3.
Следующие два дня нашей ленинградской жизни были посвящены покупкам. Магазин, в который нас привела бабушка, был не просто огромным, он был величиной, наверное, с нашу деревню и занимал целый этаж огромного дома. А людей там было не меньше, чем я видел на вокзале, в основном с детьми. Как можно что-то купить в этой сутолоке, было не понятно, но постепенно мы влились в общий покупательский ритм, и стало даже интересно.
Как оказалось, покупать нам надо было всего много. Сначала мы мерили серые костюмчики, называемые школьными, потом красивые матерчатые курточки синего цвета. Купили кепки, ботинки, кеды и сандалии, рубашки и спортивные костюмы. Всё это добро заворачивалось в большие бумажные листы и перевязывалось верёвочкой, мы с братом ходили вслед за бабушкой, держа покупки в руках и не смотря на то, что купить можно было ещё всего много, мне стало понятно – всего этого богатства не унести. Мы с Женькой устали и стали ныть:
- Может уже хватит, набрали всего, не унести. Давай придём в другой раз и ещё по накупаем.
Поняв, что ходить дальше с нами будет не возможно, бабушка вывела нас на улицу и усадила на скамейку, сложив рядом все пакеты с покупками. А что бы сидеть было не скучно, купила вкуснейшее мороженное, под названием «Эскимо». Приказав сидеть, не вставать, ни куда не отходить и не баловаться, мороженное есть, откусывая по не многу, а то заболеем, бабушка снова отправилась в магазин.
Съесть мороженное по не многу конечно не получилось, оно съелось как-то всё и сразу. От нечего делать мы решили считать проезжающие машины, но это оказалось не интересно, машин было много, а считать больше чем до ста я не умел. Тогда Женька предложил считать машины отдельно, он будет считать белые, а я чёрные, кто больше насчитает, тот победил. Это занятие оказалось гораздо интересней, и мы начали вслух пересчитывать свои машины. Но и этого хватило нам не на долго, из-за вредного характера брата, мы поругались, он обвинил меня в том, что я к своим машинам присчитываю зелёные, коричневые и даже синие. Я конечно попытался справедливо возразить:
- Ну и что, они же не белые.
- Тогда и я буду присчитывать к своим жёлтые, красные и серые.- Заявил Женька, и мы попытались продолжить игру.
Как оказалось различать цвета не так-то и просто, когда я присчитал одну синенькую машину себе, брат возмутился, сказав что она не синяя, а серая, значит принадлежит ему. Мы снова начали ругаться, и Женька треснул меня по лбу. Вытерпеть оскорбления я конечно не мог, и что есть мочи пнул его ногой, тот в свою очередь, не смотря на бабушкин запрет, вскочил со скамейки и попытался на меня напасть, но вмешалась проходившая мимо толстая тётка:
- Это что такое, - воскликнула она, - что за драчуны тут? Вот я сейчас милицию позову.
Мы сразу успокоились, что бы звали милицию, нам не хотелось.
- Тётенька, не надо милицию, мы больше не будем, наша бабушка пошла в магазин, а нам сказала ждать. Это мой младший брат, - заскулил Женька, - бабушка сказала, что бы он меня слушался, а он не слушается, - безбожно врал старший, я даже хотел возразить, но передумал.
- Вот и сидите смирно, бабушку дожидайтесь, - строго сказала тётка и пошла дальше.
Мы сели смирно, отвернувшись друг от друга и просидели так, пока бабушка не вышла из магазина с новыми свёртками.
Весь вечер мы мерили обновы, бабушка подворачивала штанины и рукава, размечая что на сколько надо ушивать, одежда покупалась как минимум на пару размеров больше, на вырост. Ссора с машинами забылась, мы с братом с удовольствием крутились перед большим зеркалом, надевая то одно, то другое. Особенно нам понравились синие спортивные костюмы и кеды, ну и конечно одинаковые синие курточки, которые правда тут же отправились в шкаф, это на осень, на школу.
***
На завтра мы отправились в тот же магазин, но в другой отдел, в которм продавалось всё для школы. Меня снова поразило изобилие товаров, что тут только не было. Разные книжки и учебники, тетрадки и альбомы, карандаши и краски, а главное пластилин. В деревне у меня был кусок оконной замазки, из которого можно лепить разные фигуры, а пластилин – это как замазка, только разноцветная. Конечно, уйти из магазина без такой нужной вещи было верхом безумия, и я приложив все свои старания и познания в вежливости выпросил у бабушки красивую коробочку с пластилином.
Остальные покупки меня интересовали мало, разве что ранец, вещь действительно необходимая и полезная в хозяйстве, но вот то, чем его заполнили, мне было совсем не понятно. Нет писать я конечно умел и даже иногда любил, но десяток тетрадей, да ещё и пропись, наверное многовато.
- Я что, в школе должен буду исписать все эти тетрадки, - с недоумением спросил у бабушки, соображая, что быстро это не закончится, и в Ленинграде придётся задержаться надолго.
- И эти, и другие, в школе вам надо будет много чему научиться, - подтвердила мои подозрения бабушка. – А ещё вы там будете рисовать, читать и считать, заниматься физкультурой, будете изучать разные предметы, историю, географию, но это потом, в старших классах.
- И сколько же времени надо учиться в школе? – Задерживаться на долго в Ленинграде я не собирался, у меня в деревне дел полно.
- Ну, восемь лет обязательно, - ответ бабушки ввёл меня в ступор.
«Восемь лет, это же больше чем я прожил на свете, значит, меня привезли сюда навсегда и то что скоро заберут, обманули. Теперь я должен буду всю свою жизнь жить с этой бабушкой Кирой, которая только и делает, что говорит чего нельзя и даже не отпускает гулять. А потом придётся идти в какую-то дурацкую школу, из которой наверняка не выпустят, пока я не испишу все эти тетради».
От такой несправедливости мне захотелось не только заплакать, а завыть громко на весь Ленинград. Но кругом были люди, много детей, по этому выть и даже плакать я поостерёгся и просто замолчал. Немного успокоило, что в Женькин ранец накупили тетрадок и книжек ещё больше, наверное ему придётся учится дольше чем мне, но совсем даже это не успокаивало.
Ни каких вопросов до самого дома я больше не задавал, школу уже не любил, а вместе с ней не любил Ленинград и бабушку Киру.