Каждую субботу и воскресенье в холле первого этажа нашего общежития проходили танцы. На небольшое возвышение в виде сцены устанавливалась аппаратура, и диск-жокей под одобрительные крики полутрезвых студентов начинал крутить свою «шарманку».
Разноцветные лучи цветомузыки разрезали полумрак танцплощадки и, впиваясь в крутившийся шар, оклеенный кусочками зеркал, создавали атмосферу заграничной дискотеки.
Медленные танцы чередовались с быстрыми. Под общий восторг слышались поздравления с днем рождения. По знакомству или за рубль можно было заказать любимую песню или мелодию. Прикалываясь, объявляли композицию, как в ресторане: «Для гостя из солнечного Магадана (или заснеженного Узбекистана) прозвучит его любимый романс...»
Веселье длилось до 22–23 часов в зависимости от настроения администрации общаги. В Новый год делалось исключение, и постепенно ликование души переходило в праздник чрева. На нескольких этажах, включая и наш четвертый, устраивались даже не танцы, а вакханалии.
Еще задолго до двенадцати ночи, выходя из комнаты, ты попадал в тесную толпу пьяных, потных и счастливых людей, пляшущих под звуки непонятной музыки.
Два магнитофона, стоявшие в разных концах коридора, изрыгали из себя две совершенно различные песни. В полумраке всеобщего царства любви и дружбы такой мелочи никто не замечал. Ты мог обнять и поцеловать абсолютно незнакомую девушку без каких-либо для себя последствий. Дозволялось все. Общага, словно раненый «Титаник», под оглушающие звуки судового оркестра медленно погружалась в наступающий год.
Очнувшись примерно к обеду и сплевывая с языка песню «Островок» группы «Форум», Серега из 419-й вспомнил, их комната сегодня дежурная по этажу. Подняв, как поднимают мину саперы, свою голову, он, преодолевая адскую боль во всем теле, осторожно выглянул в коридор.
После увиденного у него возникли две мысли: первая — застрелиться, вторая — какого хрена я не ушел в универовскую общагу вместе со всеми?