«Я стремился сделать мир чище. Создать шедевр, который проникнет в умы и сердца людей, и заставит их передумать идти в направлении боли, разрушений, потерь. Я построил всю жизнь свою как дорогу без поворотов. Только к цели, без остановок. На пути моём не было баров, ни забегаловок для дальнобойщиков, ни удобств, ни излишеств, ни комнат отдыха. На пути моём не было девушек, которые скрасили бы моё сумасбродство и подтёрли бы горький привкус от неудач. В лобовое стекло я видел всё несовершенство мира, я не последовал за друзьями и не скрасил обзор ни тонированием стекла, ни побрякушками на зеркалах. У меня не стало друзей. Весь горизонт закрывала лишь цель…»
Мужчина писал при свечах. Выкрученная лампочка лежала на краю стола. Окно было распахнуто, и с высоты двадцатого этажа был виден город в ночных огнях. Шторы не колыхались. В комнате было жарко, на улице – чуть свежее.
На стене висел календарь. Сегодняшняя дата была помечена. Внизу короткая подпись: срок. Более календарь не был тронут.
Мужчина сжал ручку, потом выронил.
- Это ещё не всё… Я не закончил, - прошептал он так, будто бы успокаивал себя.
Он подошёл к окну. Сильно приближаться не стал, остановился в отдалении, сложил руки в замок за спиной.
- А в этом нет ничего… Совсем ничего, - тихо прошептал, глядя на тёмные пятна домов.
Было время, когда всё было несколько иначе. Год назад он также сидел в этой комнате за этим столом. Вокруг был бардак: листы валялись даже на полу. Не то, что видно теперь: отвратительнейший порядок. Он закончил свой новый роман и сам поразился тому, как бездарно его написал. Муза отвернулась, и ум подвёл, а персонажи умерли, ещё не родившись. А те, что выжили, будто стали калеками с синдромом Дауна. Не было лёгкости, живости, глубины. Он сел читать с начала, надеясь хоть одно зерно верной мысли выудить… И не нашёл…
Мужчина отошёл от ворот ночного огня… Огня… И сел снова за стол.
«… Цель была наподобие светового пятна. Большая, яркая, будто бы близкая… А на самом деле мираж, обман, фикция. Я возомнил себя Наполеоном и теперь должен быть осуждён. К сожалению, я оказался не совсем дураком, и жизнь смог создать трассой прямой. Сжёг мосты. Теперь либо ехать, либо разбиться…»
Прошло полгода. Книг больше не было, не было миниатюр и даже идей. Не было ни одного стиха, ни одной творческой строчки. Он дал себе срок: живу полгода. Он считал, что торопиться нельзя. Никогда нельзя принимать поспешных решений, нужно думать. И если ему теперь казалось, что жить больше не за чем, то нужно взвесить всё… Поэтому срок полгода. Думал: если за это время ни разу не стану творцом – так и точно ждать больше нечего. Творить – мой главный смысл, а побираться как все работой, да подчинением, плодить рабов и множить строй армии, воюющей за стабильность болота, в котором нет места развитию бессмертного человеческого духа – это предательство. Лучше не буду давить числом на тех, у кого есть шанс выплыть наверх, на вершину человеческого сознания… А может, и выше, чем человеческого…
«…Я делал всё, чтобы возродить творческое начало. Я искал смысл в чём-то другом, в чём-то кроме писательства. Я пытался помогать людям, но оказалось, что помощь им не нужна. Они довольны тем, что могут поплакаться о том, как им плохо, и отвернуться от лучшей судьбы в пользу удобств и привычек. Я надеюсь, что у кого-то может получиться лучше. Может быть, мне не дано помогать, или это судьба моя – умереть… Не скажу, что это лучшая идея, не стану убеждать идти за мной. Даже скажу наоборот: остерегитесь! Это мой путь, и хуже предательства нет, чем пойти по чужому пути. Путь тех, кто прочтёт это – свой, и вы можете блуждать в лесной чащобе, не видя тропинок или не веря им – это нормально. Но если вы вышли на дорогу, а направление не то, и вам претит каждый шаг – остановитесь, пока не поздно! Самое страшное: забыть, что было в начале, куда стремилась стрелка вашего компаса. Я желаю вам никогда не узнать, что такое открыть книгу, прочесть: «Вспомните, о чём вы мечтали в детстве…», - и закрыть через бесчисленный ряд бессмысленных минут, во время которых морщины становятся глубже, а глаза не светлеют от воспоминания. Правильно ли пройдён путь? И даже страшно спросить. Мысли в панике замирают, боясь нащупать эту зияющую пропасть. И, постояв молча, как у могилы, бросятся назад в знакомый мир, напоминая, что надо полить цветы, решить кроссворд, заплатить за свет… Всё что угодно, лишь бы больше не открывать книгу и не знать, какую строчку прочёл. Я желаю вам никогда не знать такого и идти по своему пути, не сворачивая, не останавливаясь и не предавая. Вам же хуже, а больше: кому?
Я ухожу из жизни сам, по своему решению. Прошу никого не винить, не проводить следствия, не вскрывать труп… В общем, не тратить лишние силы. Займитесь лучше своей жизнью.
Я ухожу не из-за страха открыть эту книгу когда-нибудь в будущем. Я открыл её давно в прошлом и летел по компасу. А теперь мой путь далее невозможен. Нет дороги и стоит указатель, что дальше пути нет. Я упрямо ехал дальше по направлению безо всякой дороги, прожил больше, чем нужно. Я знаю, что я не сбился, что мой путь просто окончен и творческий запас израсходован. Значит, я сказал миру, что смог. Мир отпустил меня пожить бесцельно, как современники говорят: «для себя». Я же не хочу. Мой выбор – жить для мира. Может быть, если там что-то есть, я буду там полезнее, чем если останусь здесь…»
Ручка немного помолчала, потыкав распластанную бумагу, помалевала что-то в уголочке. Мужчина собрался с мыслями.
«Предсмертная записка вышла очень пространной. Простите, это привычка. Может быть, графоманство.
Уж очень люблю писать. Я же стремился сделать мир глубже, создав литературный шедевр… Чтобы люди задумались о чём-то большем, чем уборка, работа и клубы. Чтобы остановились и подумали: на том ли они пути?
И повернули, пока не поздно».
Мужчина выдохнул и отложил ручку. Она легла прямо на неосознанно написанные слова в уголочке листа: «не спеши». Расстегнул ещё пуговицу на рубашке. Кто-то придумал, что умирать нужно красивым. Усмехнулся. Подошёл к окну и встал на подоконник.
Страха не было. Странно, хотя, наверное, правильно. Дел на этом свете больше не осталось.
Он присел, оттолкнулся и неловко как-то, кубарем, покатился из окна…
Скользкие пальцы рефлекторно схватились за карниз. Мужчина вдруг осознал, что НАПИСАЛ. А карниз стал отрываться от дома…
Записка была напечатана во многих литературных сборниках и стала известным признанным литературным шедевром.
15.05.16