Конец развратной эпохи

                КОНЕЦ РАЗВРАТНОЙ ЭПОХИ


               О распаде СССР от первоисточника


         


СИНИЕ ЕВРЕЙСКИЕ ГЛАЗА И ЗЕЛЕНЫЕ ЦЫГАНСКИЕ - НЕ ОБМАН ЗРЕНИЯ

ШЕСТЬ КИТОВ МОЕЙ ЖИЗНИ

ВОЖДЕЛЕНИЕ,СТРАСТЬ,СЕКС И ФЕТИШ - ЭТО ЛЮБОВЬ

ЗНАЧИТ, БОГ - ЭТО ВОЖДЕЛЕНИЕ, СТРАСТЬ,СЕКС И ФЕТИШ

ПОЧЕМУ В РОССИИ НЕТ САМОГО НЕОБХОДИМОГО - СЕКС-СИМВОЛА ХОТЯ БЫ В КИНО

ХОРОШИЙ СЕКС НА ДОРОГЕ НЕ ВАЛЯЕТСЯ

ВОЙНА ПРОСТИТУТОК

В СССР БЫЛ НЕ СЛУЖЕБНЫЙ РОМАН, А СЛУЖЕБНЫЙ ВАВИЛОН

СЕКСЛЕСТНИЦА И СОБЛАЗНИТЕЛЬНЫЙ ПОДВАЛ - КОГДА ЗАМИРАЕШЬ ОТ УЖАСА

ЗАГОВОР РОЖДАЕТ ДУРАКОВ И КОНТРРЕВОЛЮЦИЮ

ЛЮБОВЬ - ЗАГОВОР - БУНТ - РЕВОЛЮЦИЯ - В ТАКОЙ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТИ

ОТ ЛЮБВИ ДО НЕНАВИСТИ ОДИН ШАГ, ОТ ЛЮБВИ ДО РЕВОЛЮЦИИ - ДВА

КАК ТРИ ВЕЛИКИЕ ЛЮБОВНЫЕ ПАРЫ РАЗРУШИЛИ РОССИЙСКУЮ ИМПЕРИЮ

О ПОЛЬЗЕ СТВОЛОВЫХ КЛЕТОК И ОЖОГОВ В РОДДОМЕ

КОГДА ВАЛЯТ ГОСУДАРСТВО, ЕГО ЗАХВАТЫВАЮТ РОСТОВЩИКИ

ЖЕЛАЯ ПОМОЧЬ ГОСУДАРСТВУ, ТЫ УНИЧТОЖАЕШЬ СЕБЯ

БЕРЕГИТЕСЬ ИГРАЮЩИХ С ВАМИ МУЖЕЙ И ЛЮБОВНИКОВ

А В ОБЩЕМ, ЭТО НЕ ТО, О ЧЕМ ВЫ НАПРЯЖЕННО ПОДУМАЛИ





НА ГОРЕ КОЛХОЗ Исп. Раиса Отрадная - в Яндекс


1


Только десять лет спустя после того, как можно было бы, я открыла для себя в Сети итальянского актера Алессандро Прециози (эта труднопроизносимая на русском фамилия переводится как "драгоценность") и его восхитительную игру. Странно, но о нашумевшем сериале «Элиза» я даже не подозревала. Из-за предельной занятости, конечно, фильмы в Сети  не смотрела,  по российскому телевидению этот сериал  за все последние десять лет со времени его выхода на мировые телеэкраны   не обнаружила. А ведь это настоящее сокровище – замечательный учебник любви, который сегодня так нужен всем, особенно молодым, которые учатся любить по урокам порносайтов. Алессандро Прециози и его  напарница по фильму, а затем  формальная жена Виттория Пуччини на протяжение многих часов показывают натуральную любовь, которая завораживает и уносит  вас в рай ваших самых сокровенных желаний. В этом смысле «Элиза» итальянского режиссера  Чинции Торрини – поистине дорогой подарок всем сердцам и телам, которые жаждут  любить. Не случайно телефильм буквально  раздергали на кадры, а кадры на детали для создания  огромного количества видеоклипов.
И это замечательно, потому что естественная любовь между мужчиной и женщиной – это лучшее, что создал Бог. А  любовный акт – это и есть сам Бог. Потому и видеть его «вживую» не надо, нельзя.
В нашем фильме Валерия Тодоровского «Подмосковные вечера» есть такой замечательный кадр, когда в самый пик любовного акта, который   изображают актеры Владимир Машков и Ингебора  Дапкунайте  неожиданно входит свекровь героини (Алиса Фрейндлих). Она  в потрясении наблюдает за парой, а невестка смотрит прямо на нее, но не видит, хотя глаза ее широко открыты. Вот если вы в своей жизни хотя бы раз побывали в подобной отключке, то вас посетил сам Бог.
Странно, что Россия, декларирующая приверженность к  традиционным любовным ценностям, обделила своих телезрителей  такой замечательной возможностью поучиться им у итальянской «Элизы». В то время, как Европа, разрешающая  однополые браки, создает  вот  такие замечательные фильмы, к тому же высочайшего художественного уровня, и учит  высоким человеческим любовным отношениям, а не сношениям с конем или собакой, российский кинематограф создает вал такой преснятины и пошлости, что говорить тут просто не о чем. Кстати, о конях и собаках. Любить можно и их, конечно. И  это не значит, что странные люди мучают и совращают животных.  Уверена – мы еще не поняли, что и животные  с успехом умеют совращать и мучить людей. Просто   до сих пор не знаем, кто они такие,  которые живут рядом с нами и которых мы  сентиментально назвали своими младшими братьями. И чего они на самом деле хотят от нас. Поэтому я настороженно отношусь  ко всякого рода защитникам животных и особенно к  тем, кто проявляет к ним  особую любовь и  превращает свои дома в зверинец, отвращая себя от  любви к человеку, предпочитая ей любовь к собакам. Хотя мне любовь к красоте в любом ее виде понятна, и я вполне могу допустить, что, просматривая сериал «Элиза», кто-то может изнемогать не от восторга к  Фабрицио Ристори, а к изумительному  экстерьеру белоснежного  коня под ним.
Среди моих любовных приключений был один совершенно невероятный случай, который навсегда остался в памяти, но вспоминать его без смеха я не могу. С будущим отцом моего сына  мы любили в обеденный перерыв гулять по парку, рядом с которым работали. И каждый раз, возвращаясь, я любила погладить красивого пони - в вольере их было несколько. Но  как только я дотрагивалась до него, он  тут же демонстрировал свои мужские понинские  достоинства. Однако… Но это почему-то взбесило моего человеческого любовника. И кончилась эта вспыхнувшая ненависть дуэлью! Однажды он вернулся на работу злой, потирая  правое плечо. И нервно рассказал, что встретился в парке с этим  моим «кавалером», гуляющим на свободе. Что уж между ними там произошло, я не знаю, но, думаю,  пони получил пинков. Однако  он и не думал сдаваться и укусил своего обидчика за плечо. Я была в полной растерянности – ревновать меня к пони? Да еще и устраивать с ним разборки! Но в тот момент мне было не до смеха – надо было гладить плечо пострадавшего в потасовке возлюбленного, а потом еще и утешать его. Что, конечно,  облегчило горестные воспоминания о драке на лоне природы. Но не могу не признать, что мне очень польстил тот факт, что в меня влюбился даже пони!    Один из дуэлянтов наверняка прислал бы сейчас отклик, в котором заявил бы: "Не верьте ей, это был осел!" Кто бы это мог сказать, догадайтесь сами. Любовь, она вот такая…


2


Загадка: вы заметили, что у нас в отечественном кинематографе сегодня нет ни одного артиста – секссимвола? Как  сказала бы  госпожа Бальзаминова – вот такая большая страна, а самого необходимого в ней не найдешь! А что вы хотели – нынче в России – как при короле-солнце во Франции:  72 года там был только один секссимвол – сам король!
 Хотя  красавцев и красавиц среди наших актеров  много. Но ни один из них не смог подняться до уровня Алессандро Прециози, хотя его жесты, манеру говорить, двигаться переняли многие. Конечно, один поворот головы этого актера,  движение его рук, улыбка, синие глаза –  все само по себе завораживает. А от  его танца с Элизой на празднике Ивана Купала в деревне можно просто сойти с ума от восторга.
 События происходят во второй половине восемнадцатого века - сериал снят по мотивам романа Ричардсона «Памела», рассказывающего о любви английского эсквайра к четырнадцатилетней служанке. Который  предпринял все возможное, чтобы соблазнить юную девушку, но, обнаружив в ней твердость и  достоинство, решил жениться.
Режиссер с большой любовью к Италии переносит нас в ту эпоху, и не только во дворцы, но и в деревни, на городские площади, в гущу  простого народа. И мы словно погружаемся в сладкий сон оживающих полотен итальянских художников. Только искренне любящий свою страну и свой народ режиссер с единомышленниками  мог создать завораживающие картины национального итальянского быта. Перед нами – очередной  феномен национального искусства в стране, которая давно стала «меккой» мирового кинематографа, куда  приезжают сниматься звезды Голливуда, несмотря даже на тяжелые кризисы, которое переживало итальянское кино. Витторио де Сика, Федерико Феллини, Микеланджело Антониони, Бернардо Бертолуччи,  Паоло  Пазолини, Лукино Висконти – кому не известны  имена этих великих режиссеров! Которые на родине фашизма умели даже во времена Муссолини создавать полотна о  гуманизме и народности.
Чего совершенно нельзя заметить в современном российском кинематографе, который неустанно «кует» на экране какую-то бесконечную российскую дьяволиаду. Нашим современным режиссерам нестерпимо «жмут» то фаворитизм Екатерины Второй, то гулаговское «наследие» сталинизма, то плановое  хозяйство в СССР. Они никак не могут вылезти из волчьей ямы  тяжелых предубеждений против России и ее истории, ее народа. И именно в этой «яме»  «создают» свои фильмы, не имеющие успеха ни в стране, ни уж точно – за рубежом. Если в европейских странах кинематографисты упорно развивают тему  народной борьбы с фашизмом в тридцатые-сороковые годы прошлого века, то в России для кино ищут совсем иные сюжеты.
В то время, как на испанском телевидении выходит красивейший антифашистский фильм «Нити судьбы», в России появляется телесериал «Орлова и Александров». В котором советские  актриса и режиссер, вознесшиеся на вершину мировой славы, представлены всего лишь жалкими алкоголиками, играющими роль рабов Сталина, ненавидящими своего хозяина, но выполняющими его волю. А если так, то ответьте – кто же они? Если Орлова и Александров ненавидели антифашиста Сталина, главного борца в мире против гитлеризма, то, значит, они – сторонники фашизма? Именно к такому выводу и подводит нас этот жалкий сериал. Который  просто вычеркнул из памяти российского народа этих двух  талантливых людей, уважаемых во всем мире именно за гуманизм, искусно продемонстрированный на киноэкране фильмами, ставшими классикой мирового кинематографа.
А между тем, итальянский секссимвол Алессандро Прециози, подаривший нам графа Фабрицио Ристори – антифашист. И он неустанно демонстрирует это, создавая очень яркие роли в антифашистских европейских фильмах. Играя, кстати говоря, по системе Станиславского как в ведущих театрах мира, так и в кино.
Глядя же на современные постановки в московских театрах, которые уже не могут дать ни одну классическую пьесу без режиссерских извращений, видишь зачастую полный отказ от этой системы, а вместо нее – натуральный сумасшедший дом, изображающий из себя театр. Именно такое явление произошло на первом канале  российского телевидения, впустившего на государственный телеэкран шестисерийную английскую постановку «Войны и мира» с актерами, лица которых  режиссер подбирал по образцам уродцев из банок, законсервированных еще Петром Первым для своей кунсткамеры. Именно такими «лицами» изображен в сериале по якобы роману «Война и мир» русский народ – от аристократов до крестьян.
«Дисциплина, честность и храбрость, и верность своему королю», - вот слова, которыми начинается история графа Фабрицио Ристори в телесериале «Элиза». Сюда еще следует добавить – и необыкновенная любовь к женщине. На этих понятиях стоит фильм Чинции Торрини, завоеваший сердца миллионов зрителей. Теперь спросите себя: почему Россия постоянно отстает от Европы? Провозглашая то верность православному монархизму, то советскому марксизму, то олигархическому капитализму с « человеческим лицом»? А потому что ей никак не удается привить своему народу вот эти понятия – дисциплина, честность, храбрость и верность своему королю. Даже любовь к женщине в современном российском кино – это что-то настолько жалкое и несуразное, покрытое горючими слезами измученных безденежьем и ненасытными «папиками» сумасшедших нимфеток, что и говорить о любви просто не приходится. А ведь именно на ней стоит наш человеческий мир.

3

Я открыла для себя «Элизу» и восхитительного актера Алессандро Прециози в достаточно трудный для себя период. В период не то чтобы депрессии, но каких-то нежелательных оценок прошедших событий своей жизни. Чем больше я думала о них, тем больше и больше красила их черной краской. И неизвестно, чем бы  кончилась эта однотонная «покраска», если бы я не увидела этот итальянский сериал. Чем дольше я его смотрела, тем больше понимала, что этот фильм очень и очень непростой. Он таит в себе множество секретов, которые надо разгадать. А это под силу только людям осведомленным. Этот фильм – как искусная игрушка, в которую с удовольствием может играть  абсолютно каждый, но въедливый «игрок»  обязательно найдет в ней потайные кнопки и ящички, открывая которые,  обнаружит очень интересные вещи. И это привело меня в восторг. Я начала открывать потайные «ящички» «Элизы».
Первая тайна – это Алессандро Прециози. Красота его внешности  таит в себе главный секрет:  она «собрала» в себе несколько образов мировых знаменитостей киноэкрана, которые талантливо играли классические роли и одновременно остались в памяти как секссимволы. Это – Питер Устинов, Жерар Филипп, Мэл Гибсон, Микки Рурк и даже  наш Олег Стриженов с его синими глазами и капризно вздернутой верхней губой. Конечно, Прециози сегодня – оригинальный, но когда  смотришь на его  образ в «Элизе», то словно из тумана являются те, теперь далекие, волшебные кинообразы, которые возбуждали воображение еще бабушек нынешних молодых людей. Это как  образ  упавшего на землю с далекой планеты юноши в одном фантастическом рассказе Рэя Брэдбери. За ним гонятся все, кто потерял близких, и  для каждого он предстает в  том образе, в каком его хотят видеть. Вообще Прециози, как давно уже отмечено – великий мастер перевоплощения. Его образ  в принципе неуловим – он может по желанию его владельца  в одно мгновенье разлететься на десять других совершенно непохожих друг на друга. Вот он юный влюбленный с очаровательной улыбкой и тут же – злобный насильник, а новая  улыбка рождает в секунду новое лицо элегантного дипломата, через секунду – это уже маска чудовища, способного держать взаперти  красавицу. Но все  его образы – не сами по себе – для роли, а это одна и та же роль – человека, в котором все эти образы живут одновременно. Все это многообразие есть в каждом из нас.
Вот в чем секрет огромного таланта этого артиста – играя  любые роли, он никогда  не отталкивает от себя зрителя, который за это не перестает любить его в любом  обличье. В том числе, и в роли гомосексуалиста в фильме «Холостые выстрелы».  Между прочим, такие мужчины существуют и в жизни. Например, мой близкий друг, Сенатор, очень известный человек (ныне покойный), был объектом  влюбленности очень многих людей – как женщин, так и мужчин. И те и другие влюблялись в него безмерно, по-сумасшедшему, и он никого из них не отталкивал, не демонстрировал неприязнь, терпеливо переносил проявления любви от мужчин, хотя сам не был не только гомосексуалистом, но даже бисексуалом.
Прециози покорил сердца миллионов женщин. В Сети я нашла удивительно точное определение одной из поклонниц: «Алессандро Прециози – это смерть женщинам!» Его явление на экране сродни явлению Мэрилин Монро, когда  любой ее образ в кино в любой роли встречался восторгом миллионов зрителей. Такой она осталась в истории.
Однако Прециози отличается от нее огромным, иногда даже кажется, дьявольским талантом. Его перевоплощения  подчас пугают и заставляют думать, что не напрасно в свое время  артистов хоронили за  церковной оградой. Например, Мэл Гибсон говорит, что  ему помогают снимать фильмы посещающие его призраки, а «Страсти Христовы»,  вообще снимал Святой дух всего лишь  его руками. Я в это верю.
Но женщинам-поклонницам стоило бы приостановить бег своего распаленного воображения за Алессандро. Ему сорок три года, он очень деловой человек – директор и художественный руководитель одного из известных итальянских театров, а также руководитель  благотворительного фонда, который занимается  сбором средств для поставок стволовых клеток для онкобольных детей. Такие фонды, как известно, есть и в России и  некоторые возглавляют артисты, причем,  только еврейского происхождения. Все – женщины. В Италии, как видим, этим делом занялся мужчина еврейского происхождения.
В нашей стране произошло   одно удивительное событие, также связанное с медициной, в котором самое активное участие приняли артисты и режиссеры. Это усыновление  обгоревшего в роддоме в городе под Москвой мальчика. За   несчастного младенца с изуродованной внешностью началась  настоящая охота с очень большими деньгами. В дело вступила  сама верхняя власть. И поэтому ребенок был  быстро усыновлен и оставлен в Москве. Артистам и режиссерам пришлось отступить. Создается впечатление, что на малыша сделали ставку как на будущую звезду киноужасников прямо с пеленок. И не факт, что заказчиками усыновления были российские  воротилы от кинобизнеса. Могли жаждать этот готовый «материал» и в Америке, и в Европе. И они, если так, все равно вытянут его к себе, потому что там могут заплатить гораздо больше.
Прециози насколько талантлив, настолько и предан театру. В сериале «Элиза»  у него даже фамилия  героя - Ристори. Это  имя  актрисы Аделаиды Ристори, которая начала играть в 1837 году и  воплощала на сцене идеалы свободы. И для самого фильма авторы выбрали традиционный классический пасторальный  сюжет о борьбе девушки и юноши за свою любовь против социальных и материальных предрассудков. Используя в нем все приемы классического итальянского театра. Потому-то сериал так завораживающе красив, что эти художественные и драматические особенности  создавали итальянские актеры  еще в 16 веке.



4

Другие «потайные ящички» сериала «Элиза» - это заимствованные кадры - клише, ставшие классикой эротических лент мирового кинематографа. Яркий пример – лестница. В фильме « Девять с половиной недель» на лестнице под потоками воды разыгрывается потрясающая сексуальная сцена Микки Рурком и Ким Бейсингер. В «Элизе»  красивейшая сцена признания в любви графа Фабрицио Ристори  служанке Элизе также разыгрывается на лестнице – его дворца. Насколько Прециози неистов в этой сцене, когда  укладывает  свою любимую на эти дворцовые ступени и кричит  на весь свет о своей любви, трудно даже передать. Потом вскакивает и кричит: «Господа, граф Ристори  хочет эту женщину, ну и скандал!..» А в это время к лестнице уже подъезжает карета с  самой знатной аристократкой страны, которая до безумия влюблена в графа. И он, гневно отчитав Элизу за  ее строптивость,  идет вполне невозмутимо встречать карету со своей старой любовью. Эта лестница затем становится символом  необыкновенного романтического сексуального всплеска на протяжении не только всех серий «Элизы», но и других фильмов : «Чужое лицо», «Красавица и чудовище», которые, если кто поймет, являются пародиями на «Элизу». В самом деле – смешно же, хотя и волнующе. Но почему потом все время грустно видеть эту опустевшую лестницу? И даже как-то не хочется, чтобы по ней кто-нибудь ходил.
Я смотрела этот сериал, разгадывала его загадки, и чувствовала, что… влюбляюсь в свою жизнь – прошлую и настоящую. Что моя жизнь  и воспоминания  окрашиваются в яркие  расцветки. Надо заметить, что первые одиннадцать серий «Элизы»  наполнены таким юмором, что без смеха невозможно смотреть ни одну сцену любовных приключений  Фабрицио и Элизы. И вот еще  особенность этой ленты – она искрометно раскрывает секреты таких человеческих взаимоотношений, о которых после  Ричардсона писатели в Европе и в России  создали целые тома своих романов и повестей. В которых главная тема, конечно, из серии в серию повторяющаяся фраза графа Ристори: «Я тебя очень люблю, но жениться не могу…» Это тема сословных различий, социального неравенства, века волновавшая людей во всех странах. Основной двигатель революций. И разве сегодня она не вышла на передний план в России, сделавшейся однажды – сто лет назад – самой демократической страной в мире, а нынче поправшей все свои достижения в этом направлении и пытающейся шагнуть из социализма прямо в феодальное средневековье? И разве не отсюда и выходит проблема отсталости российского современного кинематографа, а также театра и литературы, настойчиво пропагандирующих наши новые «человеческие ценности», их никчемности и неприкаянности? Да, мы можем еще пока что провозглашать свои христианские и  традиционные человеческие ценности, отвергая всевозможные извращения, но надолго ли нас хватит при таком застое в творчестве, которое  не является более в нашей стране истинным проводником декларируемых ценностей?
А между тем Европейский кинематограф преподнес  зрителю сразу два подарка,  в тридцать второй и тридцать третий раз экранизировав «Анну Каренину». В итальянской ленте ее играет  Виттория Пуччини, перевоплотившаяся из итальянской Элизы в русскую графиню. В английской – Кира Найтли. Обе ленты восхитительны. Обе показали красивую любовь и красивый секс. Значит, Россия учит мир любить по своим традиционным образцам и сегодня? Выходит, что так.
     Но что же показывает она сама?  Вот сразу две экранизации о Екатерине Великой. И ни в одной нет истории  ее любви. Показано в деталях время кошмарных отношений с неполноценным  Петром Третьим. Но – ни одного кадра о великой любви Екатерины и Орлова,  в которой был зачат их ребенок, которому предназначалась большая политическая роль еще во чреве матери. Почему? Откуда такое «историческое» сексуальное воздержание у режиссеров? Не хочется показать русскую императрицу красивой и  любимой женщиной, а велико желание оставить ее в окружении  скабрезных исторических любовных анекдотов?

5

Если меня кто-то заподозрил в фетишизме из-за бурного восторга от восхитительного синеглазого итальянского еврея Алессандро Прециози, то это абсолютно напрасно. Дело совсем в другом. Просто этот артист  очень похож на зеленоглазого цыгана, который был моей первой и роковой любовью. Сейчас я точно знаю – мне очень повезло в жизни, потому что я получила от нее истинную, божественную любовь – в смысле секса, такую, о которой мечтают все, но не так уж многим удается ее получить. Но для меня она была подарком самой природы. Сейчас, когда я и пьесы пишу стихами, могла бы сказать о своей юношеской любви так:
 

На первое свидание
Вас пригласили в лес,
А, может, в парк,
А, может, и на луг,
А, может, в сквер,
Но все равно – к деревьям
И к траве.
Вам - сколько? Уж четырнадцать
Иль только семь?
А вы уже женаты…
Вас не похитили,
Не утащили
В яму,
Вас пригласили
Упиваться соловьями
И запахом цветов,
Разбойников
Бисексуальных.
И вы пришли,
И вы в восторге!
Был первый поцелуй
И первое объятье,
И вы – женаты,
Вы замужем -
Непостижимо!
Да разве это можно,
Ведь не мужчина,
Не женщина,
А просто дети,
Как говорят родители
Всех-всех детей
На свете.
Но вас венчали
Трава и куст
И дерево в придачу,
Река и лес
И луг,
И соловьи вам пели гимн
Языческого бога!
Иначе и не может быть,
Ведь такова природа
Когда не задержались вы
У первого порога
Свидания любви.
Хотя бы и его предчувствия.
Но вы пошли,
Вы согласились,
А вас там ждали,
Но вы не ожидали?
А вас венчали!
Ведь вы пришли!
Да, первое свиданье –
Это брак,
Скрепленный сонмом
Языческих невидимых
Богов.
Потом
Вы подрастете
И даже не поймете,
Когда перед обычной
Теткой в ЗАГСе
Дадите обещание на брак.
А разве  тетка – бог
Из вереска и меда,
Из песни соловья,
Которые объявлены погодой
Просто,
Природой, не более того?
Даете вы обет
В конторе,
Который вам нельзя давать
С тех пор,
Как соловья послушали на воле
Вдвоем.
И этот первый брак
Вы будете считать
За главный,
Когда предсмертный вздох
Придется испускать,
Вы станете искать
Того, кто вас венчал
В лесу иль на реке.
И там,  приблизившись к земле,
Вы станете отчет писать
О ваших прегрешеньях
Перед Мокшей.



Но случилось такое же, что и с Элизой – цыган  любил и хотел меня до безумия, но жениться не мог!  Семья ему не разрешила. Нет,  они не были расистами,  они  были просто местной коза нострой – ОПГ, как сейчас это называют. В эту организованную преступную группу входили все представители местной советской власти и правосудия. Смешно представить, что им бы понадобился в ней журналист. Хотя и начинающий корреспондент маленькой районной газетенки. Но в те времена  такие «районки» имели очень большое значение – они являлись рупорами райкомов партии, и хотя население и называло их «брехушками»,  читало от строки до строки.
Да, эта цыганская семейка не была расистами. Истинным расистом для меня и для моего цыгана выступила сама природа, которая свела нас «по национальной принадлежности». Дело в том, что я – наполовину еврейка (по отцу), на четверть цыганка и на четверть финно-угорка. Вот такой у меня генный «нацсостав». Один дурак в Сети как-то мне написал, что я – генетический мусор. Вот идиот – генетический мусор, это больной Гитлер, а у меня в роду никаких генетических заболеваний не было. Все у нас здоровые, красивые и умные. Есть только одна особенность и у мужчин, и у женщин – ясновидение. Все мы обременены призраками, которые говорят с нами, но никто из нас не может предотвратить беды даже после самых страшных пророческих снов.
Я лишь немного знаю историю семьи моей матери с конца девятнадцатого века. Она мне говорила: « Ты бабку не слушай про Ольговку, мы из Кукарек». Ольговка – это деревня под Москвой, названная по имени барыни, у которой особо привилегированной служанкой работала моя прабабка – Лиза. Видите, есть мистическая связь с той киношной итальянской Элизой, которая так взволновала меня. Но прадед Федор, кузнец с цыганской серьгой в ухе, происходил как раз из Кукарек, из цыганской слободы. Ковать лошадей он заводил прямо в дом, а подаренные  жене  барские  дорогие платья, какие дарил граф Фабрицио  своей Элизе, рубил топором на мелкие  лоскутки. Моя Лиза, по рассказам матери, была очень красивой, воспитанной и умной женщиной – высокой и «прямой», как говорила мать. И  уверяла, что очень похожа на нее. Действительно,  мать была в молодости редкой красавицей с гренадерским  ростом, стройная и с огромной толщины  белыми косами. Дед у нас был рыжий. А вот  мой дядя, бабушкин сын, был весь в нее – черный красивый цыган. Очень хитрый.
Лиза умерла  мученицей – в начале войны, бежав из горящего города в этот рабочий поселок за рекой, она ходила побираться по окрестным деревням вместе с моей матерью. Но  этих кусков не хватало на пропитание – они голодали, пухли. Лиза отказалась есть совсем, отдавала все внукам и умерла от голода. Пять дней  ее не могли похоронить – нечем было заплатить за лошадь и могильщику.
Этот поселок – придаток известнякового рудника – как встретил нашу семью неприветливо, так и проводил. Здесь жили очень плохие люди – «выпускники» ГУЛАГа, на выселении. Среди них были и политические, и уголовники. Они быстро навели тут свои порядки, образовали иерархию, которой должны были подчиняться все. По сути, тут не было никакого СССР – только «прикрытие» из органов власти – поселковый Совет, рудоуправление, профком, партком, почта. Но все они  подчинялись одному хозяину – управляющему Алексансанычу Михайлову. Этот  барин был настоящий, он редко появлялся, но все в поселке делалось только с его ведома.
Несколько лет моя семья жила в бараке. Потом все разъехались, и в жалкой десятиметровой комнатке с фанерной перегородкой, отделяющей кровати от керосинки и рукомойника над помойным ведром, остались мы с бабушкой, а потом к нам присоединился ее  новый муж, еврей,  репрессированный электрик рудника с запретом на семейную профессию учителя. Поскольку он был не уголовник и не политический, а бывший военнопленный, то отношение к нему со стороны  местной власти было, как и положено к репрессированным, подчеркнуто плохое. Практически он был лишен всех прав кроме права на каторжный труд за копейки. Все время до моего отъезда мы жили, как я подсчитала на нынешние деньги, на четыре тысячи рублей.
Можно представить, как меня кормили и одевали на эти гроши. Но уже к шестнадцати годам из меня выросла красивая стройная девушка, умненькая отличница и бойкая комсомолка. Мои опекуны ненавидели советскую власть и комсомол, но меня своей ненавистью не озадачивали, и я ее  мало ощущала и понимала, а жила своей жизнью. Бабушка была мудрым человеком, хотя даже не умела читать и писать. Но она, как ни странно, знала, что нужно для карьеры – образование и общественная жизнь. То есть, близость к власти. И это она во мне культивировала своими народными, но верными средствами – бабушкиными наставлениями.


6

Среди них, конечно, главное было – о всенепременном половом воздержании. Вот интересно: какие бы короли не сменяли друг друга, какие бы революции не освобождали от них народ,  у бедных матерей в любые времена был один и тот же принцип – добродетель Элизы как главный двигатель хоть к какому-то счастью. Ну да, честь девушки – главное ее богатство за неимением никакого иного. В СССР ничего не изменилось по сравнению с временами Владимира Красно Солнышка и Ивана Грозного. Ленин, конечно, дал свободу русской девушке, но бабушки тут же забрали ее обратно, накрепко заперев  в своих старинных сундуках.
Однако тоска от нищеты и безысходности находила ключик от этого сундука, и свобода вырывалась наружу. Она прогоняла меня в лес, на реку – туда, где было красиво и сказочно. И где  уже поджидал меня зеленоглазый красавец. А он-то что искал в этих  кущах? А тот же рай, что и я. Он также тосковал, хотя жил в добротном частном доме, наполненном уютом и деньгами. До сих пор помню его мать. Безобразнее женщины я не встречала никогда. Это ужасное лицо типичной  вырожденки с отвратительными коричневыми пятнами.  Комодообразная фигура торгашки. Она была отвратительна и снаружи и внутри. И, скорее всего, была ценна главарям местной ОПГ тем, что держала ее общак. Не весь, конечно, но часть – это точно.
Но вот ее сын-мажор, залюбленный, избаловнный, капризный и жестокий, вдруг начал отбиваться от рук. Он впал в романтику и отказывался дальше учиться навыкам воровства общественного советского благосостояния. И что было самое ужасное для всех этих преступников – связался с романтичной нищенкой-комсомолкой из барака! Со мной, то есть. А, кроме того, устроился на работу на завод. Ужас поселился в порочном сердце его матери.
За нами стали следить. Конечно, нас не трогали, но ходили буквально по пятам. Однако мы умели очень хорошо прятаться ото всех. Вот когда я научилась искусно врать! Я лгала на каждом шагу всем и самозабвенно. Я вообще больше не говорила правду. Потому что только это могло меня спасти и выводило на потайные тропы, которыми я пробиралась к любимому. А он – ко мне. Это был великолепный протест, который всегда заканчивался одним и тем же – одновременным удовлетворением в лесных кущах. Их мир для нас больше не существовал, потому что мы построили себе свой собственный. Но случился тяжелый выкидыш, я едва не умерла, потеряв половину крови. По поселку поползли жестокие пересуды. И встал вопрос – как же быть с девичьей честью? На  прямой вопрос после больницы мой   зеленоглазый  злодей ответил также, как граф Фабрицио Элизе: «Я тебя  очень люблю, но жениться не могу!»
И это было не его решение. И даже не решение его матери, а всей коза ностры, которая его… продала! Подло, по-цыгански непримиримо продала в тот  самый табор, который недавно протестовал под Москвой и его усмиряли пятьсот омоновцев. Ему нашли невесту, из оседлых, зубного техника (цыгане очень любят быть зубными техниками, что дает им неограниченный доступ к золоту). Как потом рассказывали, толстую некрасивую девицу. Говорили, что на свадьбе он был настолько пьян, что даже не понимал, что с ним происходит.
СССР проиграл цыганскому табору и ОПГ  из рабочего поселка. Вот сегодня все спрашивают: почему пала эта огромная страна? А потому что она на каждом шагу внутри себя проигрывала кому попало. Ищите простые ответы. Я в этот СССР обратно не хочу…
Слежка за нами, устроенная бандитской семейкой, закончилась тем, что мне и цыгану в поселке спустя годы был возведен настоящий … «мавзолей»! По нашим следам все время ходил  по лесам и лугам некто Вишневский. Обладатель этой почтенной фамилии был обычным, казалось, гопником, двоечником и развязным хулиганом, очень драчливым. Вот он все ходил, ходил, подкрадывался, подглядывал, потом  доносил. Наверное, многое чего увидел. Но наша потрясающая любовь не научила и его  любить также, а сделала всего лишь сексуальным фетишистом, то есть, свела с ума. Кончилось это весьма странно. В девяностые он, став богатым, выкупил часть уже давно пустующего барака, именно ту часть, где находилась комната моих стариков и куда мы с цыганом прокрадывались, когда их не было дома. И перестроил ее в настоящий «замок». Когда я, приехав по делам в поселок, обнаружила на месте своей комнаты этот  особняк с надстроенным вторым этажом, огороженным  кирпичным забором, со странными извилистыми деревьями во дворе, меня охватило настоящее потрясение. Я замерла, разглядывая с улицы свое окно, из которого столько раз выпрыгивал цыган, рискуя быть застигнутым моими стариками. Боже мой, а знает ли семья Вишневского, куда въехала и зачем ему этот заколдованный «замок» в его «потустороннем» мире? Эта мысль мучает меня и по сей день. Этот человек всю жизнь прожил чужой любовью, он  удовлетворялся одними воспоминаниями об увиденном в лесу и на лугу, среди цветов и густых елей. Мне искренне жаль его. И как цыган, никогда не покидавший поселка, мог выдержать все это? Странно, что он не сжег этот особняк к чертовой матери вместе с его сумасшедшим владельцем – поистине сказочным «чудовищем», так и не нашедшим свою реальную «красавицу».

7

Но все-таки  свадьба цыгана состоялась после моего замужества. С ним я рассталась, несмотря на его бурные протесты и угрозы лишить меня жизни. Казалось бы, его мать могла быть довольна. Но не тут-то было.  Они решили  подстраховаться и совсем меня извести, а точнее – посадить в тюрьму. И я, как бедная Элиза, попалась на  крючок к этим  изощренным преступникам, застав однажды в комнате моих стариков (мы жили в двух комнатах коммунальной квартиры, что было гораздо лучше барака, но все также опасно) воров. У нас абсолютно нечего было красть, но они шарили там. Впустила их соседка, содержавшая мини-притон в своей комнате. Я стала их выгонять, завязалась возня, кто-то толкнул меня на соседку, она скатилась с лестницы.
Беда моя была в том, что я выросла в бараке, где с раннего детства приходилось учиться  защищать себя, чтобы не быть убитой или изнасилованной. Поэтому  для меня было совершенно естественным применять любые способы защиты при малейшей опасности, чтобы никто и никогда не мог до меня дотронуться. Я с детства  видела, как и чем бьют людей, какими способами заставляют их бояться и убегать. И в этом аду была готова каждую минуту сделать то, что  делали местные уголовник  и их жены и дети – драться!
Навыки самозащиты я впитала со скудной барачной пищей, но вот навыков сдерживать свои страхи и страсти во мне никто не воспитал. В сериале «Элиза» влюбленному и  разъяренному отказом владельцу дворца в Ривомброза сопротивляется уже зрелая  девушка, а в романе Ричардсона «Памела» с влюбленным эсквайром  смело сражалась за свою честь всего лишь четырнадцатилетняя девочка. И она победила.
В четырнадцать лет я  уже начала публиковать свои очерки в районной газете. И однажды  мой будущий муж, на то время заместитель редактора,  послал меня и  фотокорреспондента, большого местного сердцееда и любимца женщин, куда-то в поля что-то  сфотографировать. Приближаясь к нужному объекту, мы с фотокором, оживленно беседуя,  остались совершенно одни среди этих полей. Вдруг он толкнул меня в яму, но я ничего не поняла и просто перебежала ее и остановилась на краю, поджидая  своего спутника. Он подошел,  обхватил меня сзади и замкнул руки у меня на животе. Привычный жест лавеласов. Во мне не было ни испуга, ни смущения,  я – тоже привычным жестом – положила на его руки свои,  приподняла пальцы и глубоко вонзила ногти в  кожу, затем, не вынимая, провела по его рукам. Как он орал! И убежал, бросив меня одну.
Вообще этот крик меня поразил – у нас в бараке в таких случаях тихо расходились. Раны оказались глубокие, и долго не заживали.  Влюбленные в фотокора женщины изумлялись его странному «приобретению» и не верили, что его кто-нибудь из них мог так обидеть. Они его обожали!
А мой будущий муж именно с тех  пор стал с интересом на меня поглядывать. Но сказал тихо, когда рядом никого не было: «Напрасно ты это сделала…» Меня сразила эта фраза. Однако потом всю жизнь он только и делал, что убеждал меня не драться и вообще не кидаться на кого попало с криками «Убью!», потому что и вправду можно ведь убить, когда перед глазами вдруг ниоткуда и непонятно как возникает белый круг и исчезает  пространство спереди и сзади, а в этом кругу остается лишь объект, который ты должна сразить немедленно. Вот так случилось и в тот день, который пророчил мне тюрьму.
Через несколько часов меня допрашивал сам прокурор. А что удивительного? И этот молодой человек был под колпаком у этой страшной женщины с коричневым лицом. Но вышла «маленькая» неувязка, которая смутила прокурора. Та, которую ему привели на допрос, уже полгода как работала корреспондентом местной районки. Это меняло дело. Меня быстро отпустили, я вышла – под окном стояла бабушка и плакала. Она так  там и простояла весь допрос.
Меня не задержали, но дело не закрыли. Коза ностра не собиралась отступать. Соседка хотя и скатилась с лестницы как-то вяло и не получила никаких повреждений, все-таки отлежала в больнице месяц. Что было очень легко организовать при связях мамы зеленоглазого цыгана. А я теряла все – работу, возможность поступить в университет, после чего и в поселке оставаться было опасно – у меня не было больше защиты от  местных уголовников. То есть, я должна была еще уехать и потерять какую-никакую крышу над головой.
Но никто из моих обидчиков и представить не мог, что события развернутся совсем в другую сторону. Потому что за моей спиной уже встал настоящий «граф Фабрицио», который, как  оказалось, только и ждал случая, чтобы заполучить желанную добычу. Меня.
Это был тот самый заместитель редактора нашей районки, очень красивый голубоглазый  еврей, писатель, за которым бегали все официантки и посудомойки в столовой, где мы обедали. Ну и другие  - тоже. А он хотел меня. Я же его не хотела – просто не могла хотеть никого после цыгана. Но интересовалась из честолюбия. Он даже начинал мне нравиться. И вот именно  он и начал  решительную борьбу против коза ностры. Собрал все нужные документы,  сделал все, чтобы  никакого дела не было. В райкоме партии заволновались – а сколько лет этой девочке, не  быть бы беде! Их можно было понять – в свои восемнадцать я выглядела на четырнадцать. Рост метр пятьдесят два, талия шестьдесят три, вес сорок девять килограммов, грудь… ну тут, как  говорится, вы мне льстите.
Дело прекратили, но с работы мне пришлось уйти. Однако мой покровитель тоже написал заявление об уходе, предварительно посватавшись ко мне – и получил согласие. Его отпустили, но с условием перевода в отдаленный район на должность редактора с предоставлением квартиры, разумеется. Яcно, что это была опала и ссылка. До отъезда оставалось две недели, и коза ностра использовала их по своему усмотрению.  Однажды вечером, когда я провожала своего будущего мужа на автобус, нас окружила толпа местных отморозков. Среди них, разумеется, был и мой цыган, который теперь целиком принадлежал своей маме. Они измолотили моего жениха в мясо, меня же  ласково отвели домой, приговаривая, что я должна любить только того, кого любила.
Как  говорила красавица о чудовище в одноименном итальянском фильме с Алессандро Прециози, пародии на «Элизу» – волк навсегда останется волком. Сколько его не приручай.

8
Прошла целая жизнь, но я не перестаю  с горечью задавать себе один и тот же вопрос: как могло оказаться, что в самой  человеколюбивой стране – СССР – двое молодых влюбленных оказались разлучены по корыстным мотивам и проданы в руки другим, чужим и ненавистным им людям? И эти люди затем пользовались ими, как своими игрушками, много-много лет…
Ведь такое могло произойти в средневековье, где царили рабство и инквизиция. Но произошло в современной прогрессивной стране, где люди кровь проливали за свободу человечества.
Вы скажете – социализм социализмом, но существует первородный грех. Я признаю его. И принимаю этот  грех за собой и каюсь. Но ведь мы ничего не знаем о том, что стало с раем после изгнания из него Адама и Евы. А вдруг он пал без любви? Как пал СССР, в котором тайно царили средневековье и инквизиция.
Белый круг безумной ненависти и желание убить всю жизнь  появляется у меня перед глазами, как только мне грозит опасность. Но каждый раз я силой воли ввожу в него картину падающей с лестницы старухи  - и не убиваю. Психологи со временем обнаружили во мне необыкновенную  стрессоустойчивость.  Они ошиблись, потому что не знали, почему я никогда не  позволила себе  приобрести оружие. Потому что к  этой особенности исключать  все окружающее пред тем, как кинуться на жертву, я еще, как оказалось, очень талантлива к стрельбе. И, знаете, я люблю стрелять  «на взлет», без упора.  Мгновенный прицел, выстрел – и все. А стрелять  с упора и с оптическим прицелом – это же все равно, что подойти и ткнуть вилкой в глаз. Не интересно. Можно представить, что бы случилось при любом конфликте, носи я с собой оружие  -  я бы давно уже сгнила на нарах за убийство. И никто бы не смог меня остановить! Поэтому – никогда, никакого оружия, и обязательно вместо него -  картина падающей с лестницы старухи-развратницы в центре белого круга.  Вот так я спасла себе жизнь.
Хотя последнее сильное искушение к убийству я испытала прошлым летом, когда на меня напала  целая банда отморозков из соседнего подъезда, вообразивших себя рейдерами и решивших захватить мастерскую  моей дочери, которая находится в подвале нашего же дома. Если в сериале «Элиза»  ростовщики захватывают  поместье графа Ристори , убив его из зависти  к его «райской» собственности и красавице-жене, то тут «райской» собственностью оказалась, к моему изумлению, художественная мастерская. Увы, мы часто не придаем значение тому, что мы имеем, и тому, какое  влияние  это оказывает на окружающих.
Но эти странные люди, как только жизнь в стране снова ухудшилась,  решили поправить свои дела, овладев этим помещением, просто  взломав двери и войдя туда. Однако именно этого нельзя было допустить. Потому что в мастерской  находились  уже готовые изделия, заказанные  одним из местных миллионеров. Стоимость была несколько сотен тысяч рублей. Дочь  в доме давно не живет, у нее отдельная квартира, недалеко, но на дворе – двенадцать ночи, и  мою квартиру и мастерскую эта банда обещает поджечь, уже обложив  балкон и двери картонными коробками. А полицию я вызвать тоже не могу, потому что надо будет открыть мастерскую, но что сказал бы на это  заказчик-миллионер, хотел бы он, чтобы кто-то увидел его заказ? Я давно работаю с дочерью и очень хорошо усвоила всевозможные тонкости отношений с заказчиком.
Я  долго терпела  всевозможные оскорбительные,  просто ужасающие выкрики наркомана-отморозка, который бесновался вокруг меня. Кстати, еще в детстве он пообещал меня «убить с удовольствием». Так и сказал, убегая за угол с такими же малолетними гаденышами: «Мы убьем вас с удовольствием!»
В «Элизе» есть замечательный эпизод, когда служанка, получившая место «синьоры» в доме Ристори,  приходит в грязную харчевню, откуда когда-то ее забрала графиня, матушка  Фабрицио. И защищает  маленького мальчика, которого избивает толстая и крикливая хозяйка заведения. Она говорит Элизе: «Ты нашла место синьоры, так зачем  шляешься сюда, тоскуешь? Тьфу!» Я смотрю на эту трактирщицу и, вспоминая точно таких же обитательниц поселкового барака,  вдруг чувствую неодолимое желание хотя бы десять минут побыть там в окружении  таких вот орущих толстух. Как бы я выспалась под их крики за эти минуты! За многие годы - детским безмятежным сном!
Однако в ту ночь барак пришел ко мне. И бесновался под моими окнами. Пришла пора защищаться, я в задумчивости стояла над пустым мусорным баком, который забыл у подъезда незадачливый уборщик-таджик, и, наклоняя голову то вправо, то влево, примерялась, с какой стороны взяться за него, чтобы поднять и со всей силы опустить  на голову этого наркомана, а заодно прихватить и голову его бабки-лесбиянки и ее  возлюбленной, матери местного рецидивиста. А она орала: «Вы посмотрите, и  эта женщина еще  работала корреспондентом, посмотрите, она  гипнотизирует нас…» Но лесбиянка вдруг все поняла, что сейчас  будет, что ее внук, вполне возможно, погибнет, и громко приказал ему подойти к ней и сесть рядом. Все  уселись рядком на скамейке и замолчали. Лесбиянка отвела беду.
Наутро я позвонила дочери и в УВД. Оттуда прислали полицейского, и он долго разговаривал с лесбиянками, не найдя наркомана и рецидивиста, которых они уже спрятали. Этот полицейский сумел  им объяснить, что никто из них не может быть корреспондентом,  художником, инженером с двумя красными дипломами(мой сын) и зарабатывать такие же большие деньги. И никто из них не может владеть «райской» мастерской, которую художница  со званием получила по указу Президента, и из которой  в музеи отправляются отреставрированные  раритеты и готовые изделия, которые потом показывают по телевизору всей стране.
Примчалась дочь на тонких ножках, теряя из рук-веточек на ходу документы на мастерскую, разгневанно каркала на своем еврейском : «Каг, каг…» И вместо – лето – вето.
История эта плохо кончилась. Через несколько месяцев  мечтающий о «райском» и прибыльном, как ему казалось, уголке для себя рецидивист умер – как и положено наркоману – под забором. То есть, просто упал неподалеку от дома и скончался. Его быстро опознали, отвезли в морг и оттуда похоронили.
Когда  спустя много времени после похорон я столкнулась во дворе с этими лесбиянками, которые шли под руку, поддерживая друг друга, то  непонятно почему ощутила чувство вины. Как будто я его убивала! Так, наверное, бывает, когда некоторые люди, владеющие чем-то, испытывают своего рода сочувствие к тем, кто не владеет этим. Недопустимое чувство, как показала история вопреки библейским заветам!
Удивительно, что и сейчас еще вокруг меня неожиданно и непонятно гибнут люди, которые причинили мне зло. А в свое время таких покойников было слишком много.




9


Нас с «графом» очень хорошо встретили в глухой деревне, куда мы прибыли в партийную ссылку. Начальников здесь уважали во все времена, как и во всем мире почитая их хозяевами и барами. Это - несмотря на социализм. Который, как говорили советские бонзы, вроде бы точно уже был построен в СССР. В этих местах не было выпускников ГУЛАГа, народ  жил старинный, достаточно добрый. Я  по сей день благодарна этим людям, скрасившим мою необычную и очень тяжелую жизнь в здешних местах.
Несмотря на обширные гематомы «молодой» супруг быстро поправился. Как выяснилось,  за женщин его били не в первый раз. Как он сам мне признался, раньше бывало и хуже. Видимо, в силу своего благородного «графского» воспитания он воспринял это нападение как должное и даже не заявил. А, может, он просто был нечувствителен к боли? И считал  полученные раны – просто царапинами, потому что знал что-то гораздо большее?
Я прожила с ним всю жизнь (потому что и после развода он сумел не отпустить меня), но так и не узнала, кто он, даже после его смерти. И до сих пор я пытаюсь разгадать эту загадку. Кое-что мне, кажется, удалось. Он не скрывал своего детства, того, что вырос в семье  красавца-майора и красавицы еврейки, которая никогда не работала и ничего абсолютно не умела делать,  в Польше. Его воспитывала домработница, которая готовила семейству всевозможные европейские кулинарные изыски. А вот  дальше – полный провал. Он  упоминал, что служил в войсках НКВД, теперь писал  повести об операциях по поимке бандитов. Которые тут же публиковали. Но у него были татуировки, как у уголовника. Правда, затертые. Одна – на левой стороне груди,  непонятно – Ленина или  Сталина, скорее, первого. А такие делали только самые отпетые,  которые рассчитывали, что при  поимке  чекисты не станут стрелять им в сердце, не желая попасть в портрет вождя.
А на похоронах было что-то уж слишком много военных… Он  всю жизнь занимал высокие  партийные должности, однако никаких дипломов о его образовании я не видела. Но у него был красивый почерк и исключительная грамотность. Кроме того, он знал мировую историю, мировую религию, хорошо рисовал, пел. Одним словом, «граф»! Откуда же все это? Только недавно я стала, наконец, понимать, что его  университеты – это разведшкола. И еще поняла, что это он исподволь  очень многому меня научил. Например, всегда хорошо выглядеть. Как? Он всю жизнь не давал мне есть! Мои шестьдесят три сантиметра окружности талии оставались при мне до  тридцати пяти лет – до вторых родов. После чего превратились в семьдесят пять, но и это очень неплохо. Хотя, конечно, я была потрясена, одеваясь  в помещении на выходе из роддома и обнаружив настоящий кошмар, который произошел со мною. Но так меня изуродовал уже совсем другой мужчина и его сын, конечно. Это жалкое мизерное  создание с ладошку, которое бережно и торжественно в кулечке держал мой брат – двухметровый блондинистый богатырь, весь в нашу мать.
Это произошло  шестнадцать лет спустя после того, как я  одевалась в районном роддоме, собираясь домой. Напротив сидел мой муж и внимательно наблюдал, как синяя кружевная сорочка  плавно опускается на мои шестьдесят три  сантиметра. Акушерка тоже наблюдала, нетерпеливо покачивая кулек с  огромным ребенком, который  изувечил меня, не оставив живого места. Хотя после тяжелейших родов я отлежала в роддоме  больше двух недель, мне было по-прежнему плохо, я страстно не хотела всего того, что со мной происходило.

10

Беременность и роды убили мой брак, возбудив ненависть и отвращение к мужу. Девять месяцев меня мучил страшный токсикоз, из-за которого я перестала есть совсем и слегла. Естественно, меня  уложили в больницу. Где я штудировала учебники по древнерусскому языку и мифологии – тем же летом, как я уехала из проклятого поселка, я поступила на журфак Московского университета. А уже после первой сессии оказалась беременной и решила рожать, потому что после выкидыша иначе было нельзя. Мне не было еще и двадцати. Антитела убивали меня – оказалось, у нас с отцом ребенка было полное физиологическое несовпадение. Я падала в обмороки где попало,  любой кусочек еды, едва проглоченный, тут же вылетал обратно, мне нечем было дышать, поскольку все абсолютно запахи были невыносимы. Моя жизнь проходила с головой над унитазом. Приехала бабушка, посмотрела на все это, скорбно покачала головой и сказала: «Это не беременность, это – болезнь!» Также думали и все окружающие. Врачи в один голос  советовали все это прервать, потому что не видели  хорошего исхода. А муж в принципе не хотел никакого ребенка. Он, как выяснилось, хотел только меня. Больше в семейной жизни его ничего не интересовало. И я осталась один на один с этим кошмаром.

О, мужчины!
Безумье ваше имя,
Обман
И извращенья,
Как самый длинный
Путь
К отсутствию спасенья.

Теперь, когда я знаю, что этот человек был настоящим чудовищем, монстром,  я понимаю, что, поселившись  внутри меня, он пожирал мои внутренности. И меня нещадно рвало, как только он ко мне прикасался. Один момент как-то врезался в память. Я уезжала на занятия. Он  подошел в автобусе поцеловать меня, и из меня хлынул прямо на него поток рвоты. Он  отшатнулся, обреченно вздохнул и вышел из автобуса. А я, подъезжая к Москве,  вдруг обнаружила, что мирно сплю на плече у моего соседа – совершенно незнакомого парня, который не решился разбудить меня и тоже уснул. Мы проснулись одновременно, отшатнулись друг от друга и рассмеялись. В Москве  токсикоз у меня проходил дня за три.
Да, надо было бросать эту волынку, не рожать и уходить, бежать. А я осталась. Такова жизнь.
Роды были страшными и опасными. Сутки я мучилась и едва не умерла. Рожала, разрезанная,  лучше сказать, искромсанная сельскими коновалами, уже в полном беспамятстве. Вот это тот случай, когда можно подменить ребенка без всяких проблем. Но муж был все время рядом, он контролировал ситуацию до самого конца, а когда все кончилось, решил, что я умерла и вбежал прямо в операционный зал. А ему сказали, что я, потеряв все силы, просто  отключилась и сплю. И что у нас родилась необыкновенно красивая девочка. Крупная и здоровая.
Мне не приносили ее двое суток. А потом позвали в детскую, развернули и показали… Акушерка вертела ее туда-сюда, как это они умеют делать, словно в цирке, приговаривая – какая красавица, какая красавица, а я, увидев этого красного паука с кудрявыми  темными волосами до плеч, медленно сползла по стенке без чувств. Меня вернули в палату, кое-как уложили на кровать, врачи и медсестры стояли надо мной и не знали, что думать. Потом акушерка спросила: «Кормить-то будешь?» Я кивнула.
         На днях читаю в Сети  - мировая супер-модель Наталья Водянова родила пятого ребенка, мальчика,от французского олигарха, и написала на своей странице, что она родила... "розовую креветку". Какие странные все-таки фантазии у красивых женщин в отношении своих новорожденных детей - от  красного черноголового паука до розовой креветки. Очевидно, что они  боятся этих созданий,но все равно рожают!
В районной больнице были простые сельские женщины, которые не понимали, что просто я никогда в жизни не видела новорожденных. И не знала, что такими, какими их рисуют на красивых картинках, они  становятся лишь месяцам к трем - к пяти. Я знала древнерусский и мировую мифологию, я читала  на английском «Утреннюю звезду» без словаря, но я очень трудно осваивала  знания материнства. А мой организм и вовсе бурно протестовал против них.

11

Кормление – это был такой тяжкий и ненавистный акт для меня, как пытки для попавших в гестапо. Несмотря на то, что я половину беременности вообще ничего не ела и вышла из роддома «четырнадцатилетней девочкой» на тонких ножках, с тонкой талией и ничуть не увеличившейся грудью, у меня было огромное количество молока, и я могла бы свободно выкормить троих детей. Однако все это дорогущее добро летело стаканами в унитаз. Я сцеживала и сцеживала эту мутную противную жидкость, грудь оставалась каменной, а  измочаленные соски  были словно мясо. Конечно, началось тяжелое воспаление,  поднялась температура под сорок.  Муж сидел напротив,  смотрел на  мою несчастную грудь и задумчиво  говорил: «Не понимаю, откуда в таком крошечном вымени берется столько молока?»
Приехали врачи, сделали уколы. Но  молока никак не убавлялось, и на работе  добрые женщины посоветовали нам  сглазить все это дело.  Мы должны были всем рассказывать об этом безмерном молочном потоке. Они уверяли, что это поможет обязательно. Не-а, не помогло. Однако я  прилежно кормила весь год, как и положено. Но пришла нам пора расставаться, мой академический отпуск кончился. Ребенок отправился к старикам, а я в Москву. Так все и кончилось, слава Богу.
Конечно, муж быстро понял, что он мне не нужен. Но он даже не представлял, насколько. Когда мы ночью лежали в постели, и он вставал, чтобы покурить, я всем сердцем желала, чтобы его убило электричеством. Думаю, что он понимал эту ненависть, так как я всеми силами старалась увильнуть от секса. А этого он  потерпеть никак не мог. И  начал со мной бесконечную игру в догонялки,  главными участниками которой были, разумеется, женщины. Они же только и ждали, когда их местный секссимвол повернется к ним передом, а ко мне спиной.
Пока он бегал там с ними, я  быстро ветшала. Поскольку  всю свою коротенькую жизнь только училась, то  домашние дела вводили меня в ступор. Я не умела ничего абсолютно. И мой мучитель  использовал это на полную катушку, не помогая мне ни в чем. И это тоже была игра. Когда моя внешность превратилась в огородное пугало, он  заявил, что это и есть моя настоящая сущность.  И я, естественно, просто не  имею никаких шансов рассчитывать на  внимание даже плохонького мужчины. Лучше мне сидеть тихо и качать люльку. Чтобы уж совсем не разочароваться в жизни. И вы знаете, я ему поверила! Поверила в то, что со мной все кончено…
А он тем временем  постоянно пребывал в окружении   красивых (по местным возможностям, конечно), хорошо одетых, здоровых женщин, занимавших высокие должности в этом райцентре, которые свысока смотрели на меня и готовы были просто затоптать совсем. А я на своих совсем  исхудавших ножках в одежде, еще оставшейся от времен работы в прежней районке, топала по чернозему в  магазин, таща в руках неподъемный кулек с красивым чудовищем,  которое было в молчаливом сговоре со своим проклятым отцом.
В сериале «Элиза» есть момент, когда граф Фабрицио, отчаявшись добиться покорности от Элизы, тащит на себе ее в подвал и запирает там. Конечно, это возбуждает – и смешно и очень сексуально. Плохой смех, скажу я вам! В жизни это ощущаешь совсем иначе. Как оно есть – мучительство.
Мой совет всем-всем женщинам: как только вы обнаруживаете, что ваш мужчина начал с вами играть, бегите от него, ибо это  точный показатель, что он сошел с ума и от него можно ожидать  буквально всего, самого тяжкого преступления. И Алессандро Прециози  в фильме «Красавица и чудовище» показывает уже совсем иную версию любви Элизы и графа. По этой версии не он погибает, а  она, его любимая служанка. Которая не то взаправду изменила ему, не то была оклеветана. И  он ее убивает ( хотя на самом деле убивает другая), а он ничего не помнит под воздействием наркотиков. Вот эта версия  более правдива, на мой взгляд.
  Никто из безумно влюбленных в реального Прециози женщин не знает, как там у него было с Витторией Пуччини, с которой они расстались к тому времени, когда  на экраны вышел  фильм «Красавица и чудовище». Алессандро  старше Виттории на восемь лет. А она – самая красивая женщина Италии. Мой муж  был еще более старше меня. И это в конце концов сыграло свою роль. Может, и она по ночам хотела, чтобы его убило электричеством? Вы скажете – это невозможно при такой красоте кумира! Да? Мне тоже постоянно говорили поклонницы моего мужа с ненавистью и абсолютно прямо: «Почему он на тебе женился, на такой пигалице? Что он в тебе нашел?» Когда мы развелись, он тут же сошелся с одной из них и опять же гораздо моложе себя.  К удивлению, я  увидела, что ему нравятся очень высокие женщины. Они прожили где-то два года, и он оставил ее. А она залезла в петлю. Еле успели вынуть. И затем у него были постоянно  высокие молодые дылды и такие же ненормальные. Некоторых по его жалобным просьбам именно мне приходилось выгонять  ко всем чертям и даже лупить.  Что доставляло ему  несказанное удовольствие и вгоняло в сладкий сон. Игрун…
А пока что эта сексуально-бытовая пытка продолжалась до самого окончания моего академического  отпуска. Москва, естественно, вылечила меня. Я вырвалась из тюрьмы, куда меня заперло это чудовище, хотя оно  намекало, что нужно бы прикончить дела со всем этим моим образованием, и другая, более слабая и менее способная женщина, обязательно сломалась бы,  согласившись на роль сексуальной рабыни  этого монстра. Но только не я. Не я.

12

Гром разразился, когда он узнал, что  без его ведома устроилась на работу в региональную молодежку, куда попасть в принципе было невозможно – она высоко котировалась, входя в  тройку лучших молодежных газет  Центра России, включая Москву и Петербург. Он приехал в столицу, бегал по городу, орал, безумствовал. Пока я  попросту не сбежала от него, послав куда подальше. Наутро явился в университетское общежитие на Шверника совершенно спокойный и смирившийся. Но я-то знала: этого своего проигрыша он мне никогда не простит. Однако даже предположить не могла, что он придумал, понимая – за моим побегом  последует развод. А придумал мой муж себе ни много ни мало – инсульт. Через полгода после того, как я защитила диплом, сдала госэкзамены и  оформилась на новую работу. Конечно, никакого инсульта не было,  в областной больнице, в  палате на двоих, он пил коньяк с каким-то начальником и  ловил за подолы медицинских сестер. Но зато у меня его выдумка отняла массу здоровья, а развод отодвинулся на целых восемь лет!
Пока он  в своем райцентре разыгрывал из себя Отелло и Казанову одновременно,  моя жизнь в Москве бурлила. Именно здесь теперь выстраивалась моя судьба. И строительством занимался замечательный специалист,  который стоял у кормила рождения  в СССР европейской журналистики. Одной из  учениц он выбрал меня. А надо сказать, что учеников у него было очень мало. Он слишком ценил и берег себя, чтобы растрачиваться. На этот  раз нас у него было всего двое: я и будущий министр печати. Мой однокашник, очень красивый молодой человек, кстати говоря, влюбленный в меня. Может быть, профессор и выбрал его вторым  в какой-то степени потому, что хотел лично отслеживать  его отношения со мной, ибо и он был влюблен.  Думаю, что в меня больше. И в столице меня настигли те же игры  мужчин, которые мне демонстрировал мой муж дома.
Одна из сокурсниц до того была очарована будущим Министром, что впала в  тяжелую депрессию. А он  заходил к нам в комнату, чтобы повидать меня и обсудить  наши дела у научного руководителя. На самом деле, он, как говорил граф Ристори Элизе, безумно хотел меня и с трудом сдерживал свое желание. А я как могла утешала обезумевшую от любви сокурсницу. Да - « мы выбираем, нас выбирают…»
Будущий Министр так ничего и не добился от меня. У нас с Учителем закрутился роман. Он вбивал мне в голову методы работы западных журналистов  вперемежку с песнями Булата Окуджавы, которые очень хорошо пел, заманив меня на факультатив на какую-то квартиру. Несмотря на эти домашние концерты, он здорово обучил меня мастерству европейской журналистики.
И любовник он был отличный. А что – в возрасте сегодняшнего Прециози – в расцвете сил. Но мне, двадцатипятилетней, и мой муж, и он, и затем Сенатор, которые все были ровесниками, казались только что не стариками. Однако с ними я спала, а с молодым будущим Министром, копией Алена Делона – нет. Он чем-то меня отталкивал. Я кожей чувствовала его неискренность и  безразмерный карьеризм. Однажды даже посетовала Учителю, что он взял в ученики человека, из которого, по его же выражению,  заимствованному у поэта, можно  делать гвозди. На что тот строго заметил, что решения своего не изменит. И будущий Министр стал Министром.
Он все-таки добрался до меня. Через несколько лет. Когда я на последнем издыхании тянула лямку завотделом в региональной молодежке, а он процветал  в столице на Правде 24. Примчался как-то на черной  машине,  из лифта на двенадцатом этаже я попала прямо к нему в руки. И я была ему очень рада. По-товарищески. Он же расценил это по-другому. Он всегда стремился самоутвердиться. Что он хотел от меня в  люксе местной гостиницы, где горничные ходили перед ним на цыпочках? Теперь я думаю – испытать то, что испытал со мной наш Учитель. Но тогда – это групповуха какая-то получается… Так он, видимо,  собирал  ощущения, накапливал эмоции, а потом в интервью на федеральном телевидении заверял всех, что – не сумасшедший. Ему кто-то верил? Опять неискренность и фетишизм! В его  министерской свите на фото я  обнаружила в самом ближайшем окружении девушку, полную мою копию. Однажды, опять в интервью на телевидении, ему пришлось произносить мою фамилию, просто так совпало. Я замерла у экрана, увидев, как он напрягся и растягивает слова, путается. «Господи, - сказала я в телевизор,- да остановись же ты, опомнись! Надо же так ненавидеть…»
Вскоре он перестал быть Министром – за антесемитизм и гомофобию. Неужели эти идеи вбил ему в голову Учитель?  Но именно они стали программой его политической деятельности, которую он продолжает и сейчас. Теперь ко мне в душу закрадывается подозрение, что и Учитель, и Сенатор его преднамеренно обманули, направив по ложному пути. Который не привел его к истине, а лишь подарил дурную славу и короткое тюремное заключение.
Но почему они сделали его жертвой такого жестокого обмана , который поломал ему жизнь, на вид, правда,  весьма  успешную. На самом деле он не получил от них ничего такого, что получила я. Это как список с именами бунтовщиков,  врученный графу Ристори в «Элизе». Где хотя и есть имена, но их еще надо разгадать. Иначе случится роковая ошибка, и люди будут гибнуть. В первую очередь тот, кто владеет правдой.
В моем случае, той правдой, которую мне сказал Сенатор перед самой своей смертью. И которая теперь с моей помощью открывает глаза многим. А антисемитизм тут предстает  заблуждением и абсолютной глупостью. И бывший Министр, который в своей политической деятельности руководствуется  этим понятием – попросту остался в дураках, не имея ключа к исторической правде. Значит, они с самого начала ему не доверяли.

13

На днях, наконец-то, после долгих отговорок, врачи выписали мне рецепт с двумя печатями на лекарство, без которого моя жизнь с постоянными болями в позвоночнике становится адом. Эта боль может довести до безумия или до самоубийства. Только обезболивающие средства ее не унимают – нужны антидепрессанты. Однако много лет врачи так боятся сделать меня  наркоманкой, что постоянно ограничивают мои возможности покупать в нужном количестве эти таблетки. Аптекари каким-то своим чутьем угадывают мою проблему, и не ставят пометки на рецепте. Так что я могу  в разных аптеках купить сразу несколько упаковок и  долго не обращаться к заботливым докторам за новым рецептом, чтобы не слышать нытья по поводу, что «нас накажут…» В этом случае всегда наказанной остаюсь я.
Но вот – рецепт, куча упаковок, и сны, сны, сны… Сегодня мне приснилась моя юность. За «миллион» лет я впервые увидела себя такой, какой была на самом деле, какой меня видели окружающие в том проклятом поселке. Я увидела  высокомерную, отталкивающую от себя красивую самоуверенную девушку -  насмешливую и всего лишь снисходительную к  своим одноклассникам.  Я только что вернулась с зачетов, где получила две пятерки – я это ясно видела, одну – по химии, любимому моему предмету. Да, вовсе не литература, история и русский язык были моими школьными фаворитами, как надо бы ожидать по уже выбранной специальности – журналистике. На этих уроках я штудировала под партой Хэмингуэя и Стендаля. Я действительно перед выпускными экзаменами  исправила ради медали несколько четверок на индивидуальных зачетах. Одну из них – по черчению, предмету, который сегодня в школе не преподают. А я любила это предмет. Позже выяснилось, что я любила и умела еще отлично стрелять, просто не знала об этом.
Итак, возвращаюсь я с этими пятерками в класс – вся из себя довольная и гордая, сажусь за свою парту, позади которой парта моего цыгана ( что неправда – он в это время уже работал, объявив  рабочее протестное движение родной матери, растратившей, видимо,  бандитский общак  вместе со своими друзьями судьями и прокурорами и решившей запродать его по дорогой цене зубному технику в табор). И вот является он – красавец в отличном  костюме, и весь класс тайком вздыхает от зависти к нам, но мы не подаем виду, а предлагаем разыграть учителя черчения. За что? Он же был хороший мужик, никогда никого не обижал, всем помогал. Но мой любовник выходит к доске, весь из себя на понтах, такой же высокомерный и    недоступный,  смеется и говорит: «Давайте нарисуем ему  прямую линию между двумя точками!» А я сижу и  насмешливо улыбаюсь. В своем маленьком школьном мини-платьице, с  длинными волосами, подобранными в два тугие высокие хвоста. Мы – двое, мы – заодно, а эти все нам по фиг!
Просыпаюсь со странным ощущением и в полном смущении – значит, вот какая я была… У Луны две стороны. Всю жизнь я старалась так и не увидеть  оборотную сторону своей юности, этой далекой теперь «Луны», на холодной поверхности которой вдруг по какому-то волшебству взошли яркие цветы моей первой любви. Но если любовь – это чары, то что тогда такое – дьявольские амбиции, которые разрушают эту любовь? Да и моя ли это была любовь? А, может, только того зеленоглазого парня, у которого оказалась  загублена его жизнь? И, может, его мать видела это, знала, какой будет конец и старалась уберечь его от катастрофы, заранее подобрав невесту, ставшую вскоре его женой и любившую его безумно всю жизнь, пока он безжалостно ее не бросил.
Никто из нас не провел ту прямую между двумя точками. Он предложил, но не провел. А я  сидела и насмешливо улыбалась. Это была игра. Да, мы посмеялись - но над собой - и опечалили всех, кто нас знал. И в память о нас нам  в поселке  фетишист нашей любви воздвиг саркофаг. Он поселился там, видимо, из чувства протеста, показывая всем, что все должно быть иначе. Наверное, он был романтик. И, может быть, только в силу своей испорченности я считаю его извращенцем?

14

Эти дьявольские амбиции сожрали сначала одну жизнь, потом другую. Но  чем больше они пожирали мир вокруг меня, тем больше их становилось. И, наконец, хватило настолько, чтобы оказаться рядом с третьей,  совершенно необычной жизнью, от которой  уже на дальнем расстоянии  горел красный сигнал: «Стоп».
Этот полуеврей с серыми глазами был в возрасте сегодняшнего итальянского секссимвола  Алессандро Прециози, и мне казался вовсе немолодым  и уж конечно не  тем божественным красавцем, каким был в юности. Тяжелая работа и каждодневное нервное перенапряжение до неузнаваемости изменили его лицо, однако сексуальную силу не могло отнять ничто. Каждый, кто ему приглянулся, испытывал рядом с собой какую-то  необыкновенную, тяжелую и ничем неодолимую страсть, которая,  передавалась, как вирус, и ломала волю и рассудок. Между прочим, многие к нему и ехали за этим ощущением. И женщины, и мужчины. Хотя он не был ни гомосексуалистом, ни даже  бисексуалом. Он приветливо принимал всех и тут же передавал на руки кому-то из своих многочисленных помощников. А те уж сами разбирались, куда – кого.
Принял он и меня… Да мне надо было рано или поздно ехать в этот символ советского деревенского «агрорая», чтобы понять, что же там на самом деле происходит. Тогда он еще не был ни бунтовщиком, ни губернатором, ни Сенатором. Он был просто Председателем,  защитником советского крестьянства, как его высокопарно именовали партийные СМИ.
Меня он никому не передавал, как других, а поселил в люксе своей гостиницы. Я сидела там до вечера одна, наблюдая, как протекает жизнь знаменитого на весь СССР агрогородка, насмешливо улыбалась и понимала – отсюда мне  уйти не дадут. И не дадут ни с кем беседовать, ничего не покажут. Я просто сидела и ждала, чем все это закончится. Но очень ясно понимала, что  в моей жизни началась очередная безумная игра. Было бы смешно и непрофессионально встать, одеться и уйти – абсолютно без ничего. Без единой записи в блокноте и без единой мысли в голове. Тогда я вообще – зачем?  Не ушла же я в свое время от Учителя и от будущего Министра. Это был круг, в который надо было войти, в который меня настойчиво приглашали уже несколько лет, открывая в него калитку за калиткой. Круг имел название: «Проблемы развития Нечерноземной зоны РСФСР». В нем уже вовсю бушевали  Черниченко и  Стреляный, горячие противники Председателя.
Тема была новая, тяжелая, понять ее мало кто мог, потому что крестьянство в СССР жило закрытой жизнью. А теперь ее пытались открыть и кардинально изменить. И никто еще не понимал, что на карту поставлена судьба всего государства именно здесь, где я сейчас сидела и смотрела отрешенно в окно, за которым сгущались сумерки.
Он так просто вошел, открыв дверь своим ключом. Разделся и поставил на плиту  сковороду с жареной картошкой. Это была вся еда в этом люксе. И еще бутылка водки. Которую он лишь пригубил из рюмки, как и я.
Только близкие знали, что водку он не пьет, предпочитает коньяк. А на всех  застольях и официальных фуршетах ему в рюмку помощники подливают минеральную воду. Из всех журналистов об этом знала лишь я. И причину знала. Но после того вечера я никогда о нем ни с кем не говорила. И никогда не писала о нем никаких очерков, практически не брала у него интервью. Было бы смешно брать их у человека в постели. А потом еще и писать об этом.
Знали ли окружающие о наших отношениях, которые длились до самой его смерти? Конечно, но – очень близкие. И они молчали. Из журналистов не знал никто. Раз я не пишу о нем – значит, ничего и нет. Потому что практически все женщины, которые брали у него интервью и снимали сюжеты на телевидении, оказывались у него в постели, и он этого не скрывал, как и они сами. Переспать с Председателем было меткой  успеха.
А что же было между нами? Война. Ну вот как между графом Фабрицио и его служанкой. И она доходила до крайностей, до того, что в ней были и пресловутая лестница и подвал в «замке» - в «белом доме», где на седьмом этаже был его губернаторский кабинет.  Причем война эта велась прилюдно, но все так умело молчали, у всех прямо-таки отнимались языки, что будто никогда ничего и не было. И будьте уверены, это  никто никогда не обсуждал.
Первое мое выступление на «арене» этого «цирка» произошло  наутро после того, как мы в люксе его гостиницы закусили водку этой ужасной картошкой на натуральном сливочном масле. Ночью он сбежал. Но  рано, не очень рано, утром явился и сказал, чтобы я поторапливалась одеваться, поскольку у него в кабинете его ждут академики. Я ответила: «Ну пусть подождут немного…» Он ответил, как-то рассеяно глядя в окно за спинку кровати, за подушку с моей головой, расстегивая  пиджак: «Ну ты же большая девочка, и должна понимать, что нехорошо заставлять ждать  таких заслуженных людей…»
Никогда я не забуду этого кабинета и молча, в задумчивости, сидящих академиков. Все они  напряженно рассматривали мою помятую юбку, черт бы ее побрал! Юбку единственной женщины на этом заседании. И я ясно слышала их голоса, хотя они молчали: «Какая растрепанная девушка, странно, что она здесь. Наверное, ценная девушка?» И в ответ – тот самый насмешливый голос графа Ристори, целующего руки своей старой любви  -аристократки Лукреции: «Да,  она умеет читать и писать, очень ценная девушка…»
Они все сказали молча. Но я услышала. Встала и, пересекая  кабинет в своей мятой юбке, сбежала отсюда к чертовой матери. Вот этой строптивости он мне никогда не простил. А подобными шутками изводил  всю жизнь.
Я всегда их опасалась, потому что никогда не знала, что он придумает. Выдумки были просто выходками. Например, я оставляла в губернаторской приемной шубу, заходя по приглашению секретарши в его кабинет. Но вместо беседы получала «отсидку» в задней комнате за кабинетом – изысканной, с подобранным в тон сиреневатым интерьером. Он любил все изысканное, утонченное, особенно – балерин. Здесь даже подставка у неприличной настольной лампы была в образе  балерины. И ходила туда-сюда по мягкому сиреневатому ковру, общаясь с его суетящейся помощницей отрывочными ничего не значащими фразами. Пока он принимал в кабинете то одного, то другого посетителя. Одного важнее другого. Слышимость была стопроцентной, думаю, и видимость – тоже. В «заднике» наверняка стояли скрытые видеокамеры да, может, и огромное зеркало на стене было всего лишь смотровым окном. И так было во всех его кабинетах. Я это понимала, и поэтому никогда не делала никаких лишних движений. Вообще никаких. Ходила или сидела, глядя в пустоту. Держа руки на виду. И никогда не прислушивалась к тому, о чем он говорил с посетителями. У меня слух отключался сам собой. Хотя, вполне допускаю, он  хотел, чтобы я что-то слышала. Но я не хотела и не слышала.
К его секретарям и обслуге я относилась, можно сказать, с нежностью. Я знала – практически все они были его родственниками или друзьями родственников – как у Сталина. И при них он не мог себе разрешить ничего лишнего. Поэтому я всеми силами располагала их к себе. Но горе было тому, кто  позволял себе пренебрежительное отношение к ним по незнанию!
Так вот,  никакой беседы после моей отсидки в этой комнате не было. Завершив дела, он просто приглашает меня выйти с ним через его личный выход. «А шуба?» - растерянно спрашиваю я. «Ну пойди, забери»,- невозмутимо  говорит он. Представляете, что это такое –  хоть раздетой уходи! Однако выхожу  в приемную, на глазах у всех ( а посетителей и в этот вечерний час немало тут толпится), главное – у секретарши, беру шубу и ухожу опять в кабинет. Все понятно, да? Значит, увез девушку… Куда? Да никуда.  Выходим во внутренний двор, и он кивает на машину сопровождения – «Тебя отвезут». А машина – ГИБДД. Значит, за что-то наказал.
«Наказывать»  ему меня в то время уже было, за что. Я давно оборвала наши близкие отношения. А он о них напоминал.
Открывал огромную птицефабрику. Журналистов – толпа. Софиты  телевизионщиков и фотокоров вспыхивают, как пожар. В «европейский» курятник надо входить, как в дорогую клинику – через санпропускники,  натянув синие больничные бахилы. В уголке, поодаль ото всех, пытаюсь натянуть эти бахилы. Идет в свите мимо, смотрит, говорит: «О, черт, да не так!» Отрывается от  свиты,  наклоняется и начинает натягивать бахилы мне сам. Я влипаю в стенку и замираю с поднятой ногой, над которой орудует Сенатор - разом все  камеры  разворачиваются в нашу сторону, вспыхивает невыносимый свет… Он уже в плотном окружении  свиты идет далеко. Камеры  разворачиваются обратно, я  прямо в этих бахилах выхожу на улицу. Машина сопровождения меня тут же  увозит домой. Думаю, охрана  просмотрела  запись на камерах и стерла то, что ненужно. Слышу опять насмешливый голос «графа»: «Ценная девушка,  она умеет  читать, писать…» А ведь я уже была собкором  одной из главных газет страны! Гнев душит меня. Водитель – словно манекен. Да, эти ничего никогда не видят и не слышат, и не знают.
 Но и я ему платила тем же. Я никогда ни о чем его не просила устно. А писала письма на редакционном бланке и посылала их факсом на его имя в «белый дом». И заносила руку над телефонной трубкой. Через три минуты он звонил и спрашивал: «Не понимаю, какого хера ты мне тут написала,  можешь объяснить словами?» «Про гараж, мне нужен гараж для машины…» «Ну что, что гараж-то?» «Ну для машины,  я на права сдала, и мне нужен гараж во дворе…» «Место нашла?» «Нашла» «Ну и ставь!»
До сих пор стоит. Хотя давно продала и гараж, и машину. Хотя бы снесли, а не трогают. Почему? Причина простая: кто-то донесет, что обездолили любовницу бывшего губернатора, сенатора. Журналисты ждут жареного. Но его имя практически под запретом после смерти. И как тут быть? Пусть уж лучше все тихо стоит как стояло. Вот сосед и пользуется моим блатным имуществом – безнаказанно.

15

Тогда, после первой нашей встречи, вернувшись домой, я полностью  сменила и внешность, и гардероб. Во-первых,  остригла свои длинные роскошные волосы, на которые постоянно посягали мои однокурсницы в университете, считая, что именно эти волосы околдовывают самых красивых  мужиков, которые постоянно крутились вокруг меня. Постриглась наголо. Юбку  на долгие годы сменила на джинсы. Лысая, в черной водолазке и  жестких итальянских джинсах – вот как я теперь выглядела. Ну и еще, конечно,  кожаный пиджак и  стильное черное замшевое пальто. Мне все это сшили в ателье, потому что в советских магазинах такую одежду не продавали. И сапоги – черные замшевые, элегантные и удобные, я тоже покупала в ателье. Тело в первую очередь должно ощущать комфорт – даже от нижнего белья.
На днях я по настоянию сына  сделала множество различных покупок.  И среди них такой стильный  длинный и широкий шарфик, которые я люблю носить.  Серенький, с, кажется, совершенно недопустимой  розовой каемочкой. Похож на половую тряпку. Но он из такой ткани – самая последняя модель и новая ткань, как сказали мне продавцы.  Ну до чего он хорош на горле! Нежный-нежный. А подо что маскируется?
Мне нужно было  заменить темные очки, без которых я не обхожусь даже дома, за компьютером и телевизором, ну и купить всякое там по мелочи.  В магазины, которые от моего дома на расстоянии двухсот-пятисот метров по прямой, меня вез молодой таксист, который, стоя в пробках, рассказывал мне о своей  печальной жизни – вот в этих пробках и за рулем автомобиля.  «А домой я езжу на  лайне», - вздохнул он.  Я поняла, как ему хочется вырваться из этой зависимости от  вечных пробок, от осточертевшего автомобиля, вообще – жить спокойной человеческой жизнью. Как я, о чем он догадался.  Усмехнувшись,  заметила: «Для этого  нужно только одно ( нет-нет – не как в «Элизе» в шалашах на краю света -  желание) – деньги…» И, выходя из машины, поблагодарила его за долгую   поездку в «Африку». Зачем мне все это слушать?
Шопинг, как известно, дело абсолютно глупое. Придя домой, обнаруживаешь в сумках черт знает что и не понимаешь, как это туда попало. Звоню сыну и говорю: « Я рада, что купила очень хорошие, хотя и очень дорогие очки – двое,  носочки -  оригинальные, много пар,  бейсболку со стразами в виде символа Нью Йорка, я тоже понимаю. Не понимаю только, почему две. Шорты – очень милые и удобные. Даже  джинсы с дырками – понимаю. Но я не понимаю, зачем я купила лисью шапку,  когда у меня две в шкафу валяются! Я же до зимы не доживу…» Сын невозмутимо отвечает: «Ничего, осенью поносишь…»
Он мало слушает из того, что я ему говорю. Улавливает только про здоровье и деньги.
Недавно я ему пожаловалась, что его отец мучается дурью в Сети,  публикует свои ужасные фотографии и рецепты про какие-то ценные  для здоровья продукты. Говорю: «И этот человек уничтожил меня, растоптал в пыль!» Сын, видимо, не отрываясь от своих дел, отвечает отрешенно: «Ну отомсти…» Я чувствую, что он даже не понимает, о ком идет речь. Зачем ему чьи-то дела давно минувших дней?
А месть – что это такое? Это всегда катастрофа. На это утомительное и непредсказуемое дело у меня никогда не было времени. Мои враги вокруг меня  как-то массово погибали сами по себе. Как жили и работали – без дисциплины, без чести, без совести, без любви к «королю» - своему собственному государству, имея лишь одну главную черту характера – предательство – они и уходили в небытие бесславно, а иногда даже и позорно.

16

Эта новая одежда была как военная форма – попробуй-ка, сними! Однако  жесткие джинсы в  руках Сенатора соскакивали с меня еще быстрее, чем  юбка. Ну конечно -  каждодневная многоразовая сноровка на джинсах всех стран и моделей! В которых приезжали к нему посмотреть на чудо-агрогород многие «ценные» девушки из Москвы. И заболевали  тяжелой страстью к Председателю, побывав хотя бы  однажды в люксе его гостиницы. Такой же страстью был поражен мой товарищ по собкоровскому корпусу в регионе, очень известный  смазливый журналист, который был женат и имел двух дочерей. Собственно, никаким таким  особым журналистом он и не был, и  лишь строчил  отчеты обо всем, что видел и узнавал. Из некоторых  в его редакции на Правде 24 делали коротенькие заметки и сразу их публиковали. И их обязательно читали все руководители областей в СССР и делали выводы.
Вот такой был мужичок. Впрочем, как и все мы, его коллеги. Если кто-то думает, что журналист может взять любую тему и тут же написать все, что  хочет, и статью опубликуют – заблуждается. Сначала – беседа с главным редактором, который собкоров принимает в первую очередь и  внимательно слушает их отчеты. Они устные, как правило – ты просто сидишь и рассказываешь о том, как прожил регион за твой «отчетный период», с кем встречался губернатор, если это важно, о каких-то  подмеченных особенностях событий, о финансах, о компаниях, о политиках. Главное – нужно уловить связи, которые определяют события. Одним словом,  это все очень сложно, хочу лишь заметить, что  журналист, который работает на таком уровне, не знает покоя ни днем, ни ночью. И только после обдумывания принесенной информации,  главный, посоветовавшись с заместителями,  дает добро на очерк или статью. Которую еще сто раз потом проверят, используя  сведения, поступающие из  Правительства. То есть, складываются два источника информации, а уж потом редакция видит,  интересно ли ей  излагать свою точку зрения и проводить свою политику. И эта точка зрения, и эта редакционная политика  всегда должны быть у тебя в голове и обладать оригинальным подходом.
Понятно, почему Сенатор всегда придерживал  журналистов поближе к себе, не выпускал их из поля зрения. Мы наблюдали за ним, он наблюдал за нами. Постель, конечно, приветствовалась.  Но не навязывалась. Не более, чем в других профессиях. Поэтому мне, например, совершенно не понятно, почему недавно главное лицо страны произнес такую странную фразу в отношении девушки, которая из учителей переквалифицировалась в журналисты – как низко она пала! Да ничуть не ниже, чем  учителя и студентки педвузов или медучилищ, которые  известны как самые развратные девушки и  больше других болеющие венерическими заболеваниями. Тогда как  среди журналистов это практически исключено. Подцепив какой-нибудь банальный трихомоноз, любой из них подпишет себе смертный приговор, потому что, как правило, имеет высокопоставленных или криминальных любовников, а они грязи не допустят и  разборки у них самые короткие…
А если  это лицо имело в виду желтую прессу, так это его же любимое детище и главное оружие, с помощью которого убирается любой неугодный, в любое время и любыми способами.
И вот этот  смазливый  собкор с Правды 24 влюбился в Председателя так, что совсем обезумел и даже решил застрелиться, что было для него просто – у него  дома сейф был забит  зарегистрированным оружием. Не понимаю даже, от кого он собирался отстреливаться,  если  нам никогда не приходилось делать репортажей из притонов, а если бы и пришлось, то нас бы сопровождал взвод переодетых милиционеров, а уж его-то и вообще – представителей спецслужб. Пьяный, он плакал и постоянно звонил мне, расписывая в красках, как будет самоубиваться. И все время переводил разговор на Председателя. Я, как могла, утешала этого несчастного гомосексуалиста, вполне сочувствуя его безмерной страсти. Он так жаждал, чтобы Председатель поимел его! А тот не мог – он не был голубым. Я ему пыталась это растолковать, но он не слушал да еще ругал меня самыми последними словами, гневаясь на то, что меня – мог, а его – нет! Наконец, я  не выдержала и позвонила другим собкорам, чтобы кто-нибудь помог мне отправить его в психушку. Никто со мной не пошел, потому что боялись - он сдуру  пристрелит. Пришлось мне идти. Я застала его лежащим на диване, ноги уже начали синеть. Рядом сидела маленькая злая собачонка и не подпускала никого к полумертвому хозяину. Приехала скорая и забрала его. Однако, прибыв в дурдом, он как-то быстро очухался и сбежал оттуда, не разрешив заполнять никаких документов. Хотя события происходили уже не в СССР.
А вскоре Председатель взял его к себе на работу референтом. Ничего особенного – все референты во все времена – гомосексуалисты. Но он не сумел себя сдерживать, и через два месяца был изгнан со своего нового поста. Однако больше  так не пил и снова занялся журналистикой.

17

Председателя, а потом губернатора и Сенатора все  называли «хозяин». Но ведь так называли его и в СССР, и секретаря местного обкома, уроженца Харькова, так называли.  В семидесятые-восьмидесятые РСФСР правили выходцы с Украины. Недавно Алессандро Прециози  снялся в  очередном антифашистском фильме о любви дочери Муссолини  и коммуниста. Там он произносит интересную фразу: «Если ты коммунист, то почему произносишь слово «хозяин»?
Вот и я хочу спросить:  почему в СССР именно коммунисты  называли своих руководителей «хозяин»? А?
Этот «хозяин» из Харькова всерьез задался целью посадить прославленного Председателя. Но сначала посадил двух его родственников, которые тоже занимались обновлением сельского хозяйства области. А вот своего коллегу по партийному «цеху» - первого секретаря  райкома партии в районе – он не трогал. А тот  занимался тем, что не возрождал русскую деревню, а убивал ее,  словно косой выкашивая «неперспективные» села. Он их закрывал, закрывал, закрывал. Дети селян  сиротами росли в  интернате райцентра при живых родителях, лишившихся родного дома. Вот он-то и стал первым губернатором региона после победы Ельцина, который особенно ему доверял. А Председатель, победивший своего харьковского врага и изгнавший его из области  за темные делишки, при  первом после разгрома СССР губернаторе отправился-таки на нары.
В  сериале «Элиза» граф Ристори и его любимая служанка, ставшая затем обожаемой женой, живут в поместье Ривомброза, которое семейство Ристори, всегда верное королю и своей родовой чести, сделало процветающим. Каждый, кто приезжал сюда, был поражен красотой замка, парка, угодий. Все в один голос говорили, что это – настоящий Рай, наполненный любовью. Ристори  умели хозяйствовать, умели беречь крестьян, которых понимали и были близки с ними. Но пока будущий наследник, граф Фабрицио, спасаясь от  неразделенной любви, служил во французской армии,  его поместье разорял развратный маркиз,  муж его глупой и злой  сестры Анны. Чтобы завладеть поместьем окончательно, он помогает отправить вернувшегося графа в тюрьму, но сам умирает от сифилиса.  И оно за долги маркиза переходит под контроль, а потом и в собственность братьям-ростовщикам. Они оба влюблены в Элизу, но еще больше в поместье - «Рай». И чтобы окончательно завладеть им и жить жизнью благородного, любимого и достойного Фабрицио Ристори, один из братьев убивает его, а потом  другой брат убивает и убийцу и снова с той же целью – владеть поместьем-раем и прекрасной вдовой. И все это происходит на фоне заговора против короля.
Сюжет – точная копия того, что случилось с Председателем и его  удивительным детищем, прославившимся на весь СССР – агрогородом.
После того, как он активно поучаствовал в  заговоре с целью отрешения Горбачева от  должности Президента, войдя в тот злосчастный комитет, его арестовали и посадили в «Матросскую тишину». Страна, погрязшая в долгах, была отдана на разграбление ростовщикам. Все было разорено, растащено, уничтожено. Особенно глумились ростовщики над колхозами и совхозами и ясно, по какой причине – чтобы поскорее завладеть главным богатством  народа -  его землей. Многие мечтали стать «настоящими» новыми российскими землевладельцами -  аристократами, рисовали себе родословные и писали в многочисленные «дворянские» комитеты заявления на присвоение им титулов князей, баронов и графов. Прямо как ростовщик, убивший графа Фабрицио, поселившийся в его дворце вместе с подобранной на кухне  Ристори бродяжкой-служанкой и пославший заявку королю с такой же просьбой.
Конечно, никто из этих ростовщиков и не думал накормить Россию, а как они могли это сделать, окончательно разгромив  русскую деревню и ее агропром,  правофланговым которого было разоренное теперь хозяйство Председателя? Но ведь в октябре 1987 года Ельцин выступил на пленуме ЦК Компартии с заявлением, после которого последовала его отставка с поста главы московского городского комитета КПСС. Речь эта не была опубликована в отчетах пленума, но получила широкое распространение в самиздате.
Вот фрагмент: «Мне трудно объяснить рабочему завода, почему на 70-м году его политической власти он должен часами стоять в очереди за сосисками, в которых крахмала больше, чем мяса, а на ваших, товарищи, столах праздничных есть балык, икорка и другие деликатесы, полученные без хлопот там, куда его близко не подпустят. Как я должен это объяснить ветеранам и участникам Гражданской войны, которых и осталось по пальцам пересчитать? Вы видели список продовольствия их праздничного заказа? А мне принесли, показали. А каково мне выслушивать их, когда они говорят, что это объедки с барского стола? И вы понимаете, чей стол они имеют в виду? Как я должен смотреть им в глаза? Ведь это они, не щадя жизни, завоевали и вручили нам власть. Что же я могу им ответить?».
Он, и став Президентом, ничего не смог ответить. Наверное, ответить должен был хоть что-то Председатель. Он через девять месяцев вернулся в разоренное хозяйство, у которого отобрали самые  прибыльные отрасли. Можно сказать, что с поля сражения он вернулся побежденным на руины своего агрогорода и на руины своей славы и всесоюзного авторитета. Был подавлен и напуган. И главное –  вскоре потерял любимую жену, которая не сумела перенести его девятимесячного заключения в самой страшной тюрьме страны, где сидят государственные преступники и откуда путь – лишь на «королевскую плаху». Она скончалась от инсульта. Вот это была для него невосполнимая потеря.
Но почему  местные крестьяне не взбунтовались и не защитили агрогород, а  лишь писали прошения освободить их хозяина? Вот в этом-то все и дело. Именно это и надо понять.
А в Ривомброза, где не было справедливого социализма,  крестьяне едва не убили  грабителя-маркиза, а от ростовщика просто ушли все, оставив его сходить с ума во дворце одного.
Правда, остатками агрогорода в отсутствии хозяина  разрешили править достойному человеку – его заместителю. Который возил отчеты и передачи в московскую тюрьму. Пока «бал» в области правил человек, друживший в свое время с Председателем, и усиленно разорявший деревни и хозяйства. Бывший комсомольский функционер. Еврей, конечно. Но совсем не умный – такой же, как маркиз-сифилитик из «Элизы». И даже внешне похожий на него – толстый и безобразный. Я все-таки как-то добралась до него и задала один-единственный вопрос: зачем он закрывал деревни? Он ответил, совершенно искренне и не стесняясь: «Мне велели, я закрывал…» Ну и что с него возьмешь? Дурак он и есть дурак.

18

Однако – хитрый дурак.  Почему же он дружил с Председателем, защитником деревни, как о нем говорили в СССР? И тот никогда не порывал с ним отношений…
Вот тут и кроется главный экономический рычаг перевода  сельского хозяйства СССР, как говорили, на промышленные рельсы. Это закрытие «неперспективных» русских деревень, которые советское государство в обозримом будущем не смогло бы  поднять, обустроить на европейский лад, потому что никаких денег на это никогда не хватило бы. Ведь СССР по своим размерам – совсем не Европа, хотя еще с царских времен  империя имела  европейские амбиции, а Хрущев прибавил ей  еще и американские. Это ж вообще для  СССР был конец света! То есть, конец всякого госбюджета, который весь надо было кинуть на строительство дорог к деревням и полям, школ, больниц, аптек, магазинов, складов и сушилок для зерна и хранилищ для овощей, таких вот животноводческих комплексов, как у Председателя, благоустроенного жилья, конечно, а еще – на производство машин и удобрений для обработки полей, ирригационных сооружений. Да всего просто не перечислишь!
Разумеется, все это в СССР строили, но  параллельно закрывали и закрывали традиционные деревни, стараясь сконцентрировать их в агрогородах. Но  получалась совсем не та картина, которую хотели видеть в ЦК КПСС. Комплексы и совхозно-колхозные поля не давали столько продукции, сколько их давали все еще живые личные подворья деревенских тружеников. Которые работали в изнеможении « в две смены» - на государственное предприятие и личное подворье. Эта колоссальная физическая перегрузка да еще при отсутствии  нормального медицинского обслуживания и технической поддержки индивидуальных производителей выкашивала население советских сел. Люди там  не доживали до пенсионного возраста.
Вот почему Председатель долгое время строго запрещал крестьянам  держать  подсобные хозяйства, опасаясь, что у них не останется сил на  обслуживание государственных сельскохозяйственных цехов.  Советская деревня умирала мучительно, из последних сил сражаясь за свои исконные национальные права. И я была с этими людьми, я их поддерживала на страницах сначала региональной, а потом главной федеральной газеты. И они мне доверяли. Но наступил момент, и я ушла от них, ушла, безжалостно бросив журналистику и тех, кого защищала так много лет. Наверное, это было  жестоко по отношению к доверяющему мне много лет сельскому читателю.
…Когда режиссер «Элизы» «убила» графа Фабрицио руками киношного ростовщика, зритель сериала был потрясен  и воспринял этот поступок как  переходящую грань жестокость.  Прокат второго и третьего сезона «Элизы» был провален – зрители отказывались  смотреть фильм без их любимого графа Ристори.
В моей московской газете  после 1991 года девять  журналистов покончили жизнь самоубийством, не видя для себя больше перспектив писать что-либо о разоренной русской деревне. Я же ушла живая, и для того, чтобы понять, что же происходит с этой крестьянской - христианской -страной на протяжении  столетий, почему так мучается в ней народ, где корни-то этих мучений и есть ли им конец?
Чтобы это понять, надо было все начинать сначала. Всю свою предыдущую работу я безжалостно перечеркнула и стала изучать жизнь России заново. И вот так я узнала, что защитник крестьянства строил свой агрогород на крестьянском несчастье, на  тотальном его разорении и уничтожении. Ведь сэкономленные на закрытии «неперспективных» деревень, в том числе, этим глупым толстяком, которого Ельцин, придя к власти, назначил губернатором, шли на строительство крупных  животноводческих комплексов, каменных пятиэтажек среди поля, обустройство маленьких агрогородов, где царил вахтовый метод работы  приезжих по конкурсному отбору рабочих со всех концов СССР.
Выходит, эти два человека вместе делали одно дело. То есть, они были соучастники, хотя толстяк выглядел полным злодеем, а Председатель – героем?
Теперь я уверена: он очень опасался того, что я узнаю, пойму правду.  А вдруг я стала бы  развенчивать его «героизм»? Но он же не принадлежал себе, представляя тех, кто после 1991-го записался в КПРФ и продолжал настаивать на идеалах равенства и братства, на лозунге – землю – крестьянам!
Нас,  аграрных журналистов ведь было совсем мало, особенно тех, кто хотя бы что-то понимал в сельскохозяйственной экономике. Ну не считать же аграрным журналистом, положим, того же Сергея Макарова из «Сельской молодежи», который выдвинул в герои «нашего» времени человека, собирающего куски на помойках в поисках пропитания для своей личной хрюшки в сарае. С лекциями о перспективах такой  «новой экономической политики» на селе  этот «журналист» ездил по регионам и даже срывал аплодисменты у будущих либералов, которые пока что еще ходили с партийными билетами КПСС в карманах. Поэтому я, обученная в МГУ таким Учителем, какой был у меня, была для него действительно опасна. Тем более, что накануне прихода к власти Горбачева я совсем вырвалась из-под его влияния, разорвав наши отношения и  связавшись со спортсменом. Это был неосторожный шаг.

19


В 1991-м толстяку  велели разорить хозяйство Председателя, на которое были затрачены колоссальные деньги из госбюджета. Разорить только по политическим соображениям – чтобы лишь от  наметившегося успеха социализма  на деревенском пейзаже и следа не осталось. И он разорил. Такие дураки были нужны в девяностые ростовщикам, которые захотели весь социалистический «рай» переписать на себя и послали уже прошение в Американский Госдеп, чтобы их объявили графами. Послания шли через  самого главного сибирского … который подписывал их, не глядя. И этот ужасающий «сериал», ставший горькой действительностью российской жизни, тянулся  десять лет.
Если проводить параллель опять же с сериалом «Элиза», то этот «главный» был «сыном»  почившего в бозе короля, против которого  плели заговор аристократы и в защиту которого выступил, рискуя жизнью, благородный граф Ристори.  «Сын» был зачинщиком заговора. Как и в СССР – Ельцин. А король был просто глуп, и не стоило защищать его и тем более, гибнуть ради такого ничтожного властителя.
Когда Горбачев пришел к власти, Председатель чуть ли не молился на его портрет у себя в кабинете, уповая на перемены. О каких же переменах он мечтал? Дело в том, что к этому времени заговорщики сколотили огромный нелегальный капитал за счет работы подпольных цехов именно в деревне! Его доля в ВВП составляла до сорока процентов – это и есть основной признак приближающего конца существующей власти и всего, что с ней связано – социального строя,  уклада экономики, внешней политики. Выходит, умертвляемая ЦК КПСС деревня  была главным ее противником? И представителем ее в заговоре  был избран именно Председатель – как главный агрогерой страны Советов.
 Но не русскую – советскую – деревню он там представлял, а тех, кто владел  нелегальным капиталом,  полученным  за счет  работы подпольных цехов на селе. И вот чего хотели они – это действительно вопрос. Но я уверена, что отнюдь не  процветания  российских крестьян. Ибо этот капитал вовсе не  предназначался для обустройства традиционной русской деревни и благосостояния ее обитателей. Скажу более: держателями этих денег и были те самые ростовщики, которые всегда окружали Председателя и учили его жить по-европейски. А роль их при государственном перевороте была известна: объявить  страну должником и обобрать ее до нитки. Вот какую «компанию» представлял  Председатель в августе 91-го. Как было это понять, как во всем разобраться, если мы все в СССР даже не представляли, что такое троцкизм и в чем его задача? Простая – разрушение страны, иностранная ползучая интервенция.
А именно троцкисты приходили теперь к власти окончательно. Время большевиков закончилось еще в 1956 году, на двадцатом съезде КПСС, «разоблачившим» культ личности Сталина, которого так ненавидел Председатель, окружив себя  представителями пятой колонны еще задолго до переворота. Поэтому его посадили за «госизмену» чисто формально, для острастки, а может, для отвода глаз народа. Который должен был продолжать ему верить, когда снова пришел во власть. Случилось это очень скоро после его освобождения.
Накануне переворота он очень внимательно наблюдал за обстановкой вокруг себя. И однажды попросил меня свести его с  редактором моей молодежки, чтобы понять, от кого в регионе исходит критика против него.  И мы договорились с нею: она едет в агрогородок, а я – к толстяку. Она рассказывает по возможности свои секреты Председателю ( если ей у него понравится), а я попытаюсь узнать секреты «маркиза». И что же, вы думаете, произошло? Именно в тот  момент, когда, по моим подсчетам,  редакторша должна была получать всевозможные удовольствия, до которых была большая охотница (прежде всего – до водки), в агрогородке,  а я выходила из кабинета толстяка, получив от него короткий и глупый ответ на мой вопрос, зачем он разорял «неперспективные» деревни, передо мной появилась эта странная парочка – совершенно трезвые и даже где-то запыхавшиеся Председатель и редакторша под руку спешили  вверх по лестнице в кабинет к «маркизу». То есть, она ему рассказала, где я сейчас, и он тут же помчался мне наперерез. Не успел…
Редакторша моя была разочарована и обескуражена – никаких вопросов ей Председатель не задал, его, кажется, вовсе и не интересовало то, о чем он вроде бы  собирался спрашивать. И ничего вообще у них не произошло.
Зато я почувствовала неладное. Но что это было – тогда не поняла, а осознала лишь недавно благодаря итальянцам, разыгравшим свой сентиментальный сериал о бедной служанке, спасшей короля и ставшей графиней, многочисленные сюжеты которого, написанные аж восемью сценаристами, как-то странно напоминают события в России в разное время.
Председатель не хотел моих встреч с толстяком. Боялся разоблачения? Он посадил его в 1997 году за взятку вместе с его сыном, бывшим одноклассником моей дочери. В тюрьме «маркиз» расхворался и вскоре умер. Сына выпустили, и тот навсегда покинул регион. Должность губернатора в тот же год занял сам Председатель, переехав в областной центр и оставив свой любимый животноводческий комплекс на попечении  свой «Элизы», верного его «оруженосца». Я очень уважала и ценила ее  высокое чувство к «графу», но разделить его не могла. Не могла.
Впрочем, не разделял его, по-видимому, с самого начала и Председатель. И расставил абзацы в этом странном «тексте» по своему усмотрению, вежливо помахав  служанке ручкой на прощанье.
В региональный центр, приобретя квартиру недалеко от работы и от моего дома, он перебрался вместе с другим своим «оруженосцем» - давней привязанностью или прошедшим увлечением, ставшей в «белом доме» его твердой правой рукой. После кончины жены все вокруг пророчили Председателю  новый брак с этой «Элизой».  Но тот, похоже, был  благородным и  пылким Фабрицио Ристори. Он очень любил свою покойную жену и не изменял ее памяти. Вообще он ни одной ночи не пропустил вдали от супружеского ложа, и жена могла бы и не догадываться о его многочисленных похождениях. Если бы ей, конечно, не докладывали всевозможные «друзья» и враги. Она была учительница и еврейка, которой он был обязан обучению  очень многому. И это понятно: в СССР избранных на высокое руководство всегда поручали еврейкам, делая из них жен-наставниц. Не минула эта участь и Председателя. Я обо всем знала и всегда выслушивала «сенсационные» сплетни с улыбкой. Кто же мог догадываться, что он заезжает время от времени ко мне домой и посиживает вот в этом красивом мягком кресле, на которое я сейчас смотрю? И подробности семейной жизни тут и там как-то сами собой просачивались в разговорах. Так что мы  многое знали друг про друга в таких подробностях, в каких не знал никто другой. Что не мешало ему следить за мной, а мне – внимательно наблюдать за его деятельностью.



20

Шестнадцать лет я работала в региональной молодежке среди предателей. Ими тут были абсолютно все - начиная от  колченогой уборщицы и кончая главным редактором. Все они были троцкистами и ненавидели СССР. И среди них я – патриотка. Но беспартийная,  потому что в свою троцкистскую партию они меня принимать категорически не желали, опасаясь прежде всего , что я тут же  улечу в столицу, где меня уже давно ждали. И только моя беспартийность не давала мне туда никакого хода. Но как же они позволили мне быть среди них столько времени? Очень просто – все они  были дураками и полными бездарями,  которые ничего не знали об экономике, тем более – об экономике в деревне. А настали времена, когда эти знания  обкомы партии от журналистов начинали требовать. И что им было делать, этим идеологическим террористам, многие из которых были засланы под Москву из Сибири и с Украины? Учиться они не хотели и не любили, так что пришлось им выбрать самый легкий путь – взять меня на работу, всем вместе спрятаться за моей спиной и спокойно пьянствовать. То, что  у меня был отдельный кабинет и редакционная машина с фотокорами  работали преимущественно на меня -  это было их жертвоприношение своему спокойствию и благополучию, но никакая не преференция для меня.
У меня, конечно, была хорошая зарплата – большие командировочные и  бесконкурентное место на полосах, что обеспечивало гонорар. На меня еще без устали и вне очереди работали машинистки. И, наконец,  мне дали квартиру в новом престижном доме в центре города рядом с парком.
Сюда еще надо добавить, что из деревни я постоянно привозила свежие и бесплатные продукты – мясо, парниковые овощи, крупы, мед. Одним словом – все условия были созданы, только паши!
Я двадцать пять лет провела на колесах в командировках. Иногда и на «крыльях» - в самолетах. Ну и на лошадях, тракторах – тоже. И это было нелегко. И опасно. Но у меня  долгое время был замечательный водитель  - толстый злобный мужик, который  никогда не превышал скорость более шестидесяти километров. И меня это очень устраивало. А вот обкомовские гнали за сто двадцать, но по осевой. Гаишники заранее расчищали дорогу для  черных «Волг» с хорошо известными им номерами. Поэтому было терпимо.
 Позже, после переворота, мы все стали работать под контролем, с охраной. Так что двадцать пять лет жизнь я видела пробегающей мимо из окна машины. К нам не подпускали людей, мы не подходили к ним. И сформировался невыносимый для окружающих характер полного их неприятия и невосприятия. Я озверела от бесконечных интервью и не могла ни с кем разговаривать о чем-то бытовом. Я ( как и все мои «собратья») не терпела людей за спиной, не терпела, когда ко мне обращаются. Я не могла сидеть ни в какой в машине иначе, чем сзади и справа от водителя – самое безопасное место. У меня была наработана четкая дикция и  грамотная речь короткими фразами, что неимоверно раздражало продавцов в магазине – им казалось, что  я пришла их уволить. А еще я  немного оглохла на левое ухо, потому что постоянно держала трубку плечом, записывая тексты, которые мне говорили на другом конце провода. Увы, это вам не громкая сотовая связь. Когда появились радио – и сотовые, я спала с ними, раскладывая по подушке, распихивала по карманам и по сумкам, и это было уже куда легче.
Меня ненавидели школьные учителя моих детей. И все соседи хотели моей смерти. Первые – потому что они видели  с моей стороны ужасающую бесцеремонность, хотя это была  оглушительная занятость всего лишь. Вторые – за то, что я не разрешала им орать под моими окнами, вообще приближаться к окнам и к подъезду,  запрещала парковать машины, забираться в кусты на газоне под окнами, топать громко  на лестнице в подъезде. Я боялась и не терпела людей.
В конце концов, я заменила в квартире все окна - но не на пластиковые, а на деревянные с шестисантиметровыми рамами и толстыми стеклами, а  в комнате сына окно на другую улицу  было с «голландскими» деревянным решетками. Кроме того, попросила Сенатора  разрешить мне продлить балкон, чтобы закрыть кухонное окно. Он прислал проектировщиков, велел главному  архитектору оформить документы, потом еще  его столяры сделали мне рамы. Но я от них отказалась и заказала свои – огромные, толстые и раздвижные. Таким образом, была достигнута стопроцентная звукоизоляция, так что я не слышала больше орущих во дворе детей. Соседи объявили, что прокляли меня за этот балкон. Вот чудеса!
Но это было не все – чтобы прекратить начавшуюся вакханалию парковок под окнами, я заплатила дикие деньги за установку  металлических ограждений на тротуаре по линии моих окон.  Короче, получилась крепость. Правда, их попытались вырвать, однако  губернатор (уже новый) прислал участкового, и все осталось на месте и стоит до сих пор. Тогда машины попытались становиться на газоне напротив – не тут-то было!  Я попросила областное ГИБДД сначала всех их разогнать и оштрафовать. Что они три дня делали. А потом заплатила местными алкоголикам, и они высадили на газоне саженцы. Предоставленные управляющей компанией по моей просьбе.
Для меня наступила мертвая тишина. Мало кто догадывался, что все это я делала потому, что у меня стали бурно развиваться фобии. Дело в том, что к своему тридцатилетию я подошла  практически инвалидом – с полусгнившими, как мне казалось, придатками, постоянно повышенной температурой, с опасной миомой в правой груди, бесплодной и крепко подсевшей на транквилизаторы. Вот в таком состоянии я познакомилась с «Элизой» Председателя, рассказавшей мне свою грустную историю любви.

21

Вот странное дело: отлично понимая, зачем я появляюсь в их хозяйстве, зная, с кем я провожу время в люксе гостиницы, люди  экспериментального советского агрогорода наперебой рассказывали мне обо всем, о чем молчали с другими журналистами. Думаю, они доверяли мне, читая мои статьи, в которых я всегда была на стороне русских крестьян, и, может быть, надеялись, что я  донесу их чаяния «самому». Крестьяне – они же очень хитрые и во все века себе на уме.
А говорили они  мне о том, что им невыносимо жить в каменных коробках, высоко над землей, без их сараев, огородов, коров, коз и кур. Они с тоской протестовали против всех примет европейской бытовой цивилизации. Которые им тут, среди  неоглядных полей, устроил Председатель и его главный архитектор всех новомодных сельских «чудес» -  «выпускник» ГУЛАГа,  осужденный  когда-то за создание антиправительственной подпольной группы.  Это был омерзительный тип – внешне и внутренне. Старый инородец, недобитый Апатитами, как шакал,  суетился  рядом со мной, не скрывая томящих его старческих сексуальных волнений. Идиот! Он не стеснялся откровенничать и уверял, что в лагеря не сажали за анекдоты,  там действительно сидели сплошь контрреволюционеры, шпионы и предатели. Ну по нему-то это было очевидно. Он даже рассказал, кто его сдал чекистам. К моему удивлению, стукачом оказался дедушка одной из самых яростных местных правозащитниц, которая работала в моей редакции. В 1993-м она выследила и сдала  спецслужбам прятавшегося на даче  одного из коммунистических лидеров страны. Лидера-то  сразу отпустили, а вот она чуть позже  сама загадочно сгорела на даче вместе  с подругой-лесбиянкой и еще там кем-то. Да, эти троцкисты были неутомимы в своей ненависти к СССР и «борьбе» против него до смерти.
Мой товарищ по собкоровскому корпусу с Правды 24, изнывавший от  страсти к Сенатору,  с грустью спрашивал меня: «Ну почему он держит рядом с собой столько сброда?» Я внимательно смотрела на него и пожимала плечами. А что делать, если он не мог устоять и перед любовью сброда? Таково тщеславие.
Вот с этим архитектором-недоучкой  будущий Сенатор и выстроил свой необыкновенный агрогород. Самый удивительный в СССР. В который было закачено столько народных денег, что даже подумать страшно. А народ  приходил в ужас от того, что в России строят деревню без крестьян! Он правильно предвидел в этом свою национальную погибель. Вот  чем занимался тут прославленный Председатель, защитник крестьянства – истреблением самого духа русской деревни. Чем, собственно, и занимались большевики, начиная с семнадцатого года, да еще и ранее – социал-демократы и все-все партии, вошедшие в Первую Госдуму, которую так ненавидел Николай Второй!
Я не могу понять – почему мои «коллеги»- диверсанты  не любили Председателя?  Они же были с ним по одну сторону уже строившихся в СССР либеральных баррикад. Думаю, что из зависти к его успеху. И только. Всем хотелось стать графом Ристори  в рае Ривомброзы.
Я слушала жалобные рассказы  работников агрогорода, улыбалась им и хотела всегда спросить: чего они  хотят от меня – чтобы  прямо отсюда  я отправилась на эшафот?
Конечно, я никогда ни о чем не рассказывала Председателю, и ни один из жалобщиков не пострадал за свою откровенность. Но  только одного я не пожалела – архитектора, который  во время отсидки своего хозяина в «Матросской тишине» распространял о нем такие гнусные слухи, что, вернувшись, тот  мог снова загреметь в тюрьму. И, освободившись, он его тут же уволил.
Приехав из Москвы,  Председатель вернул  огороды, сараи и личный скот своим работникам. И разрешил им построить  индивидуальные дома. А еще он отремонтировал старинную церковь, в которую прибыл священник и начал службы.

22

Все девять месяцев его отсутствия  агрогородом вместе с преданным управляющим правила его  преданная «Элиза». Я познакомилась с ней еще до переворота, когда она была простой дояркой. Высокая, стройная, красивая девушка с густыми темными волосами. Не очень умная, но себе на уме. Сидя у себя в маленькой квартирке в каменном доме, покачивая на руках нездоровую рыжеватую полугодовалую девочку, с трудом державшую головку, она рассказывала мне свою очень грустную историю любви к Председателю. Как простая русская крестьянка, которыми так восторгался Энгельгардт, эта доярка самозабвенно, до смерти, любила своего хозяина. Часами просиживала у него в приемной, умоляя не прогонять ее и дать ей просто смотреть на своего кумира. Хотя бы просто смотреть…
Она согласилась на план графа Ристори , который предложил Элизе выйти замуж за  конюха, чтобы потом жить с ней как любовник, и расписалась с каким-то заключенным в колонии, куда ее отвез водитель ее любимого. И вскоре родила вот эту больную девочку и развелась с заключенным, которого, конечно, освободили – «всех можно купить», так говорил друг Ристори, непутевый граф Драго.
Хозяин подарил своей «Элизе» - красавице-доярке - знаменитый  животноводческий комплекс, которым она стала управлять, едва умея «читать и писать». Но Председателю это было неважно – он был хозяин и он так решил, потому что был в долгу перед своей «Элизой».
Вы знаете, до сих пор мороз по коже! Помните, как у Пушкина в «Деревне» : «Здесь рабство дикое без чувства, без закона…» Представьте себе – в свободной стране СССР у крестьян отбирают абсолютно все – их дом, землю, скот, их жизнь и их Бога, навязывают им то, чего они  не хотят,  что не принимает их душа, от чего далеки их  исконные устои,  ставят командовать над ними полуграмотную любовницу хозяина. Им даже похоронить своих родных не разрешают так, как они хотят – с обрядом отпевания. Им не разрешают крестить  новорожденных. А если  хозяину приглянется еще одна «Элиза», то муж ее не должен замечать этого. Ему заплатят щедро. Сколько таких  рыженьких девочек и мальчиков родилось тут от «графа Фабрицио»?  Никто не скажет, как и в Ясной Поляне графа Толстого, где, говорят, все население – его потомки.
Мало кому известно, что сменяемость кадров в лучшем хозяйстве СССР была стопроцентной. Люди, прибывавшие сюда по конкурсу, не выдерживали ужасающей потогонной системы труда и бросали этот «рай», уезжали в другие места. Собственно,  этой деревни, на основе которой возник агрогород уже не было, как не осталось и коренного населения.  Тут царил вахтовый метод, как сейчас говорят. В этих многоэтажных домах, наполненных всеми европейскими удобствами, обитали чужие здешним местам люди, равнодушные к их истории, к их устоям, горестям и радостям.
И вы хотите сказать, что вот с таким населением, которое упорно формировали троцкисты после 1956 года, было трудно завалить страну?  И не спрашивайте теперь, почему так легко пал СССР. И не спрашивайте, почему один из главных заговорщиков госпереворота через девять месяцев не  только вернулся в свой «рай», но вскоре занял место на властном Олимпе. А русский народ, впрочем, как и весь народ на Земле, остался в своей прежней крепостнической зависимости от хозяина, денег, сословного неравенства, несбыточной мечты о земле и запретной любви к хозяину.

23

Но к тому времени, когда «Элиза» Председателя  рассказывала мне историю своей грустной любви, у нас с ним давно уже не было практически никаких отношений. В 1983 году я была озабочена лишь своим здоровьем и своей карьерой. И у меня была образцово-показательная семья. То есть, всего лишь показательная. Поскольку с мужем мы не жили, а только находились в моей квартире ради ребенка - и по привычке. И еще из-за моей занятости никак не решался вопрос о разводе.
Ребенок подрастал – очень красивая, здоровая и, как оказалось, очень талантливая девочка. Красоту она взяла от отца, талант  - от семьи моего отца, в которой было уже четверо профессиональных художников, трое живописцев и скульптор. Она стала пятым, и вторым по счету профессиональным скульптором. Сначала две школы – обычная и художественная. Потом – престижное художественное училище. Время шло и приближало меня к тяжелым событиям, едва не погубившим нас всех.  Не случайно «красный паук» с черной  головкой рвал меня до смерти изнутри еще при своем рождении. Выбравшись наружу, он готов был прикончить меня здесь. И что удивительно – я сама, своими руками взращивала себе погибель. И если бы только себе…
Глиняная игрушка – казалось бы, такая мелочь, свистулька, но не распознанная мною сразу  грозная и всемогущая языческая Мокошь, уже  распространила надо мной свою повелевающую длань. И уверенно вела меня к самому краю пропасти. За которой  царил потусторонний мир и адские мучения. После мужа и Сенатора именно она начала со мной свою убийственную игру. Но я еще этого не знала и доверчиво следовала за дочерью в глухие заколдованные деревни, в царство мертвых. Я даже представить не могла, что моя дочь и  Мокошь уже сделали меня своей рабыней, приготовленной на заклание.
Но напоследок, перед погибелью, языческие лесные духи решили подарить мне то, чего я желала более всего – новое совершенное тело. А кто, спросите, этого не желает и кто не идет на все ради этого приобретения? Но – бойтесь, люди, своих необузданных желаний. Мефистофель всегда рад помочь жаждущему молодости Фаусту. Только что из этого потом получается?

Небо над бараком
Обернулось мраком
А на горизонте-
Солнечный закат
Баба у барака
Снегом из бурана
Появилась, прямо,
Как из сказки белой.
Молча я стояла,
Замерев от  счастья,
А в руке дрожала
Горстка акварелей,
Синих птичек трели
На кусте сирени.
Жители барака-
Молодцы ребята-
Мне слепили Мокошь-
Бога из полей,
Бога всех печалей
И несчастий русских,
Бога всех убогих
Мечтателей лесных.
Маленькая девочка
Горстку акварелей
Приложила к косам,
К платью и к груди,
И поплыли в белом
Буйные покосы,
И поплыли в синем
Море корабли.
Долго рисовала
Я на боге снежном
Все, о чем мечтала,
Все, к чему бежала,
Все, к чему приплыли
В море корабли.
И настало время
С Мокошью встречаться
Но не у барака,
А в сияньи звезд
Модного прилавка-
Вот куда привез
Бог лесов и грез.
А с прилавка кукла
Синими глазами
Смотрит и смеется,
В руки отдается,
В даль со мной несется,
К красным парусам.
Только вижу – Мокошь
Проступает в Барби:
Из песков Египта
Прилетел привет.
Через расстоянья,
Через ожиданья,
Через много-много,
Много тысяч лет
Бог присел в витрину
В этом магазине
И надел личину
Длинноногой Барби,
Западной дивчины,
Чтобы все любили.
Он принарядился
 И принял обет -
От девчушек милых,
Их мамаш унылых,
От отцов игривых,
От юнцов наивных
Пламенной любви!


Эта богиня Мокошь – такая затейница! Ее жертвой пал тот, кому было предназначено подарить мне новое тело и  новый мир волшебных ощущений (кто же знал, что он – загробный). Спортсмен, который сидел через стену, рядом с моим кабинетом. В сущности, он был большой бездельник и любил только шастать по лесным тропам с туристами, этими нелегальными половыми извращенцами поры  заката СССР. Помните: «Милая моя, солнышко лесное…» И все рыдают в зале. Тьфу! На самом деле – «солнышко» - это сумасшедшая девица, которая идет в турпоход одна с тремя, а то и с пятью «туристами», здоровыми мужиками – отпетыми групповушниками. О, это были  совершенно особые и очень «ценные» девушки, едва умевшие «читать и писать», но знавшие толк в неутомимом сексе. Короче, не очень психически нормальные, но очень помогавшие женам отдохнуть от сексуальных притязаний надоевших неутомимых спортсменов.
Помните, как в «Элизе» подвыпивший граф Ристори приходит брать служанку силой? Забирается к ней на постель и отработанным веками мужским жестом отбрасывает  ее маленькую бессильную ножку в сторону. Ну да, а зачем  эта нога вообще нужна? Да выкинуть ее совсем, дел-то! Я смотрю, и хочется смеяться и плакать. Женщины меня понимают, конечно. Когда они спят, а к ним подкрадывается неутомимый супруг и вот так  «отламывает» ни в чем неповинную ногу – левую или правую, кто как привык из этих вековых злодеев. Но, получив отпор, граф  со злостью набрасывает на свою несостоявшуюся жертву одеяло. Да как бы не так! В такой момент я лично улетала с кровати на пол. И узнала, что многие  женщины совершали подобные «полеты» во сне и наяву, даже мои однокурсницы в университете, отличницы и красавицы. Нет уж, нет, пусть уж лучше «солнышки» лесные потрудятся вместо нас!

24

Ну так вот. Спортсмен. Что спортсмен-то? А, да, его Мокошь выбрала. Вот не надо было ему по лесам шляться с «солнышками» и еще к тому же заниматься черной магией. Мне он категорически не нравился – сутулый, худой, угрюмый, на уголовника похож. Интересно, насколько ему «нравилась» я, когда просила подменить себя на дежурстве по выпуску номера, уезжая с московскими гостями к Председателю? Он подменял, угрюмо посматривая мне вслед…
Все случилось, как в колдовской  повести Гоголя «Портрет». Только вместо портрета старика с «живыми» глазами я притащила спортсмену свою фотографию в купальнике, сделанную на пляже в Крыму – чтобы он мне посоветовал, как избавиться от недостатков надвигающейся на мое тело старости. В  мои тридцать, одолеваемая болезнями, я испугалась, что теряю и здоровье, и тело, к которому с ранних лет относилась трепетно. Мы,  советские акселератки семидесятых, уже в тринадцать лет понимали, что нужно стремиться к формату безвременно усопшей Мерилин Монро и не иметь ни капли жира на бедрах. Поэтому усиленно занимались на уроках физкультуры и в спортивных секциях, играли в баскетбол, плавали, бегали на лыжах, загорали, правильно ухаживали за волосами и кожей не только лица, но  и всего тела, даже поселковую баню использовали как сауну - в общем, жили как все нормальные американские и европейские девушки. Вспоминая эту напряженную каждодневную работу советских девушек над своим телом с ранней юности, удивляюсь, откуда в советском кинематографе было так много толстых кургузых актрис с такими жуткими грудями и задницами! Ну да, тогда еще не было принято для облегчения эстетической задачи брать в кино исключительно гимнасток и  балетных.
Смешно то, что я принесла своему будущему тренеру фото обнаженной натуры, а не разделась перед ним – в СССР служебный роман  уже давно превратился в настоящий служебный Вавилон при полном  запрете на «несемейные» номера в гостиницах. В них народ превратил рабочие кабинеты, цеха и подсобки. Что и мы со спортсменом сделали из своих смежных кабинетов. Но – позже. А пока он внимательно разглядывал мою фотографию, как «портрет» Гоголя, обернувшуюся для него тяжким проклятьем, и задумчиво водил пальцем по  талии, впалому животу и ногам. Потом сказал: «Да не вижу я тут проблем, но если хочешь, начнем заниматься…»
И мы начали. С лыж. Нужно было видеть, как я приплюхалась  на первую после долгого перерыва лыжню. Закутанная в какие-то кофты, словно колобок, да еще с деревянными лыжами, которые одолжила из спортивного инвентаря в издательстве. У моего  «физрука» было в тот момент точно такое  же выражение лица, которое в кино делает Алессандро Прециози при виде странных и смешных поступков  его женщин – трудно словами передать, лучше посмотреть. Ну как еще на это мог реагировать мужчина, имевший хороший разряд по легкой атлетике, сделавший спорт  своим фетишем и видевший  рядом с собой в лесах и горах только стройных здоровых спортсменок в полной экипировке?
Я этого тогда категорически не понимала, собравшись на свою оздоровительную «Голгофу», как бабы в деревне по воду ходят. Как же он это перенес? Да обыкновенно – знал же, хитрый  змий, что там у меня под кофтами… Видно, коварная Мокошь уже  сильно его за горло-то взяла.
И начал он меня раздевать. Все это шерстяное вязаное непотребство надо было снять. Я пришла в ужас, опасаясь за свои покалеченные придатки. Но ему это было все равно. Он велел купить спортивный костюм. Я купила, он велел при нем  примерить. Увидел – и снова изобразил лицо, которое делает Прециози своим  партнершам, когда они, к примеру, заказывают в ресторане много еды. Костюм не подошел. Он не так сидел. Пришлось покупать еще один. Потом еще… Пока я, наконец, поняла, что надо «носить» на лыжне. Однако гримаса Прециози снова сразила меня, когда я приперлась на лыжню со своими деревяшками. Но на первый раз спортсмен это вытерпел, на второй купил мне пластиковые лыжи, титановые палки, ботинки и сам все это собрал в своем кабинете. Сказал – подарок. До сих пор стоит в моей комнате  за оконными занавесками напротив кровати, больше никуда не вмещается, да и бегала я на них до последнего времени.  Сын, который абсолютно равнодушен к моим трогательным воспоминаниям,  поразил меня тем, что запротестовал, когда я недавно попросила  кому-нибудь отдать их. Странно, почему? Скорее всего, он надеется, что я на них еще встану. Фантазер.
И на этих лыжах я в первый же день разбилась вдребезги. Спортсмен поймал машину, привез меня в травмпункт, который предусмотрительно располагался неподалеку и там уже сидели такие же страдальцы.  Я с трудом помнила, как обнаружила себя перед большим зеркалом, тихонько и жалобно подвывающей – с прижатой к груди сломанной рукой и искаженным от боли лицом, на котором сочилось кровью рассеченное веко. Меня старательно «собирал» хирург целых четыре часа, приговаривая: «Сейчас мы это безобразие уберем, и это… Чтобы опаять красиво было». Безобразием были вывернутый «внутрь» ремнем от лыжной палки сломанный  большой палец на левой руке  и кровавая щель над правым веком. Огромной толщины медсестра помогала хирургу. Она по его сигналу подошла  и обняла меня сзади, крепко  обхватив  мои руки над локтями. Я не понимала, чего они хотят. А хирург стал вправлять  сломанный  и вывернутый палец, предварительно сделав обезболивание, конечно. Палец поддался и встал на место, хирург радостно улыбнулся и сказал : «Ну вот, теперь красиво, а то что это было – безобразие!» Медсестра  начала накладывать на руку гипс. А хирург задумчиво смотрел на мое  рассеченное веко и , словно про себя, повторял: « Некрасиво, некрасиво…»  Потом решительно сказал : «Шить не будем! Шрам останется, будет нехорошо, безобразно, это нельзя». И он стал  долго колдовать над моим веком. Шрам все-таки остался, но почти незаметный, как морщинка.
Я попросила спортсмена уехать и забрать его лыжи. Голова у меня гудела – было сотрясение мозга. Упала-то очень сильно – на большой скорости с горы, врезавшись в ледяной сугроб, плашмя, лбом. Могла бы разбиться насмерть. Но мне повезло. За мной приехал муж. Он не увидел  загипсованную руку в рукаве куртки и спросил удивленно, кивнув на пластырь под бровью: «Из-за чего переполох, из-за этого?» Я вытащила  покалеченную руку в гипсе из рукава, и он погрустнел.
Еще больше расстроился главный редактор, когда мне пришлось уйти на две недели на больничный и попросил  больше так далеко «не улетать».
Где-то лет до сорока я говорила, когда речь заходила о теле, о диетах: «Если у меня где-нибудь нарастет лишний килограмм, я его лично отрежу ножницами, к чертовой матери!» Можно понять, что при таком яростном и безжалостном отношении к себе, мои тренировки  это падение не могло остановить. Мы продолжили, как только я выздоровела.

25
Наверняка у Мокоши был свой план моего порабощения. И он заключался в том, что я была нужна ей сильной и здоровой – для ее темных  колдовских «делишек». И ей удалось  свой план осуществить. Вскоре, словно по волшебству, мои болезни исчезли, я выбросила даже любимые транквилизаторы и резво бегала на  подарочных пластиковых лыжах след в след за своим тренером полураздетой при восьмиградусном морозе.  Когда я начинала сбрасывать прямо на лыжне сначала куртку, потом свитер, оставаясь только в белой  майке без рукавов и, натянув лишь перчатки на  голые руки, чтобы не было мозолей от палок, у спортсмена на лице появлялось то самое выражение Алессандро Прециози. «Может, не надо, а?» - неуверенно говорил он мне, подбирая за мной сброшенную одежду.
Летом мы передвигались на знаменитые подмосковные турбазы, в колдовские обиталища соловьев и лосей. Я, хотя и проводила  каждое лето на Черном море в Крыму, где жила моя мать, плавала слабенько. Но тут у меня вдруг обнаружились силы переплывать шустро текущую Оку в не самом узком месте.
Правда, после того падения я постоянно за своей спиной чувствовала заботливое присутствие спортсмена, который контролировал теперь каждый мой шаг и  был готов подхватить меня в любую минуту, если я оступлюсь. Хотя не всегда ему хотелось переплывать реку, и он с берега внимательно наблюдал, как я борюсь с рекой. Однажды я вдруг почувствовала, что не доплыву и запаниковала. Как он мог это понять?  Очень скоро я услышала за спиной его голос: «Ну что, поехали дальше?» Оглянулась – он был уже рядом, но цепляться за себя не позволил. Сама доплыла.
Конечно, для него эти занятия со мной были лишь игрой. Помните, как граф Фабрицио по просьбе Элизы учил ее фехтовать, ловко срезая острой шпагой  завязки на ее  нижнем белье? Ну вот  так и здесь было. Все это дело кончилось бурным сексом, которого у меня не было никогда еще в жизни. Боюсь, что и у него – тоже.
Я обрела свое новое тело и одновременно – его. И какое это было тело! Конечно,  итальянский секссимвол Алессандро Прециози  необыкновенно хорош, тело у него такое тренированное, красивое, но у спортсмена оно было намного лучше! Я просто с ума сходила от этой ровной спины, от широких ровных плеч и  узкой талии,  гладкого впалого живота, от  длинных ловких рук, которые, наверное, три раза  могли оплестись вокруг моей талии. Что же касается близости, то, кажется, это называют стопроцентным совпадением…
Но как невероятно трудно все-таки обрести вот такое совершенство, стать его  владелицей, прикасаться к нему, когда захочешь, быть с ним одним целым… Я это заполучила тяжелым физическим трудом над собой и совершенно не желая ничего подобного поначалу. Однако этот «Пигмалион» изваял сам себе мою живую «статую» и добился того, о чем, по всей видимости, тайно желал долгое время, сидя  за стеной моего кабинета. И ему не было никакого дела ни до моих карьерных метаний, ни до моего мужа, ни до Сенатора. Он желал и исполнил свое желание. Себе на беду.
Он отогнал от меня  всех и стал полным моим хозяином в лесных кущах. Мои итальянские джинсы походили на «географическую карту», потому что мы  не очень ощущали действительность, и часто оказывалось, что наше  «ложе» прямо на лесной дороге или даже на муравейнике, а там, где мы только что лежали, уже пасется  семейство огромных кабанов… Лоси тайными тропами прокрадывались к нам и  тихо стояли за деревьями, чутко прислушиваясь. Мы их не замечали и бродили по этим тропам едва одетые, искусанные комарами и муравьями, ободранные ветками, испачканные цветочной пылью. Мы не понимали, что люди говорят нам, и они понимали, что мы не в себе.
В «Элизе» одна служанка говорит, что любовь делает людей похожими на животных. В другом, американском фильме, муж говорит  вернувшейся от любовника в синяках – вы совокуплялись, как животные! Не понимаю, почему так говорят? Я тоже постоянно была в синяках, но не помню,  как они появлялись.
Как мало счастья  венчается перед алтарем ,  все больше недоразумения и  печали сочетаются там браком. А настоящее счастье люди гонят от влюбленных, как только  обнаруживают его. Злобно, изощренно, не считаясь ни с чем. Так было в моей жизни в первый раз, так было и в последний. Это несправедливо,  неправильно и преступно. Как много детей остаются сиротами из-за подобных гонений, когда влюбленных заставляют под любыми предлогами расстаться и покинуть своих сыновей и дочерей. Почему? Зачем? Из каких особых соображений делается такое в нашей жизни во все века?
Влюбленные всегда выглядят во многих ситуациях смешно и беспомощно из-за своей глубокой погруженности в чувства. Они решают свои чудесные сокровенные дела подальше от людских глаз, часто на природе, в гуще лесов, среди животных, диких зверей, которые  внимательно наблюдают за ними из своих укрытий, но не трогают. Потому что чувствуют гармонию природы, являясь ее частью. В  кульминационные моменты любви даже животные – сообщники влюбленных. Но как только они спускаются с гор и выходят из лесов, как это сделали Элиза и Фабрицио, то на них тут же набрасываются существа, гораздо более злые, свирепые и опасные, чем лесные звери – люди. В том числе, и в первую очередь – родственники, друзья, сослуживцы. Как это сделала злая глупая Анна, сестра Фабрицио, едва он с Элизой успел добраться с гор в собственную постель в доме, в котором был полным хозяином.
Анна набросилась с тяжелыми оскорблениями на плохо еще что понимающую Элизу, которая не может опомниться от первой своей любовной ночи, на ее возлюбленного, графа Фабрицио, который тоже еще весь – в лесных кущах, потом от Элизы брезгливо отказывается собственная мать и выгоняет ее из дома, малолетняя сестра, влюбленная в отвергнутого Элизой конюха, и та подливает масла в огонь, друг Фабрицио граф Драго, распутный и никчемный человек, вообще советует ему бросить соблазненную Элизу совсем. И все это кончается трагедией – Элиза и Фабрицио теряют ребенка. Такое происходит почти всегда – при виде огромной любви люди, кажется, просто теряют рассудок и губят влюбленных, загрызают их жизнь  хуже диких зверей.
Но что показательно - и режиссер тут не отошла от правды жизни, в которой так именно все и бывает – зло, выступившее против любви с обнаженными клыками, оказывается жестоко наказано. Сестра Фабрицио Анна едва не погубила собственную дочь, заигравшись в войну против влюбленного в служанку  брата, а граф Драго, лишившись любимой женщины, вообще погиб, закончив бесславно свою жизнь, не оставив даже наследников. Тогда как у Фабрицио их было уже двое – замечательные дочь Элизы и признанный им сын-бастард.
Конечно, как только мы со спортсменом вышли из леса, восхитительно  уладив все свои сексуальные проблемы, и в редакции обнаружили нашу связь, нас тут же начали активно преследовать. Быстро выяснилось, что мужская половина  давно хочет меня, женская – его. И этот пошлый публичный дом «партийной пропаганды и агитации» восстал против нас. И мы должны были их всех бояться, этих жалких, подлых, глупых, сексуально безнадежных, неутомимо пьющих идиотов! Пусть мне кто-нибудь сегодня объяснит:  с какой стати  даже смазливые, но вызывающие во мне все годы моей работы в этом  политборделе брезгливость бездарные алкоголики должны были владеть мною? Ну на каком основании-то? И уж тем более, какие-то тупые толстые машинистки, секретарши, бухгалтерша и прочая дребедень могли рассчитывать заполучить божественное тело моего спортсмена? Но они решили сжить меня со свету, чтобы только отогнать от него. Однако же у них не было ни одного шанса на то, чтобы он хотя бы дотронулся до них – он ими брезгал, их обвисшими животами и иссохшими  так называемыми грудями.
Мы ничего не понимали, увлеченные собой, а они мотались за мной в
в командировку, чтобы  уличить в прогулах и в половой связи с  сослуживцем, собирали профсоюзное собрание, на котором  отмечались бурными обличительными выступлениями уборщица и сортировщица писем «наших читателей».
Секретарь редакционного парткома вместе с замредакторшей даже попытались проникнуть ко мне домой, чтобы застать там наше любовное прелюбодеяние. Ну и скандал! - как сказал бы граф Ристори . А я добавлю – и что за мусор были эти «люди»! Все действия которых направлял сам главный, буквально озверевший от похоти, которую, как выяснилось теперь, он  терпел в отношении меня годами. Несчастный.



26

Однако сейчас-то я понимаю, что все это были проделки Мокоши, которая решила, что пора мне действовать в ее интересах, а не в собственных. В глухой деревне, куда завезла меня  тринадцатилетняя дочь по наущению своей учительницы из художественной школы, старухи-мастерицы свистулек  жаловались мне на то, как их обкрадывает художественный фонд и  местные партийные функционеры, которые ящиками забирают готовые свистульки и везут их в  командировки в соцстраны, где раздают таким же партийным функционерам как сувениры. И до того им понравилось это дело, что они запретили мастерам делать  много видов  древней игрушки, а оставили только те, которые понравились их зарубежным коллегам. Народный промысел угасал, старухи бедствовали.
Я написала сенсационный репортаж и отдала его в секретариат редакции. Главный  прочитал и отнес рукопись, не предупреждая меня, в отдел культуры обкома партии. Он быстро понял, что в  ситуации, когда его жизнь трещала по швам и в семье, и на работе, и в творчестве (этот развратник надеялся стать детским писателем), и в сексе (редакционные проститутки уже не помогали снимать накопившийся стресс), заложить обкому меня с потрохами, поймать на недозволенном, а самому стать снова угодным – это шанс хоть к какому-то просвету в его жалкой жизни!
Он покончил с собой на даче, в полном одиночестве. Думаю, повесился, судя по синей голове, которая покоилась закутанной в целлофан в гробу. В то утро, когда в нашем дворе ( мы же были соседи!) началась беготня по этому  печальному поводу, я никак не могла проснуться после страшной попойки,  которая случилась у меня накануне. Мой бывший муж, который  после  нашего скандального развода вновь забрал себе непонятно откуда-то взявшиеся права появляться в моей квартире, когда ему вздумается, ходил туда-сюда у изголовья кровати и пытался меня осторожно разбудить. Наконец, ему это кое-как удалось, и он тихо спросил: «Ты помнишь, где вчера была?» Я плохо соображала, но ответила: «Ты мне звонил, я тебе объяснила – сдавала на права…» «Ну да, и чуть не упала  на автодроме с эстакады в машине, вы что, перед экзаменами там надрались?» «Я не пью перед экзаменами, что за чепуха!» « Но больше ты мне ничего не могла вчера сказать,  как не пыталась…» «Да, почему-то не могла, а почему?» «Потому что ты лыка не вязала!» «Да в чем дело-то?» «Твой бывший главный умер». «Что за черт! Как это?» «Скончался. При  невыясненных обстоятельствах на даче, так что тебе лучше точно вспомнить свой вчерашний день…» «Да не убивала я его!» «Точно?» «Конечно!» Я поднялась с постели и вышла на балкон. Мимо как раз пробегал  его бывший заместитель, я спросила: «Ну что там?» «Инсульт!» - радостно  воскликнул он, помахивая какой-то бумажкой.  «Ну вот,- сказала я мужу, вернувшись в комнату, - все и прояснилось». А про себя  подумала: «Ждал, что меня  посадят, чтобы снова спасать… Романтик!» «Опохмелишься?» - спросил он. «Ты же знаешь, я не опохмеляюсь и вообще не пью!»
Шанса бывший мой главный, не получил, а погубил меня, спортсмена и  ребенка, которым я уже была беременна. Это впервые за девять лет бесплодия! Я вдруг оказалась здорова настолько, что мы смогли заниматься своей несравненной любовью через девять дней после родов ( да и какие это были роды? Двадцать или сорок минут – не помню точно – и все было кончено под шутки и смех многочисленных практикантов. Я даже мало чего почувствовала, разглядывая с операционного стола через окно родового зала яркие звезды на черном июльском небе, под которыми родился мой маленький принц).  Практически  прямо с операционного стола в родовой я  попала  сразу в объятия своего любовника. Так бывает, когда сексуальные проблемы  решаются после многих лет их существования. А, как я теперь понимаю, эти проблемы были не только у меня, едва не погибшей в рабстве у собственного мужа, но и у спортсмена, который теперь ни за что не желал даже на короткий срок оторваться от того, что ему было нужно и что он  обрел со мной уж не знаю после каких потрясений и разочарований. В этом благоразумные люди не признаются даже в самые лучшие минуты своего сексуального сосуществования.
Через девять дней… Было в этом сроке что-то темное, пророческое. Снова бросившись с головой в любовь, мы не заметили, что наш, родившийся очень легко, малыш, красивый и здоровый, на самом деле, унаследовав от нас обоих тяжелейшую аллергию,  мало был способен выжить. Не прошли для него бесследно и тяжелые  волнения, которые я пережила во время беременности, когда на нас напал озверевший  советский «коллектив». Он состряпал целое дело о каких-то прогулах. Поскольку меня из-за беременности уволить по статье было нельзя, уволили спортсмена.
Кроме того,  главный упорно науськивал на меня моего мужа – поняв, что затея его с поправкой своих дел провалилась, он теперь жаждал моей физической погибели.
Наконец, я должна была развестись и освободить свою квартиру от моего многолетнего «рабовладельца». Это было очень не просто. Развод был  тяжелым. Несмотря на то, что я подговорила судью, сочувствующую, как мне показалось, женщину, обязательно развести меня,  муж неожиданно  в суде выступил с такой проникновенной речью, что она прервала заседание и, выведя меня в коридор, сказал: «Я не могу тебя развести! Заседатели меня не поймут. Это такой человек…» Я горько, как ребенок, заплакала, чего даже не ожидала от себя. И призналась, что беременна уже на четвертом месяце от другого. Судья подумала и  сказала: «Хорошо. Я вас разведу. Но учти, он скоро придет разменивать квартиру, и я ее разменяю, ты останешься на двадцати метрах с двумя детьми. Согласна?» Я с готовностью кивнула.
Узнав, что  суд принял решение в мою пользу, муж  начал бесноваться, угрожал судье, заседателям, всему свету. Я тихонько покинула здание суда, ощущая себя вполне счастливой.
Не знаю, что они все со мной сделали бы,  но, когда я лежала в роддоме,  федеральная газета, в которую я собиралась переходить, опубликовала мою статью о притеснениях народных мастеров в регионе. А когда пришло время мне выходить на работу после полуторагодовалого отпуска, у власти уже был Горбачев со своей перестройкой и демократией. Все переменилось, и секретари обкома партии, в том числе.
Моего ребенка спасли и даже вылечили врачи своими молитвами. Я впервые узнала,  что в России они очень верующие. Но я потеряла всех своих мужчин,  свою необыкновенную любовь (или просто восхитительный секс, можно думать как угодно, какая теперь разница?), свои замечательные, обретенные благодаря спортсмену,  физические возможности.  Я больше не могла пробегать десять километров,  почти разучилась плавать, не могла подниматься по лестнице, если  под ступеньками  была пустота, я уж даже и не знала, что я еще могла. Чары любви, которые подарили мне силу и необыкновенную выносливость, исчезли, а с ними и эти силы.  После того, как я сказала спортсмену: «Я тебя очень люблю, но замуж выйти не могу!» "Но, может быть, когда - нибудь?» - неуверенно спросил он. «Нет, никогда!» - такое было мое решение.
Оказывается, ко всем моим потерям  прибавилось одно существенное приобретение - я стала неисправимой  ханжой и лицемеркой. Мало того, что я всю жизнь тиранила свою красавицу дочь из опасения - как бы она не принесла в подоле, так что та родила лишь в тридцать два года, да и то, сообщала мне о своем намерении рожать,держась за ручку входной двери, я еще не могла себе представить, что соединю свою жизнь с мужчиной, который так бурно, долго и со многими изменял своей жене. Хороший любовник - святое дело, но муж-потаскун - это невозможно, это я уже пережила.Но как трудно все-таки было прощаться с этим невероятным колдовским мужским телом! В какой-то момент мне даже показалось, что я уже мертва. Да, редкая женщина решилась бы на такое! Большинство в подобных ситуациях унижаются, попрошайничают, терпят, соглашаются со всем, что им предлагает партнер. Но я оказалась как раз той самой - редкой - женщиной и согласилась на вариант умерщвления.
 Мокошь, конечно, была рядом и старалась из всех сил "помочь". Теперь я была целиком в ее власти, и она довела меня до самого Законодательного собрания России. В котором теперь депутаты после моих крупных публикаций на федеральном уровне рассматривали Закон о народных промыслах. Дочь, уже получившая звание народного мастера за то, что возродила  умерший и самый красивый промысел в стране, направляла негласно этот процесс. Она добивалась, чтобы в Закон были внесены пункты об авторских правах народных мастеров и чтобы из промыслов не делали сувениров. Я же поняла, что Мокошь вообще хочет реванша - в России  депутаты должны были принять положение о мастерах, которые занимаются традиционными - культовыми - промыслами. И что они должны финансироваться из госбюджета, как в Японии финансируется тысяча  "золотых" мастеров.В Закон  прошел только пункт об авторском праве.И четко было обозначено разрешение делать из традиционных старинных промыслов сувениры путем их "усовершенствования" и разнообразия.Этот закон существует именно в таком виде и по нынешний день и направлен на то, чтобы исконные - культовые - промыслы России были уничтожены. Мокошь потерпела полный провал в своих чаяниях возродить в художественном виде язычество. Конечно, если бы ей это удалось - сколько людей побежали бы отправлять старинные обряды, закупившись древними божками? Госдума просчитала этот вариант, поняв, что он - против  православия и, значит, против государства. И не пошла на него. Не хватало бы еще, чтобы на этой почве между Госдумой и  русской церковью возник конфликт. Но это все было предсказуемо - за тысячу лет православия Россия так и не очистилась от язычества. Как и Европа, впрочем. Но там в сериале "Элиза" не побоялись показать красивый праздник на Ивана Купала, хотя его  отмечают исключительно славяне, и танец графа Ристори и  служанки - это шедевр мирового кинематографа. А у нас в России ничего подобного изобразить в кино не могут - церковь не разрешит, и Госдума ее поддержит.
Сейчас  разочарованная Мокошь стоит в шкафу на полке среди моей огромной коллекции, оставшейся от  художественной галереи, которую я ради дочери, ее выставок и славы держала много лет, и в отместку злобно отсчитывает мне последние дни моей жизни.Но тут ей приходится сражаться с  православными ликами святых на  иконах (исключительно древних, староверческих), плотно занявших стены моей квартиры. Я молюсь на эти лики. А Мокошь просто обожаю, как лесная русалка, случайно забредшая в этот  мир из потустороннего царства...
Как много было в СССР и остается теперь унизительных законодательных  процедур для  женщин!  Зарегистрировать сына мне удалось лишь с четвертого раза. Для этого нужно было пройти массу каких-то процедур, в том числе – отказ бывшего мужа от новорожденного. Мы пришли в ЗАГС, и он написал отказ. Здесь  находился и отец ребенка, перекрывая дверь к регистраторшам. Странная ситуация,  унизительная и обидная. Регистраторша  долго и нудно убеждала меня не давать отчество ребенку по имени моего бывшего мужа. Но я, в конце концов,  сказала им  всем так, как сказал в «Элизе» граф Фабрицио своей бывшей любовнице, развратной маркизе Лукреции : «Хватит, достаточно я вас слушала, делайте так, как я вам говорю!»
Никто из этих людей не догадывался, для чего я все делаю не так, как обычно делают в подобных ситуациях другие женщины. Но я уже готовилась оформлять документы для перевода на работу в Москву. И знала, что все анкеты должны быть приличными и не вызывать вопросов. Поэтому сделала так, что дети у меня «числились» от одного отца и имели одно и то же отчество. Это был им подарок на всю жизнь. Потому что и им в ней  теперь приходится заполнять всевозможные  анкеты, и у тех, для кого они их пишут, не возникает ненужных вопросов.

27
Вскоре я вступила в партию окружающих меня предателей. Наступила весна 1991 года, и никто не знал, чем закончится лето. Перевод затягивался, я работала на две газеты, не понимая, почему все так долго тянется. У меня заканчивались силы. Во мне  копилось неимоверное количество ненависти к окружающим меня в редакции тварям, абсолютное равнодушие к действительности, многочисленные фобии, отвращение к мужчинам – нормальная плата за большую карьеру, которая меня ожидала, но я никак не могла ее дождаться.
Приезжали родственники, которые навсегда остались жить в нашем рабочем поселке. Они с интересом и сочувствием наблюдали мою одинокую жизнь, заполненную непосильной работой и заботой о детях. И не стеснялись демонстрировать свое превосходство и довольство семьями, которые у них удачно сложились, несмотря на то, что и они, и их жены тоже делали свои  карьеры. Но это были совсем ничтожные «местные» карьеры, которые позволяли  оставаться в семье и  на «малой родине». Мою же жизнь сначала разрушили, а теперь заново строили мои дьявольские амбиции. И в ней не было места прошлому и привлекательным, оздоравливающим сантиментам.
И произошел нервный срыв, началась депрессия, которая увенчалась первым гипертоническим кризом. Я позвонила знакомому психиатру, лучшему в регионе, сказала: «Посмотрите на меня, и вы увидите, что от меня осталось…» Он посмотрел и ужаснулся, сказав с сожалением, что это уже очень глубоко. И начал лечить. Этот  врач поставил меня на ноги за восемь дней! Гипноз и достаточно эффективные лекарства помогли мне вернуться в окружающий мир,  я начала хотя бы видеть то, что происходило вокруг меня, на улице. Психиатр велел ходить к нему долго – как в церковь. Однако я бросила сразу же, как только пришел перевод из Москвы.
Брат приехал ко мне в редакцию (он теперь часто приезжал и внимательно наблюдал за мной, а однажды завел разговор о том, чтобы мой малыш пожил у них с женой, поскольку одна я не вытяну) в тот момент, когда я собирала вещи, чтобы уйти отсюда навсегда. Я спешила и сбивчиво  объясняла, что мне надо все это увезти отсюда и как хорошо, что он в это время приехал на машине. Он как-то заторможено взял пакеты и понес их к выходу, погрузил в машину и в молчаливой задумчивости повез меня домой. Его жена была уже там и спросила меня осторожно: «Ты все это придумала?»
«За стол садитесь, поедим, я уезжаю в Москву, чудаки!» - сказала я им, но они все еще не верили мне.
Сейчас, вспоминая эти события и томительное ожидание  перевода в федеральную газету, я размышляю: почему все-таки так долго и мучительно тянулся этот процесс перевода? И начинаю подозревать, что никто не собирался меня туда брать за мой талант – способных ребят вокруг крутилось немало, и многие побывали там на приеме у главного, имея  большой опыт в федеральной журналистике. Но взяли все-таки меня… Всего за четыре месяца до государственного переворота.
И возникает подозрение, или прозрение – да уже не спрятал ли меня там будущий Сенатор, понимая, что всех его сподвижников и близких людей будут прессовать в регионе после того, как  комитет заговорщиков, в котором он состоял, осуществит задуманное? Меня уже достаточно здесь измучили за народных мастеров, а что со мной сделают за связь с ним?
Может быть,  и шел какой-то торг в отношении меня. Такой долгий.  Но если это и было так, то осталось  тайной под семью замками.
        Еще до августовских событий 91-го он  успел увидеть меня в новом качестве, когда проводил большую пресс-конференцию. Собрались все ведущие журналисты местных изданий и весь собкоровский корпус, в котором теперь была и я.  Главный редактор партийной газеты никак не мог (скорее, не хотел)  выговорить мой новый статус, все мямлил и мямлил, путался. Пришлось мне встать и представиться самой. Все замерли, а  Председатель широко улыбнулся, и было очень заметно, что он доволен. И вот только теперь я понимаю, чем он был доволен – не профессиональное место в столице для меня было ему важно – преданных журналистов там он имел множество, а то, что я теперь находилась действительно в безопасности  и комфорте в  очень солидной газете,  которой с самого ее создания правили чекисты, в которой было строгой традицией запрет на служебные романы и шашни с главными редакторами и их замами. И обстановка там, несмотря на ее крестьянский статус, была поистине аристократическая, изысканная, сдержанная – то, в чем я нуждалась уже много лет после окончания Московского университета и чего не могла мне дать провинция. Моя жизнь снова стала на рельсы, с которых я сошла, приехав когда-то на работу в этот глубоко некультурный город.
28

А спустя некоторое время со мной попрощался, наконец, мой самый первый, который с зелеными глазами.  Однажды мне сказали, что в редакции меня разыскивал какой-то мужчина. И по описанию я поняла – это он. Потом цыган позвонил и попросил встретиться. На тот момент у меня никого не было, спортсмен лишь  все еще тренировал меня, однако, спустя четырнадцать лет встречаться с бурной и печальной юностью желания не было. Но какое-то внутреннее чувство подсказало мне – лучше согласиться. И мы договорились, но он не пришел. Я удивилась, но вскоре обо всем забыла.
И вот – письмо. Оно пришло в редакцию из тюрьмы. Это была настоящая исповедь влюбленного, но отрекающегося навсегда. Я читала, и ужас охватывал меня. Он подробно описывал, как жил все эти годы, не покидая меня! Я-то знала только, что он тринадцать лет беспробудно пил и стал совершенно конченым человеком, хотя у него были жена - та самая  толстая зубная врачиха – и сын. На самом деле, как выходило из письма, он не столько пил, а лишь делал вид, что пьян, чтобы только не быть дома, и постоянно уезжал в город. Вот тут и протекала его жизнь – в машине, на которой он подъезжал к редакции, к моему дому, потом ездил за мной по городу…
Он писал, что узнал обо мне все в подробностях – о том, где и как я живу, и про моего деда, которого я забрала к себе после смерти бабушки, он наблюдал за ним, когда тот выходил на балкон. Теперь они поменялись местами – ведь когда-то мы дружно удирали с цыганом от моего деда, который тоже пытался выследить нас и прогнать меня домой, в барак. Теперь цыган выслеживал моего деда.  Он знал,  какие у меня платья, куда и по каким улицам я хожу. Он знал моего любовника и то, что я родила ребенка не от мужа. Но, как писал, был готов жениться на мне и с двумя детьми…
Тут я вспомнила, что не раз чувствовала, будто кто-то за мной следит и даже пожаловалась мужу. Но тот отмахнулся – «если за тобой ничего нет, не бойся»! Как он ошибался! Мне надо было бояться каждую минуту человека, который совсем сошел с ума и стал маньяком. На что бы он мог пойти в своем помешательстве да еще подогреваемом водкой?  Утащить меня, увезти, спрятать, а дальше – что? Он и в юности был жестоким и однажды выбил мне челюсть, когда я не послушала его и убежала на танцы «зажигать» под «Арабское танго». До сих пор щелкает. Конечно, даром ему это не обошлось – я тут же сняла туфель и шпилькой рассекла ему кожу на голове. Его лицо залилось кровью. В таком виде мы и предстали перед моим дедом в бараке, где я принялась  лечить своего слишком пылкого и злобного влюбленного. А в том, что он меня зарежет, как только  я позволю ему приблизиться к себе после нашей разлуки, я и не сомневалась.
Что же получается? Я тринадцать лет ходила по краю пропасти и не подозревала об этом? И на этом краю его подхватила семья, которая, видимо, тоже выследила его. Подсчитав, что тюремный срок в четыре года за  какое-нибудь воровство гораздо лучше, чем пятнадцать лет за убийство журналистки, семья, вполне возможно, и спрятала его в тюрьму. Как он написал, тюрьма долго бегала за ним и, наконец, настигла.
Я даже заплакала и сказала дочери: «А он со мной прощается!» « Ага, жди, ты не поняла – он просто заманивает тебя к себе жалостью…» «Что, опять?» Вот какая умная у нас  молодежь! Я приободрилась и спрятала письмо подальше. Но оно цело и до сих пор – среди  фотографий моей юности.
Цыган развелся со своей зубной врачихой, которая  очень горевала и страшно, говорят, похудела. Мне ее совсем не жалко – зачем позарилась на чужое? Конечно, он попал к ней в пользование, когда находился в состоянии отчаяния и ему, наверное, уже было все равно – где и с кем. Об этом мне рассказала наша поселковая проститутка,  моя «однокашница» по детскому саду, которую путаной сделала ее собственная мать. В этом поселке были такие женщины, которые  создавали притоны у себя в квартирах, где клиентов принимали их же дочери. Но над ними стояли местные сутенеры, старательно развивавшие этот бизнес в «долине» «выпускников» ГУЛАГа, бывших дворян, купчиков, уголовников и просто сумасшедших. И задача  сутенеров заключалась в том, чтобы как можно больше опустить местных девушек с целью расширить этот  публичный дом, весьма популярный, как я позже с изумлением узнала, в региональном центре. Использовали даже сексуальное насилие. Для этой цели было выбрано в конце шестидесятых особое место – за красивым  клубом-дворцом рудоуправления. Оно стало таким алтарем жертвоприношений, как ступени  дворцов  инков, по которым сливали кровь казненных жертв в море и на траву, чтобы она лучше росла и давала  хороший урожай.

29

Время от времени поселок просыпался, оглушенный новостью:  ночью «за клубом» изнасиловали чью-то дочь, сестру, внучку. Однажды  шесть человек подвергли насилию мать ребенка, которую били затылком об асфальт, чтобы она не сопротивлялась, пока не потеряла сознание. После случившегося пострадавшая не стала проституткой и не уехала из поселка,  у нее обнаружилась опухоль мозга, от которой она вскоре скончалась. И тогда же все узнали – в поселке ничего было невозможно скрыть – что «заказала»  сутенерам-насильникам эту несчастную женщину «лучшая» учительница начальных классов в местной  школе – Вера Васильевна. Она вышла замуж за ее отца и, имея двух собственных дочерей, захотела забрать у нее его дом, который он ей оставил. И забрала…
Был один забавный фокус, который использовали матери предназначенных для проституции дочерей – обыкновенные  санки на  железных полозьях. Как только приходило время девочке обслуживать клиентов,  эти матери  сообщали  поселку, что их дитя  неосторожно каталось на этих санках и лишилось девственности из-за проклятых полозьев, которые  въехали не туда! Надо сказать, что полозья «работали» без сбоев, и, странное дело, многие верили в бесконечные несчастные случаи на снежных горках с девочками из плохих семей. И я верила в то, что моя подруга по детскому саду лишилась девственности из-за этих самых железных полозьев!
Вот она-то и рассказал мне перед моим отъездом из поселка, что цыган приходил к ней и занимался с ней любовью. Причем просил делать все так, как  делала это я! Она без всякого стыда излагала мне подробности, их разговоры, его жалобы. Меня будто парализовало в том момент. Я не понимала, как он мог это сделать! Я не понимала его отчаяния, потому что еще не испытала своего – точно такого же.
А дело-то было в самой распространенной ошибке нашей человеческой жизни – в глупой самоуверенности молодых людей, которые, имея лишь первый  восхитительный опыт любви, полагают, что именно так и будет с ними всегда! И практически  всегда  после второго же опыта понимают, что это совсем-совсем не так. Но это касается только тех, кто действительно имел  полную гармонию сексуальных ощущений со своей первой девушкой. Также, как и девушка – со своим первым юношей. Расставшись, мы наивно полагали, что дальше в жизни у нас будет все точно также, как было  на траве и среди мохнатых елей, в сказочной стране, откуда мы были изгнаны, как Адам и Ева с помощью  злых змиев-искусителей.
Настоящая жизнь преподнесла нам обоим ад, из которого мы выбирались каждый своими тропами целых тринадцать лет. На этих скрытых от людских глаз потаенных тропах он стал  конченым алкоголиком, маньяком и преступником, я – настоящим чудовищем, скрывающимся под красивой холеной внешностью матери семейства.
Алессандро Прециози талантливо показал это в фильме - ремейке по «Графу Монте Кристо» - «Любовь и месть», снятом уже после его разрыва с  самой красивой женщиной Италии Витторией Пуччини. – «Элизой». Это когда он голый сидит на кровати после секса с проституткой, которую спас от тюрьмы, и на ее вопрос - все ли у него в порядке,  обреченно отвечает: «Да… Ты мне очень помогаешь». Хотя видно, что ему никто и никогда не поможет кроме той, которую он снова нашел через десять лет и обладания которой теперь добивается любыми путями, проходя через самые тяжкие страдания и испытания.
Недавно я нашла свои красивые фотографии в одежде и в купальнике и подумала, надо бы хоть одну разместить в Сети, а то я скрываю свою внешность и многие уже заочно прошлись по ней, как хотели. Но тут зашла на какой-то порно-сайт – на них очень много познавательно про все, о чем принято молчать, но что обязательно нужно знать, тем более, человеку, пишущему на темы человеческого сознания и подсознания – и увидела красивейшие фото проституток. Как бы ни ругали порно-сайты, они нам дают ответы на многочисленные вопросы, на которые мы не знали их еще и в восьмидесятые, безоглядно верили  в металлические полозья и в то, что высшая любовь – явление повседневное и вероятное, как трава в лесу.
Вопрос о проститутках – очень важный. Для меня, во  всяком случае. С ранней юности я ощущала большую тревогу, встречая женщин с уверенным взглядом оценивающего тебя убийцы. Я буквально сжималась внутри, да и снаружи выглядела не лучшим образом, когда наталкивалась на такой взгляд. В нем было много чего: наглость, оценка, цинизм, презрение. И я понимала, что  происходит это от какого-то скрытого огромного знания этих женщин, которое они демонстрировали как превосходство надо мной. Годами я не могла понять, кто они, которые так смущают и угнетают мое сознание, почему после встречи с ними так уныло и беспросветно становится на душе,  почему приходит ощущение, что с тобой все кончено как с женщиной?
Да, влияние проститутки на сознание любого человека огромно и убийственно. А причина очень простая – они точно знают, что победят любую красавицу, скромницу, любимую мужем или любовником, потому что их ворота всегда распахнуты настежь и приглашают войти. И никто не откажется. А все красавицы, скромницы и любимые останутся за этими воротами. В одиночестве… Точно так, как это пророчил граф Ристори Элизе на их  несравненной любовной лестнице, обвиняя ее в том, что она отказывается стать женой конюха и одновременно его любовницей, купленной за ферму, подаренную конюху, чтобы тот ничего не замечал.
Помню, как машинистка из моей «публичной» молодежки говорила мне: «Вам, журналисткам, там, наверху,  наши  ребята ручки целуют, расшаркиваются, а про любовь они говорят нам тут, когда  трахаются с нами  на столах… И вы даже не представляете, какие слова они нам говорят в этот момент, вам это и не снилось!»
Нет, ну вы представляете, что я испытала от таких откровений женщины – «служанки» мне, которая стояла выше нее на много ступеней  на условной социальной лестнице в СССР?
Проститутки всегда в состоянии борьбы с порядочными женщинами. Эта война в человеческом обществе длится тысячелетиями, и нет ей конца. Проститутки любыми способами настаивают на том, что они – лучшие женщины во всех отношениях. И… современное общество с готовностью поддерживает их в этом самыми средневековыми способами. Действительно, лучшие фотографии продажных красавиц царят в Сети. Но попробуй какая-нибудь учительница или чиновница безрассудно сделать то же самое –  просто из желания показать свою красоту, последует  настоящая расправа – осуждение, увольнение,  позор! Вот и я отложила свою красивую фотографию в сторону,  ясно представив, как заорут в Сети мои ненавистники, заподозрив меня в глупом желании принадлежать к этому воинствующему «отряду» жриц любви. Только по одной причине – большинство мужчин в мире считает – лучшие женщины – в этом отряде, и нечего туда соваться тем, кого  железные полозья объехали стороной.
Когда моя детсадовская «подруга» проститутка рассказывала мне о ее свиданиях с цыганом, конечно, я чувствовал себя  побежденной и испачканной грязью с ног до головы. И обиднее всего было то, что испачкал-то меня ею самый любимый еще недавно человек. Но как только она удалилась, в мою комнату вошла бабушка и строго привела меня в чувство, сказав, что этой девушке тут не место, она не должна появляться у нас дома, потому что это позор, а я выхожу замуж. Что подумает мой будущий муж? Вот это  был сильный отражающий удар проститутке, нанесенный ей самой простой женщиной,  которая бесхитростно следовала народным правилам морали. И я поняла, какую боль на самом деле испытывала эта девушка, подруга моего детства, наблюдая за свадебными приготовлениями в моей семье.
Но это было лишь мгновение моей «победы». На самом деле это для меня ничего не решало, а лишь усугубляло мое положение. О чем я  с изумлением догадалась сразу же, как только началась моя сексуальная супружеская жизнь.
Интересно, что мы по какому-то  распоряжению природы, практически одновременно нашли свое спасение через тринадцать лет. Я – со спортсменом, а он женился на какой-то доброй учительнице, и она родила ему дочку. Верный сын своей матери занялся бизнесом, который она ему оставила – продавал все подряд и контролировал места на рынке. Но, может, он еще время от времени и подъезжает на своей дорогой машине к моему дому. Ничего нет невозможного в этой жизни.
Но у Луны – две стороны. Насколько жесток  мой цыган, настолько жестока и я. И правда совсем в другом. Помните, как в тюрьму к приговоренному к смерти Фабрицио приходит его первая возлюбленная,  ужасная маркиза Лукреция? Она подбирается к спящему на цепях графу, целует его и обещает спасти. А он гонит ее, кричит, что только  Элиза  нужна ему, он принадлежит ей. Так вот, уважаемые господа, если бы такое вдруг случилось со мной, и в тюрьме от цыгана я услышала бы, что только эта добрая учительница ему нужна и он принадлежит ей – не могу поручиться, что это не были бы его последние в жизни слова…
Вот так  нежная желанная любовница превращается в зверя и забирает себе то, что ей принадлежало по праву, данному любовью – Богом. И если такое происходит, то все возвращается на круги своя – мы же видим в фильме «Элиза», как к Фабрицио и к Лукреции, казалось бы, против его желания возвращается их страсть. Она придает ему сил и бодрости,  а  непроницаемую аристократку Лукрецию заставляет по-девичьи кусаться (как это делала Элиза с Фабрицио в начале их страсти), когда к ней прикасается  ее  любовник – злодей губернатор. Все вдруг меняется, и теперь Элиза становится воительницей и безжалостно пытается утопить Лукрецию в ванне.  Луна поворачивается другой стороной, и на темной оказывается нежная  любимая Элиза, которая, казалось, уже спасла  графа Ристори от отчаяния и вернула ему возможность снова любить и даже лучше, чем у него было в юности с Лукрецией.
Но что-то подсказывает – дойди у Фабрицио и маркизы до постели, не осталось бы в этой истории  места для нежной Элизы. И приходишь в ужас от сознания того,что лесная колдовская любовь непобедима, наступает момент, когда она, устав от отчаяния ожидания и, получив, наконец, желаемое, может уничтожить все вокруг себя.





30

Любовь всеобъемлюща и непредсказуема, это известно. Но  можно ли представить, что именно она  - исходная причина бунтов и даже революций в государствах? Давайте посмотрим на это пристальнее. И вот что увидим.
Как все происходит. Сначала, как правило,  люди – народ - начинают преследовать любовников – из своих интересов, как будто они в этом деле  представляют  законную силу. Враги возлюбленных объединяются. Возникает протестная группа. Затем, если действительно необходимо по каким-то мотивам  преследовать кого-то из влюбленных,  государство вступает в эту войну, используя протест недовольных и какие-то даже законные основания – брак, дети, имущество, национальность, гражданство,  религиозные и политические убеждения.
Затем  возникает официальное «дело», которое может уже иметь влияние на судьбу  протестующих и всей организации. Теперь группа разбивается на  отдельные группы и отдельных участников «протеста». Они в разладе между собой. Каждый участник добивается своих интересов – любовника,  жену или мужа любовников, их имущества, должностей, известности. Любовников или используют для победы какой-то группы, или ведут на эшафот в наказание за неповиновение государству.
Затем любовь казнят. Но протест уже пошел по своим дорогам и не подчиняется  никаким установкам. Совершается сексуальная революция и передел собственности – бунт.
Затем падает организация, начавшая преследовать любовников, а за нею и государство. Ростовщики захватывают имущество и власть (когда в моей бывшей редакции мои враги делили  акции, то  перегрызлись и поубивали друг друга). Начинается вакханалия разврата,  потом – импотенция и падение рождаемости, вырождение.
Вы скажете, это невероятно - некорректный подход к истории и политэкономии? Но тогда давайте возьмем конкретные  факты из русской истории, когда аристократам и даже царям приходилось бороться за право жить с любимой и жениться на ней. Петр Первый и Марта Скавронская, Екатерина Великая  и Орлов, Потемкин и Понятовский, граф Аракчеев и Настасья Минкина, помещик Яковлев (из рода Кобылы, отец Герцена) и мать будущего либерала, Александр Пушкин и Наталья Гончарова, наконец – император Николай Второй и его жена императрица Александра, его дядя великий князь Сергей Александрович и его жена Елизавета, родная сестра Александры.
Интересно, что в сериале «Элиза» как-то уж очевидно совпадение этих судеб с судьбой графа Ристори  и его служанки. История любви графа Аракчеева к Настасье Минкиной совпадает почти полностью с приключениями Фабрицио и Элизы. Вплоть до взятого  под опеку  Минкиной  неизвестного мальчика у какой-то крестьянки. До сих пор непонятно его происхождение, и историки нас уверяют, что  это был или сын Минкиной не от Аракчеева, или просто присвоенный ею ребенок, которого она объявила сыном графа, обманув его. Но, посмотрев  историю  найденыша в сериале, понимаешь, как было на самом деле.  Действительно Минкина могла узнать, что у графа есть сын от какой-то крестьянки, поскольку у нее самой не было детей, и забрала ребенка, чтобы он был рядом с отцом  в порядочной обстановке. Благородный поступок служанки Аракчеева никто из истории ков не оценил, как оценили такой же авторы сериала «Элиза». Правда, там граф усыновляет найденыша, а тут Аракчеев лишь покупает  ему дворянство, но не делает наследником. Увы, Михаил Шумский не стал порядочным человеком, он был алкоголиком с нездоровой психикой.
Аракчеев, безумно влюбленный в красавицу Минкину (кстати, отчасти – цыганских кровей), не женился на ней, а отдал  ей в распоряжение все поместье Грузино – настоящий «Рай», которым восхищался Александр Первый, мечтая, чтобы и вся Россия также процветала. Между тем это поместье было военным поселением как опыт будущего устройства российской армии внутри крестьянской общины. Там царили чистота и порядок, были школы, больницы, хорошие дома на две семьи. Но крестьяне ненавидели этот принудительный  аракчеевский «рай» и всеми силами рвались оттуда. Ничего не напоминает? Конечно, агрогородок  нашего Председателя в СССР. Не удивительно ли? Нет, настолько же, насколько не удивительно, что мы с 1924 года живем по Конституции, написанной одной из первых именно графом Аракчеевым, самой удачной. Правда, изменяемой  по появляющимся определенным политическим мотивам на протяжение всего  двадцатого века и начала двадцать первого.
Эту связь не одобряла мать Аракчеева, и, как сестра графа Ристори Анна всеми силами боролась с Элизой, так и она вела свою войну против Настасьи Минкиной, принудив сына жениться. И он женился на восемнадцатилетней девушке, с которой вскоре  расстался, видимо, под искусно придуманным предлогом. А потом поспешил в свое поместье к обожаемой служанке, куда за ним приехал и Александр Первый. Он целовал руки великолепной экономке и пил чай у нее в покоях вместе с графом. Представляю, как веселились эти два друга-шутника, обведя вокруг пальца  матушку Аракчеева.
Историки, конечно, пишут ужасные вещи про Минкину и Аракчеева, бессовестно искажая даже представление об их внешности. А ведь оба они были очень красивыми молодыми людьми. И что интересно – в сериале «Элиза» граф Ристори  очень похож на Аракчеева в молодости. В нашем же кинематографе  его изобразили вообще маленьким гадким старикашкой. Хотя он был очень высокого роста, поджарый, с длинной аристократической шеей, густой черной шевелюрой, насмешливыми глазами под аристократическими, поистине королевскими, высокими веками. Сюда надо прибавить блистательный ум, дисциплину, огромное достоинство и верность царю – все те качества, которые нас покоряют в графе Фабрицио Ристори в «Элизе». И необыкновенная любовь, которой Аракчеев остался верен до своей смерти.
И вот именно с этой любовью связано декабрьское восстание 1825 года в России. Все происходит, как в итальянском сериале: граф Аракчеев, будучи в курсе всех дел заговорщиков, должен поехать к царю Александру Первому, который от греха подальше отправился накануне восстания в Таганрог, со списками бунтовщиков, чтобы решить, кого  из аристократов арестовать и подвергнуть суду за государственную измену. Но, как и Фабрицио Ристори, Аракчеев не успел это сделать – его обожаемую Настасью зарезали,  отрезали ей голову. Историки изображают нам это преступление как возмездие за  издевательства Минкиной над дворней. Но, сдается мне, это завистливая и злая дворня гадила Настасье как могла. А в нужный для декабристов момент поддалась на уговоры врагов царя и сделала свое черное дело. Точно также, как это происходит в сериале «Элиза», когда предательство слуг едва не приводит к гибели любимой служанки  Фабрицио, и они теряют ребенка.
Однозначно, что Минкина погибла как верный «оруженосец» Аракчеева – на посту, который он ей доверил. Также и Элиза неслась сломя голову за своим возлюбленным всюду, где ему могла угрожать опасность.
Слуги не знали даже, как сообщить страшную новость графу. Но один из них случайно проговорился, когда Аракчеев возвращался в Грузино. С ним случился тяжелый нервный припадок, он  выпал из кареты,  катался по траве, кричал, что это его убили. Невероятно, что такое могло произойти с человеком, кто, как он сам говорил, «всю войну с Наполеоном пропустил через свои руки», кто десять лет  правил Россией как наместник императора и  был грозой ее и оберегом, сохраняя исключительную верность  стране и императору, взяв на себя все самые непопулярные и тяжелые решения, которые принимал Александр и претерпевая как должное ненависть аристократов и народа, который они побуждали к бунту.
Александр призывал Аракчеева в Таганрог, уповая на его преданность. Но он прямо написал ему, что сейчас не в том состоянии, чтобы ехать, он потерял все силы в связи гибелью его любимой женщины и друга. Аракчеев понимал, что царь не защитил  его «Элизу» от врагов, которых хорошо знал, и сам не стал  закрывать царя и российский престол от опасности. Он так и не выехал в Таганрог со своими списками заговорщиков. Царь умер при загадочных обстоятельствах вдали от столицы. И случилось декабрьское восстание. Аракчеева ожидал во дворце  будущий император Николай Первый, но он не поехал и к нему. Хотя мог бы, как ужасный князь Леон в итальянском фильме «Красавица и чудовище» (черная пародия на графа Фабрицио, которую изобразил  все тот же блистательный  Алессандро Прециози), выйти к бунтовщикам и сказать: «Вот он, я, убейте чудовище!» Но он не приехал на Сенатскую площадь и не сказал слов, которые могли бы остановить бунт, и заговорщики убили ни в чем неповинного  графа Милорадовича.

31

Так великую любовь наместника русского царя  использовали заговорщики для организации бунта. Аракчеев, больше всех понимавший, что происходит в России, не встал ни на чью сторону, не стал мстить ни русскому престолу, ни русским аристократам, которые всю жизнь боролись против Романовых. Он просто устранился. И Николай Первый подавил восстание. Аракчеев прожил после этого десять лет в одиночестве, вдали от двора и света, умирая, отдал все свое огромное состояние государству, а в русской истории остался сатрапом. И только Александр Пушкин пожалел о его кончине в 1836 году, словно  предчувствуя – и его ожидает та же участь. Но убили не его жену, против свадьбы с которой были абсолютно все вокруг него, а самого поэта. И нет сцены его гибели достовернее, чем показали нам  авторы сериала «Элизы», когда конь привозит уже убитого подлой пулей ростовщика графа Фабрицио к его замку, и великолепная графиня Элиза, его верный «оруженосец», бежит по ступеням и бросается с ужасными криками на грудь умирающего мужа. А он шепчет ей последние слова – такие же, какие шептал Пушкин своей обожаемой Натали: «Я  не хочу покидать тебя, любовь моя!»
По своей жестокости к зрителю эти кадры не должны бы появиться на экране. Но куда денешься от жестокости самой жизни?  И  великолепный итальянский кинематограф  показал нам то, что никогда еще не сумел сделать наш отечественный, создавая множество различных фильмов о гибели поэта.
Однако откуда такие ассоциации с историей России в итальянском сериале? Мог ли кто-то из наших соотечественников подсказать трагические ассоциации, которые по своей известности превосходят  другие исторические события в Европе? Да, мог. К примеру, постановки боев  принадлежат покойному ныне преподавателю ГИТИСа  Николаю Карпову, зав. кафедрой сценического движения, который все девяностые жил в Италии и учил итальянских актеров владеть техникой Станиславского. Ну и фонд Романовых в этой стране продвигает русскую культуру в Европу. А кто из  артистов, мировых знаменитостей, не хочет сыграть Татьяну Ларину, Наташу Ростову или Анну Каренину, Алексея Вронского или Андрея Болконского и Пьера Безухова?  Собственно,  Виттория Пуччини в «Элизе»  так или иначе и «прокатывала» роль Анны («я тебя безумно люблю, но жениться не могу»), которую в 2013 году и сыграла в итальянской «Анне Карениной».
Есть в сериале еще один потрясающий кадр, до которого ни разу не додумались российские кинематографисты. Это когда испуганная ужасным поведением разбушевавшегося графа Ристори необыкновенно красивая  Элиза в длинной черной вуали стоит у гроба своей  бывшей покровительницы  графини Аньезе и шепчет:"Госпожа, защитите свою дочь!» Именно так стояла две недели у гроба скончавшейся  Елизаветы Петровны будущая русская императрица Екатерина, опасаясь  мести супруга Петра Третьего. Она была беременна от Григория Орлова, уже готовился заговор, и только  здесь, у гроба, Екатерина чувствовала себя в безопасности. Поэтому почти не отходила от него, шепча молитвы.
Ну а в 1917-м наступила очередь расплачиваться за любовь и последнего императора из дома Романовых – Николая Второго. Конечно, его Алекс не была служанкой, она была немецкой принцессой и внучкой английской королевы Виктории. Что не помешало всем его родственникам, и в первую очередь, его матери,  вдовствующей императрице Марии Федоровне, категорически возражать против этого брака. Говорят, из-за ее неприязни  к Германскому трону. Но будущий император Николай Второй не уступил и вынудил своего умирающего отца, Александра Третьего, благословить этот его брак с обожаемой им европейской красавицей.
Однако при  дворе ее ненавидели с подачи вдовствующей императрицы, а затем ненависть к Алекс и ее сестре распространилась по всей России.  Рядом с Николаем Вторым  и его супругой ярким цветом пылала любовь еще одной красивейшей пары в стране – дяди императора, московского губернатора Сергея Александровича и его супруги, сестры Алекс Елизаветы. Сначала террористы убили великого князя Сергея, затем, после февральского переворота – его жену. Ну а судьба Николая и его семьи хорошо известна  всему миру. Российский император никогда не покидал свою супругу, и только страшная смерть разлучила их. В погибели этих двух  любящих сердец виноваты и русские революционеры, и  европейские аристократы, в частности, английский король Георг Пятый, не пожелавший спасти чету Романовых, к тому же, своих родных кузенов, и пятерых племянников.
В первую очередь, причиной их гибели стал семейный заговор против любви, на которую семья наложила запрет. А уж потом – война и революция.  Ведь именно семья способствовала развитию революционной ситуации в России, чтобы смести эту пару с русского престола. Смели путем клеветы и организованного бунта. Да еще во всем обвинили Распутина, клевещут на которого в России до сих пор всеми возможными и невозможными средствами. А потом ушли в небытие и сами. Кто – под землю в «белом» движении, кто - в Европу – на «философском пароходе», кто в ГУЛАГ.


32

Что испытывает человек, если на его день рождения выпадают одни шестерки? Может, я – единственная, у кого этим летом нарисовался сатанинский знак на лучшем в году дне? Меня это лишь немного смутило, я в последние годы такое повидала, что уж четыре  шестерки и девятка – просто как естественное продолжение игры призраков в моем окружении. А вот сын предпочел придти на следующий день. Он давно уже опасается всего, что меня окружает невидимой цепью, ограничивающей мою заколдованную территорию. Снимок одного пойманного мною призрака он сам  форматировал для обложки моей первой книжки. С тех пор  не любит возиться с моим компьютером, где у меня много чего припрятано. А главное – мои пьесы, которые очень похожи на список заговорщиков против короля, который попал в руки графу Ристори. Но, в отличие от Фабрицио, я с ними  ни к кому не хожу, хотя разместила их в Сети и показываю всем, но мало кто интересуется. Да если и поинтересуется, то  почти ничего поймет,  все это написано для элиты, для «короля»… Поэтому я и живу спокойно.
Расставляя на странице о тайнах итальянской «Элизы»  выбранные мною в Сети снимки русских принцев и царей и английских принцев и королей ( а тайна заключается в том, что есть удивительное сходство между ними и  актером Алессандро Прециози и  юным Иосифом Джугашвили), сын ворчит: «Я ушел с работы, чтобы тебя поздравить, а не рассматривать эти картинки, там без меня вся работа остановилась – ради этих королей?» Говорю с искренним сожалением: «Да, как неудобно будет, если американцы на нас в этот  момент нападут… Но ты же говорил про московский «щит», твердо же обещал… А вот на этой фотографии – великий князь Николай Александрович, который должен был стать царем после Александра Второго, но был замучен собственной родней из-за любви к немецкой принцессе из рода Ольденбургов. И принцесса погибла, она убила себя! Между прочим, сына Алессандро Прециози зовут Андреа Эдуардо. Это  разве ни о чем не говорит?» Мой сын – руководитель группы в крупном оборонном концерне – раздраженно замечает: «Я знаю только, что Эдуарда Второго, гомосексуалиста, в Англии родственники убили, воткнув ему  раскаленную кочергу в задницу, чтобы скрыть преступление». «Да?..  Но Прециози похож на Георга Пятого, сына Эдуарда Пятого». «И на Георга Шестого, и на Николая Второго, и на Джугашвили…» «Ты что, снова интересуешься историей?» «Нет, про кочергу услышал в какой-то передаче».  Я отрываюсь от фотографий и, рассматривая огромный и черт знает какой дорогой букет, который еле пролез в дверь, говорю: «Ты его все-таки купил, а я ведь просила – не проноси цветы по двору, соседи обрадуются, подумают, что ты пришел на мои похороны. Зачем ты их обнадежил, продлил им жизнь дурными эмоциями?» «Да не было никого во дворе!» «Здесь никогда никого не бывает, но они все время наблюдают из окон, так что видели твои цветы и беспочвенно радуются в этот момент. С твоей стороны это жестоко… Ну хорошо, я  рассажу  эти прекрасные  цветы по вазам,  расставлю по квартире, пусть у меня будет  замок из загробного мира, как у князя Леона в «Красавице и чудовище». Его тоже Прециози играет – это «черная» пародия на «Элизу». «Все,- говорит сын, вставая из-за компьютера,- получай свою  очаровательную компанию венценосных гомосексуалистов!» Я снова рассматриваю снимки: «Ну это у них еще от фараонов...Действительно, они такие красивые, с изумительными синими глазами. Но ты меня неправильно понял, я не очарована глазами Прециози, я через них вошла  внутрь к нему как к учителю,  точно также я вошла  через глаза внутрь кошки, ты помнишь, у которой у нас под балконом собаки загрызли ее маленького черного котенка?» «Да, да, конечно, ты всех вокруг хочешь свести с ума?» «Но ты один из всех останешься здоровым, если не будешь заглядывать в мои тексты. Ты же этого не делаешь, я надеюсь?» «Конечно, нет!» Я знаю, что он говорит неправду. Дети всегда обманывают своих родителей, увы.
Зайти внутрь – это последний пункт  назначения перед успехом. Но путь разный. Пушкин сам впустил в себя Гоголя, даже подталкивал его, торопил, ощущая приближающийся конец своей жизни, а Достоевский  ворвался внутрь Гоголя, раздирая ему внутренности когтями. Интересно, что никто из русских не вошел внутрь Достоевского ( не считать же безумных Андреева и Гаршина!), этим пробавляются лишь европейцы. У них больше любопытства и бесстрашия.
Зайти внутрь семьи Виндзоров и Романовых даже через их изумительные синие глаза – также страшно, как через зеленые глаза войти внутрь  кошки, у которой собаки только что загрызли ее котенка. Потому что в этот момент и тут и там ты видишь перед собой черную бездну, которая ведет в  замок загробной жизни, украшенный роскошными цветами зимней оранжереи.
В каком из итальянских замков вдруг неожиданно заболел великий князь, цесаревич - очаровательный, умный и утонченный русский принц Николай Александрович? После того, как он успешно сдал экзамены по праву, наследник престола отправился в путешествие на Апеннинский полуостров. Именно отсюда начался его путь в загробный мир, который вскоре закончился во Франции, в Ницце, где он скончался на руках у своего отца, российского императора Александра Второго.



33

На телеэкране граф Ристори с лицом русского принца Николая и одновременно – короля Эдуарда  Пятого, Георга Шестого, Эдуарда Восьмого и Николая Второго-Романова -  бесстрашно борется за право любить  свою Элизу. Но в 1864 году именно здесь покорно отдался своей несчастной судьбе, не вступая в борьбу за свою непреодолимую любовь, прекрасный цесаревич – надежда России. Произошло это после того, как он был помолвлен с дочерью датского короля Кристиана Девятого, принцессой Дагмар, о которой он мог бы сказать, как граф Фабрицио после выпивки в харчевне: «Ты красивая девушка, но не тебя я хочу!» А хотел он красавицу и умницу, немецкую принцессу, праправнучку Екатерины Великой, Екатерину Ольденбургскую. Конечно, это не беститульная служанка Элиза, а яркая представительница европейского королевского «бомонда», но судьба ее постигла даже худшая, чем Элизу. Браку  страстно влюбленных после длительных переговоров двух дворов помешала мать Екатерины. Она  дала Романовым категорический отказ. И невестой  русского принца стала датская принцесса Дагмар. А Екатерине Ольденбургской на память осталось от Николая Александровича лишь бирюзовое колечко, которое он вручал ей, произнося роковую убийственную фразу: «Я тебя безумно люблю, но жениться не могу!»
В тот момент у Екатерины болела скарлатиной сестра, и  отвергнутая невеста специально заразилась от нее, а затем, узнав о болезни  возлюбленного,  высунулась в  раскрытое окно и простудилась  на морозе. Ее, конечно, изо всех сил лечили, но  через год Екатерина умерла, последовав в  потустороннее царство вслед за любимым. Погибли от  жестокости собственных родителей два изумительно красивых  молодых человека, которые, поженившись и взойдя на российский престол, вполне возможно, изменили бы судьбу России к лучшему и, кто знает,  может быть, отодвинули ее от роковой черты распада.
Но на престол сел вместо Николая Александровича вначале его брат Александр Третий, а затем – рожденный Дагмар Николай Второй. Эта датчанка, о которой историки оставили такие умилительные воспоминания по поводу ее выхаживания цесаревича в Италии и во Франции, а затем – о ее любви к  новому цесаревичу – Александру, который вместе с нею ухаживал за больным братом, на самом деле сыграла поистине дьявольскую роль в истории России.
Это была самая настоящая преступная  и неукротимая заговорщица  маркиза Лукреция из «Элизы». И главное ее орудие было заточено исключительно против любви. Отлично понимая, что в действительности, не  немка Екатерина Ольденбургская, а именно она и есть отвергнутая невеста, от которой Николай Александрович отказался, приняв смерть, Дагмар – Мария Федоровна в крещении – навсегда возненавидела Германию. И именно это предопределило роковой исход  и для судьбы России, и для семьи ее сына Николая Второго. Которому она категорически отказывала в его желании жениться на горячо любимой немецкой принцессе Алекс. Но прежде ее ненависть вызвал брак  брата супруга Александра Третьего Сергея  на сестре Алекс – Елизавете. Эта женитьба состоялась на три года раньше, чем у Николая. С  помощью императрицы по Петербургу и Москве, где великий князь Сергей был губернатором, поползли самые грязные слухи об этой красивейшей паре страны. До тех пор, пока князя не разорвали на куски бомбой. Достойное завершение царской ненависти.
Однако наследник русского престола был стоек, как граф Фабрицио в своем любовном выборе, и использовал даже  смертельную болезнь  отца, который был вынужден благословить сына на этот  брак, находясь на смертном одре: России нужен был новый император. Свадьба состоялась почти сразу после похорон.
Но заговор это не остановило, а лишь ожесточило желание Марии Федоровны поставить на престол другого человека. Справедливости ради нужно вспомнить, что не только она ( напросившись, по сути дела, в русские императрицы и родившая этого «плохого» царя) считала своего сына плохим правителем, вся Россия так думала, захлебываясь в стачках, забастовках, бунтах и кровавых расправах над заговорщиками. Вполне вероятно предположить, что Николай Второй не раз задавал себе и своим приближенным вопрос: «Сколько еще русского народа я должен убить, чтобы успокоить разворошенную революционерами страну?» И «кровавый» император предпочел отречься, наконец, от престола, нежели продолжать эту  бесконечную бойню. Однако кроме любимой жены и детей никто, кажется, не оценил  его жертву.
Судьба Николая Второго  при ближайшем рассмотрении очень похожа на судьбу Гамлета, принца датского. Крепыш и силач Александр Третий, супруг его матери, заболел неожиданно, якобы после  катастрофы с поездом, на котором он ехал с семьей. Окончательный диагноз – отказ почек, что часто бывает при отравлениях. Также неожиданно заболел и скончался наследник престола, его брат Николай Александрович – от туберкулезного менингита, хотя туберкулезом не болел.
Все подобные истории при королевских дворах похожи одна на другую. Царствование Эдуарда Второго сопровождалось баронскими заговорами и мятежами. Один из них в 1325 году, во главе которого встала супруга Эдуарда Изабелла, увенчался успехом: вернувшись из Франции, она в союзе со своим любовником, вельможей Роджером Мортимером, сумела собрать достаточно сторонников, чтобы свергнуть мужа. Король был арестован, и его заставили отречься от престола в пользу юного сына, ставшего королём Эдуардом III. При несовершеннолетнем Эдуарде III был создан регентский совет во главе с Генри Ланкастером. Однако неофициально вся власть была сосредоточена в руках Изабеллы и её фаворита Мортимера. Вскоре низложенный монарх был убит.В 1330 году король Эдуард III, уже будучи совершеннолетним, казнил убийц своего отца (в том числе Мортимера), фактически правивших государством в первые годы после его гибели. Мать же он заключил в монастырь.

34

Очень интересно и загадочно то, что заговор императрицы имел кавказское «происхождение» и связан с именем ее морганатического супруга - Георгием Дмитриевичем Шервашидзе, который происходил из дома Владетельных князей Абхазии  Шервашидзе (Чачба). Потеряв рано родителей, воспитывался в русской аристократической семье.  Закончив юридический факультет Московского университета, переехал на работу в Тифлис, где с 1889 по 1897 год занимал должность губернатора. Это были годы обучения Иосифа Джугашвили в духовном училище Гори и в духовной семинарии Тифлиса. Но кто бы мог предполагать, что православные священники обучают тут будущего советского императора? Разве только – они сами это знали…
А на русский трон Мария Федоровна предложила после отречения  Николая Второго возвести сына своего морганатического супруга Дмитрия Георгиевича. Но этот очередной Лжедмитрий российский трон так и не занял, и, вполне возможно, был всего лишь подставным лицом, о чем Мария Федоровна могла даже не догадываться. Вполне возможно, что  русскую мятежную императрицу заинтересованные лица просто вели по тому курсу, который был выбран помимо ее воли и о котором она даже не подозревала.
В это время в Тифлисе плавно и уверенно делал свою политическую карьеру, но уже современного европейского демократического толка, юный Иосиф Джугашвили. В ноябре 1901 года он введён в состав Тифлисского комитета РСДРП, по поручению которого в том же месяце  направлен в Батум, где участвует в создании эсдековской организации. После раскола в 1903 году российских социал-демократов на большевиков и меньшевиков Сталин присоединился к большевикам. В 1904-м организовывает грандиозную стачку рабочих нефтяных промыслов в Баку, которая закончилась заключением коллективного договора между бастующими и промышленниками. В декабре 1905-го - делегат от Кавказского союза РСДРП на I конференции РСДРП в Таммерфорсе (Финляндия), где впервые лично встретил В. И. Ленина. В мае 1906 года - делегат от Тифлиса на IV съезде РСДРП в Стокгольме, это была его первая заграничная поездка.
И надо же было в этот момент случиться его  невероятной любви к вполне узнаваемой нами «Элизе» -  поденщице,  служанке-поломойке, хотя, как уверяют нас историки, с дворянским происхождением, красавице  Екатерине Сванидзе!
Что-нибудь могло помешать жениться на ней революционеру, исповедующему атеизм и отмену сословий? Вроде бы – нет, но почему тогда их венчание, как и мятежного графа Фабрицио и служанки Элизы, состоялось в ночь на 16 июля 1906 года, после его возвращения из Стокгольма, в тифлисской церкви Святого Давида? Невеста не была беременна, первенец Сталина Яков родился в 1907 году. Это означает только то, что Иосиф был безумно влюблен и, презрев общепринятую у аристократов трагическую  оговорку «Я тебя безумно люблю, но жениться не могу», ночью тайно венчался со своей поденщицей, чтобы поставить  перед фактом брака всех, кто был в нем не заинтересован. Но кто же это мог быть?
Те, кто знал, что кавказец Джугашвили сядет на русский трон, но – с законной женой - немкой. И ею стала Надежда Аллилуева. Известно, кто покровительствовал этой семье, кто жил на квартире «рабочего» Аллилуева. Это был вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин, сам вошедший зятем в семью польских аристократов и крупных российских золотопромышленников Крупских-Тистровых-Фроловых.
Обожаемая Иосифом поденщица умерла вскоре после родов. Точно неизвестно, по какой причине. Но будущий советский император был  безутешен и кинулся на похоронах в могилу за молодой супругой, вытащить из которой его оказалось нелегко.
Вот в этот момент Мария Федоровна – датчанка Дагмар – была побеждена окончательно - место рядом с будущим советским царем на троне было свободно снова для немецкой "принцессы". Она  полгода жила в России после  смерти сына, его немецкой жены и их пятерых детей, словно чего-то еще выжидая. А затем отправилась в родную Данию, где умерла в 1928 году в родовом замке. Известно, что она никогда не заказывала заупокойной службы по убиенным мученикам.
Дагмар была побеждена тем, что на русском престоле снова оказались  немцы – потомки немецких императоров ( как только я предполагаю, о чем можно прочитать в моем очерке «Ленин, Сталин, Хрущев. Хотите верьте, хотите – нет!») И ее мечта о полной замене династии Романовых не сбылась.
Погоревав, Джугашвили отправился делегатом на пятый съезд РСДРП в Лондоне. Его ждали великие свершения.
Но его новый брак оказался и для него, и для СССР роковым. Надежда Аллилуева на «советском троне» погубила и себя, и своих детей, и свою родню. И кто знает, какое на самом деле влияние оказала на внешнюю политику мужа эта странная женщина с римским носом, носившая латаные юбки и лечившаяся на лучших курортах Европы от своего безумия. А дальний родственник Екатерины Сванидзе, сдается мне, неискренен, когда бесконечно обличает с телеэкрана в зверствах Сталина. Еще неизвестно, как погибла и от чьей руки Надежда Аллилуева. Ведь никто не отменял на Кавказе вендетту...


35


Любовь господ и слуг во все времена имела в мире огромное значение для демократической эволюции общества, которая и сегодня отнюдь не завершена и едва ли когда - нибудь увенчается успехом вообще. Это явление имеет внутри себя колоссальные «тектонические» сдвиги, которые приводят к бунтам и революциям. Достаточно посмотреть, как проходит этот процесс. Он вовсе не однороден – вот в чем дело. Господин, имеющий неограниченную власть в своем поместье, городе, анклаве, влюбляется много раз и одновременно. Например, граф Аракчеев покупал красивых крепостных девушек, имел с ними сексуальные отношения, а затем давал немного денег и выдавал их замуж – очень распространенный вариант в среде аристократов и помещиков, который так хотел использовать граф Фабрицио для Элизы и конюха. Причем был настолько упорен в своем решении, что не  побоялся даже ножа последнего.
Но среди этого множества подневольных наложниц всегда находились привилегированные, которых господин приближал к себе особенно, а  иногда делал и своей постоянными сожительницами, как это произошло у графа Аракчеева и Минкиной.
Было бы ошибкой думать, как это заставляли народ делать в СССР, что эти наложницы поголовно бежали топиться от горя. Напротив, среди них разворачивалась отчаянная борьба за  внимание хозяина, в которой слуги часто даже калечили и убивали друг друга. Составлялись заговоры, плелись интриги, в которых участвовали и управляющие и даже родственник и господина. А то и он сам был затянут в подобные «сражения».
Бывало, что подобные любовные страсти заканчивались убийством. Например,  в подмосковном поместье был жестоко растерзан в поле крестьянами отец Федора Достоевского, любитель местных девушек. А в губернском городе неподалеку в 1823 году произошло страшное убийство молодой женщины  помещиком Арсеньевым, дальним родственником Михаила Лермонтова. Арсеньев взял к себе в дом от «живого мужа крестьянскую женку» Ирину Козьмину. Через некоторое время за какую-то провинность велел дворовым людям высечь молодую женщину. После побоев крестьянка не могла стоять на ногах, ее на руках отнесли в людскую, где оставили без еды и питья. На следующий день помещик заставил  пленницу засыпать колодец во дворе своего дома. И при этом сам избивал ее кучерским кнутом, пока она не упала в колодец и не утонула. Это видел сосед и послал свою жену донести о случившемся гражданскому губернатору.
Ночью  крестьянку вынули из колодца и освидетельствовали врачами по приказу губернатора. Родственники  убитой обратились с жалобой на имя государя – Александра Первого, который, может быть, как раз в это время праздновал с Аракчеевым его освобождение от супружества, целуя ручки его любовнице, бывшей крепостной девушке, Настасье Минкиной.
Помещик же Арсеньев беспрепятственно уехал из дома в Санкт-Петербург и не велел своим дворовым выходить со двора, лишив их питания, распорядившись лишь выдавать им хлеб два раза в сутки. Позднее он жестоко расправился со всеми свидетелями своего преступления. Сам же не понес никакого наказания.
В чем провинилась перед ним молодая замужняя женщина, похищенная из собственного дома похотливым злодеем, неизвестно. Может быть, она, как итальянская Элиза, не соглашалась стать его любовницей и кусалась, может, не угодила чем-то господину в постели… Хозяева  часто были жестоки со своими непослушными слугами, и если граф Ристори лишь пугает  преследуемую им жертву своего сексуального желания, то в «Красавице и чудовище» князь Леон, превратившийся из Фабрицио на темной стороне Луны в чудовище, уже угрожает полюбившейся ему, но непокорной служанке сечь ее до потери сознания.
Одним словом, вокруг господ постоянно кипели страсти, возбуждаемые их любовными отношениями со слугами. И в эти события годами было втянуто множество подневольного народа, который  постоянно устраивал в своей среде разборки между собой, плел интриги и делал заговоры. Наконец, дело доходило и до поджогов, в которых исчезали помещичьи усадьбы вместе с ними, их любовницами, многочисленными бастардами и дорогими охотничьими собаками и породистыми скаковыми лошадьми.
Но именно из всего этого и складывалась веками социальная основа человеческого общества в мире. И неважно, была ли это Османская империя с ее султанскими гаремами, Россия с ее  помещиками-крепостниками или Европа с ее свободными, но бедными слугами в замках аристократов.
Из-за сословных различий между людьми, которые должны были строить свою любовь на основе  несправедливых общественных законов и  церковного угнетения во всех странах мира  социальное устройство было непрочным и всегда готовым развалиться. Нетрудно себе представить – какое это было устройство, если только  любовные «устои»  между дворянами и их слугами, как круги на воде, расходились по  губернии,  стране, и далее – по всему миру. Значит, большая часть его населения  была постоянно замешана в этих любовных перипетиях и скандалах, выливающихся в протесты и бунты. А уж за ними – и в революции.
Если кто-то думает, что с падением царизма в России – СССР – что-то изменилось, тот глубоко заблуждается или просто неискренен в своих воспоминаниях о советском времени. Да, во избежание расшатывания социального – «справедливого» -  устройства в новой стране были запрещены служебные романы. Но получила ли сама любовь искреннее справедливое отношение к себе? Сами вожди социализма ясно показывали всему миру – нет, и у «советского алтаря» венчалось больше горя, корысти  и несправедливости, чем искренней возвышенной любви!
Известно, что Сталин поступил как феодальный тиран, применив «инквизицию» - НКВД – когда запретил любовные отношения своей дочери Светланы с кинодраматургом евреем Лазарем (Александром) Каплером, отправив его в ГУЛАГ.
Первый брак сына Якова он также не одобрил, и тот пытался застрелиться, после чего отец разорвал отношения с ним.
Также Сталин не одобрил брак  сына Василия на Бурдонской, пра-правнучке пленного  офицера армии Наполеона, и никогда не пожелал видеть своих внуков от нее.
Никита Хрущев без всяких церемоний аннулировал брак  своего первого сына Леонида и Розы Трейвас,  племянницы «врага народа». А вторую жену Любовь Седых по обвинению в шпионаже  арестовал и сослал в лагеря до 1956 года после  исчезновения Леонида во время отечественной войны во время боевого вылета на фронте. Их дочь Юлию  забрал к себе и воспитывал как своего ребенка.
Леонид Брежнев  аннулировал законный брак своей дочери Галины и фокусника Кио. Дважды и безуспешно затем выдавал  ее замуж за  женатых мужчин.
В советской «вотчине» Председателя происходили точно такие же события, какие происходили со слугами  и их влюбчивыми господами в восемнадцатом веке, как их описывал Ричардсон в своем романе «Памела» и недавно – режиссер Чинция Торрини в своем  трогательном телесериале «Элиза».
Как я уже рассказывала,  особенно влюбчивой в него «служанке» он «подарил» крупнейший в СССР животноводческий комплекс, предварительно выдав ее замуж и тут же разведя. Другую взял с собой в региональный центр, когда стал губернатором и сделал  вторым после себя лицом в управлении  областью. Третьей дал должность министра культуры. Ну а множество остальных облагодетельствовал чем - нибудь по мелочи. И никто на него не жаловался, все эти женщины любили его и были довольны вниманием своего господина.Но вокруг них  расходились круги их ревности и недовольства своим положением, желания  приобрести лучшее и поближе к господину. Сколько таких господ – помещиков, аристократов в Российской империи, а затем – партийных и хозяйственных лидеров – точно таких же, в общем-то, хозяев жизни, в СССР стали центрами социальной нестабильности страны всего лишь по причине своей любвиобильности и неряшливости в отношениях с женщинами низких сословий, которым они давали необоснованную надежду на их лучшее положение в обществе? Тысячи таких господ  активно «уноваживали» российскую общественную «почву» для заговоров, дворцовых переворотов и революций!
Что творилось в райкомах, обкомах партии и комсомола… Это был настоящий вертеп распутства и брачный  Вавилон! Добившись  мимолетной любви господина – секретаря (первого, второго, третьего), женщины-служащие  сих  учреждений, призванных наблюдать за  строгими «марксистско-ленинскими» политубеждениями советских граждан, а также за их моралью и нравственностью, могли рассчитывать на выгодный  брак с водителем или инструктором райкома, обкома. Этих дам выдавали замуж по рангу их сексуальных «заслуг». И если девушка не справилась, как это произошло с помещиком Арсеньевым, то могла получить такого мужа, что волосы вставали дыбом. Например, в моем доме живет  бывшая учительница, работавшая когда-то в райкоме комсомола, которую выдали замуж за однорукого злобного инструктора. Так она с ним и живет, родив от него такого же урода сына – парализованного эпилептика. Кто и чем уж из них сильно провинился перед партийными господами, не знаю, но кара последовала ужасная
Так вот – имея такую социальную «основу», начиная с самого верха и оканчиваясь в самом низу советского общества, мог ли долго просуществовать СССР? В котором невидимо, как в адском котле, бурлили любовные разборки между «господами» и их слугами, а также между самими слугами абсолютно в любом партийном, советском учреждении. А также на любом производстве – от крупного завода до самой маленькой деревни? Когда - нибудь эти мелкие заварухи должны были слиться вместе в едином потоке и утопить в нем всю огромную страну.


36

Если своим многочисленным «жертвам» даже мимолетных связей, будущий Сенатор, всегда делал какие - нибудь подарки, а таким, как три его «оруженосицы» подарил животноводческий комплекс и сногсшибательные должности в «белом доме», то для меня он выбрал нечто совершенно особенное…
То самое, что однажды выбрал для своей непокорной служанки граф Ристори в «Элизе», а потом – его перевернутый двойник из  предельно депрессивного итальянского фильма «Красавица и чудовище» в исполнении все того же блистательного Алессандро Прециози. Но если в «Элизе» граф насильно запирает в темном подвале свою любовную жертву, то в «Красавице и чудовище» просто назначает ей там встречу, пытаясь чем-то опоить.
Интересно, что если в «Элизе» действие происходит в рамках реальных временных исторических событий, то в «Красавице и чудовище» - полуразрушенный, сгоревший замок символизирует всего лишь загробный мир, куда переместились многие персонажи «Элизы», но и тут идет борьбы за любовь и выживание, только сражаются между собой измученные души, которые стараются заполучить в эту страшную сказочную пропасть живых.
Вслед за героиней фильма «Красавица и чудовище» - служанкой, которая снова и снова приходит к князю Леону, а  правильнее понимать – к графу Фабрицио, потерявшему все и переселившемуся в загробный мир - я могла бы сказать о себе ее словами: «Жила-была девушка, которая мечтала путешествовать. Но события жизни отправили ее в другое место – темное и безнадежное. И она поняла, что из этого путешествия можно и не вернуться…»
Только недавно я как-то ясно осознала, что загробный мир для нас – это наша история. Туда ушли все наши предшественники, там они продолжают жить своей жизнью и постоянно тревожат нас воспоминаниями о них.
Но как же так получилось для меня, неизвестной маленькой и хрупкой девушки из дикого лесного края, что много лет моя жизнь проходит в тех местах, где обитали самые известные люди России? Кем это было мне предназначено? И, главное, зачем? Чтобы их призраки мучили меня и тащили в места темные и безнадежные? Туда, где отбывал полугодовую ссылку Филарет Романов, планируя Смуту, где его близкий родственник присягал на русское царство перед московскими боярми, прибывшими к нему на поклон в местный кремль, где Василий Шуйский утопил войско Ивана Болотникова и где сходил с ума Глеб Успенский на Растеряевой улице, а Салтыков-Щедрин наблюдал, как откручивают голову местному губернатору для прочистки мозгов… Где дочь Пушкина Мария  и ее муж генерал Гартунг давали балы, а  Лев Толстой предпочитал на них не попадать, проезжая мимо в своей коляске по улице «мимо моих окон»… И почему «обкомовский дом» напротив, в котором всегда стоит  охранник с автоматом,  оказался так похож при лунном свете на замок графа Ристори  - такого же  розоватого цвета  с ассиметричными стенами? В нем надо бы поменять лишь окна – на овальные. И вот он – загробный мир с его слугами и господами.
И какой, спрашивается, дьявол поселил меня именно там, где помещик Арсеньев истязал свою невинную жертву – молодую красивую крестьянку, которую он отнял у ее мужа и насильно поселил в своем доме, а потом убил?
На этом месте теперь стоит «белый дом» и  современный новый дом, в котором поселился совсем другой господин – будущий Сенатор и на тот момент – хозяин этого «белого дома».

37


Подвал этого дома -  и было то «особенное», что выбрал для меня Сенатор. Прошло много лет, но я до сих пор так и не поняла, что со мной произошло и зачем меня утащил в это темное страшное место верный страж Сенатора,  карликообразный смазливый начальник охраны этого дома – замечательного символа заката советской власти в самой большой в мире стране.
Казалось, не было никаких причин делать это со мной, всегда послушной, лояльной к нему и никогда нигде не высовывающейся рядом с ним, никогда ни о чем не писавшей о его делах. Хотя всю жизнь наши отношения были настолько близкими, что я всегда старалась садиться в самом заднем ряду на любых пресс-конференциях, которые он давал, чтобы, если окажусь рядом, не оказаться невзначай у него на коленях  - чисто машинально, как обычно бывало у нас наедине. И в этом положении он мог бы спокойно и невозмутимо  рассказывать о  насущных проблемах страны, просто не отдавая себе отчета в том, как все выглядит. Его это успокаивало.
Нет, я была очень осторожной и не приближалась. И вопросы не задавала, потому что он мог на мой голос от неожиданности вскочить со своего кресла, как это уже бывало.
Я давала ему спокойно работать, а затем тихо и незаметно первой выскальзывала за дверь, боковым зрением наблюдая, как  бабы с диктофонами осаждают его толпой, стараются дотронуться, кокетничают и одновременно выведывают «тайны». И никто за мной не гнался, не останавливал. Я знала – ему будет надо, сам позвонит, приедет или пришлет машину. Инициативу проявлять глупо.
Вот и тогда, накануне этого ужасного события, он прислал за мной свою дорогую машину, за которую его критиковала вся местная пресса, и в ней водитель отвез меня в его загородную резиденцию отпраздновать мой день рождения.
Меня провели в  большой «предбанник», посреди которого  рядом с ним хлопотала обслуга. Я сразу заметила – та, которую никто никогда не видел. Немолодая  холеная женщина расторопно подавала ему по очереди телефоны, одновременно ловко помогала сменить ему пиджак, а красивый молодой мужчина за моей спиной предложил мне пройти в банкетный зал. Сенатор кивнул мне, не прерывая телефонных разговоров, и я, ответив, прошла мимо за помощником – родственником или  особо способным  геем. Мы прошли мимо распахнутой двери спальни, где тоже, медленно передвигаясь, что-то делала горничная.
Стол в банкетном зале был огромный, наверное, точно такой же, как в каминном зале Воронцовского дворца в обожаемой мною Алупке в Крыму. Но накрыт он был всего на несколько персон с самого края. Я присела на стул, взяла яблоко и начала  медленно ножом  очищать его от  кожуры. Я всегда так делала, потому что знала, он все равно не даст мне ничего толком поесть. Да, он, как и мой муж, не давал мне есть! Сам, однако, в это время, с огромным аппетитом хрустел любимыми куриными потрошками, которые готовили для него по специальному рецепту из свежезабитых кур. Никогда не пробовала. И, конечно, было бы удивительно при постоянном обязательном присутствии  на этих обедах ростовщиков отсутствие свежей запеченой рыбы. Тоже никогда не пробовала. В этот  раз он даже оладышек с красной икрой едва не вырвал у меня изо рта и осуждающе посмотрел на меня, когда я все-таки успела его проглотить.
Присутствовали всего два ростовщика – бывшие министры, старенькие, но  ехидные. Они внимательно рассматривали мои колени под коротеньким темно-синим платьицем, когда подходили  чокнуться фужерами с дорогим вином, и я  отчетливо слышала их вкрадчивые голоса: «Какая красивая девушка, она умеет читать и писать…» «Да, -также отчетливо  «отвечал» им Сенатор,- очень ценная девушка!»
Я знала, что он ни за что не выйдет из своего часового регламента, и не ошиблась. Через час машина сопровождения мчала меня обратно домой. Но все вопросы, которые  его интересовали, он успел со мной решить.  Конечно, они касались рекламы в газете. Деньги я получила наличными, и  главный распорядился мне их оставить себе,  потом несколько месяцев не платил зарплату. Это чисто технический распространенный прием.
А через три месяца Сенатор взял на работу своим заместителем бывшего министра, известного академика, и мой главный распорядился сделать с ним интервью. Это было накануне выборов. Новый зам. пригласил меня к себе после работы – тоже дело обыкновенное, они все там практически до ночи не выходят из кабинетов. Но на подходе к его кабинету на моем пути встала «Элиза» - многолетний гренадер-оруженосец. Странно женственным голосом спросила непримиримо, как  злая и глупая сестра графа Фабрицио Анна: «Зачем?» «Мне назначено»,- сухо ответила я и прошла, не останавливаясь перед гренадером.
Беседа была практически ни о чем и совсем короткой. Я, ничего не подозревая, натянула в приемной на себя плащ и пошла к выходу. Вышла на улицу и на ступеньках обнаружила два ряда охраны в полицейской форме. Мгновенно поняла – сейчас будут задерживать. Но еще попыталась спуститься по ступенькам, как-то по-детски надеясь уйти – надо было только дойти до последней ступеньки. На площади они за мной гнаться не станут. Но ведь и они понимали, чего я хочу. За спиной услышала угрюмый голос карлика: «Вернитесь!» До площади оставалось каких-то три ступеньки!  Но их уже заняли еще подоспевшие полицейские. Я повернулась – сколько же их было? Человек тринадцать – что-то уж больно многовато. Значит, дело совсем плохо. «А граф Фабрицио справился бы один» - могла бы подумать я.


38


Но вместо графа Ристори  в подвал по подземным темным коридорам меня повел смазливый карлик – по внешности и выражению сразу можно было определить – твердокаменный бессердечный садист.
«За что?» - коротко поинтересовалась я. Ответ ошеломил и рассмешил одновременно : «Вы проигнорировали требование гардеробщицы и не сняли верхнюю одежду, это нарушение». «Не поворачиваясь, «спиной» ответила : «Но это гардеробщица не стала раздевать меня и сказала, что уходит домой…» Сатрап даже не слушал. И это было очень плохо. А еще хуже то, что он демонстративно повел меня мимо длинной серой унылой и угрожающей боксерской груши, которая висела прямо посередине этого длинного темного коридора.
Знаете, господа, когда вы плохо пишете о журналистах или говорите, что низко пали те, кто ими стали, то вы гораздо хуже этих вот бессердечных зверей, среди которых я оказалась в крошечном кабинетике, наверняка напичканном эфэсбэшными видеокамерами.
Смазливый карлик сел на стул за столом, мне предложили сесть на стул  спиной к окну, которое выходило, как я поняла, в глухой двор  этого «белого дома». И это тоже давало понять, что из такого «путешествия» можно и не вернуться…
Прежде всего он забрал у меня  редакционное  удостоверение и паспорт, велев показать, что еще в сумке. Кроме блокнота и ручки ничего в ней не было. На интервью в подобные места не принято проносить в сумках еще что - нибудь.
И начался нудный изматывающий допрос. Я понимала, что все это «кино» смотрят сейчас и Сенатор, и его верная оруженосица, чтобы ее  сожрали черти! Поэтому отвечала односложно и очень коротко – да – нет. Нет – да. Этому меня однажды отлично и доходчиво обучила мой налоговый инспектор. Урок пригодился. Но он не устроил карликового сатрапа, который  приказывал мне рассказать о моем разговоре с академиком в подробностях. Я вежливо и терпеливо увиливала, чем все сильнее, как уже заметила, вводила его в бешенство. Я боялась, действительность в крошечном кабинете  все более превращалась в знакомый белый круг. Сатрап повторял вопрос: «О чем вы говорили с…?» Я повторяла «ответ: «Мне нужно уйти домой. Меня ждет ребенок…»
Так мы сидели долго, он нервно перекладывал с места на место мои документы, открывал удостоверение, читал, потом закрывал. Снова открывал. Он заметно нервничал. Я внимательно наблюдала за ним, за его движениями, за выражением его  смазливого отвратительного личика и поняла – он похож на Ежова. Я держала руки, сложенными на коленях и, прислушиваясь к звукам за окном за моей спиной, повторяла одни и те же ответы на одни и те же вопросы и безнадежно думала про себя: «Да, демократия-то она, конечно, победила в этой стране, но не настолько…» Лихорадочно думала о сыне,  мало какая женщина удержалась бы при этом и не разрыдалась, не стала бы умолять. Но не я. Масонские приемы от Учителя в университете, гипноз от лучшего психиатра в городе, наконец, приемы барачного бандитизма, - все это, наверное, удерживало меня в рамках. Только одна-единственная мысль отрезвляла меня: «Мне надо отсюда выйти. Это главное. Все остальное – потом!»
Вот такая у меня была «любовная лестница» и «сексуальный подвал», в отличие от тех, которые показал  своей Элизе граф Фабрицио в Италии в восемнадцатом веке. А ведь тоже злой какой был, гад, надо прямо сказать! И вообще, каким  этого несравненного Ристори полюбили женщины всего мира? Если трезво взглянуть на графа, то что мы видим – как встал с утра, так думает, кого бы зарезать или заколоть, ну или, на крайний случай, просто пристрелить. И ведь колет, режет и пристреливает  прямо-таки штабелями кого ни попадя. А вечером какого конь привозит его к замку, где ждет его нежная служанка? Или смертельно пьяным из харчевни, готовым насиловать  любимую, но непокорную Элизу, или от бывшей любовницы-убийцы и заговорщицы маркизы Лукреции, или раненого с пулей в боку, или вообще мертвого! А женщины без ума от этого  красавца-злодея.
Я смотрела на карлика-сатрапа, мучившего меня, и злорадно представляла, что с ним будет завтра. Как его уволят… Да ничего подобного! Никто его не уволил, он продолжал работать после этого инцидента и, кажется, стал Сенатору еще дороже!


Я гуляла с няней
На лесной поляне,
Старая забылась,
Прилегла в тенек.
Крепкий сон
Старушку
Далеко увлек.
Тут же на опушку
Прибыл, как из сказки,
Серенький волчок.
Взял меня он лапкой
За ладошку крепко
И повлек в лесок.
Там была халупка –
Ежики в ней жили
Были волку слуги,
Преданно служили.
Показал волчонок
Мне свои игрушки,
От которых наземь
Пали бы старушки:
Косточки чужие,
Зубки золотые,
Волосы витые,
Юбки шерстяные,
Перстни и сережки
Разные сапожки –
Все с девичьих ножек.
Я ж совсем ребенок
Что могла сказать?
Серьги примеряла,
Юбки раскидала,
А в сапожках прямо
Влезла на кровать.
Ежики бруснику
Принесли из леса,
Красную, как кровь,
Что стекала тихо
Из моей ладошки,
По которой волк
Чиркнул когтем острым
Так неосторожно.
А потом он лапки
Протянул и к щечкам –
Ежики уж лампу
Принесли и плошку,
Чтоб виднее было
Делать тюрю с кровью,
А потом, наверно,
Волосы бы снял,
Зубки бы отнял,
Ушки откусил,
Губки разжевал,
Косточки сглодал…
Но не получилось –
Страсти не случилось
Сказочной, ужасной.
При луне прекрасной
Взвыли где-то волки,
Сыночку позвали,
Вял меня он лапкой
За мою ладошку
И отправил к бабке,
Что спала на травке
Все на той полянке,
Где и началось.
Волк ушел в чащобу,
Я лизнула рану,
Нянька тут проснулась
Сразу заорала,
Разглядев на ручке
Алые следы…
Я же не сказала,
Что волка видала,
Что я с ним играла,
Ну а на прощанье
И поцеловала
В черную, как уголь,
Шерстяную пасть!
Все прошло с годами,
Няньки уж не стало,
Только на поляну
Тянет, тянет, тянет…
И когда мне люди,
(Хуже серых волков),
С острыми зубами.
С драными хвостами,
С дикими глазами
Стали ненавистны,
Я спустила волосы
На свои глаза,
И от них ушла.
Шла я, шла и шла,
Наконец, нашла
Ту свою поляну,
Нянька где спала.
На пеньке сидела,
Все вокруг глядела -
Волка я ждала.
Вышел он из леса,
Подошел тихонько,
Лапой взял ладонь
И пошли мы к лесу,
По кривой тропинке
В черную халупу,
Ежики где жили
И волкам служили –
Плошки подносили
К девичьим щекам.
Долго мы лежали
На зверином ложе,
Он – в шерсти,
Я – в платье,
Ежики ушли,
Надоело ждать им.
Встал тогда мохнатый
Друг моего детства,
Потянулся лапой
И зевнул устало.
«Не напрасно, значит,
Меня ты целовала
При спящей твоей няньке,
Теперь я расплатиться
Обязан
За тот твой поцелуй?»
Сказал и повернулся,
Сверкая рыжим глазом,
И хитро улыбнулся
Зубастой волчьей пастью.
Он лапой сжал мне горло
И шепотом спросил:
«Чего взаправду хочешь,
Зачем  ты рядом бродишь,
Чего у нас ты просишь
И не боишься даже
Здесь спрятанных могил?»
Я с горла лапу волчью
Спокойно отвела,
Я речь  свою для волка
Давно уж припасла,
Вот тут, в смурной халупе
Ее произнесла:
«Хочу твоей я силы,
Хочу я страсти волчьей
И хитрости твоей,
Клыков хочу я острых,
Чтоб не бояться крови,
Без устали орать
Хочу я на луну,
Чтоб черти волновались
И лешие пугались,
Чтоб звери разбегались,
А люди…»
«Да ты, я вижу, волком
хочешь стать –
Чтоб всех кусать,
А, может, кой - кого сожрать?
Но это
Все без толку,
Какая с тебя стать!
Ни шерсти, ни хвоста,
А в рот такой не влезут
Два маленьких клыка.
А, может, ты в кино
Наслушалась
Дерьма
Про оборотней –
Так это только кутерьма
Артистов глупых,
Их нет и не было в природе,
Поверь уж волку!
И чем тебе помочь?
Здесь  где-то хвост
Лисицы старой завалялся –
Пришить?»
«Ты посмеялся,
Я поняла, и волк в лесу –
Обычный злой мужик,
Но поцелуй
Дарила  волку я,
Не мужику,
Не видишь разницы?
Скажи  - и я пойму!»
«Твой поцелуй для волка
Не стоит ничего!
Бесплоден он – вот такова
Природа,
Паршивая волчица мне мила,
А человечья тварь и вовсе
Не нужна,
От такой пары не произвести
И комара!
Ты поняла меня?
Вставай с моей постели,
Вся вина моя,
Того волчонка,
В романтике и в маленьком ежонке
Которого не съел
Я в наказанье
За ослушанье.
Потом не съел тебя,
Ты помнишь, да?»
«И что теперь?
Куда же я?»
«Пойдем, я отведу тебя».
«Куда, куда?»
«А все на ту поляну,
К няньке».
«Она же умерла!»
«Она жива!»
«Ты прекрати шутить,
Сама я хоронила…»
«А в каком мире ты была?
Иди, иди же, будь добра,
Не здесь твоя могила...
И вообще, вот-вот
Домой придет жена,
Хотя теперь мы рядом,
Но лучше б ты сюда
Не приходила!»
Я встала с ложа волка,
Кровь стекала
В плошки,
Которые подставили
Услужливые ежики.
«Что это?» - я спросила.
«Обед для нас с женой,
Да погоди, постой,
Тебя я оботру,
Чтоб нянька на поляне
Опять не голосила!»
39

Наконец, этот смазливый гаденыш получил, видимо, распоряжение выпустить меня. Значит, Сенатор и его проклятая помощница вдоволь насмотрелись и наслушались всего того, что происходило в этой крошечной клетке в подземелье их заколдованного «замка». Я молча вышла на ступени, откуда меня уводили час или два назад проклятые «наемные римские легионеры», молча спустилась на площадь и пешком пошла домой. Ноги были ватными, и это был плохой признак, потому что проблемы с позвоночником у меня начались уже давно, и не хватало бы еще схватить позорный инсульт, показав свой испуг. А его сейчас не было, накатила ненависть, презрение, желание жестоко отомстить. Поэтому нужно было попасть домой – неважно, когда , телевизионщики работают круглосуточно, а я их всех хорошо знаю.
Добравшись до дома, я переоделась и ходила по коврам босиком – так мне было легче. Главный канал приехал через несколько минут. Установили камеры, и я дала интервью. Наутро оно вышло в эфир во всей красе моего разгневанного бешенства.
Что было дальше? Референт Сенатора, мой бывший начальник в молодежке, а сейчас просто сосед с верхнего этажа надо мной, в обеденный перерыв придя домой, рассказал, что в «белом доме» им показали кино – он имел в виду мое интервью. Крутили специально и заставили всех посмотреть. Я внимательно вглядывалась в лицо референта и пыталась понять, о чем он говорит. Но так и не поняла. Потом позвонил главный и сказал, что готовит обращение в Генеральную прокуратуру о незаконном задержании федерального журналиста. А потом он еще раз перезвонил и сказал, чтобы я шла в «белый дом» и взяла еще одно интервью у академика. И что обращаться в Генеральную прокуратуру не будет, потому что инцидент уже исчерпан. «А я должна обязательно пойти туда, где меня накануне прессовали по полной…» «Да, - сказал главный, - там уже тебя будет ждать губернатор». «А он не захочет повторить?» - поинтересовалась я, едва сдерживая злость. «Нет, ну что ты. Это … в общем, ступай и ничего не бойся. Ну так надо, понимаешь?»
Конечно, понимаю. И кино показали, и меня теперь покажут в «белом доме» - все же просто смешно, ничего серьезного, бабьи разборки! Как мило, черт побери! А кто мне вернет здоровье?
Встречу назначили на выходной – на субботу. Я пошла. В раздевалке не было ни души. Я разделась и бросила плащ на вешалку – пусть забирает, кто хочет, черт с ним! Интересно, в этом доме есть еще помещения, которые мне не показали? Поднялась к заму, бывшему министру-академику, провела провода к диктофону. Поговорили ни о чем.  Ни слова о губернаторе, которого я не хотела видеть больше никогда. Я ушла. Никто меня не остановил, в «белом доме» было тихо и спокойно, как и положено в загробном царстве, куда чудовища заманивают красивых служанок и преподносят им кубок с отравленным суслом, чтобы оставить у себя навсегда.
Сколько бы я ни размышляла о том, что же произошло тем осенним вечером, мне так и не удалось разгадать эту загадку. Вскоре и верный «оруженосец», и академик были уволены оба.
Прошло время, и мы снова стали изредка общаться с Сенатором. Но никогда не затрагивали эту тему. Как сказал граф Фабрицио своей Элизе : « Если ты хочешь, чтобы я извинился за то, что было в подвале, то забудь…» Ну чего еще ожидать от этих всесильных графов нам, бедным служанкам?
Он позвонил мне  незадолго до своей скоропостижной кончины. Услышав мой голос в трубке, спросил встревожено: «Ты болеешь?»  «Нет, - ответила я, хотя действительно очень сильно болела. «Нет, ты болеешь…» Это были последние слова, которые я от него услышала.
Когда сообщили о его смерти, я сказала сыну: «Я не могу видеть его в гробу, понимаешь, но и не пойти не могу…»
Я пошла. Купила красные гвоздики – с розами меня неправильно бы поняли, и пришла на государственную панихиду. В пустом зале сидели в отдалении лишь его родственники.  Боковым зрением я увидела – самых близких нет, они ждут его дома.
Он лежал под двумя роскошными штандартами – под государственными флагами СССР и Российской Федерации. Я незаметно прошла через фойе, наполненное журналистами и  просто людьми, пришедшими попрощаться со знаменитостью, вошла в ритуальный зал  и встала немного в отдалении от гроба – понимая, что сейчас за мною внимательно наблюдают в какой-то из комнат, и близко подходить не нужно. Меня так трясло, будто я срочно заболела тифом. Слезы лились из-под темных очков по щекам, я их не вытирала, чтобы не привлекать ничье внимание. Юные солдатики из почетного караула, нарушая инструкции,  скосив глаза в мою сторону, с изумлением наблюдали за трясущейся блондинкой в черных непроницаемых очках, с роскошной копной волос поверх маленькой зеленой итальянской шубки. Я стояла неподвижно поодаль от  гроба, разглядывая его ничуть не изменившееся лицо, в этом вдруг опустевшем зале и  поняла – это мне дали несколько минут. По напряженному лицу солдатика поняла – пора уходить. Перекрестилась, поклонилась и ушла. Вслед за мной уже входили вереницей его сподвижники, чиновники. В отличие от меня, они подходили вплотную к гробу, хватали его за руку, трясли ее, говорили какие-то слова… Но все это я видела уже в телерепортажах.
Здесь не было красавиц и красавцев – одни чудовища, включая меня, сотворенные им. Господи правый, не дай мне встретиться ни с одним из них в загробном мире! Я бы хотела пребывать там одна.