Командировка в ФРГ. Глава 15

         

           Глава 15. В Штутгарте и его окрестностях

           Ранним утром следующего дня нас с нашими чемоданами доставили на вокзал и посадили в поезд «ТрансЕвропа», на котором нам следовало доехать до Штутгарта, сделав пересадку, кажется, во Франкфурте – прямого поезда в нужное время не оказалось. А поскольку наш переводчик Томас Россман взял двухнедельный отпуск и улетел отдыхать в Швейцарию со своей женой Соней, прилетевшей к нему из Варшавы, мы впервые должны были этот переезд осуществить самостоятельно. В Штутгарте встречать нас будет уже другой переводчик – господин Фрике.

           Не так просто на крупной станции сориентироваться и попасть именно на свой поезд, с нужной платформы, да в короткое время, но мы благополучно перескочили на указанный нам поезд и со своими «баулами» стали искать свободные места в 1 классе. В мягком купе первого класса немецкого поезда 6 мест. Смотрим – в одном из них сидит один человек. Ну, мы с нашей русской простотой открываем стеклянную дверь купе, здороваемся по-немецки и суём свои чемоданы на свободные места. Однако господин начал так орать на нас и показывать на дверь, что мы с Володькой сначала растерялись: «В чём дело?» Господин тычет пальцем в табличку над дверью, смотрю, а на ней написано: «Занято». Потом уж до меня, наконец, дошло: этот богатый пассажир купил для себя все 6 мест, чтобы ему было комфортно. Пошли искать свободные места дальше, один вагон прошли, второй, третий – везде «занято», хотя едут по двое, по трое. Как оказалось, три кресла раздвигаются поперёк купе, превращаясь в три лежачих места вместо шести сидячих – таковы в Германии поездные удобства.

          Следующий вагон оказался 2-го класса, находим пустое купе, садимся спокойно, наплевав на понижение «мягкости». Идёт контролёр, или кондуктор со своей сумкой на красном ремне, перекинутом  через плечо. Мы предъявляем ему билеты, он начинает нам объяснять, что мы не туда сели, надо в 1-й класс было садиться. Мы с возмущением стали говорить, что претерпели некоторое унижение, не найдя свободных мест в вагонах 1-го класса, и будем ехать здесь, никуда дальше со своим багажом не пойдём. Кондуктор спокойно достаёт из сумки калькулятор, пощёлкал на нём клавишами, достал несколько марок из своей кассы и подаёт нам, это компенсация разницы в цене билетов 1 и 2 классов. Такой любезности мы не ожидали, в Советском Союзе такое даже представить было трудно.

          В Штутгарте выходим из поезда, стоим на пустой платформе, все пассажиры уже покинули поезд, и платформа опустела, но нашего встречающего нет и в помине. Берём свои баулы и идём к выходу, его нет и на выходе из вокзала.
– Ну что, Володя, будем ночевать на вокзале. Нас не встретили, – не вовремя раздражённо шучу я, наблюдая за помрачневшим лицом своего напарника. – Итак, что мы знаем о Штутгарте? Только то, что мы должны прибыть на фирму Бош и встречать нас должен какой-то господин по фамилии Фрике. Это всё, что мы знаем, а где квартира, где этот Фрике – неизвестно.

          Осматриваюсь, вижу большую букву «i» над одним из офисов. Ага, информационное бюро. Подхожу и по-английски прошу служителя сделать объявление по радио о том, что два русских инженера ждут у информационного бюро господина Фрике. Служитель меня прекрасно понял и тут же передал сообщение, а через пару-тройку минут по моей просьбе повторил ещё раз. Минут через пять к нам буквально подлетает солидный господин лет пятидесяти, извинительно улыбается и начинает на едва понятном русско-немецком языке объяснять, что он нас ждал у выхода из вокзала, а не на платформе, что у него там в паркинге машина, и он уже сел в неё, чтобы уехать на фирму для выяснения причин несостоявшегося свидания, что ещё какие-то секунды, и он уехал бы, но услышал объявление по радио.

          Мы приняли горячие извинения господина Фрике, довольные тем, что всё-таки не потерялись в чужой стране, положили свои чемоданы на любезно поданную нам тележку, подвезли и перегрузили их в чёрный «мерседес» и поехали на квартиру, где нам предстояло жить больше месяца. Машина стала подниматься по извилистой дороге куда-то вверх, и скоро город с «хауптбанхофом» (главным вокзалом Штутгарта) остался где-то внизу.

          Через несколько минут мы подъехали к трёхэтажному особняку на Бобсервальдштрассе.
– Это здесь, – сообщил нам Фрике. – Сейчас вы оставите на квартире свои чемоданы, и мы поедем на фирму, там пообедаем, а потом я провожу вас в цех, где собирается ваша машина.

          Мы занесли чемоданы в обшарпанную холодную, но большую,  около 30-35 квадратных метров, комнату, в которой стены не были даже поклеены обоями, была большая кухня, было холодно, и даже признаков какого-либо ванного помещения не было видно. Мы с Володькой недовольно переглянулись, Фрике это заметил и сказал:
– Не волнуйтесь, к 22 часам здесь всё будет отремонтировано, устроено отопление и душевая кабина, правда, на кухне. А у нас с вами до этого времени много дел на фирме. Зато здесь хороший воздух, – добавил он, –  город расположен внизу, в котловине, там часто бывает смог от предприятий и транспорта, а этот частный дом на высоте, фирма снимает здесь квартиру давно и русским здесь нравится.
Действительно, вернувшись вечером в половине одиннадцатого, мы были крайне удивлены переменами в квартире: стены оклеены обоями, жилая комната перегорожена пополам гибкой раздвигающейся перегородкой из толстенной кожи в виде гармошки, в углу обширной кухни установлена добротная душевая кабина, на лестничной клетке стоял масляный отопительный котёл, подключённый к батареям с регуляторами, которыми можно изменять температуру в помещении. Вот это оперативность!
– Вот так надо работать, Володя. Давай учиться.
– Что и говорить, люди деловые в Германии, работать умеют.

             В Штутгарте нам предстояло провести испытания уникального автомата для сборки мебельных шарниров под заводским номером два, первый экземпляр такого автомата работал в Италии на заводе господина Саличе. Учитывая, что сам капиталист Саличе имел ряд замечаний к работе своего автомата, стоимость которого была более миллиона западногерманских марок, он был заинтересован в том, чтобы все его замечания были учтены в новой машине, предназначенной для России, с перспективой заказа нескольких таких автоматов и для своей фирмы. А поэтому Саличе-отец прислал на фирму Бош своего сына в качестве наблюдателя за испытаниями нашей машины.

            Господин Саличе младший оказался весьма общительным и коммуникабельным человеком, хорошо говорящим на английском, так что была возможность откровенно говорить с ним по всем интересующим нас техническим вопросам.
            Как-то Саличе-сын подарил мне пачку тонких и длинных итальянских сигар со вставленной соломинкой вместо мундштука. Мы затянулись (я в то время курил), сигары оказались  весьма хорошего качества, закурил и господин Саличе. Разговорились о делах, и он сразу предупредил меня:
– Я – лицо заинтересованное в улучшении этой дорогостоящей машины, я буду помогать вам в обнаружении её слабых мест для того, чтобы немцы устранили их, только об этом прошу не говорить фирме. Так что приёмку ведите самым жёстким и принципиальным методом, добиваясь достижения контрактных показателей.

            Цех, в котором отлаживался и готовился к испытаниям наш автомат, по всем признакам был построен совсем недавно, в нём ещё чувствовался запах свежего бетона и не была снята плёнка со стеновых сэндвич-панелей. Вообще-то знаменитая во всём мире электротехническая фирма Бош – это огромный концерн, в то время выпускающий прекрасный электроинструмент, генераторы и электротехнические изделия для автомобилей, даже телевизоры «Блаупункт» и много чего другого. Рядом с нашим стапелем испытывалась, к примеру, роторная автоматическая установка для сборки полицейских стеклянных пробирок для тестирования на алкоголь водителей, в пробирку автомат вкладывал металлическую сеточку, ватку, насыпал гранулы, снова – ватка, сеточка и запайка. Удивительная по точности изготовления установка, которая не раздавила в нашем присутствии ни одной стеклянной ампулки.

            А в нашей машине поначалу не всё ладилось. Сама мебельная петля состоит из одиннадцати деталей, которые из виб-ропитателей подаются на автоматический сборочный конвейер, с которого с тактом в три секунды должна сходить собранная петля, при этом все детали должны быть на месте, а две возвратные пружинки даже смазаны консистентной смазкой. Если хотя бы одна операция не выполнена, изделие сбрасывается в контейнер с недоделками. В производстве металлоизделий идеальных условий не бывает, поэтому любой мусор – стружка, заусенцы на деталях, пропуски подачи – всё это приводит к большому количеству огрехов и сбросу почти половины изделий в недоделку, а это невыгодно – нужна уже ручная доработка. Вот это и было главным недостатком этой прекрасной машины. Но, забегая вперёд, должен сказать, что немцы приложили всё своё мастерство, чтобы достичь производительности автомата по контракту.

            Стоит рассказать о месте, где мы жили на квартире и о прилегающем к нему парке. Собственно сам дом стоял на окраине парка, метрах в пятистах высится башня федерального телецентра, в парке множество прогулочных тропинок и забавных сооружений из упавших толстенных кряжей и длинных жердей, предназначенных для детей: паровозы, автомобили, пирамиды для лазания. Деревья в парке все тёмные, в основном буковые, они создают в парке несколько траурную атмосферу. Однажды мы обратили внимание, что упавшее старое дерево лежало на земле всего дня два, после чего оно было аккуратно распилено на метровые чураки, расколото, сложено в аккуратную поленницу, а через неделю мы в лесу не обнаружили и саму поленницу.

            Более месяца жили мы в этом красивом месте, часто прогуливаясь по прилегающему парку. Пешие прогулки иногда заводили нас достаточно далеко, мы исходили все тропинки возле телецентра, спускались в городские кварталы, доходили до главного вокзала, где можно было в буфете купить хлеб, в городе магазины больше нигде не работали.

            Вообще-то немцы основные закупки делают в субботу, тогда в супермаркетах полно народу, идут всякие распродажи товаров ширпотреба. К примеру, в те годы у нас в России вошли в моду нейлоновые рубашки, преимущественно белые. На «диком западе» их уже никто не носил, поскольку летом в них душно и жарко, тело совсем не дышит. И в дни распродаж в субботу, красивые нейлоновые рубашки с самыми разными видами отделки в больших количествах вывозились на самое бойкое место ближе к входу в магазин в огромных пластмассовых тазах, и цена на них тут же перещёлкивалась сотрудницами в сторону понижения, например, с 10 до 8 немецких марок. В России, чтобы купить нейлоновую рубашку, надо было работать два дня, там за наши суточные доходы можно было купить 5 красивых рубашек. И наоборот: у нас рубашка из хлопка китайского производства «дружба» стоила семь с полтиной, в Германии подобная рубашка стоила 30, а то даже 50 и более марок, в зависимости от новизны товара и направления моды.

            Эти огромные тазы с товарами для распродажи мозолили входящим посетителям глаза, мешались на центральном проходе, облепленные покупателями, беззастенчиво копающимися в них и швыряющими, иногда и на пол, не приглянувшиеся упаковки. В Москве женщины разорялись на колготках и на нейлоновых и капроновых чулках, поскольку стоили они дорого, а чуть зацепившись за что-то, покрывались стрелками под досадные «ойканьи», потом даже как-то штопались или выбрасывались. Здесь же они стоили какие-то пфенинги, а чулки вообще продавились штуками, с рулона отматывай десятка два-три и отрывай, как в теперешних супермаркетах отрываются упаковочные пакеты для фруктов.
А вообще-то, попав в супермаркет, мы ходили в нём поначалу, как по музею. Чего только не было на прилавках! Как у Райкина: «Белый низ чёрный верх есть? – Есть. – А чёрный низ белый верх есть? – Всё есть!» Только открывай кошелёк. Конечно, покупки делать мы пока не собирались, чтобы не таскаться потом с ними по многим городам и неясным маршрутам нашей командировки. Потому мы просто бродили и глазели на всё своими славянскими глазами.

           После субботних распродаж, которые заканчивались в 14 часов дня, магазины закрывались, а на опустевших улицах до самого вечера витали обрывки бумаг и упаковочных материалов, но к утру всё было убрано до самой мелкой бумажки.
           Поскольку хлеба и продуктов после двух дня в городе уже нигде не купишь, идём на главный вокзал, только там есть круглосуточно работающий магазинчик и буфет.

           Идём мимо здания министерства финансов, сквер у которого обсажен великолепными каштанами, и в нём установлены два интересных памятника: высоченная  колонна с крылатым ангелом наверху, а напротив – низкий постамент, на котором стоит один из германских Вильгельмов в широченном кепи и смотрит вверх на будто парящего над ним Ангела. С глубоким смыслом сделана эта композиция. Наш выходной день выдался прекрасным и солнечным, и мы с удовольствием  расположились в сквере на скамейке, чтобы полюбоваться памят-никами, каштанами, ожидающими весны, и зелёной травкой сквера, на которой какой-то мужчина, расстелив пару газет, улёгся на них, глядя в лазурное мартовское небо. И как-то вдруг бросилось в глаза, что все каштаны примерно на метр от земли покрыты каким-то белым налётом, похожим на соль. Сидим и гадаем. По периметру сквера устроен тротуар, по которому идут редкие прохожие, мужчины и женщины. Один из прогуливающихся мужчин сворачивает с тротуара к каштанам и цинично справляет малую нужду прямо на основание каштана, не обращая внимания ни на прохожих, ни на молодых парочек, сидящих на скамейках. Переглянулись мы с Владимиром, хохот-нули по-русски, – ноль эмоций, мужик даже не смутился, хотя на пьяного не был похож. Думаю, комментарии излишни. Не выдержав такого безобразия, мы встали и ушли, не устраивать же в чужой стране урок воспитания взрослых дядей.

            Пришли на вокзал. Нам показалось, что на вокзале ночуют иностранные рабочие, потому что на полу тут и там на расстеленных куртках спали молодые мужчины, явно представители каких-то южных народов.
– Да, – пояснила нам на следующий день работавшая с нами переводчица русского происхождения Наташа,– всю Германию сейчас чистит и убирает Турция, Греция, а Югославия поставляет проституток.
 
          Наташа работала с нами недолго, её очень быстро от нас убрали из-за допущенной ею оплошности: она по неосторожности показала нам контракт между фирмами Бош и Эгли, (что не имела права делать), из которого нам стало известно, что Вальтер Рупп купил машину за 700 тысяч западногерманских марок, а нам продаёт её за 1 100 тысяч, сорвав только на одном этом изделии хороший куш. Умеет торговать! Спустя несколько дней я деликатно спросил у господина Фрике, какую торговую надбавку господин Рупп делает при продаже машины нам, русским? Не-сколько замявшись, он ответил, что не более 15-20 процентов. После чего мне стало ясно, что он может хранить коммерческую тайну и преданно служить своему работодателю, если надо – может и слукавить. Наташу убрали, разумеется, не без его ведома. И к Фрике у нас возникла некоторая тень недоверия и настороженности.

          Однако, надо отдать должное, господин Фрике в отсутствие Россмана был к нам предельно внимателен, поскольку все дни у нас были довольно загружены поездками на близлежащие мелкие фирмы в окрестностях Штутгарта. Это были живописные города и посёлки: Geislingen, Althutt, Welzheim, Alfdorf, Holzgerlingen, Neckartenzlingen, Untenlenningen, Amshtetten, Bohmenkirch.  Иногда после поездки Фрике предлагал нам что-либо развлекательное. Он жил в Гайслингене, и однажды после посещения там фирмы он пригласил нас к себе домой, познакомил со своим взрослым сыном Максом, который вместе с отцом увлекался почти детским хобби: у них в полуподвальном помещении в доме была комната 18-20 квадратных метров, во всю площадь которой была устроена семейная игрушечная железная дорога. Здесь были посёлки, железнодорожные станции, тоннели в горах, разъезды со светофорами, депо и много всякой интересной всячины. Когда Макс всё это запустил в работу, мы рты разинули, поскольку возник такой азарт наблюдателей, что оторваться от всех манипуляций Макса с поездами было просто невозможно, мы, взрослые дяди, провели возле игрушки больше часа. Макс был на вершине блаженства, а Фрике-отец пояснил:
– У меня до сих пор нет своего автомобиля, потому что все свободные деньги мы с сыном вкладываем вот в это «государство», а потом проводим здесь многие часы.

          Однажды господин Фрике при очередной поездке (это был субботний день) попросил у нас разрешения по пути заехать в клуб, где он традиционно встречается со своими однополчанами. Мы согласились, и через несколько минут остановились возле двухэтажного старенького дома посреди посёлка, поднялись на второй этаж (у немцев он первый) в просторную светлую комнату.

          Справа от входа был сделан барьерчик вроде буфетной стойки, за ней ящики с напитками, с пивом, что-то из кондитерских изделий. Тут же красовался штурвал от какого-то корабля или морской посудины, а по стенам развешаны фотографии морских офицеров и матросов на фоне подводной лодки, были и другие морские атрибуты. Фрике объяснил нам, что мы находимся среди ветеранов войны, которые остались живы после того, как их подводную лодку потопили русские или английские подводники. Во так-так! Интересно стало поговорить с живыми противниками своей страны. Однако все присутствующие деликатно обходили в разговоре все неприятные вопросы. Но когда меня спросили, воевал ли мой отец, я, конечно, сказал: «Да, воевал, от Орла до Берлина протопал с катушкой связи, поскольку был связистом, трижды ранен. Но мы – инженеры, приехали работать, а поэтому военную тему предлагаю не развивать». Бывшие подводники угостили нас замечательным пивом, которое они сами у себя выкупают, положив монеты в ящичек за стойкой. После того, как запас напитков будет исчерпан, они его пополнят из этой общей кассы. Тоже интересно. А помещение просто арендуют у какого-то хозяина. Расстались мы очень тепло и на прощанье сфотографировались с ними на память – с пятерыми немецкими подводниками, оставшимися в живых из всего экипажа.

          Господин Фрике всегда был исключительно пунктуален, он приезжал всегда к назначенному времени минута в минуту. И лишь однажды он опоздал на каких-то минут 5, поскольку ехал из Гайслингена, из дома, это 30-40 километров от Штутгарта.  За опоздание он извинялся настолько эмоционально (в его-то возрасте), что мы обалдели, хотя простояли эти несчастные 5 минут на холодном ветру. Тут же Фрике заявил: «Я виноват, за мной сегодня ресторан».
Как раз в этот день мы приехали на фирму, на которой дела шли не блестяще. Я обнаружил в металлоконструкциях плохую покраску – прямо по ржавчине. Правда, это было простое ограждение, но брак я предложил переделать. Это ещё больше омрачило лик нашего коллеги, он быстро вывел нас с фирмы и сказал: «Сегодня плохой день, едем в ресторан!» Мы с улыбкой повиновались, а через пару дней, повторно приехав на фирму, с удовлетворением принимали извинения фирмачей после идеального исправления ошибок.

          Где-то у лесного озера, расположенного у всхолмлённого подножия Шварцвальдовского леса, Фрике поставил свой «мерседес» на стоянку, мы зашли в небольшой ресторан на берегу озера, и Фрике предложил отведать деликатесы, которые можно попробовать не в каждом ресторане: это лягушачьи лапки и улитки, которые ползают по винограду. Володька отважился на лягушачьи лапки, а я заказал этих самых улиток – пробовать, так пробовать. Была не была! Пока наши заказы будут исполняться, нам предложили погулять минут сорок, и мы пошли по живописной пешеходной тропе вокруг озера. Его диаметр был метров шестьсот или восемьсот. Сразу же бросилось в глаза огромное, просто огромное скопление зелёных лягушек, которые клубками,  верхом одна на другой по несколько штук оккупировали всю прибрежную полосу озера, исполняя при этом свои пресквернейшие песни. Смеёмся: «Володя, это из этих земноводных для тебя готовится деликатесное блюдо. Как ты, не откажешься от заказа?» – «Надо всё испытать, где ещё я такое попробую?» А в лесу пешеходная тропа с обоих сторон огорожена жёрдочками, через несколько метров стоят таблички: «Заходить запрещено», «Запрещено», «Ферботтен». Германия, однако… 

           Не таков Володька наш, что значит – русский, от лягушки не отрёкся, стал есть, но… без видимого удовольствия. Честно скажу, что я тоже преодолевал психологический барьер, чтобы вынуть специальными щипчиками из витой чисто выскобленной ракушки и положить  в рот что-то такое мягкое и похожее на наши домашние шкварки вещество. Однако сразу же я ощутил во рту такой интересный вкус, что никаких барьеров для меня больше не существовало, и я с большим удовольствием уничтожил полдюжины этих замечательно приготовленных моллюсков. Да и мозельское вино было превосходно.

           При всей немецкой технической дисциплинированности мне пришлось сталкиваться с явной недобросовестностью некоторых фирмачей,  способных «погреть руки» на наших заказах. Проверяю упаковку оборудования и химикатов для  гальванического производства на одной из фирм и обнаруживаю явную халтуру: вместо морской упаковки по контракту нам подсовывают небрежно сколоченные ящики из нестроганых досок со щелями, в которые рука пролезает. По контракту должны быть шпунтованные строганые доски с влагостойкой прокладкой внутри, фольгированным под вакуумом чехлом, ведь отгружаются ядовитые цианистые соли. Несколько ящиков вообще сделаны не по размеру – стальные точно обработанные направляющие перегружателей торчат из них и вполне могут быть повреждены во время транспортировки. Я сфотографировал все эти безобразия и, конечно, разрешение на отгрузку оборудования в таких ящиках не подписал, а их было девяносто два.
    
          К этому времени из Швейцарии вернулся отпускник Томас Россман, которому я вручил копию докладной записки в наше Торгпредство в Кёльне с фотографиями и рисунками. Тот, видимо, знал об этой афёре и нисколько не удивился, но сказал:
– Да, подарков от фирмы, пожалуй, теперь вам не видать. Ты знаешь, сколько стоит переупаковать в морскую упаковку эти ящики? Каждый ящик стоит, как фольксваген. Я телефонировал Руппу, он завтра прилетает самолётом и будет здесь, готовь доклад. Но он очень просил не отсылать докладную в Торгпредство, он хочет уладить дело сам на месте.

           Утром следующего дня Вальтер Рупп был в Штутгарте и первым делом вместе с Фрике побывал на фирме-нарушителе. Видимо, с ним он поступил довольно круто, потому что нашего куратора – господина Фрике мы больше не видели.  Рупп пытался убедить меня, что ящики могут быть и такими, ничего  не случится, морем они не поплывут, поедут железной дорогой. Я испрашиваю наш контракт, показываю раздел «Упаковка» и требую его выполнения, ни больше, ни меньше. Сутки Рупп размышлял, ездил по фирмам, потом сообщил нам, что все наши претензии приняты, законны, заверил, что в течение трёх суток всё будет исправлено. 

          С нами продолжал работать Томас Россман, но иногда он куда-то  исчезал и к нам подключался начальник отдела торговли с восточными странами фирмы Бош господин Гальян. Он был выходцем из Западной Украины, хорошо говорил по-русски, при первой же встрече поведал нам, что его родители сразу после войны бежали на запад, поскольку были как-то связаны с бандеровцами. Гальян оказался очень предприимчивым «хохлом», каждый раз, когда мы вечерами возвращались с фирм, он завозил нас поужинать в какую-нибудь забегаловку, чаще всего в рабочую столовую – «кантину», где предъявлял какие-то льготные талоны, а потом, прежде чем отвезти на квартиру, заезжал в офис и отмечал на своей послужной карточке табулятором время окончания работы. «Таков порядок на фирме Бош, – объяснял он, – мне иначе не оплатят время, проведённое с вами».

          В один из вечеров, это была пятница, проездом из Касселя домой в Карлсруэ к нам на квартиру вдруг заявился Энрико Гофман и предложил на предстоящие два выходных дня погостить у него, но попросил не говорить об этом Томасу Россману, которого он просто не переваривал из-за его увлечения алкоголем, а он мог бы ещё увязаться за нами. Гофман сказал, что едет домой, приводит себя в порядок, а в субботу утром рано приедет за нами, это близко – всего 70 км.

          Часов в восемь утра Энрико в своём шикарном автомобиле уже ждал нас у подъезда нашего особняка, и мы с удовольствием помчались на запад в сторону французской границы, вблизи которой был новый для нас город Карлсруэ. Мы прекрасно провели выходные в гостеприимной семье Энрико. У него была очень спокойная и добрая жена, семилетний сын Аксель, шестнадцатилетняя дочь Карине, которой Энрико снял маленькую квартирку этажом выше, когда ей исполнилось 16 лет. Как же – она теперь взрослая девушка и у неё должна быть своя жизнь, свои увлечения и друзья, она должна жить отдельно. Это решение отца показалось мне правильным.
В Карлсруэ находится один из знаменитейших зоопарков Европы – гордость горожан. Энрико вместе с Акселем повели нас в этот зоопарк, а жена осталась дома готовить обед. 

          Экскурсоводом у нас был Аксель, он имел карточку постоянного посетителя и водил нас, как настоящий гид, много рассказывал о животных, которые жили в просторных открытых вольерах.
Было начало апреля, в парке в выходные дни уже действовал зелёный театр, откуда доносилась очень красивая музыка духового оркестра. Мы устроились за одним из столиков среди зрителей, купили мороженое и стали наслаждаться музыкой духового оркестра из местных пожарных. Эстрада находилась у большого танцующего под музыку фонтана, который подсвечивался цветными огнями из воды. Я танцующие фонтаны видел первый раз в жизни и получил необыкновенное удовольствие от представления.

          Потом мы издали посмотрели на французскую границу, которая была обозначена одним лишь дорожным указателем, никаких перепаханных полос и колючей проволоки.
          Когда мы вернулись с прогулки, усталые и возбуждённые, хозяйка тут же пригласила нас к столу и с явным удовольствием предложила отведать все приготовленные ею очень вкусные блюда. Энрико вина не пьёт совсем, только пиво, а нас угощал замечательным мозельским вином какого-то очень урожайного года.
Одну лишь ночь провели мы в гостеприимном доме Хофманов. Лёжа в постели, невольно думалось, что человеческие сердца устроены у большинства людей очень правильно, они наполнены той любовью, которая подарена человечеству нашим Творцом, и как же легко было бы жить на свете, если бы все мы бережно ею пользовались, радуясь жизни.

          В воскресенье вечером Энрико отвёз нас в Штутгарт, где Томас уже чуть ли не сходил с ума, не обнаружив нас на квартире в субботний день. Он обрушился на нас с такими ругательствами на русско-польском языке, что мы ушам своим не поверили.
– Я только в торгпредство не позвонил, не зная где вас искать, вы что со мной делаете!...
Мы успокоили нашего переводчика, волнения быстро улег-лись, компенсированные  русской водкой и сырокопчёной колбасой, которая ещё оставалась в наших чемоданах.

Фото автора: Дом на Бобсервальдштрассе-94, наше пристанище в Штутгарте.