- 1 -
Вообще-то рассказ этот оказался слишком длинным для опубликования его единым текстом на сайте "проза.ру". Я уж собирался переименовать его в повесть и публиковать в сборнике главами. Но решил, в конце концов, оставить пока так.
Генна Влас.
Эпиграф:
«Случайно на ноже карманном
Найди пылинку дальних стран -
И мир опять предстанет странным,
Закутанным в цветной туман!»
Александр Блок
Порой на глаза попадаются вроде бы знакомые лица. Начинаешь вспоминать, где же видел этого человека, и никак не можешь вспомнить. А ведь, возможно, что когда-то ходил с ним через одни и те же проходные или даже учился на одном потоке в одной и той же Alma mater.
Но бывает и наоборот. Мелькнёт человек раз или два в жизни, и останется навек в твоей памяти. Может быть, он даже ничего особенного для тебя не сделал, но забыть его невозможно – лучше даже не стараться этого делать.
12 апреля 1961 года пятнадцатилетний Федя сидел в чертёжном классе, или более точно – аудитории, и старательно вычерчивал на листке ватмана три проекции детали, стоящей перед ним на столе. Для того, чтобы точно представить фронтальную, профильную и горизонтальную проекции этой детали, Федя, то приподнимался на своём стуле и смотрел сверху, то заглядывал с одного боку, а то прижимал свой подбородок к столу и глядел на деталь прямо.
В классе стояла абсолютная тишина. Кажется, были слышны мельчайшие звуки, издаваемые грифелями карандашей при движении их по листам ватманской бумаги. Фёдор держал в руке карандаш «конструктор-М» и, еле-еле касаясь остро отточенным грифелем поверхности бумаги, проводил тонкие, чуть заметные линии.
В этой аудитории каждый студент техникума (по сегодняшним понятиям, колледжа) сидел за отдельным столом, а к каждому столу приписывалась чертёжная доска. Качество чертёжной доски также оказывало непосредственное влияние на качество чертежа. Все хотели получить гладкие с ровной текстурой доски. Лучше всего для этих целей подходили хорошо отшлифованные доски из сравнительно мягких пород дерева. Фёдор с раннего детства научился разбираться в породах дерева и, поэтому стремился обязательно получить липовую чертёжную доску.
- Липа, она и в Африке липа… На неё и бумагу прикнопить – никаких проблем… Попробуй в фанеру кнопочку воткнуть с первого раза. То-то и оно… А липа – она и смолу не выделяет, карандаш на ней не крошится, и линии получаются чёткими. Причём, сухая липовая доска одна из самых лёгких и, между прочим, прочных. – Так рассуждал он, отдавая предпочтение липовым доскам.
Действительно, на таких досках можно было легко крепить металлическими кнопками чертёжные листы бумаги. Поверхность такой доски была достаточно прочной и эластичной. Это позволяло провести чёткую карандашную линию, лишённую краевых разводов. Правда, для этого надо было правильно подобрать мягкость карандаша, а кроме того определённым образом заточить простой карандаш. Лучше всего, если на линии определённой толщины использовать отдельные карандаши со своей заточкой. У Федора на уроках черчения всегда в деле было не менее двух карандашей: один карандаш с тонким остриём, а другой – заточенный лопаткой на ширину линии в один миллиметр.
Феде нравилось черчение, хотя для многих его однокашников этот предмет оказался очень трудным. Может быть, не так трудно было разобраться в этом предмете теоретически, как сложно было сдать с положительными оценками весь перечень чертежей, установленный на семестр.
А первое задание того полного перечня начиналось с «чертёжного шрифта». Строгая преподаватель черчения – женщина уже преклонного возраста, Фаина Петровна, брезгливо брала в руки лист ватмана формата А4 с этим «чертёжным шрифтом» и, поджав губы, выговаривала:
- Э…э, батенька, они у тебя что?.. Пьяные?.. Да ты сам посмотри повнимательнее… Они не просто у тебя куда-то повалились, они повалились друг на друга. Видишь? Буква «А» вправо падает, а буква «Б» влево завалилась… А грязь-то, а грязь… Ты что ж это, мил дружочек, пальцем на чертеже линии стираешь?.. К ластику пока не привык? Ну, ну… Помуслякал пальчик и давай свой чертёжик подтирать. Так что ли?
При этом она брала свой красный карандаш группы 2М с очень толстым стержнем и, не мучаясь угрызениями совести, проводила на чертеже ошеломлённого студента большой красный жирный крест. Двоек она не ставила. Нормальными оценками у неё считались три с минусом и три с плюсом. А высшей оценкой, которую можно было получить у Фаины Петровны, была четвёрка.
Федя каким-то образом легко преодолел «шрифты», а вот Вадику Коневу это удалось на четвертый или пятый раз.
Черчение входило в список основных дисциплин, влияющих на семестровую стипендию, которая в то время, в Федином учебном заведении, равнялась двадцати одному рублю. Это были для него существенные деньги. Ведь, ориентируясь, например, на зарплату его матери – медсестры, которая в то время имела оклад, равный восьмидесяти рублям, легко прийти к такому выводу
Студенты называли за глаза Фаину Петровну «Бабулей». Такой ласковой кличке удостаивался не каждый. Студент, произносивший слово «Бабуля», как бы признавался:
- «Бабуля» строга, но справедлива, и за это я её уважаю.
В тот день, ещё в самом начале занятий, Фаина Петровна пробежала глазами по фамилиям подгруппы в раскрытом журнале и наставительно произнесла:
- Одни «маршалы» здесь собрались, а больших побед пока у вас не заметно. Правильно я говорю, Конев?
Вадька предпочёл отмолчаться, и только громко засопел носом.
Потом Фаина Петровна встала, прошлась между столами с чертёжными досками, и остановилась, благодушно поглядывая сверху вниз на свою очередную жертву.
- Тимошенко, штамп заполняется согласно государственному стандарту СССР. И без единой помарки… А ты, что тут накрасил? – И она указала клеточку в штампе чертежа, в которой Валерка пытался стирать неверно написанное слово, высохшей от старости резинкой.
- Ошибся, - произнёс тот смущённо.
- Ошибся… - Передразнила его «Бабуля». – А на фронте что за ошибку бывает?
Очередной носитель маршальской фамилии угрюмо молчал.
- Не знаешь?.. Ну, мил дружок, тогда у своих родителей спроси, а в следующий раз мне расскажешь… Да, кстати, у тебя и край листа в каких-то масляных разводах. Жареные пирожки над чертежом кушал? А, может, пальцы свои после пирожков о край листа вытирал? Нет, батенька, так не пойдёт, - решила Фаина Петровна и два раза крест-накрест взмахнула над чертежом своим красным нестираемым карандашом.
Лицо у Тимошенко мгновенно сменило беззаботное выражение на плаксивое. Чувствовалось, что Валерка вот-вот готов расплакаться от обиды.
- Ну, знаете, - выговорил он дрожащим голосом, - я буду… - и голос его оборвался.
- Что ты будешь? Ну-ка повтори отчётливо и громко, чтобы все в классе слышали, - насторожилась Фаина Петровна.
- Может быть, ты жаловаться на меня собираешься? А то один студен из группы В3, по фамилии Кацва, всё жаловался, что преподаватели нашего техникума его недооценивают. Слава богу, что теперь его жалобы до нас не доходят. Отчислили его с дневного отделения. Теперь, говорят, на вечернее пытается восстановиться. Там попроще, хотя и учиться подольше.
- Да нет, что Вы… - Опомнился Тимошенко. – Я только хотел сказать, что буду стараться.
- Ну, и правильно. Стараться обязательно надо, - подытожила свой поучительный разговор Фаина Петровна.
Вся группа, затаив дыхание, напряжённо следила за этим разговором. Федя тоже навострил ушки и ловил каждое произнесённое «Бабулей» слово.
- Кто же это такой Кацва? – подумал он, пытаясь из своего потока в полторы сотни человек выделить носителя этой загадочной фамилии.
Вдруг его внимание переключилось на непонятный шум. Создавалось впечатление, что одновременно загудело всё здание техникума.
- Говорит Москва…Говорит Москва!.. Работают все радиостанции Советского Союза!.. – Вдруг отчётливо послышалось из коридора.
Это включили местную радиосеть.
- Работают все радиостанции Советского Союза!.. – Повторил знакомый всем голос Левитана. – Передаём важное сообщение…
- Важное сообщение, важное сообщение… Важное… Важное… - Эхом отдалось в Фединой голове.
Фаина Петровна бросила испуганный взгляд на дверь, ведущую в коридор, её тело будто бы вытянулось в сторону этого коридора, и она замерла в каком-то полу-движении. Некоторое время она ничего не говорила, но и так было видно, как она сильно напугана. По её широко открытым глазам можно было прочитать: «Неужели снова война?!..»
Шум в коридоре всё нарастал. Уже невозможно стало различать фразы диктора, доносящиеся из репродукторов. Их стали забивать звонкие юношеские голоса. До ушей Фёдора теперь долетали из коридора только отдельные слова: космос, корабль, космонавт, Гагарин… Потом юношеские голоса слились в один хор, и послышалось звонкое: «Ура, ура… Гагарину ура…».
Не дожидаясь, пока Фаина Петровна соберётся с мыслями, Фёдор, а за ним и другие студенты чертёжного класса, побросали свои карандаши и высыпали в коридор. Тут уже было полно народу. Все кричали, прыгали, хлопали в ладоши. Вдруг снова возникла тишина, и из включенных на полную громкость репродукторов снова стал отчётливо слышен голос Левитана:
- Говорит Москва…Говорит Москва!.. Работают все радиостанции Советского Союза!.. Первый в мире лётчик-космонавт Юрий Гагарин…
- Ура… Ура… Гага… Гага… - Оглушительно кружило в воздухе вокруг Фёдора.
- 2 -
* *
*
Здание техникума, в котором учился Фёдор, было построено уже после войны. Этот техникум должен был стать кузницей подготовки кадров среднего производственного звена самых передовых на то время направлений отечественной индустрии: вычислительной техники, радиотехники и приборостроения. Поэтому не стоит даже говорить, что конкурс при поступлении в этот техникум был в то время очень высоким.
Приблизительно половина студентов в каждой группе были иногородние. Общежитие же у техникума было не то, что небольшим, оно было просто очень маленьким, и поселиться в него можно было только с высочайшего согласия директора, о строгости которого в студенческой среде ходили легенды. В общем, не многим иногородним студентам этого техникума подфартило тогда жить в общежитии. Весной 1961 года Фёдор проживал в частном секторе, у милейшей пожилой пары: бабы Фени и деда Василия.
Пожилые хозяева Фёдора были очень аккуратными людьми. В их доме всегда было чисто. А полы, двери и наружные стены дома радовали глаз свежей масляной краской. Небольшой сад, окружавший хозяйский дом, тоже выделялся чистотой и ухоженностью. Вдоль всего сада были проложены аккуратные деревянные настилы, которые в своём дальнем конце упирались в окрашенный суриком небольшой домик, построенный в виде скворечника. Этот большой скворечник являлся туалетом. При движении в этот туалет нельзя было не обратить внимания на белые стволы окрашенных известью плодовых деревьев, на их будто бы причёсанные кроны, на издаваемый этими деревьями по весне сказочный аромат. Этот сад был рукотворным детищем деда Василия. В этом саду дед Василий хлопотал с утра и до вечера, начиная с ранней весны и кончая поздней осенью.
В самой квартире, в распоряжении Фёдора была односпальная кровать, а также маленький столик, который находился у боковой спинки этой кровати. Конечно, на этом столе не могла полностью уместиться чертёжная доска, но эту доску можно было пристроить, поместив один край доски на спинку кровати, а другой – на стопку книг, лежащих на том столике. В общем, ему тогда несказанно повезло с квартирой, да и сам Федя считал, что устроился он просто замечательно. Ещё в начале апреля он купил в магазине «Спорттовары» трёхкилограммовые гантели, и теперь, всё свободное время, фанатично размахивал ими в саду, стоя в окружении распускающихся и благоухающих плодовых деревьев. После упражнений, напрягающих различные группы мышц, Федя щупал свои мускулы, как бы проверяя насколько они сейчас подросли, а затем удовлетворённо отправлялся перелистывать свои лекции. Жизнь в то время казалась ему прекрасной: до техникума пять или семь минут ходьбы, хозяева – добрейшие люди, а на соседней улице есть новый друг. Мало кому из его однокашников удавалось так комфортно устроиться. Живи и радуйся.
Кстати, о новом друге. Его звали Александром Ганиным.
Бывшему одногруппнику (одногруппник то же, что и одноклассник, но в то время в техникуме существовали группы, а не классы) Фёдора, Ганину Сашке, по кличке Гак, с квартирой повезло ещё больше. Дом, в котором тот состоял квартирантом, находился вообще в каких-нибудь сотне или полутора сотен метров от техникума. Но Саньке не повезло в другом – он нахватал в предыдущем семестре долгов. Вот по этой причине, чтобы не быть совсем отчисленным, Гак перевёлся на вечернее отделение техникума. Таких студентов, как Санька, хватало. Не всем, поступившим на первый курс, удавалось справиться с повышенной в сравнении со средней школой нагрузкой. Ведь, первокурсники техникума осваивали в то время трёхгодичную программу средней школы по таким основным предметам, как математика, физика и химия. И это без учёта завышенных требований по таким предметам, как то же черчение. При оформлении своего перехода с дневного отделения на вечернее отделение техникума, Сашка познакомился с таким же, как и он, бедолагой. Того звали Мишкой. А этот Мишка оказался не то чтобы иногородним, он оказался иногородним в квадрате. Его родители проживали в УССР. Такую замечательную аббревиатуру носила в то время Украина. Проблемы у Мишки только учёбой не заканчивались. Ему надо было срочно менять старую квартиру.
- Моя хозяйка хотела взять ещё одного квартиранта из студентов, - сказал как-то Сашка своему новому знакомому, вспомнив заповедь человека нового коммунистического общества – «человек человеку – друг, товарищ и брат».
- Хотя, смотри, - вдруг спохватился он, - может, тебе лучше искать квартиру поближе к работе, на которую собираешься устраиваться?
В скором времени Сашкины хозяева притащили из сарая ржавую металлическую кровать и втиснули её в Санькину комнатку. Так стали напарниками-квартирантами двое новых студентов вечернего отделения техникума.
Этому Мишке к тому времени уже исполнилось шестнадцать лет. Он получил паспорт и устроился на завод – флагман местной индустрии, учеником радиомонтажника. Гак же был почти на год моложе Мишки. Ему в отделе кадров завода посоветовали пока не спешить с трудоустройством, а дождаться хотя бы своего паспорта. Вот с этого момента, кажется, и началась Санькина деградация.
Если его напарник по комнате просыпался чуть свет, а потом бежал почти три километра к проходным завода, чтобы преодолеть их до заводского гудка, то Санёк продолжал дрыхнуть допоздна, а потом, не зная чем себя занять, болтался по округе, как рыбка в проруби. Иногда он наведывался к своему бывшему одногруппнику Фёдору. Обычно Санька сначала заглядывал во двор через щели в заборе. Если того во дворе не оказывалось, то он подходил к калитке и начинал монотонно греметь металлической щеколдой.
- Хватит греметь, - обращаясь к калитке и сбегая с крыльца, кричал Федя. – Бабе Фене не нравится это.
Потом он открывал калитку и, прямо с порога, спрашивал Гака:
- Ты зачем пришёл?
- Давай партию в шахматы или в шашки сыграем, - просил тот почти умоляюще.
- Вообще-то некогда мне… Ну, если только одну, - уступал Фёдор.
- Одну в шахматы и одну в шашки, - уже более уверенно продолжал торговаться Санька.
- Ну, давай сыграем здесь, прямо на этом крыльце, чтобы не терять время… А потом я тебя сразу выставлю за этот забор, - сдавался Фёдор своему настойчивому товарищу.
Чаще всего такая категоричность со стороны Феди была напускной. И, проиграв с Гаком часа два или более, тот, испытывая угрызения совести, смахивал с доски шахматы и буквально прогонял Саньку со двора. Так было и в последний раз.
- Ладно, ладно… Не выталкивай, - проговорил довольный своим временем провождения Санёк. – Я уж и сам собрался уходить. Сейчас придёт с работы наш новый квартирант, Мишка Кацва. Может, с ним ещё сыграю.
- Подожди, - насторожился Федя, - где-то я уже эту фамилию слышал.
- Где же ещё? В нашем техникуме и слышал.
- Точно… Про него недавно рассказывала Фаина Петровна, - припомнил Фёдор.
- Да, конечно, это было в день полёта в космос Юрия Гагарина, - хлопнул себя по голове Федя, будто пелену забывчивости смахнув этим хлопком.
- 3 -
* *
*
Название этого рассказа связано с названием, в общем-то, довольно мелкого, как по габаритам, так и по значению, технического устройства. Но, оказывается, было совсем недавно такое время, когда вот такие, мелкие технические штучки, определяли интересы и поведение многих людей. А день Космонавтики, с которого начинается этот рассказ, можно считать началом короткого торжества прикладной технической науки в отдельно взятой стране, называвшейся на четыре буквы – СССР.
В это время на одной шестой части суши планеты Земля, как подтверждает большинство знающих историков, не существовало противостояния общественных классов. Да и классы эти разделяли такие аморфные перегородки, которые довольно свободно позволяли перетекать крестьянам в пролетарии, пролетариям в интеллигенцию. Кто-то может спросить: «А было ли обратное перетекание?» Ну, а как же. Это подтверждают многочисленные лагеря (отнюдь не пионерские), расположенные по северо-восточным границам территории того СССР.
Поэтому в описываемое здесь время, в СССР, как уверяли тогда средства массовой информации, друг другу противостояли физики и лирики. Ну, некому было больше тогда, в том государстве, противостоять друг другу. И вот, в апреле 1961 года космический корабль с Юрием Гагариным значительно пополнил вес физиков, будто сам приземлился на их чаше весов.
Может быть, автор высказывается слишком уж иносказательно, но для многих это очевидный факт. И дело здесь, видимо, не в самом космическом корабле, а в том, что в это время громогласно заявила о себе такая наука как радиоэлектроника. Именно с начала шестидесятых годов, в СССР начинает стремительно развиваться электронная промышленность, которая подталкивает вперёд развитие элементной базы полупроводниковой электроники. Начинают издаваться огромными тиражами справочные пособия по полупроводниковым приборам. Становятся сверхпопулярными массовые периодические журналы: «Радио», «Юный техник», «Моделист-конструктор». Нарасхват толстенные книги разных авторов, именуемые как «Справочник радиолюбителя». В магазинах «Культтовары» создаются отделы по продаже всевозможных радиодеталей. Этот бум будет продолжаться сравнительно долго. Он будет продолжаться до тех пор, пока его не сведёт на нет сама электронная промышленность, породив на свет микроэлектронику, а потом и наноэлектронику. Именно эти «монстры», с приставками микро и нано, означающими очень мелкое и сверхмелкое, уничтожат массовое радиотехническое творчество. Но, это будет потом.
А пока у ребят захватывает дух от очередного появления нового транзистора с более широким частотным диапазоном, с более высокими предельным напряжением и коэффициентами усиления. За вторую половину двадцатого столетия таких транзисторов, обладающих какими-то отличительными свойствами, советская промышленность выпустит сотни, возможно, даже тысячи наименований. Огромные тома толстых справочников будут хранить их уникальные характеристики. И кто-то из технических специалистов будет рекомендовать только один конкретный полупроводник, наилучшим образом подходящий тому или иному промышленному изделию.
- В этом, батенька, разбираться надо, - как говорила несравненная Фаина Петровна.
Дух захватывает от вариантов. Но и это ещё не всё.
Окажется, что есть масса конструкций на полупроводниковых приборах, которые можно выполнить в домашних условиях (вспомним, хотя бы, классический пример создания в гараже первого персонального компьютера). При этом почти полностью отсутствует опасность быть убитым электрическим током, потому что большинство таких конструкций-изделий на полупроводниках питаются от низковольтных батареек.
Полные благодать и раздолье: ничего не бойся; бери готовую схему или сочиняй сам; приобретай комплектующие детали; собирай; улучшай; экспериментируй; изобретай. А только стоит взяться, как сразу, будто выскочивший из старинного кувшина старик Хоттабыч, появляется зуд экспериментирования.
- А что, если эту связь разорвать, - провоцирует внутренний голос, - а что, если подключить конденсатор гораздо большей ёмкости?
Инертная плановая экономика СССР просто не успевала за новыми техническими идеями. Промышленность ещё только разрабатывала новые образцы, а в популярных журналах уже было полно аналогичных конструкций.
В этот раз Сашка Ганин особенно громко барабанил щеколдой от входной калитки.
- Ты чего здесь громыхаешь? – Потребовал ответа Фёдор, приоткрыв калитку.
- Сыграем? – Без обиняков спросил тот, протискиваясь в приоткрытую дверь.
- Вот, мне только и дел, что с тобой играть.
- Да, ладно… Я тебе одну вещь покажу – позавидуешь.
Пройдя во двор, Санька достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и потряс им перед носом Фёдора.
- Что это? – Спросил тот.
- Супергетеродин, - услышал он в ответ.
- Что, что?
- Что слышал. Это самый лучший из карманных приёмников. Схему этого приёмника разработали совсем недавно.
- И она уже у тебя, - усмехнулся Федя.
- А ты не смейся… Лучше смотри.
Он развернул лист бумаги и показал начерченную схему Фёдору. Видно было, что схема переведена на лист бумаги под копирку.
Где взял? – С придыханием спросил Федя.
Где взял, там уж нет… - Санька сделал паузу, как бы решая признаваться или нет, а затем, вероятно рассчитывая на взаимность, указал источник, - Кацва принёс.
- Бери, срисовывай… Так и быть. Для друга ничего не жалко, - предложил он благосклонно и тут же добавил:
- Кацва говорит, что у них на заводе всё достать можно. Я, вот, паспорт получу и тоже на этот завод устроюсь.
- Так уж и всё он там достать может, - выразил своё сомнение Фёдор.
- Достанет, точно… Вот, что тебе сейчас надо?
- Мне-то… - Федя задумался, стараясь припомнить, что же ему сейчас очень не хватает.
- Цапонлак тебе нужен?
- Зачем он мне? – удивился Фёдор вопросу, не очень понимая, кому и зачем, может быть нужен цапонлак.
- Лампочки электрические сделаешь разного цвета.
- А зачем?
- Ну, как?.. Хочешь под красным светом сиди, хочешь – под зелёным или синим.
- Не нужен мне твой цапонлак.
- Тогда… - Санька на какое-то мгновение задумался. – Хочешь, он трансформаторное железо достанет?
- А это мне зачем.
- Трансформатор сделаешь. У вас только одно напряжение в квартире, а будет ещё какое-нибудь.
- Это, ещё какое?
- Да любое… Какое сам сделаешь.
- Не нужно мне твоё трансформаторное железо.
- Ну, тогда… - Санёк снова задумался.
- Вот… - Радостно вспомнил он через пару секунд. – Мишка Кацва как-то мне говорил, что он может достать вычислительную машину.
- Не может быть? – Не поверил Фёдор.
- Точно, - утвердительно парировал Санька.
- Он что же, машину «Урал» может с завода вынести?
Фёдор уже видел фотографию на стендах в своём техникуме огромной машины «Урал».
- Ну, про «Урал» он пока ничего не говорил… Да и куда тебе её ставить, Федя? В дом ваш она уж точно не полезет. Он пока про другую вычислительную машину мне говорил. С ручкой…
- С какой ещё ручкой?
- С обыкновенной… Вот надо тебе, например, два больших числа перемножить, ты только ручку у этой машины покрути, а она уж сама правильный результат выдаст.
- Уж лучше я столбиком эти числа перемножу, чем эту ручку крутить, - ответил Федя.
- Не понимаешь ты всех преимуществ современной техники. Когда ты будешь столбиком очень большие числа перемножать, то кучу ошибок наделаешь.
- Отстань, - уже сердито отрезал Фёдор. – Не нужна, даже бесплатно, мне эта твоя вычислительная машина.
Фёдор растерянно разглядывал электрический чертёж супергетеродина. Неизвестные обозначения радиоэлементов на схеме радиоприёмника озадачивали разум и будоражили Федино воображение, а сама схема показалась ему загадочным ребусом.
- Ты-то её понимаешь? – спросил он Сашку.
- Да разберусь, ничего сложного.
Оказалось, чтобы вкусить все прелести технического творчества, этого Санькиного «разберусь» было совсем недостаточно. Надо было оборудовать для себя, пусть маленькую, пусть неполную, но собственную лабораторию. Также оказалось, что ни благоприятных условий, ни дополнительных денег у Фёдора на это просто не было.
Техникум находился почти в самом конце длинной и прямой улицы, которая шла от центра города и делила этот город на две, почти равные, части. Здесь, на краю города, в стиле сталинского ампира, в самом конце пятидесятых годов, и было возведено здание Фединого техникума. Четыре массивные колоны при входе украшали фасад этого здания и будто подтверждали государственную значимость самого заведения. Но, то ли проектировщики несколько оплошали, то ли не в том месте это здание возвели, только сталинский ампир стал резким контрастом всего местного окружения. А в окружении «кузницы кадров для передовой индустрии» были сплошь неказистые деревянные строения. Вот, в одном из таких строений – частных домов, и проживал в то время Санька Ганин, по прозвищу Гак.
Заботой последнего времени стало для Феди и его товарища поиск и покупка радиодеталей для транзисторного супергетеродина.
В тот раз, после окончания занятий, Фёдор решил забежать к Сашке, благо, это было ему по пути.
- Здорово! – Поприветствовал он в открытую дверь своего приятеля и, проходя в дом, спросил:
- Покажешь свой комплект деталей к приёмнику?
- Покажу… Чай пить со мной будешь? – Гостеприимно предложил Санька.
- Некогда мне чаи с тобой распивать, - отказался было от чая Федя.
- А с колбасками будешь? – Хитро поглядел на него Санька.
- С какими ещё колбасками?
Сашка на это ничего не ответил, вышел в сени, а через минуту вернулся, держа в руке две румяных охотничьих колбаски.
- Будешь? – Ещё раз спросил он Фёдора.
- Где ты это взял? – Удивлённо спросил тот, зная, что в местных магазинах таких колбасок вряд ли на прилавках увидишь.
- А вон, в сенях висят, - простодушно ответил Санёк. – Они там к потолку на шпагате подвешены. Мишка Кацва посылку от родичей из Киева получил. Киевские колбаски такие вкусные… - Сашка смачно зачмокал губами.
- Ты что же это, украл что ли?
- Ну, зачем же так?.. Слова-то ты Федя какие-то грубые произносишь. Зачем же украл? Ко мне родители из деревни приезжают?
- Наверное, приезжают. Я с ними пока не встречался.
- Ещё встретишься. Яички, маслице, сметанку привозят? – Спросил он и тут же ответил утвердительно:
- Привозят… А я свои продукты от Мишки не прячу… Бери, ешь не задумывайся, а я сейчас чаёк на керосинке согрею.
Охотничьи колбаски были, по тем временам, настоящим деликатесом. Федя уже и не помнил, когда ему приходилось, и приходилось ли, такими колбасками лакомиться. Вот только одна незадача – тонкая кожица никак не хотела счищаться с этих колбасок.
Сашка, оценив мучения своего друга, поспешил поделиться своим опытом:
- А я их прямо с кожицей лопаю.
Все остальные жильцы дома, где проживал Сашка Гак, были ещё на работе, и он теперь чувствовал себя в квартире полным хозяином. Угостив приятеля чаем, он убрал со столика чашки и достал пакет с радиодеталями для супергетеродина. Деталей в этом пакете было гораздо больше, чем у Федора, но комплект оказался также неполным.
- Кое-какие недостающие детали мне обещал Кацва с завода принести. Правда, он дефицитные детали за деньги приносит.
- И что?.. – Поинтересовался Фёдор, - У него дешевле, чем в магазине?
- Ну, может быть, что-то и подешевле, а, может, и нет. Если бы в нашем городе, в магазинах, можно было купить все детали… А то, сам знаешь…
Сашка уложил свои детали снова в пакет и продолжил:
- А тут, денежек накопишь, Кацве списочек дашь и ждёшь себе спокойно. Хотя, и на заводе не всё быстро можно найти.
Он убрал пакет со своими радиодеталями и заговорщицки посмотрел на Фёдора.
- Говорят, на заводской свалке хорошие детали постоянно находят. Поедем?..
- А где это? – недоверчиво поинтересовался Федя.
- Кацва знает, - заверил его Сашка.
- 4 -
* *
*
В самом конце апреля, ранним вечером, Фёдор и Сашка Гак стояли у проходных завода, дожидаясь окончания дневной смены. Стояла тёплая и почти безветренная погода, а в скверике, который был разбит по обе стороны от проходных, уже начинали распускаться кустарники и деревья. Вот, прогудел заводской гудок, и площадка перед проходными завода начала заполняться народом.
- Вон он!.. - Воскликнул неожиданно для Фёдора Гак и метнулся от него в сторону.
Федя, стараясь не терять друга из виду и натыкаясь на заводских рабочих, кинулся за ним следом.
Наконец, Санька настиг невысокого паренька, что-то ему сказал, а потом замахал рукой, подзывая Фёдора.
- Федя… - Протянул руку незнакомому парню Фёдор, когда поравнялся с ними.
- Михаил, - ответил тот, подавая свою руку, - будем знакомы.
Этот Михаил не был похож ни на одного знакомого Фёдора. Мишкина внешность произвела на Фёдора такое глубокое впечатление, что он, не покривив душой, сразу мог бы заявить:
- Этого человека я теперь ни с кем не перепутаю, попадись он мне на глаза даже через много-много лет где-нибудь на самом краю Земли.
Мишка Кацва оказался натуральным евреем, очень редкой в настоящее время, червлёной масти. Вы встречали когда-нибудь натуральных японцев с волосами пшеничного цвета?.. Вот, то-то и оно…
Короткие густые тёмно-оранжевые волосы, подстриженные под бобрик, покрывали Мишкину продолговатую голову. Выцветшие Мишкины брови топорщились над небольшими бегающими глазками, которые, вроде бы, испуганно прижались к большому хищному, сплошь покрытому веснушками, носу. Эти глаза, поблёскивая зелёным светом, словно пытались укрыться в тени его носа, похожего, скорее, на клюв хищной птицы. Кривая, показавшаяся Фёдору ехидной, улыбочка не сходила с Мишкиного лица. Глядя на это лицо, представлялось, что его носитель совсем недавно очень долго загорал, прикрывшись дуршлагом, где-нибудь в районе экватора. Если ещё учесть, что, при своём небольшом росте, Кацва постоянно сутулился, то нарисованный здесь портрет, надеюсь, покажется многим впечатляющим.
- Вон, автобус стоит, - показал Мишка на небольшой автобус для местных сообщений с одной дверью для пассажиров, расположенной рядом с кабиной. – Садитесь в него побыстрее, а то сейчас под завязку набьётся.
Автобус шёл в посёлок Монтажный, который находился за пределами города, километрах в десяти от завода. Ребята прижались на задних сиденьях и поглядывали по сторонам, не подавая звуков своих голосов.
- Вдруг, сейчас обнаружат, что сидят не свои, и высадят нас посреди дороги, - мелькнула неприятная мысль в голове Фёдора, и он только сильнее вжался в сиденье, как будто, пытаясь с ним слиться.
Федя постарался отвлечься, периодически поглядывал в окно, но неприятные мысли лезли в голову снова:
- Сейчас скажет кто-нибудь, ткнув пальцем: «А эта шпана, заняв в нашем автобусе законные места пролетариев, что тут делает?»
Но, слава Богу, в дороге никто не показал пальцем на троих, прижавшихся друг к другу, подростков и не потребовал объяснения: по какому праву они сидят в этом «рабочем» автобусе. Может быть, и зря Федя волновался – кажется, никто не обращал на них внимания, хотя, действительно, автобус был набит, что называется под «завязку». И всё бы ничего, если бы в дороге не случилась небольшая оказия. Кто-то из работяг, стоявших недалеко от ребят, не обращая внимания на окружающих, закурил очень вонючую сигарету «Памир». На пачке таких сигарет был напечатан рисунок: «На фоне виднеющейся горы стоит человек с посохом», и, вероятно поэтому, остряки называли эти ужасные сигареты: «Тут моя могила». Дым разъедал Федины глаза. Он чихнул, закашлялся, но стойко продолжал молчать, отвернувшись к окну.
- Пригнись, - зашипел ему на ухо Сашка. – Дым – он наверх идёт.
Наконец, посреди небольшого лесного посёлка с невысокими, но длинными кирпичными домами, похожими на бараки, автобус остановился.
От посёлка «Монтажный» к свалке вела просёлочная дорога. Вероятно, каждый думал о чём-то своём, потому что всю дорогу ребята шли молча. Немного впереди шёл Мишка Кацва, указывая известный только ему одному путь.
Уже начинало смеркаться и становилось прохладнее. Но вот, показался пустырь, заваленный горами различного мусора. Фёдор поёжился то ли от холода, то ли от пришедшей в голову мысли: «Как среди гор этого мусора можно отыскать, например, хорошие транзисторы или какие-то другие радиодетали?.. Может, у этого Кацвы «крыша» поехала…». Он так подумал, но вслух сказал другое, обратившись к, шагающему чуть впереди, Гаку:
- Темнеть начинает. Я уже твой затылок вижу как в тумане.
- Не боись, - ответил тот беззаботно. – Я фонарик с собой взял.
Подойдя к свалке вплотную, Мишка Кацва остановился, повертел в разные стороны своим носом, похожим на клюв орлана, и, будто копируя великого Наполеона или не менее великого Ильича, выкинул вперёд руку.
- Пойдём в этом направлении, - сказал он тоном, не терпящем возражений, как будто заранее знал, что именно там скрываются самородки.
Федя следовал за Санькой, резонно полагая, что, в ожидаемой темноте, ему без фонаря вряд ли отыскать в этих огромных кучах мусора какие-то перлы. Он подобрал палку и наклонился перед, попавшейся на его пути и почему-то понравившейся ему, кучей мусора. На глаза ему попались поломанные деревянные дощечки, опутанные уже поржавевшей проволокой, рваные картонные коробки и кучки, отливающей синевой, металлической стружки.
Мишка Кацва отважно шёл вперёд, восходил на вершины мусорных гор, оглядывал с этих вершин окрестности, приложив ладошку к белёсым бровям, а затем, как первопроходец, шёл дальше. Наконец, он остановился и поднял вверх руку, показывая остальным своим сподвижникам, что вот они, здесь – вожделенные копи-россыпи добра. При этом он не проронил ни слова, но и так было понятно, что он хотел сказать: «Ковыряемся здесь, так как мой нос транзисторы и прочие полупроводники за версту чует». И, в некотором роде, Кацва оказался прав.
Правда, если принять во внимание завышенные ожидания Фёдора, то и это место совсем не подходило к такому чарующему названию, как «Клондайк». Однако, очень скоро в авоське Фёдора появились первые находки: куски одножильного и многожильного медного провода в виниловой изоляции различного цвета, контактные гребёнки, небольшие куски гетинаксовых пластин, две газоразрядные лампочки, пара конденсаторов МБГ-типа, стабилитрон Д808, диод Д2А, несколько резисторов разного номинала и мощности и, что самое интересное, несколько измазанных маркировочной краской маломощных транзисторов. Только непонятно, какого же типа были эти транзисторы. Работая палкой, как веслом по воде, Федя скоро добрался до основания мусорной кучи. Здесь надо было забыть про все гигиенические нормы и работать на ощупь, просеивая сквозь пальцы песок и оставляя в руках инородные включения. Часто попадались обыкновенные камешки, щепочки, гвоздики, гаечки, болтики и всякая ненужная всячина. Но среди них были и «самородки», представляющие разновидности, бракованных или случайно попавших в брак, радиодеталей.
- Посвети мне, - попросил Федя Саньку, - что-то я нащупал… Сам не пойму.
Санька навёл свой фонарик.
- Жука навозного ты нащупал, - сказал Гак, хихикнув.
- Не навозного, а майского, - реабилитировал своего жука Фёдор.
Он снова попросил посветить, потому что совсем перестал различать в темноте небольшие предметы.
Сашка навёл фонарик. Но не прошло и двух минут, как светлое пятно от карманного фонаря стало заметно тускнеть.
- Надо собираться домой, - спохватился Федя, - вдруг, совсем батарейка сядет, и дороги отсюда не найдёшь.
- Зови своего Кацву, - шепнул он Саньке.
Мишка Кацва копался у соседней мусорной кучи. Со стороны было видно, как он энергично отбрасывает в разные стороны ненужный хлам. Кажется, он совсем не страдал от отсутствия света.
- Миш!.. – Крикнул ему Санёк. – Давай домой собираться, а то батарейки у моего фонарика сильно подсели.
- Подождите, - попросил Мишкин голос.
- Кацва и без фонарика лучше нас с тобой видит, - прокомментировал уже шёпотом Санька. – Видел, какие у него глаза?.. Жёлто-зелёные… Как у кошки.
- Да, ну… Неужели видит, как настоящая кошка?
- Только на «жилу» напал, а они уже домой, - донёсся ворчливый голос Кацвы.
Становилось совсем темно. Фёдя достал из своей траншеи очередную порцию земли, перемешанной с мусором, и, пытаясь разглядеть, что у него в руках, привстал с корточек. Вдруг, он скорее почувствовал, чем заметил, как над его головой пронеслась чёрная тень. Фёдор метнулся от неожиданности в сторону, зацепил ногой за какой-то предмет и упал плашмя на обломки деревянной тары.
- Фу ты, чёрт! – Громко выругался он.
Пытаясь затем подняться, он задел рукой за металлическую стружку и порезал свой палец. Из ранки заструилась кровь.
- Ты чо там, Федь? - Услышал он участливый голос Саньки.
- Чо… Чо… Говорил, уходить пора. Платочек у меня из кармана достань. Руку перевязать надо. Видел?.. Летают тут всякие гады.
- Да это мыши летучие, Федь. Они не кусаются, - успокаивал Фёдора Санька, перевязывая ему руку.
- Не кусаются?.. – Ворчал Федя. – Жди… А потом полетят, которые кусаются.
Наконец, с той стороны, где находился Кацва, послышался шум перемещающегося по бездорожью человека. А потом, совсем неожиданно для Фёдора, в той стороне засветил фонарик.
- А ты говорил, что у него нет фонаря, - попенял Федя своему другу.
- Кто ж этого Кацву разгадает? А, может, и хорошо, что он батарейки экономил. Теперь точно не заблудимся.
- А, ведь, и правда хорошо, - подумал Федя и запрокинул голову, пытаясь разглядеть хотя бы одну звёздочку на хмуром небе. Но перед его глазами предстала кромешная темнота.
- Покажи, что набрал, - сразу подскочил к Мишке Гак, едва только тот появился вблизи.
Мишка раскрыл свою авоську и осветил её содержимое фонариком. Авоська его оказалась самой полной, а «улов» самым значительным.
- А это что? – Санькины глаза уставились на, сверкающий в свете фонарика, кусок янтарного камня.
Он даже протянул руку, чтобы достать этот камень из Мишкиной авоськи.
- Не трогай, - сказал тот, - это кусок канифоли. Ты как без канифоли паять собираешься?
- А это тебе зачем? – Не унимался Санька, указывая пальцем на блочный многоконтактный разъём.
- Если его разбить молотком, то много установочных колков получится, - объяснил Кацва своему напарнику.
- А лампы ты зачем взял? – Допытывался Сашка.
- Это пальчиковые лампы 6Н2П, применяются во многих усилителях звука. Я их всегда могу обменять на другие детали.
Слушая этот разговор, Фёдор проникался к рыжему и конопатому Кацве искренним уважением. Но это уважение было каким-то странным, основанным, скорее всего, на непонимании его натуры. Домой Федя вернулся за полночь. Дед Василий, открыв дверь, спросил, что с ним приключилось.
- Да ничего страшного, дядя Вась, - ответил Федя. – Клад искал с друзьями.
- Нашёл?
- Да что-то нашёл, а вот что, пока сам не пойму.
- 5 -
* *
*
Любое серьёзное дело требует серьёзной подготовки. А радиолюбительское дело, несмотря на его доступность, внешнюю простоту и привлекательность, оказалось очень серьёзным делом.
Фёдору не терпелось поскорее собрать собственный карманный приёмник, но всё чего-то не хватало для этого в его доморощенной лаборатории. Из деталей, которые удалось Феде найти на заводской свалке, мало что подходило для супергетеродинного приёмника. Но кое-что, как он считал, вполне пригодилось бы. Это там он нашёл несколько контактных гребёнок, на которых можно было бы расположить детали лабораторного макета своего приёмника, прикрепив их, к там же подобранной, гетинаксовой пластине. А потом соединив выводы этих радиодеталей, там же обнаруженными, медными проводами. Но не всё всецело зависело от одного желания Фёдора. Некоторые радиодетали он не мог купить, потому что стоили они совсем для него недёшево. А кое-какие, из нужных радиодеталей, нельзя было в то время вообще приобрести в свободной продаже. Их почему-то просто не привозили тогда в магазины сравнительно небольшого провинциального города. Впрочем, помогала радиолюбителям кооперация. Между радиолюбителями возник активный обмен радиодеталями (в наше время, называемый бартером). Например, если кому-то в магазине попадался дефицитный, но недорогой керамический конденсатор ёмкостью 6800 пикофарад, то счастливец покупал таких конденсаторов гораздо больше, чем ему требовалось. Лишние конденсаторы шли на обмен. Народец-то у нас ушлый. Частенько обмен переходил в торговлю. А это в СССР очень не приветствовалось, и каралось согласно УК по статье за спекуляцию. Только все эти страшилки были для тех, кто, как гласит народная мудрость «не любит шампанского».
Среди Фединых знакомых на вершине радиолюбительской кооперации оказался Мишка Кацва. Никому не было известно, чтобы Кацва своими руками собрал какой-нибудь радиолюбительский агрегат, но вот то, что через него можно добыть какую-то недостающую радиолюбительскую штуковину, было известно многим. Правда, было одно но. Эти «многие» знали, что ради их красивых глаз Кацва ничего доставать не будет. Однако, большинство из «этих многих» считало Кацву очень полезным человеком в радиолюбительском сообществе.
- Ну, кто ж для тебя что-то просто так делать будет? Разве что Гак. – Рассуждал иногда Федя.
Его экономические познания существенно выросли после того, как он поступил в техникум и стал жить почти самостоятельно, разумеется, не отказываясь от посильной родительской помощи. За проживание на квартире он отдавал хозяйке десять рублей. Ещё отдавал дополнительно один рубль за потреблённую электроэнергию. В пятьдесят копеек он укладывался за обед в студенческой столовой. И, когда Кацва предложил ему приобрести за пять рублей подстроечный конденсатор ёмкостью от пяти до ста пятидесяти пикофарад, Федя крепко задумался. Вообще-то, такой конденсатор был ему в то время очень нужен. Это его, похожий конденсатор, подкручивают, когда пытаются настроить приёмник на нужную волну.
- Не горит… - Решил он, поразмыслив. - Мало ли что ещё надо приобрести… А, может, летом в Москву поеду. Там-то уж точно проще будет такой купить.
Но вот, что надо срочно было ему покупать, так это электрический паяльник. Эту цель он связал с получением очередной стипендии.
Поздняя весна в том году выдалась тёплой и солнечной. Перед зубрёжкой учебного материала к следующему дню, Фёдор решил сначала помахать в саду гантелями. Ему не терпелось освоить понравившиеся упражнения из недавно купленной в книжном магазине брошюры «Гантельная гимнастика». Он уже пристроился с гантелями посреди садовой дорожки, рядом с зацветающей яблоней, как кто-то настойчиво забарабанил в калитку. Федя бросил гантели и пошёл открывать дверь.
- Уж точно, опять этот Гак не вовремя прётся, - сердито нахмурившись, подумал он.
Действительно, на пороге во двор стоял Санька.
- Ты что делаешь? – Спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил:
- Сыграем партеечку на щелбаны?
- Я уже и так свои пальцы отбил о твою башку оловянную, - съязвил Фёдор.
- О…, о… Хватит врать… Уж сегодня я точно тебе шишагу набью.
- Ты?..
- Ну, я… Кто же ещё? – Хвастливо пообещал Санёк.
- Нет… Сегодня не буду играть, - упирался Фёдор. – Одной партией дело, как всегда не закончится, а мне ещё много учить перед сессией.
- Всего одну партию, - не сдавался Санька. – А потом обещаю тебе что-то показать. Слюнки потекут от зависти.
- Что ты можешь мне показать?
- Я тебе могу показать лучший в мире электрический паяльник.
Сашка знал, что Федя собирался в ближайшее время покупать электропаяльник.
- Да ну… Прямо так и в мире?
- Точно… Кацва принёс.
При слове Кацва, Федя понял, что Сашка не врёт, а если немного врёт, то, скорее всего не понимая, что врёт.
Гак же, видя, что его друг растерянно молчит, решил нанести запрещённый удар.
- А хочешь, колбаской киевской угощу?
- Ты меня уже угощал как-то… Пробовал я эту колбаску. – Признался Фёдор, вспоминая незабываемый вкус той охотничьей колбаски.
Он непроизвольно облизнулся, почувствовав, что у него действительно потекли эти самые слюнки.
- Я вот тоже, как попробую киевскую колбаску, так мне ещё больше её хочется пробовать, пробовать и пробовать… - Поделился своими секретами Санька.
Та шахматная партия, к удовлетворению обоих, закончилась вничью.
- Пошли к тебе, - смахивая с доски шахматы, предложил Фёдор Сашке, - а то, у тебя память короткая, про свой договор забудешь.
С тех пор прошло много лет. В настоящее время многие подумают: «Что же это такого удивительного могло быть в том электрическом паяльнике?» Всё правильно… Вот, только тогда время было другое. И не только в смысле: «И дома пониже, и асфальт пожиже…»
Тогда только-только начинали появляться новинки, до неузнаваемости преобразившие мир за каких-то несколько десятилетий. И было совсем недавно такое время, когда чуть ли не каждый оказывался причастным к великим техническим преобразованиям. Ну, а пока Сашка Гак возился с премудрым запором двери хозяйского дома.
За обычным деревенским забором был обычный деревенский двор, разве что скотины в этом дворе не было. Маленькая комнатка внутри дома, которую хозяева отвели своим квартирантам, была отделена от остальной части дома штапельной занавеской. Единственное окно в этой комнатке выходило во двор. У самого окна стоял небольшой стол, по бокам которого разместились две односпальные железные кровати. Такие условия проживания квартирантов можно было считать отличными. Хотя с трудом можно было бы развернуться, даже с одним лишним стулом в этой комнатке. Сидеть здесь можно было разве что на кроватях. Санька сразу бухнулся на одну из них и предложил Фёдору сесть напротив. Потом он полез под свою кровать и достал картонную коробку из-под обуви.
- Вот, смотри, - протянул он коробку Феде.
Фёдор открыл коробку. В ней лежал чёрный предмет, очень похожий на большой пистолет.
- Бери, не стесняйся… Потрогай, - подзадоривал Санёк.
Фёдор был уже знаком с электропаяльниками. Брал их в руки в мастерских техникума и даже пробовал самостоятельно припаивать медный провод к контактам распределительной колодки. Но, вот такого паяльника, по своей форме напоминающего настоящий парабеллум, он никогда прежде не видел.
Фёдор вложил паяльник в правую руку и вытянул её перед собой, будто бы действительно целился из пистолета. Прицелившись, он нажал на спусковой курок. Раздался довольно громкий щелчок. Это сработал выключатель электропаяльника.
- Ну, как? – спросил Сашка приятеля.
- Здорово! – Восторженно ответил Федя. – Таким паяльником кого угодно и удивить, и напугать можно. А, если ещё идущий от ручки электрошнур свернуть, то совсем как настоящий пистолет.
- Правильно, - согласился Санька. – Тебе же нужен паяльник… Вот и купи этот у Кацвы.
- А он его что ж, продаёт?
- Кажется, собрался продать. Но ты не беспокойся. Я его уговорю, чтобы он не спешил пока продавать.
- И сколько он будет стоить?
- Кацва говорил, что кто-то хочет за двенадцать рублей у него этот паяльник купить.
- Не… Для меня очень дорого. Это же больше половины стипендии.
- Слушай, Федь, а давай я с ним поговорю… Может быть, он тебе подешевле уступит.
- Не знаю, - замялся Фёдор. – Лучше я обычный паяльник в магазине куплю.
-Ты подожди, не торопись, - уговаривал Санька, - такой паяльник ты больше нигде не купишь. Давай, вот, лучше по одной колбаски съедим. Больше-то, сам понимаешь, нельзя. Кацва как-то ворчал, что у него колбаска слишком быстро почему-то кончается.
Свою законную стипендию, целых двадцать один рубль, Фёдор получил ровно через неделю после похода в гости к Саньке Гаку. Из этих денег он отсчитал одиннадцать рублей хозяйке своей квартиры. У него от стипендии оставалось целых десять рублей. Вот тут-то забарабанил в калитку Санька и, чуть ли не с порога, радостно прокричал, что ему удалось сбить цену за паяльник до девяти рублей.
Этим вечером у Фёдора от его стипендии оставался всего один рубль, но зато на его столе лежал собственный паяльник, очень похожий на пистолет-парабеллум. Федькина душа целый вечер переполнялась восторгом – он был владельцем необыкновенного паяльника.
Вскоре наступила весенняя сессия, и Фёдор забыл на время и о супергетеродинном радиоприёмнике и о своём необыкновенном паяльнике, так сильно напоминающем парабеллум австрийского конструктора Георга Люгера. Даже с Санькой Гаком он во время сессии перестал встречаться. Вслед за Санькой и Кацва быстро исчез с Фединого горизонта.
Трудно бывает объяснить, или даже почти невозможно, почему на таком-то этапе жизни с тобой произошло вот это и как это самое повлияло на твою последующую судьбу. Почему порой мелочь, которой не уделяешь особого внимания, превращается в глыбу по истечении какого-то времени? В общем, то, что происходило в Фединой жизни, часто не поддавалось никакому объяснению.
- Судьба… - Единственное, что приходило ему на ум, хотя идейным фаталистом он себя не считал.
Той весной Фёдор не мог предвидеть, что буквально через три или четыре месяца, уже после окончания летних каникул, всё у него поменяется в жизни. Кто же знал, что в конце того лета Сашкины родители переедут жить в город. Они купят дом на другой окраине города, которую ни Фёдор, ни сам Санька раньше не посещали. Кто же знал, что его друг потеряет так скоро свою безграничную свободу и, что его отец – педагог по профессии, больше не позволит непутёвому сыну убивать драгоценное время за шахматами и шашками. После ухода Саньки с прежней квартиры, её хозяйка решила расстаться и с Мишкой, а на место бывших квартирантов пустить аккуратных девочек. В общем, в конце лета совсем распалась компания в лице Фёдора, Саньки и примкнувшего к ним Кацвы.
Наверное, не менее удивительно и то, что вскоре поменялось отношение Фёдора к собственному необыкновенному электропаяльнику. В какой-то момент Феде стало понятно, что он приобрёл за немалые, по тем временам, деньги далеко не самую замечательную и нужную для него вещь.
- Зря я купил этот «шедевр» конструкторской мысли, потратив на покупку почти половину своей стипендии, - корил он себя по поводу поспешного приобретения необыкновенного электропаяльника.
Действительно, этот «парабеллум» сильно уступал стандартным промышленным паяльникам не только своей дороговизной. Работать им оказалось крайне неудобно. Самое неудобное было то, что, из-за большой тепловой инерции, приходилось очень долго ждать нагрева до необходимой температуры жала паяльника после нажатия на курок-выключатель. Если же тот курок-выключатель всё время держать во включенном состоянии, то, следовательно, курок-выключатель становился совершенно никчёмным элементом в уникальной конструкции. Кроме того, тот «парабеллум» имел сравнительно большой вес. Стандартный электропаяльник был почти в два раза легче Фединого «необыкновенного». А вскоре Фёдор купил себе в хозяйственном магазине простой, легкий, удобный и дешёвый электрический паяльник всего за один рубль сорок копеек. С тех пор проходили годы, а паяльник, типа «парабеллум», оставался лежать мёртвым грузом в старом бардачке Фёдора. Правда, иногда Федя доставал его, но не затем, чтобы им работать. Он просто держал свой «парабеллум» на вытянутой правой руке, прицеливался, щёлкал курком-выключателем, а потом снова укладывал в этот свой старенький бардачок-чемоданчик.
- 6 -
* *
*
Начальник строевой части двадцать второго гвардейского авиационного полка ПВО, капитан Загни-Борода, сидел в своём тесном кабинете на втором этаже здания штаба полка и потирал свою, очень рано обозначившуюся лысину. И ведь было о чём задуматься добрейшему и умнейшему Ивану Ивановичу. Его непосредственная подчинённая, комсомолка и красавица, а по совместительству ещё и штабной писарь, Антонина Зозуля настойчиво просилась в очередной отпуск. И правильно делала, что в это время просилась, ведь сентябрь месяц в районе Владивостока для многих является лучшим месяцем года. А что Ивану Ивановичу без писаря делать? Ни тебе служебную записку на машинке отпечатать, ни благодарности в личные дела военнослужащих занести каллиграфическим почерком, ни приказы командира полка и начальника штаба отслеживать и в книгу приказов по части грамотно заносить, ни вновь прибывших военнослужащих на довольствие поставить, а убывших вовремя снять с довольствия – полный коллапс без грамотного писаря. А строевая часть полка – это почти что отдел кадров завода. Может быть, даже покруче заводского отдела кадров будет. Одних норм питания у личного состава авиаполка целых четыре. Попробуй, ошибись – скандала не оберёшься. А личных дел офицеров и военнослужащих сверхсрочной службы почти две сотни. Все шкафы в кабинете у Ивана Ивановича этими делами забиты, да другими важными бумагами. Положи что-то не на то место. Век не найдёшь. А не найдёшь – начальник штаба с тобой церемонится не будет. Очень не хочется капитану отпускать в отпуск своего опытного писаря. Вот, только, уважает капитан Загни-Борода советские законы. Да, и не война, ведь, чтобы в положенный отпуск человека не отпустить.
- Надо солдатика толкового на это место подыскать, пока Антонина отдыхать будет. Недельку, пускай, тут вместе с ней покрутится, а потом и сам с делами управляться будет, - так, очень логично, рассуждал сам с собой капитан Загни-Борода то и дело приглаживая свою лысеющую голову.
- Конечно, за солдатиком глаз да глаз нужен, - думает капитан. – Уж больно хороша Антонина. Правда, зачем ей солдатик? На неё половина офицеров полка как на икону смотрят. Разумеется, нежелательно … Ну, так ничего теперь не поделаешь.
За окном строевой части штаба полка стоял сентябрь месяц 1967 года.
В это время Фёдор с сослуживцами своего подразделения проводил регламентные работы по поверке и испытанию радио-отсеков группы, находящихся на хранении, ракет воздух-воздух типа РС-2УС. Неожиданно прозвучала команда: «Подразделение строиться!..»
- Что-то не по времени строят, - подумал Федя.
В тот день обязанности командира взвода выполнял старший техник-лейтенант Лис. Этому бравому прямодушному офицеру, очень высокого роста, совсем не подходила его фамилия. А в своей куцей шинели он, к тому же, выглядел совсем не лисом, а скорее аистом. Порой приходила в голову мысль, что старлей Лис снял эту шинель с какого-нибудь гимназиста, может быть пятого, а, может быть, и третьего класса.
- Подразделение!.. Ра..авняйсь!.. Смирна!.. – скомандовал он, и тут же, не делая долгой паузы, произнёс. – Вольно… Вольно, - показывая солдатам срочной службы беспрецедентную демократичность своего правления.
Небольшая разница в годах с подчинёнными солдатами срочной службы не позволяла, вроде бы ему – образованному офицеру, разговаривать на грубом солдафонском диалекте. Он явно ещё тяготился некоторыми формами армейской службы, которые должен был соблюдать по уставу. Лис обошёл шеренгу солдат, слегка приглядываясь к каждому, а потом, как бы невзначай, спросил совершенно не командным тоном:
- Кто из вас умеет хорошо писать?
Наступила пауза. Все молчали, будто прозвучала команда «вдохнуть».
- Вот он… - Наконец, послышался голос левофлангового «Яшки».
Это, призванный из Коломны, Юрка Яковлев, по прозвищу Яшка, указал на своего друга Фёдора.
- Ты чё, Яков?.. Окстись… - Одёрнул своего друга Федя.
- Точно. Он многим из «наших» открытки к праздникам подписывает. - Не сдавался Яшка.
- Да я… - Открыл, было, рот Фёдор.
- Отставить разговорчики! - Скомандовал, наконец, по-фронтовому Лис и, указав пальцем на Фёдора, добавил:
- Ефрейтор, пойдёшь в распоряжение начальника строевой части полка.
До окончания срока службы Фёдору оставалось в это время чуть меньше года.
Штабная работа не очень пришлась по душе Феде. Сиди с утра и до вечера, будто прикованный, в тесноте кабинета, выполняй штатные инструкции, да ещё будь всегда начеку при встрече с начальником штаба, командиром полка или его заместителями. И постоянно ты кому-то и чего-то должен. На твоём столе, кроме печатной машинки, ещё гора папок и документов, за каждый из которых голову оторвать могут. В общем, одна морока.
А, вот, к капитану Загни-Бороде Федя, неожиданно для себя, сильно привязался. Ему, капитану, некуда было расти в звании при такой своей должности в авиационном полку. Но Иван Иванович оказался не только большим умницей с великолепной памятью, но ещё и добрейшим человеком.
Он помнил, кажется, абсолютно всё, включая многочисленные приказы по полку, не только по их смыслу, но и по их номерам. Он знал, что и где лежит в его запутанном хозяйстве, и требовал от Фёдора сохранения кажущегося беспорядка в своём кабинете. Он дельными советами помогал решать конфликтные ситуации, частенько возникающие между служивыми людьми. И советов Ивана Ивановича не чурались ни начштаба, ни командир полка. Но главное, Федя почти сразу почувствовал по отношению к себе отеческую заботу со стороны Ивана Ивановича.
Черноволосая красавица Антонина оказалась не очень требовательной учительницей для Фёдора. Она не горела особым желанием натаскивать его в своём деле, и он это быстро сообразил. Феде даже показалось, что Антонина поглядывает на него немного свысока. Это охладило его разум и успокоило нервы. Он стал даже потешаться, когда видел, что у вновь прикомандированных офицеров, становившихся на учёт в строевой части полка, отвисает челюсть при виде Антонины. Фёдор даже стал подумывать, что Иван Иванович ради какой-то неизвестной ему, Фёдору, каверзы обзавёлся такой напарницей. Ведь, когда Фёдор смотрел на Тоню, то вместо её волос видел отливающие чёрным блеском локоны, вместо глаз – карие очи, вместо губ – желанные уста, вместо щёк – манящие ланиты, а на месте её груди находились, по мнению Фёдора, настоящие перси.
Но недолгим было рабочее соседство ефрейтора Фёдора с этой, знающей себе цену, девушкой. Убедившись, что у неё есть теперь какая-никакая замена, Антонина быстренько оформила себе отпуск и улетела к своим родственникам на Украину, превратившись, вероятно, там на время своего отпуска в гарну дывчину.
Отеческое отношение со стороны начальника строевой части позволило Фёдору сравнительно быстро освоиться на новом месте. Не то, чтобы он стал за несколько дней настоящим профессионалом и всё делал без больших усилий, но работа, возложенная на него, выполнялась. Уже через неделю после начала своей работы в штабе полка, Федя сносно печатал на пишущей машинке, ставил на довольствие и снимал с довольствия личный состав, выдавал запрашиваемые справки и документы, рассылал запросы в продовольственную часть гарнизона. По мере того, как он проникался штабными делами, росло доверие к нему капитана. А капитан Загни-Борода, кажется, уже совсем скоро отошёл от стресса после ухода в отпуск красавицы Тони. Он уже полностью доверял своему новому писарю и, обладая не дюжей хозяйской смекалкой и практичностью, старался использовать его индивидуальные достоинства.
- Федь, распишись на этой бумажке за начальника штаба. Ты же художник… Сумеешь?..
- Ну, какой я художник, товарищ капитан?.. Так, немного рисую.
- Федь, вот так, позарез, нужно быстро подписать... – При этом он проводил ребром ладони по вороту своей офицерской рубашки цвета хаки. – Нам, где его сейчас взять? Ты же знаешь, что он теперь на полётах… А заказ в продовольственную часть нужно немедленно отправлять с посыльным.
Пришлось тогда ефрейтору Фёдору освоить подпись начальника штаба. Взял Федя этот грех на свою душу. Но куда ж было деваться? Конечно, брался он подписывать чужой подписью, не ахти какой важности документы. Причём и в армии многие понимали, где явно излишние формальности, а где и измена Родине.
В том году в полк стали поступать новые истребители МИГ-21, которые должны были заменить стоящие ещё на вооружении МИГ-17 и МИГ-19. Возможно, с целью скорейшего освоения новой техники, в полк в том же году прибыла группа молодых офицеров, только что закончивших рижское среднее военное авиационно-техническое училище.
На столе Капитана Загни-Бороды зазвонил телефон. Капитан схватил трубку.
- Капитан Загни-Борода слушает… Да… Так точно, товарищ полковник.
Иван Иванович положил трубку.
- Федя, - объявил он, - бери журнал регистрации вновь прибывших в полк офицеров. Они уже в части. Как только они сюда придут, ты их зарегистрируй и поставь на довольствие по лётно-технической норме.
- Так точно, товарищ капитан, - откликнулся Фёдор.
- Давай, оформляй… А я к начальнику штаба по поводу распределения их по эскадрильям полка, - сказал Иван Иванович и выскочил из своего кабинета.
Фёдор достал журнал «Регистрация личного состава 22-ГИАП». Прошло несколько минут, дверь кабинета строевой части полка отворилась, и кабинет наполнился разноголосым шумом. Это были голоса вчерашних курсантов военного училища, делившихся друг с другом впечатлениями, полученными в длинной дороге. Наконец, очередь молодых лейтенантов выстроилась вдоль стойки, отделявшей тружеников кабинета строевой части от посетителей.
- Приготовьте свои военные билеты, товарищи офицеры, - попросил вновь прибывших офицеров гвардии ефрейтор Фёдор, оглядывая большую очередь.
- Почти все кажутся ровесниками, - подумал он про себя, - а уже, в принципе, мои командиры.
- Ладно, разберёмся, какие они командиры, - откликнулся его внутренний голос.
Вид этих лейтенантиков, измученных длинной дорогой и сменой часовых поясов, был далеко не бравый. Многие в очереди за стойкой явно клевали носами, чуть ли не готовые вот-вот громко захрапеть.
Фёдор ещё раз оглядел новичков своего полка, и на этот раз подумал:
- Вот, уже мне немного осталось. Дослужу свои три года, и свободный казак… А этим офицерикам служить, да служить, как медным котелкам.
И от этой мысли он вдруг ощутил законное превосходство обыкновенного ефрейтора Советской армии над этими молодыми лейтенантами. Фёдор ещё раз, уже уверенным, почти хозяйским взглядом, осмотрел выстроившуюся к нему вдоль стойки очередь.
- Что-то уж очень знакомо мне вон, то лицо, - подумал он, лишь на мгновение, остановив свой взор, на невысоком рыжеволосом лейтенанте.
- Где-то я его видел, - продолжал вспоминать Фёдор, пока переписывал с военных билетов данные прибывших.
Эта мысль не оставляла Фёдора, не давала ему по-настоящему сосредоточиться. Он даже стал медленнее писать, боясь ошибиться или сделать запись совсем не в той графе книги.
Наконец, подошла очередь этого рыжего. Фёдор открыл его военный билет и прочитал: «Кацва Михаил Зиновьевич».
Федя замер, поглядывая на раскрытый документ.
- Как это было давно… - Пронеслось у него в голове. – Сколько же лет прошло с тех пор?
Перед его глазами, как наяву, проплыли очертания фигур Саньки Гака, бабы Фени и деда Василия. Как дорого бы он заплатил, чтобы хоть на минуту вернуться в то время, в то место, в тот двор и тот сад, к тем, надоевшим, шахматам. У него чуть было не навернулись на глаза слёзы, но он усилием воли переборол себя. Опустив ещё ниже голову, делая вид, что очень внимательно рассматривает свою запись в книге, Фёдор сделал глубокий вздох и, только потом, вновь поднял глаза на прибывшего в полк лейтенанта.
- Что-то не так? – Услышал Фёдор, как будто издалека, голос Кацвы.
- Да, нет… Всё нормально, - Очнулся Федя. – Просто я хотел спросить: «Мы раньше с Вами нигде не встречались?»
- Тут уже рыжий лейтенант уставился на Фёдора, а потом, помотав в стороны головой, как-то неуверенно произнёс: «Никак не припомню».
- Ладно, - подумал Фёдор, - пусть не помнит.
- Собственно, он мне даже не земляк. Был бы такой же, как и я, солдат, родом из того же села или города, можно было бы пообниматься и поголосить: «Земеля!.. Какими судьбами на этом краю Земли?..»
Вечером, в казарме, он поделился мыслями о состоявшейся днём неожиданной встрече со своим соседом по двух ярусной кровати, Яшкой.
- Не помнит тебя, говоришь? - Отреагировал на его рассказ Яков. – А зачем ему здесь тебя помнить? Не нужен ты здесь ему, вот он и не помнит. – Резюмировал армейский друг Фёдора.
Такое объяснение вроде бы всё ставило на свои места, но где-то там, в глубине души у Фёдора, оставило неприятный осадок.
Тем временем жизнь в полку и, даже в казарме, не стояла на месте. Давно вышла на работу из отпуска ещё более похорошевшая Антонина. Теперь она в модном костюме, будто по подиуму, проходила по центральной аллее к штабу полка, а встречающиеся на её пути подразделения отдавали ей честь, замирая по стойке «смирно» или печатая строевой шаг. Давно уже и Фёдор вернулся на своё штатное место механика пиротехнической позиции подготовки самолётных ракет. Уже облетели листья и орехи в толстокожей, брызжущей йодом оболочке, с крупных стволов уссурийского орешника - деревьев лесополосы, отделявшей аэродром от военного городка. Давно уже будоражили полк слухи о том, что очередная демобилизация состоится в мае. Этого ждали, но в это с трудом верилось, так как последняя большая майская демобилизация была проведена в Советской армии лишь по окончании Великой Отечественной войны, тогда, когда ещё Фёдор не успел родиться.
Как только отпраздновали Новый – 1968 год, казарма стала по утрам наполняться громкими возгласами: «Дембель в мае!..», «Дембель в мае!..».
Эти возгласы раздавались из разных углов огромной казармы. Так некоторые «дембеля» не давали засохнуть своей надежде, и вселяли светлый оптимизм в души менее доверчивых своих коллег. А многие из них, включая и оптимистов, и пессимистов, коротая вечерний досуг, готовили «дембельские» альбомы. В этих альбомах, рядом с армейскими фотографиями вырисовывали витиеватые подписи. При этом каждый старался, чтобы подписи выглядели художественно. У кого не хватало на это мастерства и таланта, обращались к Фёдору. Поэтому свободного времени у него практически не было.
Фёдор не то, чтобы забыл про лейтенанта – своего давнего знакомого, ставшего теперь его однополчанином, но он решил придерживаться Яшкиного совета: «Раз я ему не нужен, то значит и он мне не нужен». По его сведениям, Кацву распределили не в одну из трёх эскадрилий, а в техническую эксплуатационную часть (ТЭЧ), занимающуюся ремонтом авиационной техники.
- Бог с ним, с этим Кацвой, - думал в то время Фёдор. – Так, шапочное знакомство юности.
В очередной наряд он готовился добросовестно. Фёдор взял сапожную щётку, густо помазал свои кирзовые сапоги гуталином. Потом долго втирал в голенища изрядно уже поношенных сапог, чёрную как сажа, сапожную ваксу. Затем он достал бархотку и стал тщательно натирать ей все участки своих сапог. Это увлекательное занятие длилось не менее десяти минут. Зато через десять минут сапоги отсвечивали, чуть ли, не зеркальным блеском.
- Как хромовые теперь, - подумал довольный Фёдор, пытаясь увидеть в начищенных сапогах собственное отражение.
Вообще же, настроение у него в этот день было приподнятое, весеннее. Подходил уже к концу март месяц. И, если верить утренним выкрикам дембелей: «Дембель в мае!..», - то до «дембеля» ему теперь оставалось всё ничего – рукой подать.
Очередной наряд, в который готовился ефрейтор Фёдор, считался самым лучшим из всех существующих в то время нарядов. В этот наряд на дежурство в тренажёрные классы посылались исключительно старослужащие, так как дневалить там было почти в удовольствие.
Тренажёрные классы – школа практической тренировки мастерства лётчиков, находилась за пределами территории военного городка, в нескольких сотнях метров от КПП части. Здесь же, по соседству, находилось трёхэтажное здание гостиницы. В этой гостинице останавливались, как правило, прикомандированные к части офицеры, родственники военнослужащих, а также там обитал временно проживающий штатный состав полка. Квартир внутри военного городка на всех офицеров части не хватало. Поэтому временное проживание в гостинице для кого-то из них растягивалось на годы.
Было уже тепло, но на обочинах дороги ещё лежали покрытые серым налётом сугробы снега. В обязанности дневального по тренажёрным классам входило: дежурство в просторном вестибюле у безномерного телефона, обязательная мокрая уборка этого вестибюля и уборка классов в том случае, если там проходили занятия, а также заведывание ключами от этих классов и тренажёрного помещения. Вот и всё. По сути, непыльная работа на объекте, который не очень часто посещается лётным составом.
День начинал клониться к вечеру. Фёдор прошёл КПП и уже приближался к корпусу тренажёрных классов, когда чуть ли не столкнулся с невысоким рыжим лейтенантом, который появился из подъезда гостиницы. Федя машинально вскинул правую руку, слегка задев пальцами козырёк своей шапки, и, выполнив полуоборот головы в сторону офицера, уже хотел пройти мимо, но тут он ощутил, как будто что-то застряло у него в груди. Теперь он уже не мог разминуться с лейтенантом, не выпустив этого что-то наружу. Лейтенант козырнул в ответ и, не сбавляя шага, проскочил было мимо солдата, но тут его остановил голос Фёдора.
- Ты что же это Миша, старых знакомых не признаёшь?
Лейтенант остановился и заморгал своими круглыми глазками зеленоватого цвета, зрачки у которых будто бы кружили по орбите, под дугами всклоченных белёсых бровей. Он непонимающе смотрел на Фёдора, пока тот не добавил:
- Сашку Ганина, неужели, не помнишь? А электропаяльник, похожий на немецкий пистолет, который я у тебя когда-то купил… Тоже не помнишь?
Федя сделал небольшую паузу, а потом добавил:
- И как с заводской свалки ехали мы с тобой в кузове попутного грузовика… Тоже не помнишь?
- Ах, да… - Наконец, всплеснул руками Кацва.
- Теперь вспомнил… Ко мне зайдёшь? Я вот здесь, временно в гостинице.
- Да нет, я в наряд заступаю.
- На минуту зайдём… Выпьем чаю. Потом мне тоже надо на почту сходить.
Фёдор посмотрел на свои часы, как бы прикидывая, есть ли у него в наличии свободные минуты.
- Пойдём, - предлагал Кацва, - покажу свой гостиничный номер. Может, забежишь ещё когда?
Фёдор стоял в нерешительности. Было видно, что он колеблется и не знает, как ему поступить.
- Давай, зайдём ко мне… О Саньке расскажешь. У меня там свежий батон, конфеты, колбаски киевские…
Последние слова рыжего лейтенанта больше всего запали в Федину голову. Он уже не мог колебаться. Будто почувствовав побежавшие во рту слюнки, он облизнулся, махнул рукой и сказал:
- Ладно, пошли… Ещё несколько минут у меня есть в запасе.
- 7 -
Гостиничный номер, принадлежавший Кацве, находился на третьем этаже гостиницы. Это был обычный односпальный номер, может быть, по размеру немного более той комнатки, в которой Мишка жил когда-то с Санькой Гаком. Окно комнаты смотрело на юг в открытое пространство и, видимо поэтому, комната показалась Фёдору очень светлой. Всё здесь было, как и в других обычных советских гостиницах. Рядом с односпальной кроватью стояла полированная тумбочка, а напротив кровати находился полукруглый стол с двумя табуретами.
- Снимай шинель и садись, - предложил Мишка, показывая Фёдору рукой на табурет. – Я сейчас быстренько чаёк скипячу.
Он достал из тумбочки алюминиевую кастрюльку, налил в неё воды и опустил в эту кастрюльку трубчатый резистор, покрытый зелёной эмалью. К этому резистору, диаметром чуть более диаметра обручального кольца, был припаян электрический шнур.
- Отличный кипятильник, - отрекомендовал он, видя удивлённый взгляд Фёдора. – Ещё на вашем заводе сделали. До сих пор пользуюсь. За три минуты два литра холодной воды в кипяток превращает.
- А сопротивление-то у этого резистора, кажется марки ПЭВ, какое? – Как специалист специалиста спросил его Федя.
- Семьдесят пять Ом… Всего-навсего семьдесят пять. А из сети забирает две трети киловатта в час.
- Резистор-то сам, какой мощности?
- Пятьдесят ватт его мощность.
- Кажется, маловата его мощность.
- Хватает, - ответил уверенно Мишка. – Вся лишняя энергия идёт на нагрев воды.
Действительно, не прошло и трёх минут, как из алюминиевой кастрюльки повалил густой пар, и послышалось бульканье. Мишка засунул свой хитрый кипятильник снова в тумбочку, оттуда достал заварной чайник, батон и конфеты шоколадная помадка в стеклянной вазочке.
- Угощайся, - предложил он своему старому знакомому, - давно, наверное, не приходилось пробовать нормальную домашнюю пищу.
- Да как тебе сказать? – Если кому-то из взвода присылают что-то, то делимся. Вот, недавно одному нашему солдату из Бурятии родители омуля байкальского в посылке прислали. Всем по кусочку досталось… Хотя, честно скажу, колбаску, вот, не приходилось давно пробовать.
- Ах, да… - Спохватился Мишка, - я же колбаской тебя хотел угостить.
Он выскочил из-за стола, исчез за углом, где у него находился шкаф, а через минуту снова предстал, держа на блюдце охотничью колбаску, которая по его заверениям была родом из самого Киева. Честно говоря, Кацве и заверять ничего не требовалось. Как только Фёдор откусил кусочек этой колбаски, то сразу понял, что она та самая – далёкая, но всегда желанная.
Федя выпил чашку чая, скушал колбаску и посмотрел на свои часы.
- Спасибо тебе, товарищ лейтенант… Мне пора бежать на службу. Он ещё что-то хотел добавить, вроде того, что «Старый друг лучше новых двух», но промолчал, почувствовав, что это может выглядеть лицемерно, так как ему самому в дружбе пока никто не признавался.
- Да, а Санька Ганин тоже служит сейчас, только где-то на Западе, - вспомнил Фёдор, что Кацва хотел спросить о своём бывшем напарнике, но почему-то так и не спросил.
- Забегай, всегда буду рад встрече, - Мишка протянул Фёдору руку, кривя рот в натянутой улыбке.
Уже на выходе в гостиничный коридор его догнал приглушённый Мишкин голос:
- Демобилизуешься, наверное, скоро?
С одной стороны, в этих словах слышался вопрос, а с другой, вроде бы скрывалась обида и непонятная Фёдору горечь.
- Дембель в мае!.. – Механически и вместе с тем громко воспроизвёл он казарменный слоган.
Выйдя на улицу, Фёдор медленно пошёл в сторону корпуса тренажёрных классов. Дорогой он спрашивал себя:
- Почему же я не спросил у этого Кацвы, как он оказался в авиационных лейтенантах?
Но, уже подходя к тренажёрным классам, Федя поменял свой прежний взгляд на противоположный. Он только теперь понял, почему не стал пытать Мишку этими своими вопросами.
- К чему мне эта излишняя информация о человеке, которого я, несмотря на его приятное угощение, не смог назвать своим другом.
И можно было бы поставить здесь точку, если бы не некоторые странности, о которых сообщу ниже. Сразу оговорюсь, что тот наряд у Фёдора прошёл, как говорится, без сучка и без задоринки.
На следующий день, после того, как Фёдор побывал в гостях у Мишки Кацвы, он, окончив дневалить, возвращался в казарму с чувством исполненного долга. Поравнявшись с КПП, Федя обратил внимание на развевающийся чёрный флаг. Обычно, такой флаг появлялся, когда в полку случалась какая-то трагедия. Действительно, трагедия в этот день оказалась огромной, и не только для полка и истребительной авиации. В тот день, двадцать седьмого марта, не стало первого космонавта Юрия Гагарина.
Но причём здесь Мишка Кацва? Для кого-то, разумеется не причём. А вот Фёдор тогда вспомнил, что он в первый раз услышал эту, показавшуюся ему тогда странной фамилию, в день полёта Юрия Гагарина от преподавателя черчения Фаины Петровны. Мистика? Как угодно… Только больше никогда в своей жизни Фёдор не встречался с Кацвой. Больше ничего о нём Фёдору неизвестно. Дослужился ли он до генерала или его судьба выкинула какой-то очередной кульбит – этого Фёдору никогда не узнать. Скорее всего, всё у Мишки Кацвы сложилось достойно. Так думал порой, вспоминая свои юные и армейские годы и сам Фёдор. Хотя однажды он всё же занервничал. А случилось это спустя восемь лет после демобилизации Фёдора из рядов Советской армии.
Тогда всех в стране «перекосило» от безумного поступка Виктора Беленко, лётчика истребительной авиации дальневосточного военного округа. Фёдор, будучи уже сугубо гражданским человеком, не мог поверить неопровержимым фактам. У него не укладывалось в голове, как могло случиться, что его ровесник, возможно, из его родного полка, будучи в здравии и своём уме, угнал новейший самолёт-истребитель МИГ-25 и посадил его на аэродроме США в Японии.
От таких фактов бледнеет любая мистика, вера в колдунов и всякую чертовщину.
- Не иначе, это дело без Кацвы не обошлось, - почесав в своём затылке, подумал, почему-то тогда совершенно беззлобно, Фёдор.
Скорее всего, его внутренний голос наговорил ему в то время много лишнего на достойного офицера Советской армии. Дай-то Бог…
- Что ж ты считаешь? – Спросил свой внутренний голос Фёдор, - Этот Беленко сильно задолжал Кацве, и поэтому улетел в Японию?
- Всё может быть Федя, всё может быть, - предательски бубнил его внутренний голос.
- Замолчи!.. Никто ничего не знает. И ты не знаешь, - урезонил Федя свой внутренний голос.
Только, вот, такие явления, как мистика и фатализм, почему-то частенько преследуют с тех армейских пор бывшего гвардии ефрейтора истребительного полка Фёдора.
КОНЕЦ
6 июня 2013 года.