был у руля...»
Любил в центре прогуливаться по набережной Ушайки в том месте, где она впадала в Томь. Не Томь, а маленькая вонючая речушка притягивала к себе невидимыми нитями и опутывала, словно паутиной. Весеннее солнце пригнало к берегу стаю мальков, которую я подкармливал валявшейся рядом булкой.
Меня привлекло плывшее по Томи маленькое суденышко, зарывавшееся в воду по самые борта. Казалось, еще немного, и оно зачерпнет ими воду. Заинтересовал меня, скорее, не буксир, а мужик в тельняшке, стоявший на корме и пристально глядевший за бурунами, остававшимися за идущей посудиной. Я часто вспоминал этот момент, стоя на корме многих судов, глядя на бурливший огромными валунами кильватер.
Пообщавшись с народом на пароходе, выяснил: не только у меня была мысль прыгнуть с кормы в эту пену. Что-то неподвластное мозгу шло из-под винтов сухогруза. Стая чаек и дельфины рыскали в бурлящей пучине в надежде на оглушенную добычу, словно плыли за мясорубкой, но что туда манило человека?
Внезапно меня вывела из транса толпа цыган, дружно певших незнакомую песню. Ритм и текст песни в корне отличался от цыганских романсов. Пели они романсы, собственно говоря, только в кино. По жизни у них другая песня. Захотел выпить или ширнуться — милости просим.
Когда одна из чавел попросила меня позолотить ручку, я услышал припев цыганской народной песни: «Я пью до дна за тех, кто в море. За тех, кого любит волна...»
Новый альбом «Машины времени» еще не вышел, а томским цыганам уже повезло. Цель у них и в радости, и горе одна, и землю они свою нашли; с веслами заминка, но и их где-нибудь сцыганят.