лАзы-тЕплое или первый поход

               

Долго не могла заснуть Верка в эту августовскую ночь. Завтра рано утром ей предстояло вместе с мамкой и соседками идти в поселок Теплое - продавать огурцы. Конечно, продавать будут бабы, Верка сама напросилась, так как ей очень уж хотелось посмотреть это Теплое. За свою коротенькую двенадцатилетнюю жизнь Верка никуда не выезжала из своей деревни и потому предстоящий поход виделся ей необычайно интересным и романтичным.
Поселок располагался в восьми километрах от деревни; дорога лежала через луга, небольшой лесок-дубраву да еще необходимо было перейти неширокую, но довольно глубокую речушку Гощь. На эту Гощь более смелые сверстники-мальчишки гоняли на велосипедах, "искупнуться".
Когда-то поселок был затерянной деревней и назывался ЛАзы, видимо, из-за того, что трудно было до него добраться, нужно было искать лАзы, чтобы пролезть по этим заросшим лугам и болотам - впрочем, большинство народа предпочитали именно это старое название. С ростом же торфоразработок деревенька выросла до статуса поселка городского типа и получила другое наименование Теплое. Название вполне оправдывало предназначение и деятельность поселка - вся дальняя и ближняя округа отапливалась торфом, получала тепло именно отсюда.
От предстоящих новых ощущений, волнующих воображение мечтательной Верки, сон никак не приходил, но летняя ночь коротка и будто вовсе не спала она, когда мать растолкала ее, чтобы собрать свежий, оставленный на ночь в огороде, товар. Верка выбирала огурцы, любовно обтирая тряпочкой каждый, еще влажный от утренней росы, с колючими пупырышками, остро, духмяно-пахнущий и жалела, что вот, кем-то будет куплена такая красота и съедена...
Тут же с мамкой сделали рюкзак: в обычный мешок на дно, в два уголка положили по большому огурцу, затянув эти углы длинной веревкой так, чтобы она надевалась на плечи, а верхнюю часть, по заполнению огурцами,стянули оборкой. Когда Верка помогла матери примерить готовый мешок, та, подняв его на спину, крякнула, но осталась довольна: "Слава богу, науродя удобно лег!" "Ничего себе, удобно! - подумала Верка, - Как же она его потащит целых восемь километров!" Заметив недоуменный взгляд дочки, мать сказала: "Дык, доча, тут усяго три ведра! Потихонечку дотопаем!"
Пока туда-сюда - разгорелось утро. Управившись со скотом, мать кликнула через загородку соседку теть Симу. А та уже сама подходила к их крыльцу с таким же сидором на спине. Сбросив мешок на ступеньки, облегченно вздохнула, обращаясь к матери: "Ну, Тонькя, не знаю, как мы все ето допрем. Придетца на привал останавливатца не по разу!" Стали поджидать теть Маню с другого конца деревни. Верка уже была собрана, готова к путешествию: в чистеньком ситцевом платьице "в зеленый листик", она за ремешки держала в руках новые сандалии. Пришла, наконец, теть Маня. Бабы оглядели друг дружку, посмеялись над собой, над своей поклажей и, посидев на дорожку, двинулись в путь. Верка шла босиком по прохладной с ночи пыли, она жалела свою обувь-обновку, берегла для "городу". Бабы шагали удивительно быстро, на ходу что-то рассказывая и смеясь. И какое-то сладкое, радостное чувство охватило Верку. При выходе с деревенской улицы к ним присоединились Клавка Утехина и бабка Шура по прозвищу "Шаха". Верке показалось, что мешки-рюкзаки у них еще больше. Бабка Шаха была старше всех, но несмотря на это она вышагивала широко и размашисто.  Вышли за околицу, направились к дубовой рощице, в которой и назначили привал. Верка вприпрыжку бежала впереди баб, останавливалась, поджидая их, кудрявая дубовая рощица издали виделась красивой и таинственной. Виделась-то вроде близко, а топали да топали до нее и бабы уже не очень-то шутили и смеялись да и шагали уже не так споро.
 - Ну, девки, до первого дуба дойду и там жа дуба дам! - сострила, засмеявшись, бабка Шаха.
Наконец-то блаженный отдых. Посидев немного, расслабив руки, бабы, помогая друг дружке, взвалили на себя свою ношу и продолжили путь. Солнце уже поднялось высоко, воздух был наполнен свежим ароматом разнотравья и Верка вдыхала всей грудью нравившийся ей запах душицы, "богородской травки" - так ее называют местные. Со счастливой улыбкой, желанием запеть, но стесняясь позади идущих баб, Верка прыгала по розовато-фиолетовым кочкам, которые были теплее, чем не сбросившая еще росу трава - Верка по-прежнему не решалась надеть новые сандалии.
 - Ох, бабы, теперя у речки отдохнем, а там уже совсем недалеко, - успокаивала сама себя и баб теть Сима, на что Веркина мать тоже вздохнула: - Ды скорей ба, а то спина колОм стала! Подойдя к Гощу, нашли мелководье и перебравшись разутыми на другой берег, облегченно вздохнули: вдали виднелось Теплое. Перед самым поселком Верка обула сандалии. Бабы посовещались, как им сидеть на базаре: кучкой или поврозь. Решили, быть всем рядом: "Все равно ж продадим - назад не потащим!" 
Базар оказался небольшой площадью перед магазином длинной широкой улицы с каменными трехэтажными домами. Что удивило Верку - это привязанные к кирпичным столбикам лошади. Подводы прибыли из окрестных сел и деревень с такой же целью продажи овощей и фруктов.
Почему-то Верка не ожидала увидеть их в воображаемом городе. Он как-то сразу потускнел в ее глазах. Мать дала ей три рубля и она вместе с теть Симой пошла посмотреть, что есть в магазине. Все проголодались и потому так вкусны и ароматны оказались булки, что бабы, прихлебывая их молочком, сразу не насытились, а еще и еще посылали Верку за ними. Повеселевшая и осмелевшая Верка заметила еще два небольших магазинчика. В одном из них ей приглянулся компот в красивой жестяной банке с непонятным названием "Ассорти" и она попросила мамку купить его. Антонина, добрющая женщина,  тут же купила и, открыв для пробы, удивилась: "Вер, дык ето просто наши сливы! И еще какой-то хрукт плаваеть! Ну, ладно, если табе понравился, то потом купим еще. Вот тока распродадимся!"
Торговля шла бойко. Все здешние "горожане" были выходцами из соседних окрестностей, но, поселившись в Теплом, не стали заводить надоевшие им сады-огороды, обременять себя хозяйством. Тут же жила и племянница теть Мани, к которой и вознамеривалась та зайти со своими попутчицами. Огурчики покупались бывшими крестьянами охотно, благо, цены "не кусались", как говорили сами покупатели. Первой распродалась бабка Шаха и теперь своими приговорками приглашала покупать у рядом сидящих баб. Скоро смуглые, обветренные лица их повеселели: мешки пусты! Бабы были довольны и, так как время еще позволяло, отправились поглядеть "как живеть" родственница теть Мани. Шумно посоветовавшись, они решили купить "беленькяй". Верка тоже зашла с ними в магазин и вдруг увидела в витрине яркие, желто-золотистые баночки. Как же она не заметила их, когда бегала за булками! В их деревенский магазин тоже завозили халву, но то была развесная халва. А эта халва в таких чудесных баночках! И стоит-то всего девяносто одну копейку! У Верки еще оставался рубль от данного матерью "трояка" и она решила купить необычную банку с халвой и удивить своих  младших сестренок.
От магазина через небольшой скверик бабы прошли к одному из трехэтажных домов. Поднявшись на третий этаж, были громогласно встречены хозяйкой. Перекусившие всухомытку на базаре, вновь проголодавшие бабы скоренько выставили на стол свою "беленькую". Верка смотрела из окна на верхушки деревьев. Тополя... У них на улице только ракиты, березки да липы. А тут какие-то тополя. Так назвала их хозяйка квартиры Зоя. Она накормила Верку горячим борщем, подав еще две котлеты с  картошкой-толченкой, которую назвала как-то диковинно: пюре. Верка все уплела с большим аппетитом - она еще не заморачивалась проблемами о будущей фигуре.
Зоя оказалась жизнерадостной бабенкой. Она так радовалась "своим", что никак не хотела их отпускать. Верка от насыщенного дня, от обильной пищи чувствовала усталость, ее тянуло в сон. Но еще больше хотелось домой. Бабы же, испив с устатку, задумали кричать песни. Хозяйка Зоя все просила и просила Веркину мать: "Ну, теть Тоня, ну спой мою любимую "Чаечку"! Ты ведь лучше всех поешь!" Раскрасневшаяся мать, гордясь своим высоким красивым голосом, снова и снова запевала: "Над берегом чаечка вьется... ей негдя, бедняжечке, сесть..." и тоже из-за стола выходить не торопилась. Разгоряченные захмелевшие бабы вспоминали какие-то свои интересные истории, случаи и вовсе, казалось, забыли про время. И только когда бабка Шаха громко крикнула: "Ша, девки, будя! Уже вечереить, пора шагать домой!", все сразу засобирались. Взгрузив опять же мешки-сидора на спины, теперь уже с мягкими булками и буханками хлеба да еще кой-какой снедью, бабы тронулись в обратный путь. Зоя провожала до скверика, в котором еще посидели минуту-другую, на что Верка вся изнервничалась. И на Зойкину просьбу на прощание пропеть "Чаечку" даже прикрикнула: "Хватить орать! Итак уже, вон, стемнело!"
Действительно, когда вышли из поселка, темнота приблизилась вплотную. "Ну, бабы, домой-то ноги сами понясуть!" - Антонина оглянулась на Верку, теперь бредущую позади, - Что, доча, заморилась? Ну чаго ж, сама напросилась... Гляди-ка, бабы, утром девка бегла упереди усех, а  теперя..." Верка с обидой посмотрела на мать. Днем и солнышко светило, и впереди все видно было, а сейчас... надвигающаяся ночь...
 - Верочка! Глянь-кя, какыя звезды высыпали! Ну прямо по яблоку!  - старались бабы ободрить Верку. Она задрала голову ввысь, да, красиво... Где же они днем были?!
Южные черные сумерки быстро переходили в ночь. Еще минуту назад Верка видела впереди стоящий куст, а сейчас - сплошное черное пятно. Бабы довспоминывали сегодняшний базар, "Зойкю",  которую сначала оговаривали за ветренность и неумение жить, затем же сами ее оправдывали, жалели и хвалили. В Веркину душу начал закрадываться холодок: почему так долго не выходят к реке? Ведь они так быстро дошли от Гоща до Теплого! Сейчас же, оглянувшись назад, она увидела далеко влево уходящие огни. У Верки заныло где-то повыше пупка, возможно, именно там и живет и мучается душа, и ей так захотелось оказаться в своем чуланчике на широкой, самодельной, из досок, кровати, с книжкой в руках под уютным освещением фонарика.
 - Девки, дык навродя уже давно Гощь должен быть! - бабка Шаха заволновалась первой.
 - Я знаю, сичас вот свернем налево и должон быть переход! Речка игдей-та рядом! - это уже Веркина мать. Но прошли еще и еще, свернули влево, потом вправо, наткнулись на кучи сухого торфа...  и тут уже притихли все. Остановились.
 - Я же говорила надо было раньше выходить, нет, расселись, расспелись! - чуть не плакала Верка, - и надо было табе, теть Маня, ету Зойкю глядеть, как будто сто лет не виделись!
Бабы успокаивали Верку, а ей стало еще тяжелей от собственной несправедливости: ведь эта самая Зойка так по-доброму к ней отнеслась, так щедро накормила-угостила!
 - Ладно, бабы. Мы, скорей усяго, ету речку прошли! - предположила соседка теть Сима. - Давайте-ка, повернем немного назад.
Молча, сопя и как-то сразу трезвея, бабы повернули назад. Меж тем, стало совсем темно. Верка прислушивалась ко всему творящемуся в ночи, но среди неясных звуков и невидимого движения природы, шума близкой речки, такого желанного и обнадеживающего, слышно не было. Бабы пробовали шутить. Клавка Утехина рассказывала, как они вчера разругались с Игнатом, ее мужем. Она выскочила из хаты и полночи провела в сарае на "летошном" сене. Бабка Шаха грубовато удивилась: "И што ты, Клав, хочешь сказать, шту тибе Игнат из хаты выгнал?! Ды не поверю у жисть!" Теть Сима с теть Маней и мать Верки Антонина громко рассмеялись. Улыбнулась и Верка. Она представила тихого, маленького росточка дядь Игната и рядом с ним высокую, статную, круглолицую теть Клаву. В их хате верховодила только она и только ее звонкий голос был слышен то в огороде, то в закутках сарая, то в просторных сенях новой хаты-пятистенки.
А когда по праздникам бабы с мужиками собирались вскладчину, то веселая подвыпившая Клавдия Утехина прыгала на острые коленки своего худенького мужа, обнимала его, смущающегося, за шею, чем вызывала большое удивление у Верки, наблюдающей за разгорающимся весельем. Никто из деревенских баб не мог себе позволить такие вольности и нежности. хотя в душе каждая, наверное, мечтала об этом. Маленькая Верка всегда заглядывалась на эту необычную пару. Она уже понимала и чувствовала глубокую привязанность их друг к другу.
Сейчас мать Верки, смеясь, обратилась к Клавке Утехиной: "А твой Игнашка прибегал к нам. Мы уже спать лягли, а ен увесь краснай, узволнованнай, аж увесь труситца. Спрашиваить у мине: Тонь, кудый-та моя Клавдюшка делась, как проюкнула! Я, вить, сама знаешь, слова ей плохого не сказал... А я яму ответила: Иди, Игнаша ды спи спокойно. А свою Клавдю табе посоветую веничком отходить! А то совсем издурилась баба..."
Бабы опять рассмеялись и громче всех сама Клавка. Но потихоньку смех и разговоры стали умолкать; возникшая за целый насыщенный день усталость заставляла баб идти все тише и тише.
 - Ох, не забресть бы куда-нибудь! Штой-та, девки, не туда мы идем!
 - Мам, давайте вернемся, пока еще огни видны! - не выдержала, заплакала Верка.
 - А што, бабы, сил уже нету! Хуть ба присесть игде, отдохнуть... Не Иначе, водить нас лешак! - с горечью высказалась теть Сима.
 - Ды какой табе лешак?! Лешай у лясу буваить! А тут-та болотина, торхвянник сплошной! Тут-та уже другыя бесы... - оговорила бабка Шаха.
 - Вы, дураки, мине девку не пугайтя! - обняла Антонина Верку. - Наговоритя сейчас усякой ерунды, шту ребенок напугаетца! Усе-равно, вить, выйдем!
Теть Маня предложила вернуться и заночевать опять же у Зои.
 - Ды какая, на хрен, Зойкя! Хватить уже, нагостились! - не согласились бабы.
 - Не плачь, доча, чичас пойдем назад, напрямки! - успокаивала мать Верку. Но легко сказать: напрямки в темноте. То и дело натыкались на торфяные разработки, благо, никто не свалился в огромные глубокие ямы; то и дело приходилось обходить какие-то кучи-насыпи, высокие пирамиды уже нарезанных, готовых торфяных брикетов и поэтому опять и опять сбивались с прямого направления. Манящие огни Теплого уходили то вправо то влево.
От холодной росы, болотной воды у Верки замерзли ноги. Как не жалко было сандалии, но пришлось обуться. Идти же в них вскоре стало совсем неудобно: сандалии намокли, соскальзывали с незаметных в темноте кочек - того и гляди, подвернешь ногу. Теперь шагали молча, кончились шутки-прибаутки и разные подковырочки друг другу у протрезвевших усталых баб. Слышалось только учащенное дыхание, подкашливание да шлепанье ног по сырой траве. Вдруг, бабка Шаха споткнулась и закричала то ли от боли то ли от радости:
- Девки! Мать вашу так! Ды ето ж путЯ! Тут жа линия, дорога железная! Теперя усе! Теперича мы спасены и будем живы и с етых путей - никуда!
Враз повеселели смолкнувшие было бабы. Решили топать прямо к вокзалу. Верка так обрадовалась, что даже ночь теперь ей показалась не такой пугающе-страшной, а звезды в черном небе будто подмигивали ей. По железной дороге ободренные бабы дошли быстро. Оказалось, "путЯ" срезают большой угол, а они, ошибочно, ушли далеко вправо.
В зале ожидания маленького вокзальчика никого не было, но буфет торговал горячим чаем и лимонадом. Бабы достали из своих мешков булки. Купив стаканчики чая, стали согреваться. Мать укрыла Верку, забравшуюся с ногами на одну из немногочисленных здесь скамеек, своею кофтою, успокоила: "Ладно, доча, ничаво. Подумаешь, поблукали немножко! Завтря утречком будем дома как штык! А я табе еще рубель дам, купляй сабе што хочешь! Толькя девкам не говори!"
Но Верке не надо было уже ничего. С уютно освещенного поселкового вокзальчика она перенеслась к своим сестрам, в родной чулан к недочитанной книжке. И не знала Верка, что на всю дальнейшую жизнь останется с нею эта тревожная звездная ночь, запах торфяного болота, базарная площадь на единственной улице поселка с тополями и трехэтажными домами и когда, по зимам, родители будут привозить из Лаз-Теплого мягкие, сдобные, пахнущие свежим морозцем булочки и булки и яркие жестяные болгарские баночки компота "Ассорти", душа ее  вновь и вновь будет возвращаться к тому первому походу, первому испытанию.