НЕЖНЫЙ ВОЗРАСТ
или
тупиковая ветвь цивилизации?
Только детские книги читать,
Только детские думы лелеять,
Всё большое далёко развеять,
Из глубокой печали восстать.
О. Мандельштам
В одном из недавних интервью небезызвестный Борис Гребенщиков высказался о том, что советская система есть не что иное как тупиковая ветвь в развитии человеческого общества. Из чего следует, что нетупиковым является развитие по западно-капиталистическому пути, на который стали и все постсоветские республики. И, стало быть, нынешнее наше развитие – не тупиковое, а… прогрессивное?!
Однако каждое явление, тем более такого масштаба, содержит в себе множество за и против, противоречия, парадоксы, – и бывает так, что одна составляющая действительно ведёт в тупик, в то время как другая составляющая того же явления, той же системы содержит в себе потенциал, открывающий новые горизонты, новые пути. Поэтому называть тупиковыми – без риска ошибиться – можно лишь определённые аспекты, а если уж говорить про столь сложное явление как советская система, то здесь «тупиковыми» будут как раз однозначные оценки и суждения, не учитывающие всех парадоксов.
Одним из таких парадоксальных явлений советской системы является литературный процесс и, в частности, СОВЕТСКАЯ ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА. И если мы с высоты птичьего полёта, то есть из нашего времени попробуем обозреть это явление, то откроется множество интересных вещей. Во-первых, это позволит провести сравнительный анализ – как было и как есть: что собой представляла детская литература в советский «тупиковый» период и что она представляет в современный «нетупиковый»? Во-вторых, нам откроется то, что осталось как бы за бортом, вне поля зрения. Ведь детская литература – статья особая. Её все читали, на ней росли, но мало кто помнит авторов. Некоторым из них повезло больше и их книги продолжают пользоваться популярностью (например, Н. Носов, А. Волков), но основная масса не то чтобы канула в лету, но ушла куда-то далеко вглубь, за видимые пределы ойкумены. Насколько известен сегодня, например, такой замечательный автор как Юрий Томин? Так что дело здесь не в качестве, не в величине таланта, а в специфике жанра и в специфике эпох – прошлой и нынешней. Что же до непреходящей значимости детской литературы – и это в-третьих – вовсе не преувеличением будет признание того факта, что это – ОЧЕНЬ ВАЖНАЯ ШТУКА! Ибо содержит в себе ключ к воспитанию, к формированию нового поколения…
Для того чтобы вспомнить, что было тогда и сравнить с тем, что сейчас – так чтобы пришлось кстати для осмысления нашей темы – нужно вспомнить по-настоящему! Потому единственно верным будет путь собственный экзистенциальный: что было с самим тобой, что ты пережил не только внешне, а и внутренне, то есть сущностно.
Вспоминая 1970-е – золотые годы своего детства, нельзя пройти мимо столь яркого артефакта советского времени, каковым была журнальная периодика – журналы для детей и юношества… и не только. Для самых маленьких – «Весёлые картинки» и – український відповідник – «Малятко», для октябрят – «Мурзилка» и, соответственно, «Барвінок», для пионеров – вообще раздолье: московский «Пионер», питерский (то бишь ленинградский) «Костёр», киевская «Піонерія», а в придачу – «Юный техник», «Юный натуралист»… ну а дальше те в принципе «взрослые» журналы, которые тем не менее пользовались большой популярностью среди советских отроков – «Техника – молодёжи», «Вокруг света», «Наука и жизнь», и даже «Знание – сила». Уже в начале 80-х появился «Ровесник», откуда мы черпали первичную информацию о рок-музыке, но это уже другая история…
Для того, чтобы по-настоящему осмыслить это явление – советские журналы – можно и нужно написать целую книгу – и это будет чрезвычайно интересным занятием! Но сейчас ограничимся одним лишь воспоминанием… и ещё по ассоциации зададимся вопросом: что представляют собой нынешние журналы для детей и молодежи или же их заменители в деле воспитания и формирования нового поколения? Это, конечно, тоже требует подробного анализа, но всё же некоторые – основополагающие – темы видны, что называется, невооружённым глазом. Итак, как правильно заниматься сексом? какие и от каких веществ бывают «глюки»? и ещё – под рубрикой «Звёзды становятся ближе» – много-много историй из жизни звёзд – только не астрономических типа Сириуса и Бетельгейзе, а «звёзд» шоу-бизнеса, политики и спорта. Как же кардинально изменились интересы! Впрочем, сравнительный анализ на этот счёт – тоже отдельная тема…
Хочу літати!
Начнём с тех украинских писателей, с чьим творчеством я познакомился в младшем школьном возрасте, и кого по праву можно считать настоящими классиками украинской детской литературы. «Хочу літати!» – так называлась напечатанная в нескольких номерах журнала «Барвинок» сказочная повесть про то, как четверо школьников летают по ночам – не во сне, а наяву! – про то, как некий старик покупает у детей… их сны! С помощью специального порошка – добываемого из кошачьей шерсти! – он собирает их в пробирки – зачем? «Щоб хоч трохи відчути себе дитиною», – объясняет его личный враг кот Корнелий. Этот нехороший как бы алхимик вдыхает детские сны, чтобы таким образом расширить собственное сознание и – гляди ты! – он действительно становится больше! Затем – по окончании сеанса – несколько раз чихает и… возвращается в обычное состояние. А дети тем самым лишаются присущей им летучей субстанции. Тех же, кто раз попробовав хочет отказаться, негодяй стращает ночными кошмарами… Крутой замес, не правда ли? Но кто сегодня вспомнит эту вещь и – навскидку – имя её автора?
Вот и я автора тогда, как водится, не запомнил. Много позже – из книг издательства «Веселка» – узнал, что это – Анатолий Георгиевич Костецкий (1948–2005). А как-то слушая на кухне радио («брехунець») – познакомился поближе: «Вітаю вас, мої славні і хороші книголюбчики та казкознавчики...», – так начиналась ведомая им радиопередача для детей «Пригоди славнозвісних книг». И такая энергия исходила от этого великолепного баритона – та самая неуловимая летучая субстанция – что я тут же окрестил его Рыцарем без страха и упрёка. Мне таки удалось поговорить с ним однажды по телефону, но, увы, он был уже смертельно болен. И вместе с ним уходила эпоха…
Та – по Гребенщикову, тупиковая – в которой было что-то, чего днём с огнём не сыщешь сегодня. Чего же, например? Да той же детской литературы! Это как результат. А как принцип – понимания на уровне общественного организма – и государственной политики, в частности – каких-то более глубоких вещей: того, что жизнь это не только деньги, не только бизнес. В биографической справке о Костецком говорится, что «Он является автором статей по вопросам теории, истории и критики детской литературы». К сожалению, в отличие от его сказок, найти сегодня эти статьи не представляется возможным. По той причине, что слишком уж это тонкие – а потому и ненужные – материи для нынешнего общества потребления, в котором напрочь сбились ориентиры, исчезло умение создавать то, что не приносит непосредственного дохода. Быть может, оно – умение сочинять и рассказывать сказки – и сохранилось в народных глубинах, но на издательскую поверхность совершенно не выходит. Исчезло умение летать! Детская литература превратилась в обычный предмет бухгалтерии…
На первый взгляд, сказки Костецкого незамысловаты, но что за этим скрывается? То самое умение! Недаром ведь сказано, что для детей нужно писать так же, как для взрослых – только лучше! Вот и неудивительно, что, перечитывая их сегодня, находишь второй, а то и третий план, глубину, перспективу. Как, например, в сказочной повести «Все – як насправді»:
«Вітка, або Вiкторiя Птурська, як i Олег, була однокласницею Сергія. Та якщо Олег був його найкращим другом, то Вітка навпаки – «найкращим» ворогом. До всього ж вона була ще й сусідкою Сергія по під’їзду, тож через неї траплялися всякі неприємності не лише в школі, а й дома. Вітка ненавиділа Сергія Кудлика хронічно. Чим це пояснити, ніхто не знав: чи то її вреднючою вдачею, як у бiльшостi рудих i кирпатих, чи то просто злостивим характером – невідомо! Але, починаючи з першого класу, Вітка ніби приросла до Сергія – раз i назавжди!» – Ну чем не образец для постижения психологии от противного – навпаки? Но совершенно неожиданным, и попадающим сегодня точно в цель – и это спустя больше тридцати лет со времени написания – выглядит развязка данного эпизода! Итак…
«Птурська захворіла, i їй треба було занести домашнє завдання. I хоч як пручався Сергій, але вчителька доручила зробити це саме йому, бо вони сусіди. Після уроків Сергій, не заходячи навіть додому, аби швидше спекатись ненависного доручення, відразу заскочив до Вітки.
Птурська лежала на канапі й розглядала стелю.
– На, переписуй швидше, я поспішаю! – тицьнув їй свого щоденника Кудлик, тільки-но ввійшов.
Поки Вітка переписувала завдання, Сергій роззирався навколо, погладжуючи симпатичного песика Птурських. Раптом він помітив над письмовим столом якийсь старанно розлінований аркуш. «Напевне, режим дня, – вирішив Сергій. – Ану, цікаво, як вона живе!..» I він підсунувся ближче.
Те, що він побачив, вразило його до глибини душі. На аркуші у дві колонки були записані, немов у ресторанному меню, ліворуч – слова, праворуч – ціни. … Але Вiтчине «меню» виглядало надто незрозуміле й називалося «Тариф». Виглядало воно приблизно так:
ТАРИФ
Піти по хліб 15 коп.
Зробити уроки 50 коп.
Прогуляти собаку 20 коп.
Прочитати книгу (1 стор.) 5 коп.
П’ятірка 1 крб. 50 коп.
Четвірка 1 крб.
Трійка 50 коп.
I ще багато інших дивних речей було записано в цьому «Тарифі».
Сергій настільки здивувався, що навіть забув про свій намір не розмовляти з Віткою, i звернувся до неї:
– Що це в тебе за «Тариф»?
– Бізнес! – реготнула Вітка.
– Що-що? – не зрозумів Сергій.
– Бізнес, кажу! – презирливо зиркнула Вітка на нього й поблажливо пояснила: – Грошики заробляю!»
Сказка ложь, да в ней намёк… – и мы, добрые молодцы, видим здесь не что иное как модель будущего общественного развития! Капитализм, который, согласно Гребенщикову, является не-тупиковым путём…
Однако не только тогдашнее будущее (теперешнее настоящее) прослеживается в этих сказках – в первую очередь это отображение того времени – нашего советского прошлого. И каким же оно предстаёт? Да вовсе не таким страшным, каким его пытаются изобразить сегодня – напротив, если таковое возможно в принципе, то вот оно – беззаботное детство: «Що й казати – обід був знаменитий! На столі парувала тушкована капуста з м'ясом, лоскотав нiздрi духмяний запах борщу, світилася тонко нарізана шинка, смажена качка так i танула в роті, а пиріжки з картоплею були наче пух! Всі пили лимонад, виголошували тости на честь іменинника й багато сміялися. I все було так чудово, що Сергій i думати забув про вреднючу Вітку».
И вот парадокс: неужели всё было чики-пики? Конечно, нет, и главный тогдашний недостаток – идеологический прессинг, подавление инакомыслия, что в первую очередь сказывалось на творческом и, в частности, литературном, процессе. Из литературы изымалась закваска – свободная мысль – главное зерно творческого процесса. Возможно, поэтому ОНО уходило вглубь – подальше от взгляда недалёкого цензора – в детскую литературу. И потому среди «взрослой» литературы того времени не слишком много действительно интересного, тогда как советская детская литература представляет собой воистину уникальный феномен!
Развлекая учить – один из главных принципов литературы для детей, включающий в себя аспекты этический, эстетический, философский… И если заданы чёткие ориентиры, если они истинны, и если умение у автора на достаточном уровне, тогда сами собой появляются неожиданные, очень глубокие идеи – и произведение приобретает новые измерения. Вот так и в сказках Анатолия Костецкого проступает из глубин ещё один аспект – метафизический. При вдумчивом прочтении оказывается, что они не исчерпываются только лишь лёгким фельетонным стилем да установкой «что такое хорошо и что такое плохо», а есть в них также тайна, загадка, особое видение мира. Особенно это характерно для повести «Хочу літати!», в которой как в эмбрионе содержится… Милорад Павич! Не верите? А вот послушайте:
– Чем, в сущности, вы здесь торгуете?
– Я продаю сны. Хорошо вымешанный хлеб и хорошо вымешанный сон дорогого стоят. И отлично продаются.
И ещё: Кто научил вас ловить чужие сны, как кошки ловят мышей?
Это из датированного 2004 годом «Уникального романа» сербского спасителя литературы, собравшего в один флакон тинктуру из Борхеса, Маркеса и Кортасара. Параллель налицо: в сказке Костецкого кошачья шерсть является веществом, впитывающим сны, о чём рассказывает кот Корнелий: «Так-от, він таки винайшов цей порошок і став іще запеклішим нашим ворогом, бо виготовляє його дід із нашої шерсті. Він ловить нас, обстригає, а нас перетворює на алебастрові скарбнички…»
У Павича же кошка с зеленоватыми полосами «…показала нам, как среди звезд можно ловить чужие сны. Вскоре и мы сами ловили их, как мышей… «Это вообще совсем не трудно, – говаривал алхимик Фламель насчет изготовления золота, – теперь и моя жена Пернелла может сделать золото в любой момент, когда пожелает…» Мы ловили сны сначала здесь, на Земле, повсюду вокруг нас, еще живыми, то есть пока они снились. А потом мы начинали ловить и уже приснившиеся и неприснившиеся сны с каждого из семи небес. Там эти сны – единственное, что остается от смертного после его смерти, так же как шерсть и испражнения кошки остаются после нее, когда она околеет, истратив все семь своих жизней».
И надо же! В этом лабиринте парадоксов находим и вариант ответа на вопрос о том, что же произошло ныне с литературой? «Я любила читать книги. Но с тех пор как мы вступили в двадцать первый век, а точнее говоря, в эпоху Водолея, я больше не могу читать то, что написано в двадцатом веке. Мне кажется, что все герои из этих книг куда-то эмигрировали, а книги опустели. Кроме того, я никак не могу сообразить, что написано для читательницы-самки, а что – для читателя-самца…» – Да и то! недаром ведь Милорад Павич сам родом из нашего детства…
Земля світлячків
Примерно в то же время, что и повесть Костецкого, в том же журнале «Барвинок» прочитал я сказку Виктора Близнеца «Земля світлячків». С тех пор – на протяжении долгой жизни – перечитывал её много-много раз, всякий раз отмечая все за и против, достоинства и недостатки. И в конце концов пришёл к выводу, что достоинств неизмеримо больше и что вещь эта – настоящая жемчужина не только детской, а и всей украинской литературы. И если у Костецкого – лёгкий фельетонный стиль, ориентированный аккурат на детскую аудиторию, то здесь – лирика, переходящая в эпос, полноценное лиро-эпическое повествование, не много не мало – ТРАДИЦИЯ! – с которой соприкасаешься буквально с первой страницы: «Як всі лісові стовуси й тривуси, Сиз ХІІ був неперевершеним, найбільшим у світі колекціонером. Що він збирав і чим страшенно пишався, ми поки що залишимо в таємниці і запросимо вас до спальні. Вся кімната Сиза завалена й закидана книгами. На підлозі, на кріслах, на шафі, навіть на теплій ковдрі, під якою спить зараз Сиз ХІІ, скрізь лежать книги. Деякі з них такі грубезні, в таких товстих шкіряних палітурках, що комусь одному годі підняти такий фоліант».
Так начинается история из жизни стоусов и триусов – мирного лесного народца – о случившейся напасти в виде пещерно-болотного воинства – и о том, как удалось решить этот вопрос. А начиналось всё очень даже мирно: «Треба сказати, що крім книг Сиз ХІІ мав ще одну слабкість – любив поспати. Він брав у постіль книгу, запалював над головою ліхтарик і заглиблювався у древні писання. Та його книги були такої товщини і такої незбагненної мудрості, що він швидко стомлювався. І далі читав книгу одним оком. Одне око його читало, друге спало. А потім ліве й праве знов мінялися вахтою. Аж поки обидві повіки його тихо не стулювалися і Сиз ХІІ не провалювався в солодкий сон».
Двух абзацев достаточно, чтобы почувствовать настоящего художника, способного несколькими мазками дать и фон, и образ, и даже характер. При этом чем-то до боли знакомым веет от этой картинки! И всякие сомнения рассеиваются после пробуждения главного героя: «Сиз ХІІ встав і, не розплющуючи заспаних очей, намацав люльку. Ось так, примружившись і ще зовсім сонний, він вийшов на вулицю. Вибив люльку об пень, всипав навпомацки тютюну, підніс жарину. І тільки після першої затяжки геть прокинувся. Видмухнув із себе – разом із хмаркою диму – останній сон. І тоді сказав: «Кхе, кхе! Добрий буркун, хай би йому лихо! Пробирає до кісток!.. Ну що ж, за службу, брате Сиз! Вже ніч!»» – Ну конечно же это хоббит – но только наш, украинский!
Первый русский перевод «Хоббита» (Наталии Рахмановой) вышел в 1976 году (с иллюстрациями Беломлинского, где хоббит изображён с физиономией Евгения Леонова), свою «Землю світлячків» Виктор Близнец (1933–1981) издал в 1979-м – и со сказкой Толкина он, конечно, был знаком. Весь текст – от общего замысла до конкретных деталей – просто пропитан толкиновским влиянием, и в то же время – это совершенно оригинальная вещь! Мы знаем бесконечное продолжение Перумова, паразитическое пародирование Еськова, откровенную халтуру Почепцова (для его «Золотого шара» просто нет другого определения!) – у Близнеца же находим не подражание, а по-настоящему творческое наследование.
К обращающим на себя внимание недостаткам можно отнести некоторые слишком уж лёгкие и оттого неубедительные решения и – кое-где – плакатность – там, где автор входит в изображение героики. Но повторюсь: плюсы общие и частные многократно перевешивают отдельные минусы. Основополагающими же доминирующими достоинствами являются сам по себе воистину оригинальный сплав и то, с каким мастерством этот сплав осуществлён – не иначе как в тигле истинного алхимика! «Ах, яка то була кава! Губи злиплися, а від запаху крутилося в голові! Я пив таку каву тільки в Багдаді, у затінку під верблюдом, з одним аравійським приборкувачем змій, який доливав у чашечку крапель десять чорної киплячої смоли. То був смак, то був запах, а це!.. Чублик пив і прицмокував, дід Вертутій пив мовчки і сопів, а Сиз ХІІ відсьорбував з чашки маленькими ковтками, і щасливі сльози котилися по його щоках».
Итак, всё пропитано толкиновским влиянием – Толкин взят за основу, – но при этом колорит совершенно особый, национальный – украинский – а уходя в глубь истории лесных племён стоусов и триусов – древнерусский. Анализируя фабулу, находим несколько легко прочитывающихся аллюзий. Это, ивано-франковский «Захар Беркут» – история о том, как воинственные пришельцы оказались в ловушке да там все и сгинули – як роса на сонці. Ну и, конечно, Гоголь – эпизод с помещиком Петухом, потчующим Чичикова во втором томе «Мертвых душ»:
– Не могу! – сказал Чичиков.
– Да вы попробуйте, да потом скажите: не могу!
– Не взойдёт. Нет места.
– Да ведь и в церкви не было места. Взошел городничий – нашлось. А ведь была такая давка, что и яблоку негде было упасть. Вы только попробуйте: этот кусок – тот же городничий.
И аналогичный случай в сказке Близнеца:
– Не можу! – застогнав Вертутій. – Спасибі, любий Хворощо. Від серця спасибі, наїлись. Хоч і в мою честь названо, не лізе. Ви ж знаєте, мудро сказано: людина не скотина, більше відра не з’їсть.
– З’їсть, з’їсть! – підкладав і підкладав скибки Хвороща. – На вашу мудрість у мене є краща мудрість, послухайте: черево не дерево, роздасться.
Но не только в комическом находим аналогию – также и в трагическом. У Гоголя:
– Батько где ты? Слышишь ли ты?
– Слышу! – раздалось среди всеобщей тишины, и весь миллион народа в одно время вздрогнул.
У Близнеца: «То сидів Вертутій, зім’явши п’ятірнею лице, і слухав, слухав сумну пісню вітрячка. Отой крик: «Ді-і-ду-ду!» – і досі пронизував йому груди».
Но опять-таки: очевидные эти аллюзии не воспринимаются чем-то нарочитым, заимствованно-подражательным – нет, они вполне органичны в созданном писателем мире – в художественном пространстве Виктора Близнеца – являясь не чем иным как следованием в русле традиции…
Совмещение комического и трагического при лирическом начале как связующем агенте лежало в основе творческого метода писателя. Виктор Семёнович считал, что в детской литературе обязательно должен присутствовать элемент трагизма, в результате чего все его произведения пронизаны светлой грустью, как грустной, порой, бывает сама жизнь, возникающая из взаимодействия Эроса и Танатоса: «А жизнь только слово, есть лишь любовь и есть смерть…» – поётся в песне. Трагичным оказалось и окончание земного пути самого писателя: в 1981 году он покончил самоубийством. Сегодня на это счёт можно строить какие угодно домыслы, с точки зрения нынешней конъюнктуры особенно выигрышно смотрятся те, что поэта раздавила советская система. Возможно, и так, но при этом не стоит забывать, что истинный поэт, как правило, изгой при любом общественном строе – Альфред де Виньи в романе «Стелло» красноречиво это показал. Так что советская система в этом плане вовсе не является каким-то исключением из правил.
Но с другой стороны… вот в наших руках – «Земля світлячків» – переиздание 1989 года (Киев, «Веселка»), то есть тех перестроечных времён, когда происходила смена путей – с «тупикового» на «не-тупиковый». Помимо текста, внимание привлекают также иллюстрации Игоря Вышинского: интересно изображено здесь болотно-пещерное воинство – с эмблемой «Адидас» и прочими фирменными знаками «западной культуры». Понятно, что это – инерция советских идеологических установок. А если копнуть глубже? В сказке Виктора Близнеца это самое воинство царя Магавы несло на своих стрелах ЧЕРНЫЙ ОГОНЬ: «Не пролетіла, а дмухнула стріла, вп’ялась в дерево. І тут – вибух грому, загоготів вогонь, задимів ядучим гадом, пожираючи все нутро яблуні, гілок і навіть листя. За мить дерево стояло мертве, не дерево, а чорний кістяк з порохна, обтягнутий потрісканою корою».
Иными словами, то, во что проникал этот огонь, сгорало изнутри, хотя снаружи выглядело как живое. Вот и подумалось: а ведь это шибко похоже на происходящее… нет, не тогда, не при жизни автора, а именно сейчас – в эпоху тотальной имитации, когда за внешним нет внутреннего, а за вывесками – сути. Быть может, Гребенщиков отчасти и прав, и советская система действительно вела в тупик, но в таком случае современное общество, успешно минуя все тупики, уверенно движется… В НИКУДА.
И как бы там ни было, но именно тогда, а не сейчас Виктор Близнец устами своего героя – хранителя единственного в мире музея светлячков Сиза ХII – мог сказать: «А щодо мене… Ну що ж, дозволю пояснити, коли це не ясно деяким доволі нетямущим головам. Слухайте. Я можу без гуркоту, без диму, без дротів залити всю землю світлом. Так, так, не ворушіть бровами, Вертутію, не дивуйтесь. У мене скрізь: у залах, в галереях, в корчі, на сходах до озера – скрізь у мене світять, ви думаєте, що? – прості лісові світлячки. А якщо розвести їх, то знаєте, можна освітити не тільки всі корчі й притулки на Довгих озерах, а й далі аж до Щербатих скель. І яким світлом! Не гримлючим, не давлючим, а щирим, просто ласкавим світлом…» – Способен ли на такое кто-нибудь из современных украинских писателей?
Олег Качмарский
11.02.2013