Светлова, И. Восьмая комната. Тема культуры чтения в творчестве Булгакова. - Клаузура, - 2016, № 7.
ВОСЬМАЯ КОМНАТА
Тема культуры чтения в творчестве Булгакова
«– По баночке, граждане, – приглашал буфетный
распорядитель с лакированным лицом, разливая
по стаканам загадочную розовую жидкость, –
в пользу библиотеки! Иван Степаныч, поддержи,
умоляю, гранит науки!»
М. Булгаков, «Звуки польки неземной»
Михаил Афанасьевич Булгаков был, несомненно, человеком начитанным. Любовь к книге и потребность надежно опираться на научный переплет он приобрел в Первой киевской гимназии и на медицинском факультете Киевского университета. Ни врача, ни писателя без книжной практики быть не может. Это его, Булгакова, словами ругается с представителями Домкома умница Преображенский: «Я один живу и р-работаю в семи комнатах, и желал бы иметь восьмую. Она мне необходима под библиотеку».
Желание читать проступает в поведении многих булгаковских персонажей. Формирование культуры предчтения демонстрирует Максудов в «Театральном романе»: «Я не спал всю ночь, ходил по комнате, смотрел бумажки на свет, пил холодный чай и представлял себе прилавки книжных магазинов. Множество народу входило в магазин, спрашивало книжку журнала». Подобные мысли – мотив для дальнейшего действия: «Прежде всего я отправился в книжные магазины и купил произведения современников. Мне хотелось узнать, о чем они пишут, как они пишут, в чем волшебный секрет этого ремесла».
Булгаков прививает героям библиофильство как самую верную форму досуга. Юный врач в «Крещении поворотом» говорит о себе: «Вечера были совершенно свободны, и я посвящал их разбору библиотеки, чтению учебников по хирургии и долгим одиноким чаепитиям у тихо поющего самовара». Даже перерожденный пес на пике новоявленного человеческого интеллекта заботится о своей репутации ответственного читателя и переживает за книгу, обреченную Филипп Филиппычем на огненную казнь: «Она казенная, из библиотеки!!» Этот эпизод – единственный, в котором Шариков оказался выше своего творца.
Инфернальной темной сутью наполняет писатель образ поэта Русакова. Булгаков несколько раз повторяет, что персонаж – сын библиотекаря, заботливо описывает его «узенькую, как дешевый номер дешевенькой гостиницы» квартиру. Будто нарочно автор окружает Русакова какими-то мизерабельными, ничтожными атрибутами: и письменный стол у него «маленький дамский», и книга – «тонкая, отпечатанная на сквернейшей серой бумаге». Этот прием срабатывает, когда читатель знакомится со стихами персонажа. Его перу принадлежит такой пассаж: «Бейте бога / Звук алый / Беговой битвы / Встречаю матерной молитвой». Учитывая, что эпиграфом к «Белой гвардии» служит цитата "И судимы были мертвые по написанному в книгах сообразно с делами своими…" (Откр. 20:12), становится ясна жуткая перспектива сифилитика, предавшего гуманизм отцовской профессии, ведущей свое название от Книги Книг.
Светлым антагонистом Русакову предстает Левий Матвей. Царский подарок – «тишь библиотек» обещает «книжному человеку» Пилат: «Ты будешь разбирать и хранить папирусы, будешь сыт и одет». Стоит оценить глубокомыслие Булгакова, который противопоставляет Левия Матвея как Иешуа, так и Пилату. Первый боится, что он неверно записывает, и от этого «будет большая путаница», а Пилат обречен на вечный страх перед Левием Матвеем, поскольку тот знает, что Пилат струсил, и в лицо говорит ему об этом. Хартия Левия Матвея – драгоценный источник надежды для прокуратора. Он жадно ищет в ней что-то важное, на что смог бы опереться после казни философа, но находит лишь нечто поверхностное, прописное: «Смерти нет... Вчера мы ели сладкие весенние баккуроты». Так Булгаков транслирует едва ли не самую важную проблему восприятия мира посредством чтения: тот, кто написал книгу – лишь посредник между читателем и Истиной, но каждый сам выбирает для себя путь ее познания. Эта коллизия представлена и братьями Стругацкими в «Отягощенных злом», когда Прохор, ученик и слуга Иоанна Богослова, ведущий за ним подробный дневник, создает в силу ограниченности своего понимания некий суррогат: «Ибо между тем, что рассказывал Иоанн, и тем, что в конечном счёте возникало под стилем Прохора, не было ничего общего, кроме, может быть, страсти рассказать и убедить».
Нельзя не отметить также, что Булгаков заставляет Воланда назвать причину приезда в Москву, делая его единственным в мире специалистом, способным изучить рукописи чернокнижника Герберта Аврилакского, обнаруженные в государственной библиотеке.
Не мог Михаил Афанасьевич оставить в стороне и сатирический аспект советского культпросвета. С какой лихостью он песочит убогое содержание библиотек в «Брандмейстере Пожарове»: «Насчет клуба загнали месткомские Пожарова в пузырек, а на библиотечном фронте насыпал Пожаров с факелами, совершенно изничтожил печную идею, почему покрылся льдом товарищ Бухарин со своей азбукой и Львом Толстым и прекратилось население в библиотеке отныне и вовеки. Аминь. Аминь. Просвещайся, где хочешь!» Уже с эпиграфа уморителен «Библифетчик»: «На одной из станций библиотекарь в вагоне-читальне в то же время и буфетчик при уголке Ильича. (Из письма рабкора)». Остается только с замиранием сердца следить за грядущими всходами подобного сеяния «разумного, доброго, вечного»: «– «Азбука», сочинение товарища Бухарина, имеется? – Совершенно свежий, только что получен. Герасим Иванович! Бухарин – один раз! И полдюжины светлого!». И уж совершенно навылет – миниатюры «Лестница в рай» и «Сколько Брокгауза может вынести организм»: «В провинциальном городишке В. лентяй библиотекарь с лентяями из местного культотдела плюнули на работу, перестав заботиться о сколько-нибудь осмысленном снабжении рабочих книгами». Ведь в итоге – ужас, кошмар! – «что-то сломалось в голове у несчастной жертвы библиотекаря». Но был и позитив, правильно и со вкусом организованное пространство, описанное в статье «1-ая детская коммуна»: «В библиотеке – ковер, тишина, давно не виданный уют, богатство книг в застекленных шкафах. Две девочки сидят, читают. Лежат газеты на столах. Все звучит и звучит в отдалении пианино, и в зале со сценой занавес, за ним на деревянных подмостках декорации». Есть «библио-санитарная комиссия» и она «блестяще ведет библиотечное дело».
Булгаков до конца дней оставался увлеченным библиофилом. В его дневнике сохранилась запись: «Но не будем унывать. Сейчас я просмотрел «Последнего из могикан», которого недавно купил для своей библиотеки. Какое обаяние в этом старом сантиментальном Купере! Там Давид, который все время распевает псалмы, и навел меня на мысль о Боге». Булгаков прозорливо предвидел познавательную пользу «Мольера». Он сопроводил его подробной библиографией, ставшей утонченному читателю изысканной пищей для ума. У писателя был счастливый дар – умение делиться энергетикой мышления. Особенно с теми, кто любит читать, мечтает о своей «восьмой комнате» – библиотеке. И по сей день трудно придумать что-то гуманнее фантазий Максудова, согласно которым «в домах сидели под лампами люди, читали книжку, некоторые вслух».