Зарево 1-й мировой и гражданской войны гл. 11

Владимир Коркин Миронюк
ЗАРЕВО
1-й  Мировой и Гражданской войны в Сибири и в Зырянском крае (ныне Республика Коми),
или
ПРИКЛЮЧЕНИЯ Александра Миланюка
 
*историческое повествование*


      глава 11
 
                Ветер  перемен
Ветер перемен в стране набирал шквальную силу. Солдатской массе всё равно, насколько талантлив был генерал Брусилов и его воинское окружение. Они помнили, как их унижали с 15-го года, когда в армии ввели наказание розгами, как кое-кто из офицеров бил им морды. Солдаты не радели за старый режим, они хотели одного–мира, а ещё и земли. Буквально в считанные месяцы дисциплинарная власть офицерского состава оказалась ничтожной. Вот потому дивизия срочно передислоцировалась в соседнюю губернию, где власть большевиков пока что была формальной. Где лозунг «Штыки в землю!» не стал столь угрожающим. Здесь офицеры до мозга костей мечтали о возможности укрепить боеспособность войск, создать армию, способную разгромить большевизм. В некой как бы дымке уже прорисовывался образ грядущей Гражданской войны. На фронт, где творилось что-то невообразимое, Александру Миланюку не хотелось нисколечки. Ради чего туда рваться? Царь бросил страну и армию, Россию трясёт, будто она живёт на вулкане. Он как-то стал спокойнее, или, скорее всего, безучастнее относиться к тому, что творилось в армии и в городе. Конечно, как штабист, хотя и в малом звании, он представлял себе, как сейчас в  середине восемнадцатого года формировались армии и бригады, как обстояли дела на юге у Деникина, на российском флоте, как здесь, почти в географическом центре державы шевелился КОМУЧ, как непрочно положение Дирекотории, какую огромную надежду возлагало офицерство на Омск, на Колчака. Всё чаще он слышал о превосходном военном таланте Каппеля, который прошел через горнило фронта мировой войны. Но особо прислушивался к разговорам и сообщениям о чехословацких и венгерских дивизиях, занимающих активную позицию в борьбе с большевиками.
Он вспоминал, как в курительной комнате или в больничном парке, что радовал глаза берёзами, липой, ельником, кустарником ирги знакомился с бойцами, бывшими некогда противной стороной. Языковая практика – вещь великая. Лечение в госпитале столкнуло его лицом к лицу и с поляками, и с  чехами, и со словаками, и сербами, и даже с венграми, дало этому общению неоценимую услугу - развить его природный дар полиглота. Миланюк понимал, что его, знатока славянских языков рано ли поздно ли, да бросят на некий контакт с огромной армией чехов, передвигающихся по железной дороге. Александр даже мысленно представил, как он, выполняя задание штаба, очутится у порога избы, где будут размещаться бойцы чешской армии, кажется, генерала Гайды. Так оно и случилось. Но не было никакой избы, а на одной большой сибирской железнодорожной станции в кирпичном доме военной прокуратуры ему отвели на втором этаже столик и велели привести в порядок все опросные листы задержанных большевиков, их пособников – людей из среды технической интеллигенции и составить список тех, кого предстоит отправить под конвоем в распоряжение Омского правительства. Ему помогал разбираться в бумагах бывший ротмистр, ныне надпоручик Свиящ, следователь спецотдела белочехов.
- У тебя аналитическая голова, подпоручик,- похвалил его офицер.- Но из этой оравы большевистских недоумков ты отобрал всего сорок негодяев, замахнувшихся на твою империю. Пожалел их? Молчишь! А они, как думаешь, пожалеют тебя или меня, если попадём в их лапы, в плен? Да разорвут в клочья!
- Но ведь мы их пошлём наверняка на верную смерть, господин надпоручик. Быть может, они изменят своё мнение. Всё же не так уж и плохо им жилось в матушке России. Просто попали под влияние агиток, красных горлодёров.
- Вот что, молодой мой друг. Я тут тебе отобрал ещё личные дела семидесяти человек. Они истово трудились на благо своих новых хозяев. Вписывай их имена в реестр и отправляй всех под конвоем в губернскую тюрьму. Мне с тобой предстоит новая задача–с передовыми отрядами нашей армии выйти к Оби, возможно, пойдём на Север. Когда-нибудь доводилось в тех местах бывать?
- Не доводилось. Я родом с Волыни.
- Знай -  там жизнь на особицу, тепла – мало, холода – выше крыши, что называется. А я бывал, ходил через Уральские горы на вычегодские земли, оттуда на Архангельск, в этом морском городе сейчас дислоцируются британские части. Да, а откуда ты знаешь столько европейских языков?
- Мой отец купец, правда, средней руки, но поездил с ним вдоволь, был в Польше, в Карпатах. Встречался с разными  людьми, дружбу водил с чешскими и венгерскими купцами. И как-то быстро овладевал их языком, наверное, есть к тому тяга, склонность, что ли.
- Похвально, Миланюк. Будем товарищами?
- Слушаюсь.
- Это не приказ. Нам предстоит нелёгкая дорога. В Тобольской губернии сейчас полно краснозадых, а их надо вышибать. Для меня Русь – не чужая страна. Мамко моя – русская с примесью украинской крови, отец - чех. Надо крепче друг за друга держаться, мало ли что нас ждёт впереди. Ну, пиши полный реестр. Через час зайду, и пойдём в наш штаб. Побудешь пока в караульной роте. Потом я тебя представлю как переводчика и  представителя вашей армии моему непосредственному командиру.
Словом, из штаба союзников подпоручик Миланюк уходил окрылённый. Он теперь приписан к пехотному полку союзников, временно расквартированному в узловом железнодорожном центре. Ему дали три дня, чтобы подготовить обстоятельный доклад офицерскому составу о политической и экономической ситуации в России и в Сибири, о готовности старой русской армии дать отпор узурпаторам власти - большевикам. Накупив брошюрок, газет и сняв с заборов листовки-агитки, углубился в работу над текстом. Ему, в недавнем прошлом нижнему чину русской армии, надлежало встать вровень с кадровыми офицерами некогда противной стороны. Но она, эта сторона, волею случая и судьбы, стояла теперь вместе с ним по одну сторону бруствера, а по другую – солдатская масса из рабочих и крестьян его родины. Он сознавал, что эта лекция будет для него проверкой его взглядов, лояльности к чехам и их союзникам, и в целом готовности выступить на стороне соединений плененной чешской армии, готовности вступить в реальную борьбу с большевиками. Он подбирал и факты, компрометирующие новую власть России. И тут местные газеты, приверженцы белого движения, оказали ему неоценимую услугу. Миланюк помнил и то, что на слуху многих офицеров штаба их русской дивизии было имя Каппеля. Ради интереса Миланюк в отдельный блокнот записал все данные об этом русском офицере, словно интуитивно чувствуя, что строки эти ему когда-нибудь да пригодятся. Составив лекцию минут на сорок, он показал её надпоручику Свиящу. Тот похвалил, но предупредил, что его однополчане наслышаны о подвигах этого русского офицера Каппеля и, наверняка, пожелают узнать больше о его жизни и подвигах. Александр заверил, что у него припасено достаточно информации о Каппеле, и он готов ответить на многие вопросы.
Александр Миланюк впервые выступал в аудитории. Перед ним в просторном зале офицерского собрания сидели в креслах бывшие фронтовики, некогда противники русской армии. Кое-кто из них толком не знал, зачем им, чехам, словакам, венграм  надо сейчас воевать на стороне тех, с кем они в своё время сходились в жарких рукопашных схватках на полях сражений. И подпоручику Миланюку надо было, как советовал Свиящ, вправить мозги представителям солдатской и офицерской массы, огромной змеёй катившейся на поездах по просторам Сибири. Перебелённая им наново рукопись лекции лежала перед ним на трибуне. Он всматривался в зал, ожидая, когда стихнет гул и погасят самокрутки. Как он и предполагал, в этой среде имели смутное представление о положении дел в его стране, кроме того, что повсюду бардак. Засыпали его вопросами о верхушке командования – Колчаке и Деникине, о руководителях местной власти и военачальниках движения российской Белой гвардии. В первую очередь у него интересовались, как развивались события на фронтах гражданской войны, особо в регионе их дислокации. Что он знает о вооружении воюющих стран. Миланюк бегло поделился знаниями, полученными на курсах. Рассказал, что наряду с основным оружием пехоты — винтовкой, получает распространение автоматическое оружие.
- Вы сами имеете на вооружении станковый пулемет Максим, названный по имени американского изобретателя. А ещё имеются автоматические пистолеты, и автоматические самозарядные винтовки. С начала нашего двадцатого века производятся ручные пулеметы.
Вопрос из зала: « А где и когда они впервые были использованы?»
- Так вперые применены в русско-японскую войну. К слову, станковый пулемёт Максим также на вооружении войск Британии, Германии. Во Франции применяют станковый пулемёт Гочкиса, в родной вам Австро-Венгрии, как знаете, пулемёт Шварцлозе. Винтовки следующие: так, во Франции – винтовка Лебедя образца 1896 года, в Великобритании – Ли-Энфильда, образца 1903 года, в Германии – Маузера образца 1898 года, ну, а в вашей стране, какая?
- У нас винтовка  Манлихера образца 1895 года!- дружно неслось из зала.
- И скоко ж, господин подпоручик, в вашей армии было пулемётов?- ещё вопрос ему.
- Сегодня ваш вопрос не является прерогативой военной тайны. Значит, в начале войны пехотная дивизия русской армии  располагала тридцатью двумя станковыми  пулеметами системы «Максим», то есть по восемь  пулеметов в полку. Легких пулеметов мы,  по сути, не имели.
                (продолжение следует)