Царство Божье всегда гонимо в этом мире, а так как мы находимся в Царстве Божьем, значит, будем гонимы.(с)
Вечером того дня, когда на поляну приходили Юра и Рудольф, мы ужинали, сидя за деревянным столом у дороги, с краю поляны. Там было немного светлее. Была тёмная, безлунная ночь. На стол мы поставили банку со свечой внутри и ели при её свете.
Вдруг почувствовали присутствие. «Он» ближе, ближе, и вот уже стоит напротив нас, с другой стороны стола. Вероника встала ножками на скамейку, на то место, где сидела, широко открыла глазки и подняла ручки, растопырив пальчики. Гнала его. Она смотрела в пространство напротив стола и взор её натыкался на что-то невидимое. Мы с Димой переглянулись:
- Она его видит!
«ОН» исчез.
А на следующий день Дима не пришёл вовремя с завода.
Он не пришёл вовремя, и я почему-то решила, что с ним что-то случилось. А мобильных телефонов тогда не было!
Я была совершенно уверена, что с ним что-то случилось. Мало того, я подумала, будто он умер.
Уже стемнело, а Дима всё не шёл и не шёл. Весь воздух ходил ходуном вокруг меня.
Я впала в панику и отчаяние. Я ходила ко входу в парк, к крепостной стене встречать Диму, а потом бежала назад на поляну, думая, что пропустила его приход, и он уже давно там. Так я металась, и Вероника была со мной. В парке находились люди. Они наслаждались вечерней прохладой, что-то жевали, пили прохладительные напитка.
А я впала в панику и отчаяние. Одна, в чужой, ненавистной мне стране с маленьким ребёнком на руках, без квартиры, без мужа! Я стала кричать и плакать. Я кричала, как деревенская, русская баба на похоронах. Из какой неведомой глубины моего существа возникли эти причитания?
- Ой, горе мне, горе! Ой, да на кого ж ты меня оставил! Да что же я теперь буду делать!
Так я громко причитала и металась по аллеям, надеясь, что увижу его где-нибудь. Вероничка, напугалась и тоже расплакалась. Бедная, Древние Маги не могли её напугать, а тут я… Подвыпившие молодые парни гоготали и передразнивали меня. Они не понимали русскую речь. Пожилая женщина сочувственно спрашивала, почему я кричу. А я не могла ей толком ничего объяснить на иврите.
Вызвали полицию. Приехала машина. Я стояла в окружении уже нескольких сочувствующих мне людей, полицейские вышли из машины и пытались выяснить, что со мной случилось, я говорила, что муж не пришёл с работы, а должен уже прийти.
- Да ещё только девять вечера! – полицейские заулыбались. Они подумали, что мужик после работы где-то задержался.
- Но он никогда не задерживается!
А почему вы в парке? Вы живёте здесь?
- Да! В палатке.
Тут появился Дима! Как я обрадовалась ему!
В джинсовой светло-синей курточке, с голубыми глазами, хорошенький, любимый! Я кинулась его обнимать, целовать. Он бежал радостный с работы, ко мне, к дочке, видит, я, среди полицейских. Что за переполох? Переволновался:
- Светочка, миленькая, что с вами случилось? - я остался на работе сверхурочно.
А утром на дороге возле поляны остановилась машина. Из неё вышла женщина; с причёской, с маникюром на пальцах и макияжем на лице. Все как полагается. Социальный работник, представитель власти.
Она зашла на поляну. Мы стояли поодаль от палатки, и социальная работница говорила нам, что мы не можем жить здесь с маленьким ребёнком, что это неправильно, ребёнку на поляне плохо, и что если у нас нет жилья, ребёнка отвезут в приют. Вероника как раз выглядела великолепно: загореленькая, румяненькая, поправившаяся, чистенькая и здоровая. Не то, что эти вечно истекающие зелёными соплями и размазывающие их по щекам, марокканские детки.
Это правильно, это неправильно! Зэ нахон, зэ лё нахон. Я пошла к палатке, стараясь держать себя в руках, но не совладала с собой, развернулась и разоралась не неё. Сказать всё, что думаю об их квартирах, городах и порядках на иврите я не могла, поэтому я просто орала, стоя напротив неё, желая убить своим криком.
А она смотрела на меня, как на умалишённую и ухмылялась. Социальная работница уехала.
Я успокоилась, но мы поняли, что наше время пребывания на поляне закончилось.
Долго ли можно удерживаться на месте силы? Вот бы можно было жить в таком месте, сколько угодно! Но даже Тибетцам в их монастырях не давали покоя, а что уж мы, мелкие сошки.
Это произошло в пятницу, утром.
В субботу за нами бы точно не приехали. В субботу соц. службы не работают, да и никакие организации не работают, даже автобусы по субботам в Израиле не ходят. Так что мы могли побыть здесь ещё одну ночь и ещё один день.
Господи, как же это было грустно, возвращаться в жаркий город, в квартиру, где мы бледнеем и не можем спать, в которой Марина с Владиком, которые нас считают ненормальными, шумят, когда Вероничка спит!
Но делать было нечего. В воскресенье, начало рабочей недели в этой стране, за нами уже точно бы приехали.
Когда ты делаешь что-то в последний раз, особенно, если это действие доставляет тебе удовольствие, - каждый миг становится ценным. Уже в пятницу море стихло. На поляну, как всегда, приехали люди. Компания русских пожилых женщин и мужчин расположилась рядом с нашей палаткой. Один из мужчин всё время смешил всех, рассказывая что-то смешное, и полная женщина, сидевшая на белом пластмассовом стуле, смеялась весь день безостановочно.
А в субботу мы пошли купаться за поворот. Были гладкие небольшие волны, чистая, прозрачная вода. Дима держал Вероничку на руках, и она вздымалась на этих волнах, приговаривая:
- Тачи! Тачи! – так она называла качели. Вместо «Кач», «Кач», так мы приговаривали, когда качали её на детских площадках, она говорила: «Тач», «Тач».
На пляже вместе с нами купались русские парни. Мы познакомились с ними. Оказалось, что они приехали на микроавтобусе, вечером уезжают и могут нас подвезти до дома. Нам повезло! Тяжёлые вещи не придётся тащить на себе!
Вечером сложили палатку, собрали всё, погрузились в машину, и: «Прощай поляна!»
Третий месяц прошёл, с тех пор, как мы с Вероничкой приехали.