Многим этот рассказ может показаться непонятным, чрезвычайно странным. Скажу лишь, что он был написан под влиянием сильнейшей депрессии. В некотором мистическом смысле, это произведение отражение того, что происходило с самим автором в период его падения, возможно, если не рассматривать это под прямым взглядом. Противостояние идет в каждом из нас. Приятного прочтения и будьте счастливы.
Я вел затворнический образ жизни. Отгородившись от людей и окружающего бытия, выбирался из дому только на учебу или в магазин. Изредка в гости ко мне захаживали друзья, с которыми за стаканом красного напитка мы вели разговоры на различные темы. В последние пару недель их появления заметно участились.
Помню одним теплым осенним вечером мы сидели в уютной комнате, с привычно обставленными декорациями, в виде бутылки вина, стоявшей на прямоугольном деревянном столе, старого радиоприемника, из которого тихо лилась музыка из какой-то классической оперы, и обсуждали очередную, волнующую наши молодые умы, новость. Словно бы в противовес мирскому, речь наша коснулась таинственной и от того не менее интересной проблемы загробной жизни, которая тревожила многих людей на протяжении сотни веков. И так, слово за слово, мысль незаметно перетекла к мутным берегам бескрайнего участка оккультизма. Мы были темными невеждами в этой чужеродной сфере учений, от которой веяло чем-то мистическим, немного зловещим.
Я еще не говорил, что перед так называемыми разглагольствованиями, мы активно закидывались психотропными веществами, чтобы не было так скучно. Всем тем, что здорово давало по мозгам и на время позволяло отвлечься от этого крайне безвкусного, повседневного мира, и уйти в утешительные миры сладострастных грез и пьянящего рассудок волшебства. Наступало легкое забвение. Мы могли нести полную ахинею и никто бы даже не обратил на это внимания, а некоторые возможно даже горячо бы поддержали выступавшего смехом или отстранённым кивком головы. Так проходили наши «посиделки». Обычно именно из-за таких «причин» друзья уходили от меня под утро уставшие и помятые, словно пришибленные вампиры, которые при свете яркого солнца выглядели гораздо хуже вышеназванных существ.
Кто бы мог предположить, что эта игра когда-нибудь обернется для нас сущим кошмаром. Именно в ту проклятую октябрьскую ночь вседозволенным безумиям и инфантильным дрязгам был положен конец.
Полная луна, взошедшая с западной стороны холодной каменной стены «Гроам сити», светила прямо в окно, освещая наши мертвенно бледные, сияющие серебристой пылью, возбужденные лица. Занавески колыхались при несильном дуновении ветра, а с улицы неустанно доносился рев машинной сигнализации и людской поток бранного лая. Мы к тому времени уже были в личном пространстве – в единении друг с другом, словно под одним общим сюрреалистическим гипнозом и активно вели беседу. Я хотел, чтобы вечер не заканчивался, так странно и удивительно тоскливо мне было в тот сумрачный и дождливый день. Главным являлось то, что происходило в данное мгновение. Остальное считалось не важным.
Все было просто замечательно, пока Клеменс – один из нашей компании, – не достал из своей сумки большую, толстую, пыльную книжку, которую обрушил на стол.
– Я взял это у одного друга, – сказал он, проваливаясь обратно в мягкое кресло, буквально утопая в нем.
Кто-то вывалил на поверхность стола человеческие скелетные останки – настоящие: еще свежие, перемазанные в черной липкой грязи, словно совсем недавно выкопанные. Кажется, этим занялся Стикс – чертов псих. Даже не смотря на малость отъехавшее состояние, я был крайне удивлен и напуган.
– А это я позаимствовал у своего старого приятеля, – объяснил он, рассмеявшись над собственной шуткой (по крайней мере, я надеялся, что это шутка).
– Из языческих традиций и верований, – шепотом заговорил Клеменс, – следует, что вызнав истинное имя бога можно иметь над ним непомерную власть. Подчинить себе. У нас для этого есть все необходимое.
– Зачем нам кости? – поинтересовался я.
– Кости для псов, чтобы перестали лаять, – ответил Стикс и громко рыча, вцепился в гнилую, бедренную кость зубами, изображая из себя собаку. Меня чуть было не вывернуло наизнанку, а он лишь довольно засмеялся раскатистым, свободным, чистым смехом. Было темно, и в тусклом свете пристальной одноглазой луны выражение его худого вытянутого лица выглядело ненормальным (не уверен, что у меня намного лучше).
– Посмотри на книгу. На определенной странице есть знак. Это Его знак, – Клеменс ткнул пальцем в маслянисто-черную безымянную обложку, а затем принялся возбужденно перелистывать страницы.
В зеленых глазах отражались какие-то непонятные буквы, арабские цифры, рисунки, каракули, символы, и карты, начертанные красным цветом на грубой кожаной бумаге, кончики которой по краям были небрежно свернуты и кое-где порваны. Комнату наполнял резкий специфический запах восточных благовоний, а в воздухе плавно проскальзывал незваный серый дым, казалось, струящийся откуда-то снизу – из щелей между трухлявыми половицами.
– А-а-а-а! Чертовы мухи! Ненавижу! ****ские твари! Пошли прочь! Прочь!! – Впервые за весь вечер голос подал Кертис, расслаблено сидевший в темном дальнем углу. Он внезапно подскочил и принялся яростно размахивать руками, словно отгонял от себя назойливых летучих насекомых. Обычно он выглядел куда спокойней, как-то по-мудрецки рассудительно молчаливым, словно бы боялся взболтнуть лишнего и только сегодня позволил себе чуточку излишеств.
– Здесь нет никаких мух, – сказал я, поворачиваясь в его сторону. Клеменс усмехнулся, в то время как Кертис, не переставая продолжал совершать какие-то невразумительные движения, как будто принимал участие в соревновании по жестикуляции и сейчас шел финал. Бедный ублюдок был под кайфом, и вряд ли я способен был ему помочь, ведь он уверенно полагал, что его голову, как нимб, окружает рой вечно жужжащих жирных мух.
От дыма заслезились глаза и запершило в горле, от чего я закашлялся. Тело не повиновалось мне; все, что я видел перед собой, воспринимал, как сон, который в любую секунду мог прерваться смертельным пробуждением.
Мы собирались сделать очередную гнусность: чьи-то останки, которые мы невесть, где откопали, неведомая книга от неведомого автора, если таковой вообще существовал на свете, и дурманящий запах разверстой могилы, так отчетливо напоминающий о совершенном преступлении, - все это безобразие говорило о нашей полной готовности к претворению великого эзотерического замысла в жизнь. Будь я тогда хоть чуточку в здравом уме, не осмелился бы исполнить задуманное богомерзкое деяние, упоминание о коем сейчас вызывает в душе только смятение и непередаваемый стыд; уродливый ужас, который по незнанию и горячему юношескому любопытству я по ошибке принял за спасительный лучик надежды.
– «Земли эти были населены двуногими хвостатыми...», – успел прочесть я на одной из ветхих страниц, которая незамедлительно была заменена на другую, а та, мгновением позже – наследующую. Клеменс не прекращал поиски и перелистывал страницы, как заведенный.
Что-то выбивалось из привычной обстановки. Возможно, я не заметил, как на улице резко стихли звуки, как если бы моя маленькая квартирка, а в частности просторная комнатка, со всем ее скудным содержимым, вроде грязного умывальника, необычайно старого книжного шкафа, четырех крылатых, неопрятных, глубоких кресел с высокой широкой спинкой и заваленного всяким хламом стола, – вдруг переместилась бы в иную отдельную ото всех реальность. Лунный свет, как прожектор, падающий на пол через одно-единственное окошко, убеждал меня в том, что мы еще в этом земном мире, и вовсе никуда не исчезли, не растворились в воздухе, как дым, лениво клубившийся под потолком. Видел его только я или остальные тоже, не берусь предполагать, равно, как и то, какие несуразные образы представлялись в данный период времени другим полуночникам. Радио уже давно перестало крутить классику и легкий джаз, и приобрело настрой тяжелого рок-н-рола; мрачный, не лишенный доли обаяния, голос вокалиста совместно с визгливой электрогитарой и ритмично грохотавшими барабанами надрывно рвался из динамиков с отзвуком какой-то слишком пугающей экзальтации, из-за чего пришлось убавить громкость.
– Знаете, как в древности люди решали проблемы? – спросил Стикс, заметно оживившись. Заранее ожидая молчаливой реакции, он заготовил специальную речь, собираясь нас в чем-то убедить. Его немигающие глаза недобро сверкнули во тьме. – Когда наступала засуха или неурожай, народ погибал, а правители не понимали причины напастей. Мудрые жрецы обращались к богам, спрашивая их, в чем же на этот раз провинились люди. Однако, как известно, для связи нужен провод или шнур. Как в телефоне. Так вот посредниками обычно выступали жертвы. Жертвоприношения приносили в священных рощах, окропляли кровью древние алтари, чтобы умилостивить и почтить богов. Таким образом, жрецы проявляли уважение. Избранным открывались невиданные и неслыханные чудеса – поля девственной красоты, исполненные не для глаз смертных. – Закончив повествование, Стикс резким движением руки достал из заднего кармана джинсов маленький перочинный ножик, который как-то по-особенному эпично поднял вверх, словно то был гигантский стальной меч, и громко заявил: – Нам не хватает крови, ребята. Без этого может не получиться...
С нашей стороны последовал вялый недовольный вой, словно протест толпы на каком-то собрании... на собрании обдолбанных торчков, возомнивших себя избранными, достойными лицезреть образ богов.
– Ты рехнулся? Спрячь это себе в задницу. Мы не будем приносить жертв, – отрезал я.
В иной раз подобная ситуация вызвала бы во мне шквал отрицательных эмоций, но сейчас, когда тело было предельно расслабленным – в некоторых местах относительно парализованным – никаких резких проявлений с моей стороны не последовало. Я следил за поведением Стикса равнодушными, как у коровы, глазами.
– Стикс, ты больной. Я всегда знал, что ты больной, – откликнулся с другого конца помещения Кертис. – И чего вы с ним дружите? Этот мудак нас когда-нибудь подставит.
– Нет, парни, я ведь не говорю, что человеческую, – оправдывался он так, словно даже не помышлял о чем-то дурном. Он переходил взглядом от одного к другому, как будто искал поддержки, но находил лишь упрек или немой столбняк, какой был прекрасно запечатлен на моем сухом, безжизненном, исхудалом лице.
– Я не живодер, – сказал Кертис.
– Другого выхода нет, чуваки, – не унимался Стикс. – Иначе все это будет напрасно.
– Ты не прав, – возразил Клеменс, отрывая взгляд от диковинных строк. – Я прочел тут кое-что. В книге не сказано ни про какие жертвы. Нужно нарисовать знак и произнести нужное заклинание. Оно поможет удерживать то, что явится к нам из другого измерения, – объяснил он и вновь погрузился в листы.
– Просто признайся, что тебе хочется кого-нибудь убить. И не надо искать для этого глупых оправданий. Лучше сходи к мозгоправу, пока не поздно, – сказал я, когда Стикс наконец успокоился, невозмутимо спрятал нож себе в карман, перед этим пару раз вспоров им воздух, а затем опустился в мягкое кресло.
Сегодняшняя ночь была особенной. Мы все чувствовали это, хоть и тщательно скрывали, стараясь не выдавать своих эмоций, переживая внутри восторг, волнение и ужас.
Сколько уже часов прошло, а утро все не наступало, как будто бы свыше было дано благословение того самого бога, которого мы собирались призвать в нашу скромную келью.
Богов не существует, строго полагал я, ни единого из них нет, и все это вздор, заблуждения. Однако, как сильно я в этом нуждался; как же сильно надо упасть духом, чтобы отвергать обыденную одинокую реальность и взамен ее, создать свою личную, пускай и вращающуюся в пределах только этой комнаты, в которой я искал спасение и усладу своему угнетенному сердцу. Моя вымышленная страна...
Клеменс нарисовал на полу в центре комнаты краской знак: обычный такой, ничем не выделяющийся среди других знаков. И принялся читать на непонятном языке, стоя на коленях с толстой книгой в руках перед красным знаком. С замиранием сердца я ждал. А потом произошло следующее: Клеменс кончил читать, застыл в колено-приклонной позе в центре лунного круга. Тишина повисла в воздухе. Тишина была гробовая. И никто не смел ее нарушать, как вдруг:
– А-а-а-а! Они ползают по мне! – истошно вскричал Кертис. – Опять эти чертовы твари!! Ненавижу! Отстаньте от меня! Отстаньте, наконец! – надрывал он глотку до хрипоты. – Чтоб вы сдохли!
Никто не обращал на его крики должного внимания.
– Что дальше? Это все? – произнес я, поддавшись разочарованию.
– Я говорил вам, что нужна кровь! – раздражено бросил Стикс. Он нервно сложил руки на груди, чтобы занять их чем-то, ибо вновь загорелся желанием достать заветный клинок, о котором думал на протяжении последних нескольких минут.
– Нет. Все было правильно. Я все сделал так, как нужно. Я все рассчитал. Не понимаю, – взволновано бормотал Клеменс, блуждая глазами по полу. – Наверное, я что-то упустил. Видимо какую-то деталь... видимо... упустил что-то... нет-нет-нет...
– Этих гребаных богов так много. Ну, хоть один-то должен был явиться к нам! Мы же сделали все, как надо. Так ведь, Клеменс? – спросил я. – И осечек никаких не было... или нет?
В душе проснулась ненависть и серое отчаяние, словно я пошел «ва-банк» и выпало совсем не то число, на которое я ставил. Число, на которое рассчитывал, и которое должно было привести меня к заветным чудесам и райским наслаждениям. Совсем не тот результат.
Кертис продолжал истерить, как сумасшедший, проклиная все и всех, а в частности тех самых пресловутых мух, которые якобы по его словам уже забрались в желудок, и ползали под его кожей по всему телу.
– Заткнись! Заткнись уже! Закрой свою пасть!! – не выдержал я. От невыносимой духоты и разбитых ожиданий, я так злился. И не знал, как избавиться от этой особенной злости, рвущейся наружу из груди, как будто требующей глотка свободы – как я. Что теперь? На утро возвращаться обратно в приевшийся мне тусклый мир, где ничто больше не радует и не доставляет счастья, где нет святых чудес...
Кертис замолк на полуслове, как если бы кто-то зажал ему ладонью рот. И в жизни больше не проронил ни слова. Я точно был уверен – он мертв.
Почему я так решил? Чей-то голос, не похожий ни на один из выдуманных моим сознанием, в голове четко сказал, что он труп, хотя выразился несколько иначе – в какой-то странной грубоватой форме, не вполне для меня понятной. Я не отрицал, и почему-то решил, что спорить с ним бесполезно. Все равно проиграю. Он сказал мне:
«Встань и посмотри»
Я поднялся и медленно пересек комнату. Достигнув темного угла, обошел спинку кресла, за которым неподвижно, бессмысленно глядя в одну точку, растянулся мой друг. Его руки безжизненно свисали с подлокотников. Живот невероятно раздулся и выпирал из-под рубашки; покрытый язвами и волдырями, внутри него активно что-то копошилось; лицо приобрело мертвенно синий оттенок и распухло, как от страшной аллергии. Из левой ноздри вдруг вылетела жирная зеленая муха; она стремительно взлетела к потолку и скрылась в черном дыме.
– Парни, – вымолвил я чуть дыша, – кажется Кертис сдох...
После короткой паузы, Стикс прыснул от смеха.
– Давно пора, – заявил он с совершенно серьезным видом. – Бесит меня этот черт... черт... черт... черт... черт!
Он еще несколько раз повторил это слово, и разразился диким хохотом, с силой откидываясь на спинку кресла, от чего оно недовольно заскрипело.
– Нет же... я серьезно... Твою мать, он покойник! – Только сейчас пришло осознание случившегося. И отчаяние сменилось на парализующий ужас. Так резко поменялась обстановка, что я даже не сразу сообразил, где вообще нахожусь. В каком-то неизвестном, насквозь пропахшем едким потом, помещении: без дверей, и выйти можно только одним способом – через окно, а мы кажется на седьмом этаже. Или на девятом?
Я попятился назад, натолкнувшись на настольную лампу, которая покачнулась. Но не упала. Рефлекторно я успел ее поддержать.
Грязные вещи и неудобная мебель, по которой ползали клопы, эти уродливые декорации к моему маразматическому фильму - оно казалось таким чужим и ненастоящим. Таким иллюзорным и пугающе безобразным. Словно придумано кем-то. Каким-то больным, депрессивным уродцем, с неврастеническим вкусом собирающем здесь ужасающую коллекцию ночных кошмаров. Голые стены сужались до размеров клетки. Теснились друг к другу, словно хотели раздавить. Давление. Я чувствовал, как стало тесно внутри и снаружи. Я хотел выбраться. Сбежать.
– Что я здесь делаю?
«Он мертв. Труп. Покойник. Мертвец. В одной комнате с мертвецом. Не спит. Совсем, как живой. Но теперь уже мертвый. Навсегда. Навечно», беспорядочно вертелись в голове мысли. Мимолетно. Хаотично. Бессвязно.
Темнота теперь отнюдь была не дружелюбна, а дым, который ранее висел над потолком, внезапно опустился на пол, закрывая ноги ниже колен. Словно поверженный зловещей догадкой, я завопил:
– Быстро! Стирай знак! Нужно немедленно стереть знак!
Клеменс недоуменно на меня посмотрел, оставаясь на месте.
Я ползал по полу, как червяк; лихорадочно водил руками, как слепой потерявший очки.
«Уже поздно»
Дым рассеялся. Знака на полу не было. Теперь оставалось только молиться. Кому из богов? И кого призвали мы?
Стикс был прав лишь отчасти - ему требовалась жертва; и он выбрал ее; жертвой стал наш молчаливый любимый друг Кертис. Но этого не достаточно. Скоро ему понадобится еще. И кто будет следующим?
«Мой агнец»
– Что происходит? У нас получилось? – взволновано спросил Клеменс.
– О да, мать твою, у нас получилось! – огрызнулся я. – Что за хрень ты прочитал?! Кого мы вызвали?!
– Езус - добрый бог, – сказал Клеменс с каким-то упоением в голосе.
– Что?
– Божество кельтов, – ответил он, а затем перевел взгляд в сторону кресла, где в сумрачной части комнатки покоился мертвый Кертис, как обычно безмолвный, словно он вовсе и не умер; словно сейчас вот-вот он резко вскачет, паршивец, и заорет, как полоумный, сетуя на проклятых насекомых, жертвой которых он по иронии обстоятельств стал – по злой иронии, как будто в насмешку.
– Так что с Кертисом?
– Надо как-то отсюда выбираться, – пробормотал я, прохаживая вдоль стен и тщательно ощупывая их, как если бы искал потайной рычаг ведущий в другую комнату. Духота не спадала. У меня началась паника, балансирующая на грани с умопомешательством. В реальность вплетались различные галлюцинации. Телом верховодили чувства, но никак не здравый смысл; его не существовало.
Меня охватило чувство знакомого кошмара – того самого, который я надеялся мне больше никогда не доведется испытать. От него повеяло родным детством и липкой мерзлотой, резко скользнувшей по спине и рукам, будоража волосы на коже – впереди раскинулась бескрайняя мертвая пустошь с однотипными мрачными пейзажами в виде остроконечных гор и крутых загадочных хребтов, меж которыми пролегала извилистая пыльная дорога.
Время от времени, сотрясая землю от чудовищного грохота, высокие грозные горы разрушались, поднимая гигантские столпы песка и пыли. Из-за далекого горизонта выплывали черные грозовые тучи. Они нарастали, словно допотопные великаны, неуклюже опускались, чтобы послушать тихий шепот подземных вод.
Я стоял у подножия возле одной стены, выложенной из черных магических камней, на каждом имелись надписи похожие на забавные иероглифы; ни один из измерительных инструментов землян не способен был бы измерить (даже приблизительно) ширину или высоту этой колоссальной конструкции, построенной нечеловеческими усилиями и средствами.
Что-то невыносимо беспокоило и вмиг сломило мою волю, распылило надежду и сломало рассудок, заставив заходиться в каких-то неоправданных дерганых метаниях. Ждала неопределенность. Мнимая или куда более реальная, чем сама реальность - опасность. Неизбежная и от того пугающая неизвестность; сосущая пустота под черепом; вакуум обстоятельств...
Нервировали не камни, а их первозданный смысл – то для чего они были здесь построены давным-давно несколькими седыми слепыми старцами – для защиты от чего-то ужасающего, неименуемого и немыслимо громадного, гораздо большего, чем эта стена; я знал, я чувствовал, что оно движется – и летит именно сюда с востока, и ничто не может ему помешать. Оно не должно было прорваться; стена должна оставаться целой и невредимой, иначе настанет конец. Катастрофа. Я не представлял, что находится по ту сторону и тем более не способен был представить эту космическую угрозу.
Куда бежать? Как спастись? Пытка не прекращалась. И оно наслаждалось моими метаниями, пульсирующим страхом. Я был живым кровавым сердцем, вытащенным из груди и выброшенным на обочину. Я бился, но не получал того самого благостного умиротворения. Камни уже неприятно подрагивали, но еще сохраняли правильный порядок, словно в судорожных попытках спасти этот обреченный мир. Едва ли хватило бы духу...
Я просыпался с криками и рыданием. Родители не приходили, чтобы успокоить напуганное дитя. До утра я оставался в полном одиночестве, окруженный голыми стенами, за которыми обитало злое чудовище, порожденное людским извращенным падшим состоянием, искавшее любой способ, чтобы добраться до меня и сожрать. Я боялся, однако все, что мог - это укрыться одеялом и ждать, когда наступит утро. И вновь засияет свет. Солнце в наших краях было редким гостем и любоваться им считалось особым подарком...
– Не обращай на него внимания. Он сейчас не с нами, – сказал Стикс, покрутив пальцем у виска. – Он сейчас в мире своих грез.
– Нет, я хочу знать, что он увидел! – настоятельно потребовал Клеменс. – Может быть я хочу понять!
Стикс махнул на него рукой.
«Они не настоящие, – возникла в голове злосчастная мысль. – Они все – очередная твоя выдумка. Плод твоего голодного воображения»
Стикс выпустил изо рта плавные колечки дыма, с порочным наслаждением закатывая глаза.
«Нет-нет-нет-нет, – принялся оспаривать я собственный разум, – Я знаю этих ребят очень давно. Мы дружим с самого детства...»
«И как ты с ними познакомился? – равнодушно перебил голос. – Ты практически не выходишь из дому и оборвал всяческие связи с миром несколько лет назад. У тебя нет друзей. Ты их придумал, чтобы не быть одиноким. Они твои призраки. Они демоны – убей их или они погубят тебя»
Клеменс продолжал что-то яростно доказывать Стиксу, кричал так, что вспухли вены на лбу, а тому хоть бы что – сидел в своем кресле, только ленивая кошачья улыбка не сходила с его уст, а с нижней губы стекала слюна. Кажется это еще больше разозлило Клеменса, которому подобная агрессия вообще была не свойственна, даже в кой-то мере противоположна. Однако сейчас я бы так не сказал.
«Что со мной происходит?»
«Проткни его ножом и убедишься сам. Будешь и дальше травить себя этим дешевым спектаклем? Или соберешься с духом и вонзишь нож одному из них в сердце. Выбор за тобой, я лишь хочу спасти тебя... сделай же наконец!..»
Он буквально прорычал внутри меня так громко, что на мгновение заложило уши.
Друзья перестали валять дурака, словно тоже услышали этот рокот. Но на самом деле все было гораздо хуже...
Из дальнего конца комнаты послышался скрип. А затем низкий протяжный стон. Я тяжело сглотнул.
Из темноты вышел... Кертис! А точнее то, что от него осталось.
Весь распухший и синий, как слива, он, шаркая подошвами дырявых ботинок, медленно передвигал конечностями. Ужасно хрустели его кости так, когда обычно наступаешь на снег в морозное утро. Он остановился, как вкопанный, изумленно оглядывая нас, словно непрошенных гостей. От него разило невыносимым запахом мертвечины и дерьма – добротного, вкупе с жарой я думал выблюю свои внутренности наружу.
Гнилой плотью завладели трупные черви, из разорванного рта виднелись редкие желтые зубы, в остальном же это были просто кровоточащие десна; нос конкретно сплющило, он больше походил на огрызок, в пустой левой глазнице копошились опарыши, по слипшемся, взлохмаченным, сальным волосам ползали насекомые; они бродили по его бледно-синей блестящей коже, без скромности выныривали и обратно вползали в нос, рот, уши и глаза, а когда он еще чуть нагнулся, в центре затылка показалась огромная дыра, внутри которой пузырилась какая-то кроваво-черная жижа.
Сухие губы Кертиса расплылись в широченной дикой улыбке, а шершавый язык, покрытый желтизной, вывалился наружу и заболтался в воздухе на одной единственной жилке.
– Это все нереально, – захрипел он, обращаясь ко мне. – Мы все пустые оболочки гниющего разума.
У него вдруг отвалилась нижняя челюсть и изо рта посыпались сотни мелких червей. Живот раздулся до неприличных размеров, от чего порвалась рубашка. Волосы осыпались с головы, и вот уже из глаз, и ушей, и рта, и носа начали бесконечно вылетать зеленые жирные мухи - целый рой мух, скопившийся внутри.
Раздался хлопок. Кертис взорвался. Черная масса жужжащих тварей пролетела через всю комнату и с непрекращающимся бешеным гулом бросилась в открытое окно на улицу, скрывшись в ее прохладных сумерках.
– Что за... Что? Что... Что это, бл*ть, такое было? – нечленораздельно выразился Стикс, поглядывая в окно, словно опасаясь, что они вернутся.
– Знаете, как это называется, друзья, – сказал Клеменс тоном детского воспитателя. – Ши-зо-фре-ния. В простонародье – бред, но вполне может быть что и...
– Какой, бл*ть, нах*й, бред? – осадил его Стикс. – Мы все видели это! Я видел, ты видел, он видел – мы все, мать твою, видели! Видели, как из него, как из дупла появились они – эти... эти... эти сраные жуки!
– Определено видели, – подтвердил Клеменс. – Но ведь богов не существует. Как это возможно? Не иначе, как групповая галлюцинация.
– Богов нет. Но есть демоны! И один из них сегодня ночью завалился к нам в коморку!
«Я чуть было не убил собственных друзей»
«По-прежнему считаешь их своими друзьями? – заговорил со мной голос. – Они – проекция. Призраки несуществующего. Пора тебе вернуться в настоящую реальность. Смотри...»
***
Место напоминало скромную больничную палату с болотного цвета стенами, угрюмо смотревшими на меня со всех сторон. За спиной была дверь, которая вела в коридор, и за которым то и дело туда-сюда сновали люди, доносился грохот каталок и взволнованное щебетание медсестер. Но внутрь не заходили. Я заметил, что в комнате нахожусь не один. На кровати лежала женщина, укрытая простынею – кожа бледная, белая, как мел и старая; лицо осунувшееся и заострившееся. Глаза были закрыты, словно она крепко спала.
К голове и шеи подходили какие-то датчики; какие-то трубки подходили к носу, непонятная жидкость сочилась из капельницы через прозрачный шланг под лейкопластырь у локтя.
– Мама, – вымолвил я потерянно и как-то подавлено. Я уловил родной запах, тот самый, который пробовал, когда она брала меня на руки малышом – дивное благоухание природы и аромат свежих роз. Я вспомнил ее и из глаз невольно брызнули слезы. Я не смел прикоснуться к ней, взять за руку и своей поддержкой вселить веру. Но сам я уже ни во что не верил, поэтому испугался.
Мне стало стыдно, и я опустил голову вниз, лбом касаясь края простынки.
– Я не хотел этого, – произнес сдавлено, – прости...
Ее глаза слабо распахнулись. Она посмотрела на меня сначала недоуменно, затем ласково, с материнским укором взирала, как на мальчишку, только что совершившего мелкий проступок. Под этим взглядом я чувствовал себя виноватым, но с успокоением, не было тех метаний, и душевная агония на пару секунд спала, словно я вновь обычный непослушный ребенок.
Она попросила меня придвинуться к ней поближе. И едва шевеля губами прошептала:
– Сынок... ты убил меня... – она продолжала на меня смотреть пронзительными глазами. – Я тебя ненавижу! Ты убил меня! Проклятая тварь, ты должен был умереть вместо меня! Убийца! Посмотри, что теперь со мной! Посмотри, что теперь со мной!! Посмотри на меня!!!
Я в ужасе отстранился от кровати и попятился к выходу. Это был очередной кошмар. Страх парализовал горло, зато ее горло буквально рвало от криков и бранной ругани. Что-то в ней изменилось - старость, с больничной койки на меня глядела мерзкая столетняя старуха, со сморщенным, перекошенным от невообразимой злобы, лицом и растрепанными волосами.
– Убийца! Убийца!! Убийца!!! – верещала она не своим голосом, неестественно изгибаясь на кровати, как разъяренный бык, пытающийся сбросить с себя цепи. Но матушка боролась с медицинскими приборами и простыней, всеми силами желая поскорее добраться до меня. Зачем? Я не стал выяснять.
Пребывая в глубоком шоке, я выскочил за дверь в коридор не оглядываясь.
«Мой непослушный малыш...»
***
– Где же выход? Куда подевалась чертова дверь?! Я не хочу умирать, – жалобно причитал Стикс, ползая по полу. – Дайте мне отсюда выбраться, ублюдки...
– Уже должно быть утро, – спокойно заметил Клеменс, сидя на полу прислонившись к стенке, как узник концлагеря, смирившийся со своей участью.
Прошли века, поколения сменялись поколениями. Ну разумеется я преувеличиваю, это нам свойственно. Земля вращается, время идет, но для меня его нет – вне времени, пространство моя маленькая келья.
«Это может долго продолжаться, – говорил голос»
«Ненавижу тебя, – обрывисто прерывал его речь своей мыслью»
Пытался бороться. Подавить его в своем сознании, вытеснить, изгнать из себя. Болела голова, но дурных мыслей от этого не становилось меньше. Они летали. Каким-то образом мне удалось в деталях воссоздать свой внутренний мир со всеми его недостатками и расстройствами.
Из окна струился мягкий лунный свет, все более убеждавший нас, что именно он ведет к спасению – осталось только повесить неоновую вывеску «Выход здесь». И сигануть вниз.
– Почему здесь так темно?! – я зашелся в истерике. – Где это гребанное солнце?! Почему мы до сих пор тут?!! Уже должно было отпустить, сколько прошло? Пять, или шесть часов?
Лицо Клеменса из усталого поникшего вмиг просияло и он сделал знак жестом замолчать. Я не сразу подчинился, однако малость поутих.
– Я знаю, – сказал он, – кажется, я знаю, как нам выбраться. – И перевел взгляд на деревянный стол, где в куче барахла лежали чьи-то кости.
***
– Это не демон и точно не бог, – заключил Клеменс. – Кости, – возбуждено указал он пальцем, – они – прокляты! Мы выкопали их, и теперь тот кому они принадлежат явился к нам из потустороннего мира, чтобы отомстить.
– Что ты несешь?
– Я абсолютно уверен.
– Хорошо. Допустим ты прав. И что нам теперь делать?
– Мы должны зарыть их обратно. И тогда дух оставит нас в покое... я полагаю.
– Вы оба – спятившие мудаки! – агрессивно вклинился в разговор Стикс. – В твоей гениальной схеме, Клеменс, есть один маленький, незначительный прокол: дверь, сука, куда-то исчезла, а мы бог знает на каком этаже! И выбраться можем лишь одним способом – вперед ногами!
– А ведь он прав, – согласился я с горькой усмешкой, – в кой-то веке ты прав, Стикс. Очень не вовремя.
– Надо решать, парни, и принимать решение быстро, иначе мы до утра не протянем. Сдохнем здесь все мучительной смертью...
– Ты обостряй ситуация, обостряй, может идеи какие стоящие возникнут, – злобно поддел я его, – мудак.
– Есть один вариант. Видел такое однажды, вроде прокатывало, – сказал Клеменс с ноткой безумия в голосе.
– Говори.
– У кого-нибудь есть коробок со спичками?
– Зажигалка подойдет? – спросил Стикс, доставая из кармана металлический предмет.
– Да, самое то. Фух, надеюсь получится.
Клеменс вытер взмокший от пота лоб рукавом толстовки, взял в руки старое шерстяное одеяло, небрежно оставленное рядом с креслом и поднес огонь к его краю.
– Ты что делаешь? – завопили мы вместе со Стиксом подскакивая к другу, но Клеменс поджег постельное белье и отбросил в сторону.
– Спокойно. Я знаю, что делаю, – заверил он нас, со странным выражением уставившись на полыхающий огонь, который отражался в его широко открытых глазах.
– Ты хочешь, чтобы мы сгорели?
– Нет, – покачал он головой, – смотрите! Дверь! Она снова в стене!
Я прыгал вокруг костра, пытаясь его потушить, когда парни схватили меня и потащили к выходу. Продираясь сквозь мрак и дым, от которого першило в горле и щипало в носу, мы вывалились в коридор, а оттуда - на лестничную площадку.
Спускались по лестнице, словно удирали от погони. За нами гнался сам ужас, мы прекрасно понимали, что мешкать нельзя ни в коим случае, иначе погибнем, так и не добравшись до цели.
На улице нас встретил прохладный ветер, хлеставший по лицу и развевавший волосы. Яркая луна направила столб ослепительного света, словно прожектор и следовала за мной по пятам, прячась за серыми монолитными тучами. Я не знал куда бежать и где мои друзья, слепо следуя за звуками.
– Парни?! – услышал я неподалеку голос Стикса. – Черт, да где вы, мать вашу! Куда вы подевались!
– Я здесь! – слева возник Клеменс.
В скором времени мы втроем уже бежали на всех парах по темным тихим улочкам и запущенным, таинственным переулкам, минуя ветхие жилые дома и потускневшие окна.
Оставалось совсем чуть-чуть, еще немного, когда на пути возник неясный силуэт. Он не двигался. Из-за поворота внезапно вышли другие. Горстка бездомных, одетых в какие-то рваные грязные лохмотья, измазанные в нечистотах, стояли, как манекены, прожигая нас своими ненавистными, варварскими взглядами. Но только присмотревшись получше, я не сдержал вскрика - у них были расплавлены лица, невероятно уродливые; большие красные жгучие глаза светились в темноте. Некоторые из них были вооружены какими-то палками, ножами, стеклянными бутылками с острыми краями и горящими в темноте факелами.
– Что им нужно? – спросил Клеменс, восстанавливая дыхание после утомительной пробежки.
– Разве не понятно? Это все он, – проскрежетал Стикс, держась за колени, – этот сраный дух мести не оставит нас в покое. Нужно валить.
– Куда?
– На кладбище, – быстро отозвался Клеменс.
– Отлично! Туда нам и дорога, – саркастически подметил друг.
– У нас нет другого выхода, – жестко отрезал он. – У кого кости?
Я на автомате принялся рассеянно шарить по карманам, хотя заранее знал, что там ничего нет. Пусто. Поднял голову и покачал головой. Земля уходила из под ног от мысли, что останки - единственная наша надежда - остались сейчас в квартире, которая вероятней всего сгорела на пожаре.
– Вы забыли кости?! – раздосадовано воскликнул Клеменс, схватившись за волосы.
– А чего ты ожидал? Это твоя была идея! Ты был за это ответственен, я думал они у тебя! – упрекнул я его.
От безысходности положения Клеменс взвыл, как волк на луну.
– Идиоты! Кретины! Теперь мы точно сдохнем!..
– Чуваки...
– Гребанные мудаки!...
– Чуваки! Кости у меня, – Стикс вынул из-за пазухи гнилую бедренную кость и мгновенно спрятал обратно.
Зловещая толпа бездомных, прежде неподвижная, вдруг медленно двинулась к нам навстречу, как по команде, словно зомби, издавая какое-то животное рычание и лающий смех.
***
Весь город гнался за нами. Искал повсюду и пытался убить. Армада кошмарных созданий со сверкающими красными глазами бродила по улицам, просматривая каждый двор, каждый закоулок, выходили из домов и присоединялись к остальными. Это был сон. Я уверен, что сплю, ибо такое невозможно представить в реальности. Это мои галлюцинации. Я заперт здесь. Со своими кошмарами.
Однажды нам попалась патрульная машина, которую мы остановили, наивно полагая, что полиция поможет, разберется в ситуации, возможно довезут куда надо. Но я ошибался. Когда автомобиль затормозил, вышло двое мужчин в синей форме, они развернулись к нам и я увидел их размытые звериные лица, окутанные ночной тьмой, и глаза... ужасающие, кроваво-красные, выражающие нечеловеческую злобу, так что меня пробрало до костей. Я дрожал и не мог успокоиться. Тогда по памяти стал читать молитвы, какие приходили в голову в трудный час. Я молил Бога, – не того бога, которого мы с друзьями собирались вызвать, – про него мне когда-то рассказывала мать. Мало что помню из ее историй, но Он вроде, как главный, и должен был нам помочь выбраться.
Эти проклятые монстры поймали Клеменса. Они нашли нас и мы бежали от них, когда он споткнулся о трещину тротуарной плитки и полетел вниз, расшиб себе в кровь колено. Мгновением позже его окружили. Они не торопились с убийством, наступая на него шаг за шагом, словно растягивая и без того невыносимый момент.
Воздух прорезал неистовый крик, когда мы со Стиксом кинулись прочь, не в силах смотреть на это кровавое зрелище, слишком жестокое, чтобы быть правдой. Это все еще сон. Они растерзали Клеменса, как дьявольское зверье, хрюкая и рыча от удовольствия.
Бездонное черное небо осветила яркая вспышка молнии, за которой последовал страшный раскат грома. Полил дождь. Ледяной ветер пронизывал насквозь. На трясущихся ногах мы достигли кладбища, огороженного высоким железным забором. Прошли через его сломанные ворота и принялись искать нужную могилу. Преждевременно вспыхнул в душе ликующий огонек. Нас осталось только двое, но каково было нескончаемо мотаться по городским дебрям, каждый раз в подворотне натыкаясь на тупик, с ужасом оглядываться назад, прислушиваясь к марширующему топоту сотни ботинок, поставивших себе задачу истребить нас всех, стереть с лица земли; словно находиться в стане врага – высокоразвитого, чья злоба, хитрость и изощренность не ведает границ, который знает о тебе практически все и постоянно ищет, ни на секунду не прекращая свои поиски, самое ужасное в таком случае – безвыходность ситуации – и ты прекрасно понимаешь, рано или поздно он найдет, прятаться бессмысленно, ты лишь отсрочишь неизбежное, но никак не изменишь итог. Когда же мы наконец вырулили к пристанищу для усопших (больше походившему на древние развалины) – это был, как знак, данный свыше, что есть шанс выжить – мы можем спасти свои запачканные души.
Ливень не прекращался. Промокшие до нитки, мы обходили ряды могил; щурились во тьме, чтобы прочесть на едва читаемом залепленным глиной надгробии, сквозь отверстия в размякшей глине очередную памятную надпись. К какой бы плите мы не подходили, на каждой был высечен знак – коронованный череп, – а под ним надпись
«Надежд давно уж нет в забытом богом и истлевшем мире».
Я остановился перед четырьмя, заросшими густой темной травой, памятниками и протер глаза, в надежде, что мне померещилось. На грубом могильном камне прочел «Стив Клеменс», чуть поодаль – «Рональд Кертис», рядом примостились две пустые глубокие ямы, в груду свежевыкопанной земли была крепко всажена лопата. Нет никакого смысла продолжать читать дальше. Возможно я просто боялся, что мои мысли подтвердятся и я увижу свое имя, четко выгравированное на одной из этих плит. Без сомнений четвертая или третья принадлежала Стиксу, который, как ни в чем не бывало, небрежно вытащил лопату из земли и закинул ее за спину, подталкивая меня идти дальше.
– Больше нечему удивляться, – сказал он, когда я искоса бросил взгляд через плечо.
Вроде плиты не сдвигались, а создавалось впечатление, что земля шевелится, будто кто-то волнуется под нею.
«Не тревожь мертвецов»
Наконец мы обнаружили его. На невысоком могильном холме надтреснутое каменное надгробие крест, увитое плющом. На нем было высечено изображение малиновки.
– «Здесь покоится Харпер Крейн», – произнес я вслух. – «И со смертью твой свет непрервется и во тьме укажет мертвым дорогу».
«Похоже этот парень был не таким уж и плохим при жизни, – подумал я. – Неужели это и есть тот самый озлобленный дух мести, пытающийся свести нас в могилу».
– Вроде здесь, – сказал Стикс и начал копать.
– Давай, – поторапливал я, озираясь по сторонам, – пока нас не заметили. Быстрее.
Лопата наткнулась на что-то твердое. Предварительно расчистив поверхность гроба от земли, он откинул крышку ящика, изъеденного термитами – внутри, как и следовало ожидать, скелета не было. Стикс вытащил из-за пазухи кости, слегка помедлил, бережно складывая их на свое законное место, а затем, к моему великому удивлению, закрыл глаза и перекрестился. Я помог ему выбраться из могилы.
Мы вернули кости, закопали гроб, но ничего не произошло. Неужели я ошибся. Одежда насквозь промокла, капли дождя падали на лицо, стекали по лбу ручьями, волосы слиплись. Нас встретило холодное равнодушие и только возникшие в дали огни, как фонари призраков, указывали на гибельный исход. Плоды стараний оказались напрасными – гнилыми. Не было ничего, чтобы остановить приближение этого ужаса. Уродливые бездомные с красными рожами скоро явятся сюда. Их гортанные языческие песнопения уже звучали поблизости, а желтые огоньки, пляшущие во тьме – это их факелы.
Я сокрушенно свалился на колени перед поврежденным каменным крестом.
– Почему это происходит? – проговорил я, обращаясь к нему. – Мы вернули тебе их! Почему ты не отпустишь нас!? – закричал я во всю мощь своих легких, но мои слова потонули в оглушительном раскате грома. И белая вспышка молнии озарила влажное черное небо. Поднялся вихрь. Воздух прорезал чей-то невероятно печальный, наполненный болью стон. Я испугано свернулся в комок, обхватывая руками колени.
«Ты не сможешь меня остановить...» – это была последняя фраза сказанная голосом, словно связь прерывалась, и он больше не мог оставаться со мной.
Огни отступали во тьму. Вскоре и вовсе пропали. Дождь внезапно кончился. Наступила, сопутствующая кладбищенской атмосфере, мертвая тишина.
Стикс со вздохом уселся на примятую траву рядом. Мы очень долго молчали, тупо уставившись в голубовато-белесое яркое чистое безоблачное небо. До сих пор мы не могли поверить, что выбрались уцелевшими. Но травма эта останется с нами навсегда.
– Стикс, – произнес я, – а как мы с тобой познакомились?
***
– ...состояние улучшенное, сегодня утром буквально за час до вашего прихода она очнулась, что-то говорила о какой-то вине, прощала кого-то..., – рассказывал щуплый седовласый доктор. – Можете войти. Пациентка сейчас отдыхает, но на пару минут можно. А вы ей собственно кто?
– Сын.
Доктор смерил меня подозрительным взглядом и удалился. Я же осторожно отворил дверь и вошел в палату. Она лежала на кровати – спала. Вещи располагались в том порядке, как и лежали раньше, хотя я навестил ее впервые. На прикроватной тумбочке стояла тарелка с фруктами, стеклянная ваза с цветами и маленькая деревянная иконка с ликом Спасителя.
Мне достаточно было увидеть ее. Тревожные чувства уступили место волнению. Столько лет прошло, она, словно не изменилась.
Проснувшись, мама взяла меня за руку – не крепко, так, словно уже знала, что я приду. Слабо улыбнулась мне, не сдержав счастливых слез, тонувших в горьких воспоминаниях. Но это уже не важно. Я боялся не сдержаться, почувствовав себя открытым перед ней, как на ладони, все мои страхи и беды обнажились, мне казалось она обо всем знает, ей кто-то рассказал.
– Мой мальчик, – произнесла она с нежностью, с грустью, перебирая мои пальцы, словно четки. – Мой маленький малыш... что же ты наделал...
Я крепко обнял ее и заплакал.
***
– ...главный урон пожар нанес спальной комнате. Пострадала мебель. Думаю причиной возгорания мог послужить дымящийся окурок от сигареты попавший на одеяло..., – объяснял крепкий мужчина маленького роста, одетый в пожарную форму запачканную сажей.
Он покинул помещение и я остался наедине со своими мыслями. Запах гари сохранился после недавнего инцидента. Вся квартира пропахла.
Первое, на что я обратил особое внимание, когда вошел в свою комнату – играл старый радиоприемник, как будто его и не выключали за время моего отсутствия. Как будто единственная уцелевшая, средь всего этого бардака, вещь. От шкафа осталась лишь пара обгоревших деревяшек.
С треском и шипением из динамиков доносилась неторопливая мелодия. И растянуто, с выражением запел густым басом чей-то тоскливый голос.
«Будет в эту ночь полная луна и утренняя звезда, что так далека, станет всем видна...»
Пару часов назад мы сидели на этих креслах: Я, Стикс, Клеменс и Кертис. Живые и здоровые (ну, может почти здоровые).
Я открыл окно нараспашку, впуская внутрь прохладный вечерний ветер. Опять непогода.
«Небо льет дождем – ангелы грустят, неженка нарцисс клонит листья вниз, что же делать мне?»
Вроде бы все закончилось, нет повода для тревог. Но в душе закрались дурацкие сомнения. Они не покидали меня, словно нехорошее предчувствие – движение чего-то неименуемого. Словно заноза в мозгу. Кажется я был близок к разгадке, настолько близок, но не хватало усилий или что-то мешало мне понять, добраться до основы. Что-то не так. Я всерьез начал задумываться.
«Чтоб я не сказал, точно знаю я, в этот час я буду мечтать о тебе...»
Разве духи мщения – это не призраки? Разве они способны открывать людям картины прошлого или будущего? Показывать то, чего в реальности существовать не может. Кости эти были всего-навсего средством, но никак не причиной.
«Спрячу те мечты в тайники души, суну под кровать – там они и должны лежать»
Я неожиданно почувствовал над ухом чье-то тяжелое, зловонное дыхание, от чего резко обернулся. Никого не было. Мороз прошел по коже.
«Закончится вино, груз забот уйдет, и все о чем мечтал, но хотел забыть, возвратится вновь... возвратится вновь...»
В глазах резко потемнело и заложило уши, однако я услышал до боли звонкий, ядовито-глумливый смех.
– Ты не сможешь его остановить, – сказал мерзкий писклявый голос и зашелся в безумном хохоте.
– Ты не сможешь его остановить, – подхватили другие писклявые голоса нестройным хором.
Я опустил голову и увидел их. На подоконнике в ряд стояли горшки с засохшими цветами. Они шевелились, дергались, словно змеи в огне.
– Он идет, – шумели голоса, с каким-то дьявольским упоением и трепетом повторяя: – Он идет. Он идет.
Я зажал руками уши и, под сводящий с ума непрерывный гул писклявых демонов, громко завопил...
«Нужно предупредить Стикса» – откуда-то взбрело в голову, как сигнал, после которого вдруг воцарилась тишина. Я окаменел, словно превратился в один из черных камней из моего сна. И почувствовал его приближение. Я невольно прислушался и уловил низкий рокочущий звук. Он спросил:
– Знаешь чьи кости вы тогда отрыли?
Я сохранил молчание. Каждая мышца на теле была напряжена.
– Это были кости твоей матери, – сказал он.
Дыхание перехватило.
– Нет. Это ложь! – закричал я на всю квартиру. – Сукин сын! Ты лжешь! С ней все в порядке!
Сердце разрывалось от чудовищного страха.
– Твоя мать умерла давным-давно, когда ты еще был ребенком, – продолжал он. – Ты не помнишь?
Ноги подкосились, и я осел на пол.
– Но я вернул их обратно..., – сдавлено произнес я уже шепотом, потерянно, опустошенно. – Мы закопали их... эти чертовы кости принадлежали Харперу Крейну!
– Его нет и никогда не существовало.
– Этого не может быть.
– Тебя постигла беда.
– Господи... боже... боже... прошу тебя, – умоляюще причитал я, лихорадочно блуждая измученным, бессмысленным взглядом по полу. – Нет! Будь ты проклят! Будьте вы все прокляты, твари!! Чертовы демоны!! Ты забрал ее у меня!! Это ты ее забрал!!.. Что тебе от меня нужно!? Что ты такое!!?
– Я хаос в твоей душе. Я смятение в твоем разуме. Мой храм боли воздвигнут в твоем кровавом сердце. Приди же ко мне.
«Нужно предупредить Стикса»
Он безжалостно прорычал внутри меня ледяным, пустым, низким, презрительным голосом:
– Глупец! Стикса больше нет! Ты остался один.
И как будто в груди потух свет...
конец.