Русский мужик - сентиментальный

 
    Подозреваю, что западный мужик  может быть всяким, но обязательно – прагматичным. Всё-то у него по расписанию, всё-то у него - ок'еюшки. Ну, просто не принято проявлять свои  настоящие эмоции – слабаком прослывёт, лузером, если позволит себе  и слёзы прилюдные, и признание в своей несостоятельности. Оттого он всегда улыбчив на все свои тридцать два зуба.

    А нашему мужику таких заморочек не понять. И с зубами проблема уже после тридцати пяти, и  проблем с неприятностями не занимать.  Плохо на душе, так перед другом  не грех, после совместного антистрессового распития сорокоградусной, и слезу пустить, и рубаху на себе порвать от несправедливого устройства жизни, или просто махнуть на все неприятности  рукой, послав их при этом на известный в России адрес – куда Макар телят не гонял, либо ещё куда  трёхэтажным заборным словцом... Русский мужик обожает «Авось», который спасает в самых непредвиденных обстоятельствах.
    В наше время, правда, появился и среди русских мужчин  западный тип, в основном, среди новоявленных нуворишей, разжиревших  на спекуляциях с природными ресурсами ли, в области торговли ли, в сфере ли ЖКХ, которую  в народе  расшифровывают тремя словами – Живи Как Хочешь. Но не о них речь, если учесть, что новоявленный  капиталистический вид  мужских этих особей весьма невелик на просторах  Руси.

     Мастеровой и ленивый, открытый и  себе на уме, отчаянный и трусоватый, русский мужик  имеет, однако, ещё одно качество – он сентиментален.
    Да, да, именно так: грузин не может без песен за огромным дружеским столом, индус не мыслит праздник без танцев, а русский не преминет внутренне или внешне всплакнуть от полноты души и по поводу того же грузинского  многоголосья  и при виде яркости танцевального рисунка далёкой Индии. Русский мужик жалостлив.  Иной (не каждый  такой уж, безусловно, тиран) отходит поленом свою суженую, а потом жалеет искренне, от души. А уж по поводу «птичку жалко» и говорить не приходится. Русскому жалко и негра в Африке, которому грозит  Эбола, и хохла на Украине, предавшего их славянский мир и переметнувшегося на Запад, и тот же «загнивающий» Запад, забывший о русской терпеливости, сменяющейся, в конце концов, праведным гневом.
   Но мы вернёмся, однако, к его сентиментальности. Разберём на конкретном примере из жизни моей знакомой.  Вот как она проиллюстрировала это понятие  применимо к своему мужу:

     «Молодые мы ещё были, первый год после свадьбы.
       Приехали мы с мужем в гости к сестре на мою малую родину. Нашу деревню речка  Старый Карасук делит надвое.  Правую и левую стороны деревни  соединяет посередине деревянный мост, ниже которого – где берег не так высок - уже перед самой перестройкой задумали, было, соорудить  небольшой причал. Завезли две бетонные плиты, сваи и на следующее  за этим годом лето собирались заняться вплотную этим  самым причалом.
    Но следующий год открыл собой постсоветский период, где было уже не до задумок для сельского общества, где стоял вопрос  - как жить вообще.
     Бетонные плиты не были разворованы лишь по одной причине – не на что и не на чем их было перевезти, облагородив чей-либо  двор  своей ровностью и защитив его от весенне-осенней грязи. 
     Но эти плиты облюбовали влюблённые парочки, встречающие на них свои закаты, любуясь высокими северными звёздами их быстротечного лета, неспешными водами местной речки  и всякой водоплавающей её  живностью. То лебеди, изящно выгнув шеи, проплывали вдалеке, то красавцы селезни со своими серенькими подружками, то залетевшие чайки с недалёкого Иртыша будили  у влюблённых романтические грёзы. Да и сам открывающийся вид окрестностей  порождал у всякого глядящего на них светлые чувства: вдали темнели вековые сосны и кедры,  плакучие ивы  играли своими склонёнными ветвями с лёгкой рябью реки,  в близлежащих камышах ухало,  квакало, стрекотало и звенело, словом,  всё это являлось наглядным гимном  жизни.

    Я люблю своё село, правда, с годами бываю там нечасто.
    Вот  и тогда, после трёхгодичного  своего отсутствия, с удовольствием подхватила идею сеструхи пройтись по селу после утомительного застолья. 
    Мой муж – коренной горожанин, не имеющий родственников в сельской местности, природу видел только в  городских парках да скверах, Иртышом любовался с центрального пляжа да с парапета набережной.
    А тут – буйство естественной природы, колорит деревянного зодчества – у каждого дома свои резные наличники, коньки на крыше, основательные вороты,  украшенные  хозяевами неповторимым манером.
    А какие у нас палисады!     По вкусу хозяев - там и сирень разных видов, там и рябина-калина, там и черёмуха, там и берёза с елью подпирают бревенчатые дома своими плечами. Идёшь по улице, а кажется, что аллеей. 
   Любил тогда народ  деревья садить, понимал их красоту и пользу: и птице есть где укрыться, и себе удовольствие – слушать их пение по утрам.

   И вот, значит, ведёт моя сестра экскурсию  по деревне, рассказывает, что за время моего отсутствия у односельчан изменилось, делится общими радостями и печалями, попутно отвечая на какие-то вежливые вопросы  и моего мужа. А мне-то всё интересно, всех я знаю, всё мне на сердце ложится, а про пристань я ещё не ведала. И тут она выводит нас к этим плитам на берегу. Невдалеке лебеди плавают,  с неба звёзды нам подмигивают, мол, с приездом вас, ветерок июльский ласково хлопает по плечам, приветствуя залётных гостей.  Словом, одна радость разлита окрест.
     Мой муж – двухметровый детина, устал шастать по селу, тут тебе не на автобусе от остановки до остановки  доехать, тут, пять улиц обошли, пятьсот с лишним дворов. Закатил он штанины, сел на плиту, ноги в парную речную воду опустил, на багровый закат любуется. Мы с сеструхой поодаль сели, продолжая обсуждать сельские новости. Только слышим  появившийся какой-то непонятный звук, оглянулись в ту сторону, откуда он появился, а это мой благоверный всхлипывает.  Кинулись мы к нему:
- Вов, ты чего?
А Вова раскинул свои огромные ручищи в стороны, на спину заваливается и выдыхает в блаженстве:
- Девки, красота-то какая!
И ножищами-то для весомости  своего восторга в воду бухнул, окатив нас водой с головы до пят»


        А мне думается, что ни какой другой мужик, кроме русского, не способен на такую остроту своих чувств – плакать не от  горя, а от счастья. Даже от восхищения от представшего  взору пейзажа. И в этом его сила.