М.М.КИРИЛЛОВ
ТАШКЕНТ
Очерк
В семидесятые годы была у меня первая поездка в Среднюю Азию, и именно в Ташкент. Цель поездки была традиционной для марта-месяца: набор слушателей на Саратовский военно-медицинский факультет из студентов 4-го курса местного мединститута. До этого я занимался этим в других городах.
Мы ехали вдвоём. Преподаватель-токсиколог Анатолий Максимович направлялся ещё дальше, в Андижан. После Илецка, несмотря на весну, началась жара. Толя без конца пил чай и, потея, вытирался полотенцем. Окна в вагоне были открыты и ветер по вагону гулял. Насыпь и поля вокруг дороги буквально устилали поля тюльпанов. В это время здесь всегда так. Ехали долго.
На вокзале в Ташкенте расстались.
И здешний вокзал, и городские проспекты показались мне такими же, как в Москве. И дворы, и скверы, и площади. Пожалуй, больше было зелёных насаждений. Да во многих местах били фонтаны. Город был более яркий, чем наши, северные, города. Людей повсюду было много. Одевались по-летнему. Людей в восточной одежде было немного, разве что многие ходили в тюбетейках. Торговали на улицах.
Мне даже стало как-то нехватать ожидаемого восточного колорита, а европейский тип города был мне и так хорошо известен. Я даже спросил встречную пожилую женщину, можно ли где-то увидеть в городе старинные мечети, кладбища, крепости и таким образом прикоснуться к древнему Узбекистану? Она удивилась моему вопросу и сказала, что всё это есть, но затруднилась уточнить, где это. «Это же не Самарканд и не Бухара», сказала она.
Тем не менее, в центре города я натолкнулся вскоре на достаточно унылое высокое здание, стеной обращённое к улице. Мне сказали, что это медресе (духовное мусульманское училище). Одновременно в нём работала и какая-то городская типография.
Я заглянул через каменные ворота во двор и не пожалел. Во дворе росли высокие деревья, может быть, даже платаны, дававшие вокруг себя глубокую тень. В тени скрывались невысокие здания, посреди двора под деревьями протекал широкий арык. Людей во дворе практически не было, лишь у арыка на коврике на коленях сидел молодой мужчина с бритой головой. Он кланялся и совершал омовение. Через плечо у него свисало полотенце. Если бы он не молился, я бы подумал, что он в тени у арыка просто спасается от жары.
Пройдя вглубь двора, я над крыльцом одного из домов увидел стеклянную вывеску: «Центральное духовное управление мусульман Средней Азии и Казахстана» (как-то так). Это было уже интересно. Я вошёл в дом и нашёл в одной из комнат благообразного старика-узбека в обычной городской одежде, который по-русски любезно объяснил мне назначение этого Центра. Центр выполнял и роль семинарии, и мечети. Старины я так и не увидел, но всё же был удовлетворён.
Я посетил Мединститут, познакомился с военной кафедрой и с подготовленными кандидатами в Саратов. Среди них были не только русские ребята, но и узбеки. Познакомился с выдающимися узбекскими терапевтами, в т.ч. с профессорами Убайдуллаевыми. Вечером с помощью офицеров военной кафедры посетил концерт знаменитой тогда труппы «Уч-ку-дук три колодца». Их исполнение в те годы было широко известно.
Через день я уехал в Саратов.
В восьмидесятые годы мне пришлось ещё побывать в Ташкенте. Проходил Всесоюзный съезд терапевтов. Увидели всех виднейших терапевтов того времени. От Чазова до Чучалина. Своеобразный парад академиков. Научный интернационал. Посмотрели город.
В 1987 году там же прошёл съезд терапевтов Туркестанского военного округа. Руководил съездом главный терапевт МО генерал-лейтенант м/с академик Е.В.Гембицкий. Проводился анализ опыта терапевтической службы в боевых действиях наших войск в Республике Афганистан. В Кабуле уже 7 лет успешно работал наш, советский, тысячекоечный военный госпиталь. Столь же мощный окружной военный госпиталь был и в Ташкенте. Врачам прифронтового округа было чем поделиться. К сожалению, секретность приводимых материалов делала их малоизвестными для широкого круга терапевтов в стране. Но самое главное: почувствовалась близость большой войны. Ташкент жил этим уже годы, будучи перевалочным пунктом для наших войск и для раненых.
Побывали делегаты и в центре города. Побродили по центральной площади, где обычно проводятся военные парады и проходят демонстрации трудящихся. Площадь громадная. Рядом были расположены парк и мощные фонтаны. Обилие воды в южном городе, где нет большой реки, казалось праздником и желанной роскошью, но была и необходимостью.
Конечно, за внешним обманчивым благополучием жизни в прекрасном городе Ташкенте, центре советской Средней Азии, скрывались и проблемы. Здесь они чувствовались рельефнее, чем в России. В выступлении профессора Гембицкого в военной аудитории эти проблемы были названы и прозвучали очень тревожно: это касалось наших реальных потерь в Афганистане. Наступило отрезвление: Ташкент стал прифронтовым городом, рядом уже шла настоящая война.
Я должен был через несколько месяцев ехать на стажировку в Кабульский госпиталь, и, вслушиваясь в эти сообщения, спиной чувствовал некий холодок. Говорили в кулуарах съезда и о пытках, применявшихся в республике при здешнем руководителе Рашидове. О боевых столкновениях в пограничных районах Узбекистана с Таджикистаном и Киргизией. О бедноте крестьян в этой богатейшей хлопковой республике. Конец восьмидесятых годов становился проблемным и в самой России.
В последний раз я побывал в Ташкенте в октябре и декабре 1987 года, когда летел в Кабул и когда из него возвращался.
Сохранились мои записи в дневнике о тех днях, касающиеся Ташкента (книга «Кабульский дневник военного врача», Саратов, 1996).
«25.10. Ташкент. Пересыльный пункт. Тузельский аэропорт. «Тихий перекресток». Начало системы. Утро. Льет дождь. Перед отъездом говорили: «Нет погоды — радуйся; не включили в список на вылет — радуйся; задержали вылет — радуйся...» Мне — в Кабул, в Центральный военный госпиталь. Преподающему военно-полевую терапию уже более 20 лет необходимо хотя бы прикоснуться к правде своей профессии.
26.10. Похолодало. Выпал снег. Рейс отменен. Завариваем чай. Вечером в гостинице рассказы бывалых людей, фронтовые побасенки. 27.10. Попытались отправить. Привезли в Тузель. Продержали 5 часов и... вернули на пересылку. Непогода. Скорее бы. Нервы напряжены до предела. 28.10. 5.00. Подъем. Едем в аэропорт. Авиаторы не спешат. Бродим по двору. В магазине «Березка» на нас, неимущих, смотрят волком. Хранители чужих сокровищ... Чеки, чеки. Некоторые на них просто помешались. Наконец — перекличка, раздача паспортов. Переход границы и посадка в самолет. ИЛ-76 забит людьми до предела. Летим.»
В Кабуле было много работы, но всё обошлось благополучно для меня. Я здесь об этом не пишу. Но стало ясно, что это не «война через форточку», как в Союзе многим казалось, а самая настоящая кровавая бойня.
Пришло время возвращаться домой.
«24.12.1987 г. День отъезда. Ранним утром Кабул еще пуст, улицы перед машиной расстилаются. Впереди аэропорт, а за ним высокий, заснеженный, залитый солнцем горный хребет Пананг.
В аэропорте полно народу. Длинная очередь на оформление. Ясности с прибытием самолета — никакой. Должен прибыть из Кандагара, но когда? 8.00. В аэропорте — ни столовой, ни чайника с водой. Туалет на улице. Народ: офицеры, солдаты, женщины, мужчины, в т.ч. штатские. Нет только детей. Кто –то терпеливо сидит на скамейке под тентом, кто-то бродит по широкому двору и дороге, ведущей к летному полю. Едят консервы «Си-си», пьют захваченную с собой пепси-колу... Делать нечего, а деться некуда. Начинает припекать, и в шинели становится жарко. Среди ожидающих бродит пьяный старший лейтенант в мятой шинели, вывалянной в пыли и мелу. Рядом сидит знакомый хирург из госпиталя в теплом бушлате с портфелем и автоматом. Мается в аэропорте уже третий день. У него другая дорога. Никак не может вылететь в Гардез. Узкое это место — Кабульский аэропорт, узкое как игольное ушко. Взлетают и садятся самолеты афганской аэрокомпании... Наконец, где-то к часу дня, в небе появляется ИЛ-76 и, отстреливаясь, снижается. Может быть, наш? Садится, начинает разгружаться...
Ждем. Усталость берет свое: как жаль, что не позавтракал. Еще не раз вспомнишь официантку госпиталя Машу. Да и без глотка воды 7 часов тяжело. Жую галеты. Наконец раздают паспорта и посадочные талоны. Потянулись к борту. Очередь—человек двести. Влезаем по трапу, оставляем чемоданы при входе, в хвостовом отсеке, и пробираемся между бортом и громадными контейнерами, размещенными в брюхе корабля. Теснота страшная.
Кто раньше зашел, тот сидит, остальные — стоят. Кое-кто даже на крышу контейнера залез с чемоданом. Темно — иллюминаторов нет, душно. Майор, стоявший передо мной, скомандовал солдатам, сидевшим вдоль борта: «Подвинуться на одного человека, посадить полковника!» Народ подвинулся, и я сел, сжатый с боков соседями... Неудобства все терпят, даже еще и подбадривают друг друга. Рады, что Афган остается позади. Задраивают задний люк, самолет выруливает и тяжело взлетает. Лету — полтора часа, почти половину времени — взлет и посадка. Летит неровно: вымотало вконец. Наплывают самые последние воспоминания: утро в госпитале, просторы кабульских улиц, солнце и пыль аэродрома... И над всем этим - голубое громадное афганское небо.
Наконец самолет тяжело касается бетонки. Ташкент. Спускаемся с трапа. Свежий ветер, темно, моросит дождик. Тащимся в здание таможни. Тусклый душный барак. Накурено. Все стоят в долгой очереди. Унылый пограничный чиновник ставит штампики в паспорта. Олицетворение обыденности и безразличия к людям.
Наконец мы — на советской территории, за визжащей задвижкой... Но за дверью еще одно тускло освещенное, тесное, душное помещение. Заполняем декларацию и по сантиметру движемся к еще одному служителю. Кто-то достал бутылку минеральной, так по глотку ее выпили за минуту десяток человек, передавая из рук в руки. Служитель-таможенник монотонно спрашивает о долларах, о золоте, о. порнографии... И женщин тоже. Смесь наглости, ложно понятого профессионального могущества, глубинного безразличия и неуважения к людям.
20.00. Протискиваюсь в зал аэропорта почти без сил. Ни буфета, ни крана с водой, ни туалета... Люди, бросив вещи в зале, бегут в соседнюю воинскую часть, в потемках пьют из крана воду, которую, слава богу, уже можно не кипятить, ищут солдатские гальюны... А зачем заботиться о людях? Тузельский скот все стерпит. Деньги получай, фронтовички, тащи на горбу вещи до шоссе, садись в автобус и бери штурмом Ташкентский аэропорт! Восемь лет войны, сотни тысяч людей прошли через это игольное ушко, но ничего не изменилось. Единственный в стране фронтовой аэропорт!
Вспомнив добрый совет, данный мне еще в Кабуле, я добрел до медпункта соседней воинской части... В комнате отдыха больные смотрят телевизор... Среди них поднимается, с удивлением глядя на меня, наш выпускник, доктор этого медпункта, Джалилов. Принесли мои вещи, усадили в кабинете, притащили из летной столовой кастрюлю с горячей пшенной кашей с маслом. Пища богов. Съел все, выпил чайник крепкого чаю, и, наговорившись, рухнул на койку в пустой солдатской палате, мгновенно уснув.
25.12. За ночь я ожил. Утром прибыл начмед - Будников, тоже саратовский выпускник, и отвез меня в окружной госпиталь к Анатолию Антоновичу Резунову, главному терапевту округа (саратовский выпуск). Разместили меня в люксе командующего округом.
В госпитале мы вместе посмотрели до десятка больных и раненых, удалось выяснить и дальнейшую судьбу некоторых из тех, кто был направлен сюда из Кабула... Госпиталь за эти годы накопил большой опыт по диагностике и лечению патологии внутренних органов при травме, причем поздней патологии — в отличие от Кабула. В Ташкенте дождь, стучит себе по жердочкам, отмывая с ног афганскую пыль.
Съездили в район реки Чирчик, это рядом с Ташкентом, в богатейшие колхозы республики. Вечером пережили небольшое землетрясение. Здесь это не редкость.
Билеты на Саратов взяли только на 26-е декабря. Расстроился было, но что поделаешь. Пусть будут еще одна ташкентская ночь и один ташкентский день... К ночи подморозило, высыпали звезды. Те же, кабульские, но уже наши».
Прощай, Ташкент советский. Что там сейчас? Русских поубавилось. Узбеки пытаются жить сами по себе. Ташкент – крупнейшее звено афганского наркотрафика, в сущности, прифронтовой район, рядом террористическое государство ИГИЛ. Поставщик мигрантов в Россию. Но, хочется думать, что советские корни ещё достаточно глубоки и живы в современном Узбекистане.
Май 2016 г., Саратов.