентий.
- Хм… - Уже раздражённо промычал прохожий. – А что ты тогда здесь знаешь?
- «Московский вокзал» знаю, - брякнул незадачливый юноша.
- Вот, тогда и поезжай до «Московского вокзала», а там спросишь: «Как попасть на улицу «Московское шоссе»?».
Добираться от заводоуправления до «Московского вокзала» Иннокентию пришлось минут сорок.
- Раз уж я снова оказался сегодня здесь, - решил он, подъезжая к вокзалу, - то надо забрать из камеры хранения чемодан. Там, кажется, какие-то продукты, уложенные мамой, остались.
Уже вечерело, а мороз в этот день не собирался сдаваться. Иннокентий стоял со своим чемоданом на задней площадке троллейбуса, движущегося от «Московского вокзала» по улице «Московское шоссе». Окна троллейбуса заволокло белым инеем.
- Куда везёт? Ничего в окно не видно, - с сожалением подмечал он дорогой.
- Молодой человек, Вам сходить на следующей остановке, - предупредил его стоящий рядом попутчик.
Наконец, со своим чемоданом в руке и с запиской от начальника отдела кадров в кармане Иннокентий благополучно поднялся на крыльцо трёхэтажного дома №131 по улице «Московское шоссе». Правда, ему пришлось поплутать, прежде чем выйти к этому дому, так как он находился во втором ряду от проезжей части улицы. Над крыльцом дома №131 тускло светил заиндевевший на морозе фонарь. Иннокентий взглянул на свои часы. Они показывали шесть часов вечера.
Он приоткрыл входную дверь и, просовывая свой чемодан вперёд, ввалился в небольшой вестибюль общежития. За столом, перегораживающим широкий проход внутрь здания, сидела очень пожилая женщина и удивлённо смотрела на непрошеного гостя.
Эта женщина была в общежитии вахтёром. Она была здесь вахтёром совсем недавно, и всё, выходящее за рамки обыденного, её сильно пугало и раздражало. Иннокентию даже показалось, что её губы что-то шептали, будто творили вечернюю молитву.
- Мне нужна комендант общежития, - накинулся сразу Иннокентий на испуганную женщину-вахтёра.
- Но её кабинет не в этом здании, - ответила та.
- Тогда покажите мне, где она, или, хотя бы, где её кабинет, - потребовал Иннокентий.
- Молодой человек, - поборола свою робость вахтёр и повысила голос до высоты крикливости, - я, между прочим, здесь при исполнении. И не вам здесь указывать и куда-то меня посылать. Выйдите из помещения и ищите коменданта в других корпусах общежития.
Забегая вперёд, надо сказать, что здесь, на расстоянии нескольких десятков метров друг от друга, находились четыре разных корпуса общежития: женский (рабочее), мужской (рабочее), семейный, для ИТР. Дома этих корпусов были однотипными, все они принадлежали одному заводу и находились под наблюдением и контролем одного коменданта.
Иннокентий вышел на крыльцо, глотнул полной грудью морозного воздуха и, в растерянности, остановился на ступеньках. Тут перед его глазами замаячили освещённые окна аналогичного корпуса общежития. Это можно было понять по периодическому мельканию в этих окнах, неплотно занавешенных шторами, девичьих голов.
- Вот, ещё один, - решил Иннокентий и направился к соседнему корпусу.
Он подошёл к нему с обратной стороны и оказался у такого же входа, как вход в корпус, от которого только что отошёл. Здесь Иннокентий постоял несколько минут, в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу. Но мороз его подгонял, и он, переборов робость, толкнул входную дверь своим большим чемоданом. Неуклюже протиснувшись с чемоданом через дверной тамбур, он снова оказался в тёплом помещении. Здесь было тепло, потому что мощные отопительные батареи примыкали близко к дверному тамбуру. Чистенький небольшой холл разделяла деревянная перегородка, к которой был придвинут большой стол. На столе стояла ваза с живыми цветами.
- Наверное, здесь у кого-то день рождения, - осенило Иннокентия.
За столом сидела полная женщина с накрашенными губами и искусственно созданными тенями под своими, чересчур выпученными, глазами. На столе, перед ней лежал, популярный в широких массах, раскрытый журнал «Работница». За спиной полной дамы, касаясь друг друга, стояли три молодых девицы, одетые в домашние халаты. На голове одной из них красовались бигуди, и поэтому создавалось впечатление, что барышни недавно вышли из душа.
Было видно, что до прихода Иннокентия, эта девичья компания что-то горячо обсуждала.
- Здравствуйте! – Выдохнул из себя Иннокентий.
Он тщательно вытер ноги о половик, расстеленный у порога, и поставил впереди себя свой большой чемодан.
На некоторое время женская компания замерла и смотрела на него с нескрываемым любопытством. Наконец, молчание нарушила полная женщина, видимо, считающая себя здесь главной.
- Молодой человек, - громко произнесла она, - мне кажется, что Вы не туда попали. Это женское общежитие, и посторонних мужчин мы сюда не пропускаем.
Девчонки, стоявшие сзади неё, переглянулись между собой и захихикали, прикасаясь при этом кулачками к своим губам и отворачивая головы в стороны.
- Я не посторонний мужчина, - робко возразил Иннокентий, хотя ему и понравилось, что его здесь назвали мужчиной. Я ищу женщину – коменданта общежития.
- А мы, женщины, чем хуже этой комендантши? – Прыснула от смеха та, голова которой была в бигуди. - Подтверди Алла, - подтолкнула она подругу.
Ни минуты не задумываясь, та, которую назвали Аллой, выставила из-за стола свою длинную ногу и бутафорским движением руки распахнула полу халата.
Тут уж все женщины дружно рассмеялись.
Отсмеявшись, толстушка, вероятно, вахтёр приняла, насколько это было возможно, серьёзное выражение лица и спросила:
- Комендант-то тебе зачем?
- Хочу, чтобы она меня поселила, - пояснил Иннокентий.
- Да куда ж она, на ночь глядя, тебя поселит?.. К себе, если только… - Проговорила, будто пропела вахтёр.
- Иди ко мне, касатик… Уж лучше я тебя к себе поселю, да и возьму недорого, - дурачась, заявила барышня в бигуди.
И снова смех прокатился по стенам холла женского общежития. Девицы, стоявшие за толстушкой, хохоча и фыркая в свои кулачки, чуть ли не повалились друг на друга в приступе смеха. Иннокентий смотрел на них обескуражено. Он, вдруг, отчётливо осознал, что ведёт здесь пустой разговор, и эти, разыгравшиеся «нимфы», над ним просто потешаются. Поняв это, он, больше ни слова не говоря, повернулся к двери и, подняв свой чемодан, сделал шаг к выходу.
- Подожди-ка парень, - услышал он посерьёзневший голос полной дамы. – Зайди в общежитие для ИТР. Там, на первом этаже, есть комната, на двери которой вывеска: «Комендант общежития». Может быть, она ещё на месте. Хотя, вряд ли…
В следующем общежитии для ИТР Иннокентию действительно показали служебное помещение, на двери которого была вывеска «Комендант общежития», а также было указано время работы коменданта: 900 - 1800. Иннокентий постучал в дверь и толкнул её рукой. Дверь была заперта. Тогда он взглянул на свои часы. Часы показывали семь часов вечера.
- Куда ж мне теперь, - задумался он, стоя рядом с дверью «Комендант общежития».
Он посмотрел на свой чемодан, который к вечеру почему-то стал очень тяжёлым, и ему в голову пришла здравая мысль:
- Во-первых, надо освободиться от этого чемодана. А это означает, что мне снова надо ехать на «Московский вокзал» и сдать там чемодан в камеру хранения.
В то время остановки общественного транспорта не были оборудованы никакими павильонами с навесами от дождя и снега. Мороз к вечеру только усилился. С Волги дул небольшой ветерок, на котором, однако, можно было до костей продрогнуть. Иннокентий стоял на остановке общественного транспорта рядом со своим чемоданом и энергично постукивал нога об ногу. Так он, переминаясь с ноги на ногу, долго поджидал троллейбус. То ли сильный мороз был тому помехой, то ли обрыв на троллейбусной линии, то ли просто – позднее время, только ждать пришлось долго. Он уже совсем не чувствовал пальцы на своих ногах, а троллейбуса в сторону «Московского вокзала» всё не было.
В зале ожидания «Московского вокзала» Иннокентий оказался уже в девятом часу вечера. Он сдал в камеру хранения надоевший ему чемодан, а потом вернулся в зал ожидания и присел на скамейку. Прикидывая, что же теперь ему делать, он поглядывал по сторонам, пока не заметил проходившего мимо человека в железнодорожной форме с повязкой дежурного по вокзалу. В следующее мгновение Иннокентий вскочил со своего места и подбежал к дежурному.
- Товарищ дежурный, скажите, пожалуйста, - затараторил он, - где здесь поблизости гостиница, в которой можно было бы переночевать?
- Гостиница?.. – переспросил озадаченный дежурный по вокзалу.
Он даже почесал за ухом.
- Вон, видишь, половина вокзала разрушена. Перестройка идёт как раз на месте старой гостиницы. Вот достроят – будет здесь для транзитных пассажиров и ресторан, и большая гостиница.
- Но мне сегодня она нужна.
- Тогда поезжай в центр города или в район «Автозавода». Может быть, там и найдёшь место в какой-нибудь гостинице.
- А центр города – это рядом с этим вокзалом? – Выпытывал Иннокентий у, собирающегося было отойти, дежурного.
- Что ты, парень, если в центр, то надо через Оку ехать, а на «Автозавод», совсем в другую сторону.
- Долго ли ехать?
- Смотря на чём и куда… Если на трамвае до «Автозавода», то, пожалуй побольше часа… Ну, а вообще-то, мне некогда здесь с тобой калякать, - сказал он и быстрым шагом направился по своим неотложным делам.
- А я-то думал, что этот вокзал в центре города, - недоумевал Иннокентий, поглядывая вслед, удаляющемуся от него, дежурному по вокзалу.
С вокзала он в этот вечер так никуда и не тронулся. Часам к десяти вечера интенсивность движения приходящих и отходящих поездов и людей на вокзале только возросла. В это время формировались и отходили, чуть ли ни друг за другом, поезда на Москву. Перед глазами Иннокентия бесконечным потоком пробегали пассажиры. Они хлопали входными дверями, и сквозняк кружил по залу ожидания. Сидеть в этом зале без движения порой становилось невыносимо. Холод, даже через добротное драповое пальто, пробирался к телу Иннокентия. А тут, ко всему прочему, на его тело навалилась жуткая усталость, явно напоминающая о том, что он практически не спит уже вторые сутки.
- 4 -
Чтобы как-то взбодриться и согреться, он дошёл до привокзального буфета и выпил там горячий напиток, который назывался «кофе с молоком». Сколько там было настоящего кофе и настоящего молока – неизвестно. Было известно только то, что в этой жидкости много цикория, который в СССР почему-то не очень ценился. Выпив горячий «кофе с молоком», Иннокентий приобрёл пачку болгарских сигарет «Шипка» за четырнадцать копеек. Он, тогда ещё только начинающий курильщик, пока не думал, что с этой пачки станет покупать сигареты постоянно.
Теперь Иннокентий мог бороться со сном не только с помощью горячего кофе, но и с помощью сигарет. Но в зале ожидания курить было нельзя, и, чтобы покурить, ему приходилось выскакивать либо на улицу, либо спускаться по крутой лестнице чуть ли не подземелье, где нашёл пристанище временный общественный туалет. В туалете было тепло и накурено – «хоть топор вешай». От большого количества дыма першило во рту, и трещала голова. Но на что не пойдёшь, лишь бы, не заснуть на ходу, да не проснуться обворованным.
Время приближалось к полуночи, но пассажиропоток на этом вокзале не уменьшался. Когда Иннокентия начинала одолевать дремота, он вскакивал и бежал к буфету. А выпив очередной стакан светло-коричневой горячей жидкости, спускался курить в общественный туалет. Выкурив сигарету, он ощупывал внутренние карманы пиджака и пальто, уже совсем не надеясь на свою прошлую память.
- Слава Богу! - Вспоминал о Всевышнем молодой человек, ещё недавно казавшийся сам себе атеистом. - Кажется, всё цело.
- Не дай Бог, уснуть, - предостерегал он себя при этом. – Обворуют… А без документов и без денег я здесь вообще пропаду.
Но, как Иннокентий ни боролся со сном, как ни уговаривал себя не заснуть, он всё-таки, заснул на какое-то время, несмотря на шум, создаваемый пассажирами внутри вокзала, и громыхание поездов по железной дороге. Он сидел на краю пассажирской лавки с приподнятым воротником пальто и, уронив голову на грудь, крепко спал, уже не чувствуя ни сквозняков, ни голосов и топота пробегающих мимо пассажиров, ни громогласного привокзального репродуктора.
Сколько времени он проспал – неизвестно. Ему даже приснился сон. Будто он обнимается с девушкой, у которой вся голова в бигуди. Иннокентий, вроде бы, пытается её поцеловать, а она, расплывшись в улыбке, показывает свои белые зубы, трясёт головой и больно карябает ему лицо своими бигуди. Он недовольно двигает головой, пытается что-то говорить девушке, но та его не слышит, да и сам он не слышит своего голоса. Тут он проснулся и видит, что тычется своим носом в поручень пассажирской лавки. Очухавшись от такого наваждения, Иннокентий вскочил и ещё раз тщательно ощупал внутренние карманы своей одежды.
- Слава Богу, кажется, всё на месте, - облегчено вздохнул он после тщательной проверки и посмотрел на свои часы.
Было шесть часов утра.
- Нет уж, - решил Иннокентий, выходя из здания вокзала, как только на улице почти рассвело, - пока без чемодана поеду.
- Вот, когда буду знать точно, где моя комната, тогда и чемодан привезу.
До общежития он добирался в этот день уже по хорошо знакомому маршруту.
Коменданта на этот раз Иннокентий застал в своём служебном помещении. Им оказалась невысокая, худенькая и приятная на лицо женщина.
Комендант взяла у Иннокентия записку от начальника отдела кадров завода, а потом попросила у него паспорт для оформления прописки по новому месту жительства. Затем она долго листала журналы со списками жильцов общежития, подбирая ему комнату.
- Пойдём, - сказала, наконец, комендант, определившись с комнатой. – Будешь жить на втором этаже в рабочем общежитии.
Это оказался тот самый первый корпус, в который накануне заходил Иннокентий. Однако, вахту в этот раз несла другая женщина.
Комендант попросила у женщины-вахтёра выдать комплект белья, взяла ключ от нужной комнаты, а потом повела Иннокентия на второй этаж. Этот этаж рассекал длинный коридор по центру всего корпуса общежития.
Было около десяти часов дня. В комнате, определённой комендантом общежития для проживания Иннокентию, в это время никого из жильцов не было. Рядом с входом в эту комнату стоял двухстворчатый шкаф, а у каждой из боковых стен были установлены по две металлические кровати. Посредине, как раз между спинками этих кроватей, находился квадратный стол. Вот, по сути, и вся обстановка была в этой комнате, рассчитанной на проживание четверых человек. А украшали комнату четыре двухстворчатые тумбочки, свежевыкрашенные масляной краской в светло-голубой цвет. В комнате было тепло, хотя форточка была приоткрыта, и через эту форточку свешивались на улицу уложенные в сетку какие-то продукты.
Комендант положила комплект чистого белья на свободную кровать, расположенную рядом с дверью, передала Иннокентию ключ от комнаты и, на прощание, сказала:
- Ключи, письма, газеты, журналы – всё будет на вахте. Если последний уходишь из комнаты, то сдаёшь ключ вахтёру. Тебе всё понятно?
- Понятно, - подтвердил Иннокентий.
- Ну, а раз понятно, тогда осваивайся на новом месте. Через неделю зайдёшь ко мне. Надеюсь, что за это время я тебя успею прописать и поставить на воинский учёт. А пока до свидания.
- До свидания, - ответил уже вдогонку Иннокентий и сразу, не раздеваясь, повалился на не застеленную кровать.
Он хотел было сразу отправиться ко сну, но вспомнил, что чемодан поджидает его в камере хранения на вокзале, да и кушать ему почему-то уже сильно хочется. С напряжением воли поднялся он с кровати и вышел из комнаты, заперев на ключ входную дверь.
Через час Иннокентий уже снова был на «Московском вокзале».
- Всё плохое когда-нибудь заканчивается, - наконец, ему стали приходить на ум здоровые истины.
Обретя крышу над головой, он также обрёл и спокойствие духа. А вместе со спокойствием духа к нему вернулось и хорошее настроение. Иннокентию даже стало казаться, что он уже не сильно хочет спать.
На этот раз, войдя в помещение вокзала, он уже было направился в камеру хранения за своим чемоданом, как вдруг на его пути появилась группа школьников пионерского возраста. Они что-то восторженно обсуждали, говорили взахлёб, перебивая друг друга, и энергично жестикулировали руками. Их румяные щёки радовали глаз, а их лица светились, как показалось Иннокентию, настоящим счастьем. При виде этой картины он даже остановился, и во все глаза уставился на эту жизнерадостную группу. Их воспитательница, а, может быть, пионервожатая, что-то вдохновенно объясняла своим подопечным.
- Наверное, только что из кино вышли, или какой-то музей посетили, - решил Иннокентий, разглядывая жизнерадостных школьников.
- А я, вот, уже вторые сутки в этом большом городе и, по сути, нигде не был, кроме этого вокзала, - с сожалением подумал он.
Он уже сделал несколько шагов по направлению к камере хранения, но тут его голову посетила новая мысль:
- А что, если мне вначале доехать до центра города, а уж потом забрать свой чемодан? Теперь самый разгар дня, и спать в это время, как говорят, не очень полезно.
Поездка от «Московского вокзала» до центра города на трамвае стала для него, по-настоящему первым знакомством с этим, великим русским, городом, а его величие стало осязаемо для юноши, как только его трамвай оказался на Окской набережной.
- Вот, это красота, - восхищался Иннокентий, наблюдая с левого берега заснеженной Оки развернувшуюся перед его глазами панораму.
Когда же трамвай пересёк устье Оки по мосту и стал забираться по рельсам на высокий и крутой правый берег этой реки, у Иннокентия аж дух захватило. Ему всё казалось, что вот-вот поскользнётся этот трамвай на этих, отполированных железными колёсами, рельсах и загремит с бешеной скоростью под уклон. Он всё крепче непроизвольно стискивал руками трамвайные поручни. Только когда трамвай оказался неожиданно для него на запруженной народом улице, только тогда Иннокентий облегчённо вздохнул и ослабил свою хватку.
Сойдя с трамвая, он шёл по каким-то улицам в сторону городского кремля, потом бродил по набережной реки Волги и разглядывал безумно крутые лыжные спуски и трамплины, устроенные на этом заснеженном волжском берегу. Отсюда, с правого берега Волги, действительно казалось, что этот город для врага неприступен ни зимой, ни, тем более, летом.
- 5 -
В общежитие он вернулся со своим чемоданом уже во второй половине дня.
На пути к своему, теперь законному, месту жительства Иннокентий заскочил в близлежащий к общежитию гастроном. И, местный магазин приятно удивил его разнообразием продуктов.
- Уважает, видно, власть родной город великого пролетарского писателя, - подумалось ему.
- Но, может быть, теперь и у нас там всё появилось? Вот, ведь как… Совсем немного времени прошло, как отстранили от дел человека, ещё недавно самого главного в государстве, которому вроде бы и замены не было. И ничего. Кажется, даже лучше стало. – Размышлял он, стоя у прилавка с молочными продуктами.
- Одних молочных продуктов здесь, чуть ли не с десяток сортов. Да и от сортов хлеба глаза разбегаются.
Иннокентий купил йогурт в зеленоватой пол-литровой бутылке с широким горлышком, румяный батон с изюмом и попросил у продавца взвесить полкило сочной и ароматной подсолнечной халвы. Заплатив за все продукты чуть ли не целый рубль, он направился в «свой новый дом».
Через несколько минут Иннокентий уже обращался к вахтёру своего общежития:
- Дайте мне, пожалуйста, ключ от комнаты… Помните, я сегодня к вам заселился.
- Помню, помню… - подтвердила памятливая женщина- вахтёр.
- Только ключ от твоей комнаты кто-то из жильцов уже забрал, - добавила она, заглянув на стенд, где на гвоздиках висели ключи от различных комнат.
Поднявшись на второй этаж и подойдя к уже знакомой ему двери, Иннокентий легонько постучал в эту дверь. Из комнаты не доносилось ни звука. Он ещё раз посмотрел на номерок, прикреплённый к этой двери.
- Конечно, это тот самый номер. Я не мог его забыть, - решил Иннокентий и ещё раз постучал в дверь.
За дверью стояла гробовая тишина. Казалось, что в комнате никого нет.
- Может быть, ошиблась вахтёр? Но она очень внимательно осматривала стенд с ключами.
Иннокентий ещё какое-то время стоял в нерешительности. Не зная, что теперь ему делать, он поставил свой большой чемодан у запертой двери и замер в ожидании неизвестно чего, изредка поглядывая по сторонам. Не будь у него на руках этого громоздкого чемодана, он развернулся бы, да пошёл бы бродить по городу. Но чемодан?.. Его надо обязательно пристроить.
Сколько бы он ещё так стоял, неизвестно. Но тут его внимание привлёк невысокий ещё молодой мужчина, одетый в спортивное трико. Он чуть ли не бежал мимо Иннокентия по коридору.
- Спортсмен, наверное, - подумал, глядя ему в спину Иннокентий.
Не прошло и минуты, как «спортсмен», скрывшийся было в конце коридора, уже бежал в обратную сторону.
Добежав на этот раз до Иннокентия, он резко остановился и стал делать какие-то знаки руками.
Немой, - догадался Иннокентий, абсолютно не понимая при этом языка его жестов.
Видя, что его не понимают, немой с досадой посмотрел на Иннокентия, и изобразил «нечто» известное не только немым. Он заговорщически мигнул Иннокентию и звонко постучал ладонью правой руки по основанию кулака левой. Сделав ещё пару каких-то движений, он посмотрел снизу вверх на изумлённое лицо Иннокентия и, видимо, сам не выдержав такого общения с незнакомцем, подскочил поближе к злополучной двери и, со всей спортивной злостью, несколько раз ударил по ней кулаком.
Через минуту дверь отворилась.
В проёме открытой двери показался в одних семейных трусах парень лет двадцати восьми со светлым ёжиком на круглой, как шар голове. Да и весь он походил на растревоженного ёжика. Он недовольно щурился на съёжившегося под его колючим взглядом Иннокентия.
- Ты кто? – грубо спросил он.
- Я?..
- Ну, конечно, ты… Я, что ли?
- Я теперь здесь живу, - заплетающимся языком выговорил Иннокентий.
- Ну, так бы сразу и сказал, - почему-то вдруг быстро подобрел человек в семейных трусах. – Тогда заходи.
Обрадовавшись такому гостеприимству, Иннокентий подхватил стоящий у двери чемодан и ввалился в комнату. Когда он входил в комнату, то почему-то совсем забыл про то, о чём на своём языке его предупреждал немой «спортсмен».
Она лежала на соседней с его койкой кровати, высоко приподняв одеяло к своим голым плечикам, и, молча, смотрела на вошедшего Иннокентия. В первое мгновение Иннокентий хотел повернуться и убежать из этой комнаты, но вовремя вспомнил, что бежать-то ему, по сути, некуда. Девушка выглядела гораздо моложе своего партнёра. Она, прикрывая голые плечи стареньким шерстяным одеялом, лежала на кровати рядом с окном и рассматривала нежданного пришельца любопытно-удивлённым взглядом. А её молодой человек, облачившись в трико, подбирал в это время валявшуюся прямо на полу одежду.
- Здравствуйте, - поприветствовал её Иннокентий, не выдержав такого вопросительно-настойчивого взгляда.
Дама на его приветствие только хихикнула и ещё выше приподняла своё одеяло.
- Да, ты не стесняйся, будь как дома, - изрёк молодой человек, поправляя свой щетинистый ёршик, и поглядывая тоже с любопытством на Иннокентия. – Мы здесь с женой размножаться пробуем… Ты как, не возражаешь? – шутливо добавил он.
- На здоровье, - поборов неловкость, произнёс Иннокентий.
А про себя он подумал: «Пусть хоть совсем голые здесь, по комнате, скачут… Я теперь отсюда никуда не уйду».
Он сел на свою законную кровать, достал купленные только что в гастрономе продукты и положил их на стол.
- А где у вас чай можно нагреть? – вконец осмелев, задал он вопрос старожилу.
- Возьми в шкафу чайник. А кухню увидишь в конце коридора, - ответил уже наполовину одетый молодой человек.
Наскоро перекусив и выпив чая, Иннокентий решил лечь спать. Вот, он наскоро застилает чистым бельём свою кровать, а в его голове в это время пульсирует единственная мысль: «Спать… Надо быстрее лечь спать».
Женщина, лежащая рядом, на соседней койке, в мужском общежитии, почему-то не спешит одеваться.
- Пусть, что хотят, то и делают, - укладываясь спать, думает Иннокентий. – Спать, спать… И, только спать.
Уже, засыпая, он слышит, как «муж» говорит «жене», чтобы та вставала, так как скоро вернутся с работы ещё двое жильцов этой комнаты.
- 6 -
* * *
С того времени, как Иннокентий заселился в общежитие прошла целая неделя. За это время он столько уже успел посмотреть нового, со столькими людьми познакомиться, что если это всё когда-нибудь описать, то материала хватит на очень толстую книгу.
Пока же, его день начинается в половине седьмого. В семь часов Иннокентий выходит из своего общежития и быстрым шагом идёт пешком до проходной завода. Почему пешком? Да, потому, что на каком-то одном виде транспорта не доберёшься, а с пересадками ехать – ненадёжно. Приблизительно, без двадцати восемь, он появляется у своей проходной. А от проходной идёт уже вразвалочку, не торопясь, до своего корпуса.
В начале своего пути к заводу он видит рядом с собой всего нескольких попутчиков. Но потом таких попутчиков становится всё больше и больше. И вот, наконец, за несколько сотен метров до проходных ему кажется, что его окружает бесчисленная масса людей. В это время движение трудящихся к проходным завода напоминает ему праздничную демонстрацию таких же трудящихся в дни празднования великих пролетарских праздников.
Именно здесь, в этом мощном людском потоке, он и сам уже стал ощущать себя маленькой, но необходимой частичкой того целого, которое способно, как пелось тогда в популярной песне, «сказку сделать былью».
Когда в тот день Иннокентий вернулся с работы в общагу, то на вахте его ждала записка от коменданта общежития. Ему нужно было забрать свой паспорт с новой пропиской.
Вера Ивановна, комендант общежития, подавая ему паспорт со штампом новой прописки, заговорщически ему подмигнула и засмеялась.
- Что это её так рассмешило? – подумал Иннокентий и осмотрел свою одежду.
Потом он взглянул на Веру Ивановну, но та, чтобы больше не смущать юношу, отвернулась в сторону.
Ничего так и не поняв, Иннокентий попрощался и вышел из служебного кабинета коменданта общежития.
Собственно, зря Иннокентий беспокоился по поводу своего внешнего вида. С этим у него было всё в порядке.
На самом деле причиной смеха Веры Ивановны стал эпизод, произошедший в Сормовском военкомате, где она ставила нового жильца общежития на воинский учёт.
В военкомате её хорошо знали и принимали, чуть ли, не за свою внештатную сотрудницу.
Когда Вера Ивановна отдала военкому документы на Иннокентия, подполковник расплылся в широкой улыбке.
- Ну, Вера Ивановна, Вы нам прямо подарок делаете ко дню Советской Армии. Обязательно буду ходатайствовать перед начальством, чтобы в этот день и Вас наградили.
- Да, что Вы говорите? – парировала Вера Ивановна. – Дайте парнишке хотя бы освоиться в нашем городе.
- А, зачем? – не согласился военком.
- У него здесь никого нет. Пусть в работу втянется, друзьями обзаведётся, - попыталась объяснить Вера Ивановна.
- А, зачем? – подполковник оторвал взгляд от документов и непонимающе уставился на Веру Ивановну. – Он у нас займёт почётное место коренного жителя города – призывника, которого действительно трудно из семьи вырвать. Может быть, даже место Вашего родственника… Так что, не переживайте. Вы для нас действительно делаете благое дело. В знак благодарности я с большим удовольствием целую Вашу ручку.
- Да, будет Вам… Циничный Вы человек, товарищ военком.
- Напрасно… Напрасно Вы, Вера Ивановна, так отвечаете.
- А как бы Вы хотели? – спросила та, вставая с места и направляясь к двери кабинета.
- Хотел бы, чтобы Вы, в ответ на мою благодарность, встали по стойке смирно и торжественно произнесли: «Служу Советскому Союзу!» - Почти прокричал ей вслед военком.
А потом, успокоившись, уже более благодушно произнёс: «Общее дело делаем Вера Ивановна, - и тут, будто вспомнив ещё что-то важное, добавил, - включу Вас ещё и в наградной список на медаль в честь двадцатилетия победы над фашистской Германией.
Но его последних слов Вера Ивановна уже не слышала.
31 декабря 2013 года