Морская быль-небыль
Владивосток стоит на скалистых сопках — везде крутые подъемы и спуски. Недавно я был там по делам. Подвернул ногу, да так сильно, что попал в травматологическое отделение краевой больницы.
Моим лечащим врачом оказался Петр Иванович Сидоров. Лет ему под шестьдесят, подтянут, розенбаумовская лысина и шкиперская борода. С ним мы как-то сразу сошлись чисто по-человечески. Обратив внимание на то, что я постоянно делаю записи в общей тетради, он спросил:
— Вы, гляжу, писатель?
— Писатели — это Гоголь с Чеховым и Веллер с Прилепиным, — поскромничал я. — А я, скорее, литератор.
В ту ночь Петр Иванович дежурил по отделению. Смена была спокойной — ни поножовщины, ни сложных переломов. Он позвал меня в ординаторскую. Предложил сигару.
— Курите?
— Спасибо, бросил.
— Я тоже покончил с этой вредной привычкой. Но иногда позволяю себе побаловаться «гаваной». Молодость, знаете ли, флотскую вспомнить.
— Вы служили во флоте?
— Да, я — капитан медицинской службы в запасе.
И тут же без паузы:
— Хотите, расскажу вам, как мы в 1980-е годы на Кубу ходили в спецрейсы. Подписку давал о неразглашении, но все сроки давности уже вышли.
— А на диктофон можно записывать?
— Валяйте, — разрешил он.
Вот его рассказ, после расшифровки записи диктофона.
Я мединститут здесь, во Владике, заканчивал. Выпустился в 1974-м году со специальностью хирург-травматолог. Попал по распределению в Хасанский район. В 1981-м приехал на встречу выпускников.
Отметили это дело в ресторане, поговорили по душам, выпили, конечно. Милиция тогда работала по разнарядке — если в медицинском вытрезвителе места свободные оставались, могли и просто подвыпившего туда поместить. Угодил под акцию пополнения кассы вытрезвителя и я. Загребли, когда своим ходом шел из ресторана в гостиницу.
Это не сулило ничего хорошего. Пришлют письмо на работу, где, в свою очередь, лишат премиальных, перенесут отпуск на зиму и отодвинут назад в очереди на квартиру или машину. Но мне повезло — в вытрезвителе в эту смену дежурил врач, знакомый по мединституту — он учился на курс младше меня, мы вместе с ним играли в институтской футбольной команде. Звали его Виталя.
Для начала Виталя отмазал меня от ночевки в палате вытрезвителя, поставив диагноз, что я нахожусь лишь в легкой степени опьянения. Потом он позвал меня в вой кабинет, предложил выпить за встречу разведенного медицинского спирта. Хлопнули по полстакана, по-школярски зажевали карамелькой. Вспомнили родной институт, преподавателей, курьезные случаи из студенческой жизни. А потом он спросил, где я живу и работаю.
— В Славянке, — ответил я.
— И не надело тебе еще в этой дыре?
— Давно уже надоело.
— Хочешь на хорошее место устроиться?
— Конечно, хочу.
— Вот тебе телефон Игоря Максимовича из отдела кадров Дальневосточного морского пароходства, свяжись с ним прямо с утра. Там требуется судовой врач, причем срочно. Через несколько дней идут в рейс, а их морской доктор сам заболел.
— А куда рейс?
— На Кубу. У тебя воинское звание какое?
— Лейтенант военной медицинской службы
— На переподготовке давно был?
— Полгода назад.
— Пойдет.
— А зачем ты об этом спрашиваешь?
— Там тебе все скажут. Скорей иди к ним, пока они не взяли кого-нибудь другого.
Утром я позвонил кадровику пароходства и пошел к нему на собеседование. Так началась моя служба в военно-морском флоте.
— Вы же говорили, что пошли устраиваться в Дальневосточное морское пароходство, а это — гражданская организация?
— А вот слушайте дальше и не перебивайте.
Взяли меня одновременно и на гражданскую работу, и на военную службу. Дело в том, что в те годы во Владивостоке было несколько гражданских судов, которые выполняли военное задание — были прикрытием для атомных подводных лодок.
— Как это?
— Начало 1980-х — разгар холодной войны, гонка СССР и США за превосходство в нанесении первого термоядерного удара по территории предполагаемого противника.
У нас в этом противоборстве главная роль отводилась атомным подводным ракетным крейсерам, которые находились на боевых позициях, максимально приближенных к североамериканскому континенту.
История подводного флота — это игра в прятки. Обнаруженная подводная лодка — легкая добыча для надводных кораблей и самолетов, которые забросают ее глубинными бомбами. После Второй мировой войны американцы построили много противолодочных кораблей и самолётов, оснащенных высокочувствительными гидроакустическими системами.
Кроме того, янки создали Систему Акустического Наблюдения (Sound Surveillance System). Лежащие на дне подводные гидрофоны соединены кабелями между собой и с наземными станциями обработки сигналов. Этой системой американцы в Атлантике перекрыли проходы между Гренландией, Норвегий и Великобританией, а также протянули ее вдоль Тихоокеанского побережья США. К 1980-м годам система SOSUS покрыла 75% акватории Северного полушария.
Советские атомные подводные лодки страшно шумели, за что американские военные моряки презрительно называли их ревущими коровами. А они, понимай, ковбои. Нашим АПЛ было совершенно невозможно оставаться незамеченными. Шумит сам корпус подлодки, пронзая воду, шумит атомный реактор, особенно его циркулирующая система водяного охлаждения, шумят винты.
Как только наши лучшие умы не брались решить эту задачу, ничего у них не получалось. Помните, по всему мировому океану ходили советские гидрографические суда с похожими названиями «Академик такой-то»? Они делали замеры температуры, давления и солёности воды, а также измеряли глубину и проверяли свойства донного грунта — все это очень сильно влияет на прохождение звуковых волн. Старались найти наиболее удобные участки океана, где можно спрятаться от американских гидролокаторов нашим подводным лодкам. А скандал с нелегальным приобретением СССР высокоточных японских токарных станков, которые позволяли значительно понизить допуски размеров деталей и винтов атомных подводных лодок, помните?
Но все это было бесполезно, гидроакустики ВМФ США шли на несколько шагов вперед и все равно засекали наши АПЛ.
Казалось, Советскому Союзу оставалось признать свое поражение в этом противостоянии. Но на то он и русский человек, чтобы перехитрить американца каким-то нестандартным решением. Голь на выдумку хитра!
Придумали наши левши. Причем, без привлечения усилий изобретателей и ученых, а также дополнительных мощностей военно-промышленного комплекса.
Идет себе по морю-океану мирное грузовое судно. А под ним, на глубине около ста метров, таким же курсом и с такой же скоростью, движется вооруженная до зубов атомная подлодка. Шумы надводного судна полностью заглушают шумы подлодки. Заодно гражданский корабль своим кильватерным следом маскирует кильватерный след АПЛ, хорошо видный с воздуха.
Таким образом, надводное судно прикрытия доводит подлодку поближе до побережья США. Там атомный подводный крейсер ложится на дно и остается на боевом дежурстве — в ожидании приказа о ракетной атаке на американского супостата. Потом другое гражданское судно берет подлодку под свое прикрытие и отводит на базу.
Представляете, с десяток таких киндер-сюрпризов постоянно находится у США под боком, держа под прицелом все их большие города.
Так я и попал судовым врачом на теплоход «Соликамск» — двухпалубное сухогрузное судно для перевозки контейнеров, машин и оборудования, леса, угля и зерна насыпью. Обратите особое внимание на параметры: эксплуатационная скорость 12,5 узлов; длина корпуса 130,00 м; ширина 19,80 м.
Под нами, как я потом узнал, прятались атомные подводные лодки проекта 657Б «Треска». Тоже обратите внимание на описание: подводная скорость 23 узла; длина корпуса 120,00 м; ширина 11,70 м.
Улавливаете? Скорость и габариты подходят друг к другу. Гражданское судно играет роль наседки. Только под курицей лежат яйца, а под нами — 16 баллистических ракет с дальностью полета 3000 километров и ядерными боеголовками по 200 килотонн тротилового эквивалента каждая. Нью-Йорк можно в радиоактивный пепел превратить.
Вышли мы, значит, из грузового порта и встали на рейде в Уссурийском заливе, в ожидании своей подводной лодки, которая шла к нам навстречу со своей базы на Камчатке. Встреча произошла в назначенное время в указанном квадрате акватории Японского моря.
Пошли мы через Цусимский пролив и далее вдоль Индокитая и Индии до восточного побережья Африканского континента, чтобы обогнуть его южную оконечность и выйти из Тихого океана в Атлантический, а потом взять курс на Кубу.
Капитаны, надводный и подводный, держат телефонную связь через провод, идущий от притопленного буя связи, выпущенного подводной лодкой и принайтованного к нашему правому борту. Если вдруг что, провод обрезали и концы в воду.
Первая нештатная ситуация случилась у нас почти в виду острова Мадагаскар, где вовсю злодействовали местные пираты ХХ века.
Подходит к нам скоростной катер без опознавательных знаков, вооруженный автоматической пушкой, они самые — флибустьеры южных морей.
С катера кричат в мегафон: «Pay $ 50000! Or your ship will be flooded! (Заплатите 50000 долларов! Или ваш корабль будет затоплен!)»
Наш кэп им в ответ: «А Russian ship! (Это русский корабль!)»
Они: «5 minutes to think! (5 минут на размышление!)»
Он: «OK. Wait. (Хорошо. Подождите.)».
Капитан наш, Иван Иванович Коршунов, был не робкого десятка, и уже имел опыт общения с мадагаскарскими пиратами. Те, сволочи, если прицепились, уже не отстанут.
Берет Коршунов трубку связи с подводной лодки и просит у них помощи.
Проходят эти самые 5 минут, и на поверхности моря появляется оранжевый предмет, который с шипением раскладывается и надувается в спасательный плот. Потом выныривают два «морских котика» в черных блестящих гидрокостюмах. Они ловко взбираются на плот и начинают без предупреждения крошить из десантных автоматов борт пиратского катера бронебойными пулями, а потом забрасывают его палубу гранатами из подствольников.
В полминуты уничтожены или повреждены и пушка, и радиоантенна, и локатор. Грозные пираты в панике прыгают за борт, не успев даже надеть спасательные жилеты.
Наши диверсанты, сделав свое дело, ныряют в морскую пучину, по-джентельменски оставив свой спасательный плот без единой буковки, который благодарные джентльмены удачи тут же облепливают, как мухи кусочек сахара.
Уф! Пронесло на этот раз. Однако не все остались довольны столь счастливым исходом. К нашему судну приписан оперативный уполномоченный КГБ, которого мы и фамилии не знали. Этот Бесфамильный вдруг заявляет, что наш кэп грубо нарушил инструкцию, взяв на себя инициативу и с ним, кэгэбистом, не посоветовавшись.
— Не до того мне было! — оправдывается Коршунов. — Счет времени шел на секунды!
Вроде, дошло до того, что капитан прав.
Идем дальше, выходим в Атлантику. Прямо посредине океана вахтенный помощник докладывает капитану из ходовой рубки:
— Прямо по курсу — маломерное судно!
Тысяча дьяволов! Какое еще маломерное судно посреди океана?!
Капитан скорым шагом идет на мостик и видит такую картину. Впереди дрейфует шлюпка под парусом с подвесным мотором. На корме шлюпки под брезентовым тентом лежит какой-то чувак, заросший, как хиппи, и в рванине. Мореплаватель-одиночка явно при смерти, и ему срочно нужна наша помощь.
Но, «Соликамск» — не простой корабль, и капитан обязан поставить в известность о происшествии оперативного уполномоченного. На мостике появляется заспанный особист, потом потягивается разбуженный первый помощник капитана. Тройка проводит оперативное совещание, с повесткой из одного вопроса: брать или не брать на борт терпящего бедствие.
— Никаких посторонних, тем более, иностранцев, на судне быть не должно! — приказным тоном говорит особист.
— Он все равно без сознания, и не увидит, что мы прошли мимо, — поддакивает ему замполит.
— По «Уставу службы на судах Министерства морского флота Союза ССР», капитан обязан оказать помощь любому обнаруженному в море лицу, которому угрожает гибель, — цитирует морской закон Коршунов.
— Я против! — возражает особист.
— И я! — вторит ему замполит.
Между тем, рулевой берет чуть вправо, и шлюпка оказывается по левому борту нашего судна. Вот-вот, и терпящий бедствие останется у нас за кормой.
— Согласно тому же уставу, капитан осуществляет управление судном на основе единоначалия, — принимает решение наш кэп и приказывает: — Боцманской команде — поднять дрейфующую шлюпку на борт!
Пара минут, и «летучий голландец» у нас на борту. Как явствует из паспорта, найденного в непромокаемой сумке на поясе у незнакомца, он — подданный Королевства Нидерланды Томас Ван Дер Хиден, 28 лет от роду.
— Я провожу осмотр пострадавшего. Организм голландца истощен и обезвожен. Для начала вливаю в его пересохший рот немного воды, и он сразу приходит в себя. Глоток коньяка из поднесенной к его жадным губам фляжки довершает оживление.
Тут уже командую я. Пострадавшего уносят в судовой лазарет и помещают в инфекционный блок. Вряд ли он успевает рассмотреть что-то необычное на нашем судне, если бы таковое и существовало.
Я делаю голландцу укол глюкозы внутремышечно, а через полчаса ему приносят попить теплого некрепкого чая с сахаром. Молодой организм восстанавливается прямо на глазах, и еще через полчаса жертва морской стихии выпивает пятьдесят миллилитров куриного бульона.
Дальше голландца берет в оборот особист, и я оставляю их наедине.
Томас, навернув на обед порцию макарон по-флотски и кружку компота, просит, чтобы ему позволили продолжить плаванье, поскольку он участник шлюпочных гонок в разряде одиночек, и идет на побитие мирового рекорда по времени пересечения Атлантического океана. Еще он умоляет нас не ставить в известность кого бы то ни было о встрече с ним, поскольку будет снят с соревнования за нарушение главного условия — не принимать никакой помощи со стороны.
Незадачливому голландскому мореплавателю парус заштопали, бак топливом залили, снабдили провиантом и пресной водой, шлюпку на воду спустили и на прощание ручками ему помахали.
Продолжаем плаванье. Как говорят в народе, бог любит троицу. Проходим Багамские острова, и скоро будем в порту назначения на Кубе. Ночью попадаем в 12-бальный шторм. К утру море успокоилось. Над нами несколько раз пролетает патрульный самолет ВМФ США «Орион». Потом на радиосвязь с нами выходит Служба береговой охраны США и просит оказать помощь терпящим бедствие. В пяти милях от нас идет ко дну судно под Панамским флагом, на борту которого 18 членов экипажа и 9 пассажиров, среди которых две женщины и один ребенок.
Тройка собирается на совещание в кают-компании. В этот раз между капитаном, особистом и замполитом — полное взаимодушие: самостоятельно ничего не предпринимать, а сообщить о происшествии командованию и ждать оттуда распоряжений.
Наш радист выходит на связь с оперативным дежурным штаба ТОФ. Тот долго не отвечает, видимо, поставив на уши всех, включая главкома ВМФ и министра обороны СССР, и, наконец, приказывает: «Действовать сообразно обстановке. Сопровождаемое подводное судно не демаскировать. Об исполнении доложить». Тем самым высокое начальство прикрывает свои задницы, перекладывая всю ответственность на наших отцов-командиров.
Кэп говорит:
— Согласно устава: «Капитан обязан следовать со всей возможной скоростью на помощь погибающим, если ему сообщено, что они нуждаются в помощи». Какие еще будут мнения?
— На радио американцев не отвечать, следовать своим курсом, — тупо предлагает оперативный уполномоченный.
— Поддерживаю это предложение, — опять поддакивает ему первый помощник.
— Кто поверит, что советское гражданское судно без какой-то на то причины не пошло на помощь терпящим бедствие? — возражает капитан. — Американцы сразу заподозрят, что дело тут не чисто! И еще один момент. Представляете, какой резонанс в западной прессе тогда будет, и как международная общественность отреагирует!
Оба его оппонета засовывают языки в свои жопы и молчат как рыбы.
Надводный капитан берет трубку прямой связи и объясняет ситуацию подводному капитану. Оба судна синхронно меняют курс и полным ходом идут к координатам, где тонут люди.
Успели как раз вовремя. Панамец уже торчал из воды кверху кормой, а его экипаж и пассажиры еле-еле помещались на спасательном плоте.
Всех терпящих бедствие подняли на борт, разместили в кают-компании, и пошли дальше своим курсом.
Американцы спросили нас, как проходит спасательная операция. Мы им ответили, что люди с утонувшего панамского судна уже у нас на борту, и будут доставлены в порт Сантьяго-де-Куба. Поскольку дело было в нейтральных водах, мы сами принимали решение, где высадить спасенных.
Береговая охрана США сказала: «OK! Russian fellows!» (Хорошо! Русские молодцы!).
И на том наше сотрудничество с потенциальным противником закончилось.
Но этим не дело не закончилось. Когда пришли во Владивосток, такая буча началась! Военные следователи искали крайнего. Особист с замполитом, себя выгораживая, стали давать показания против Коршунова. Его потом судили, и за попытки выдать врагу военную тайну приговорили к восьми годам заключения.
После освобождения, он недолго работал капитаном прокатной лодочной станции на Шаморе. Но сильно пил. Его сначала понизили в матросы, а потом и вовсе уволили по тридцать третьей. Он бичевал во Владивостоке и, в конце концов, куда-то сгинул. Помер, наверно, от синявки (любая бытовая жидкость на основе технического спирта).
— Такая вот история. Умел бы, написал бы про все это приключенческий роман, — вздохнул Сидоров, а потом предложил: — Вы с моих слов напишите.
— Романист с меня никакой, а рассказ попробую, — принял я этот подарок.
— Только мои настоящие фио не называйте. На всякий пожарный случай. Сроки-то истекли, а кто его знает.
— Обещаю вам это.
— Как сказал Пушкин: «Умом Россию не понять», — продекламировал он.
— Тютчев, — правил я.
— Не имеет значения, кто, — отмахнулся от моего замечания Петр Иванович. — Главное, суть верна.
— Это так, — согласился я с ним. — Американским аршином Россию не измерить.