----Жил в селе Мёрзлая Салба Краснотуранского района Красноярского края животновод Семён Минаков. Приходился он мне дядюшкой, - рассказывал автору этих записей друг Владимир Петрович Шамаль, житель села Екатериновка Идринского района Красноярского же края.
История эта похожа на сказку, но мне невозможно было не поверить своему другу, когда-то серьёзному специалисту, работавшему на серьёзных должностях. Ныне он пенсионер, а в прошлом председатель сельсовета, главный агроном преуспевающего совхоза, секретарь партийной организации. И не поверить ему у меня нет оснований. Владимир Петрович серьёзный положительный человек. Но дело каждого, кто прочитает эти записки, верить или не верить.
---- Жил я тогда в Новоберезовке, работал председателем сельсовета. примерно в 1963-м году дядюшка Семён перегонял лошадей на откормплошадку, что находилась в трёх километрах от Идринского. С табуном лошадей он остановился в Новоберезовке и ночевал у меня. Он многое тогда рассказал о себе, и его рассказы запали мне в душу, зафиксировались в памяти. В мелких подробностях я, конечно же, не помню его рассказы, но в целом воспроизвести могу. Особенно меня потряс его рассказ о войне и её последствиях для него.
---- Дядя Семён был призван сразу как началась Великая Отечественная, но воевал недолго, попал во власовской армии к немцам. Власов сдал первую армию на берегах Балтики. Артиллеристы, увидев на рейде немецкие корабли, и, ещё не зная о сдаче армии, дали залп по кораблям, за что и были отправлены в концлагерь. Все пять батарей. Лагерь находился в Польше. Он, кажется, назывался Освенцим.
---- Семён Минаков - коренной сибиряк, а сибиряки, как известно, народ крепкий, сноровистый, ухитрился с товарищем совершить побег. За ними гнались с собаками. В лесу они забились под выворотень, как в нору. Товарищ оказался ближе, и его загрызли собаки. Семёна же немцы загрызть не позволили, доставили в концлагерь как доказательство удачной погони.
---- Над Семёном издевались, вырезали со спины два кожных ремня, оголив мясо. Дядюшка показывал мне спину. На ней было две, почти прозрачных полосы, на которых не росли ворсинки волос. Крепкий сибиряк выжил, но подорвалось здоровье. От издевательств и голода он стал сильно кашлять и болеть животом. Его рвало с кровью, и при приступах он однажды вышел к колючке (ограждению лагеря) где вдруг услышал за ограждением русскую речь: "Кто ты?"
Семён поднял голову и увидел, что мимо идёт женщина. В этом месте, за тюремным ограждением, пролегала дорожка, по которой ходили на службу вольнонаёмные, работавшие в госпитале и управлении лагеря. Женщина спросила, не останавливаясь и не поворачивая головы, но Семён понял, что вопрос обращен к нему. "Я русский" - назвался Семён. На этом первое их общение закончилось. Семён понял, что женщина в чем-то заинтересована, и по возможности, в определенное время, стал выходить к ограждению.
Общения их были кратковременными, так как останавливаться женщине и смотреть в сторону Семёна было нельзя. Их общения могли засечь часовые на вышках. Они обменивались лишь мимолетными взглядами, брошенными как бы невзначай. Женщина, явно не русской национальности (говорила она с акцентом) поверила Семёну, а он понял, что она сочувствует ему. Когда она узнала, чем болен Семён, незаметно кинула под ограждение сверток. Семён, будто корчась от боли, согнулся и подобрал его.
В нем оказалось лекарство, от которого он пошел на поправку. После приема лекарства он, кажется, съел бы быка, но есть-то было нечего кроме лагерной баланды. Но сибиряк ожил. Постепенно женщина узнала в каком карьере, в каком забое работает Семён и предложила: "Хочешь бежать?" Семён ответил: "Хочу". "В твоем забое будет зарыт сверток. Переоденься и беги!"
---- Женщина не работала в карьере, и Семён понял, что в своем сочувствии к заключенным она не одна. Возможно она была из антифашистской организации. Кто был в ней Семён не знал, но понял, что побег возможен. И однажды он в самом деле откопал в своем забое сверток с обмундированием немецкого офицера и несколькими плитками шоколада, украдкой переоделся и пошел к выходу из карьера.
Тут его едва не убили свои же заключенные, ведь он шел мимо забоев товарищей, и хорошо, что во время оглянулся. Над ним уже была занесена кирка. Но товарищ узнал Семёна и кирка отлетела в сторону. Шел Семён по карьеру и ждал пулю в спину, но ему повезло. Ближние охранники стояли на высотке вдалеке и были заняты игрой на губной гармошке. Они лишь изредка покрикивали на работающих. Они или не заметили Семёна, или приняли за своего, или были в сговоре с его спасительницей. Семёну оставалось только гадать, но он прошел до самого конца карьера не уличенный.
Холодный пот катился по его спине. В конце карьера охранники даже повскакали и прокричали "Хайль Гитлер!" Они-то уже могли с полным основанием принять его за проверяющего. Семён тоже вздернул руку. От нервного напряжения у Семёна деревенели руки и ноги, но обошлось, и это было провидением бога.
---- Выйдя из карьера, Семён почуял свободу. Напряжение спало, ноги сделались ватными, но медлить было нельзя. Стараясь не попадаться немцам на глаза, и обходя людные места, он добрался до железнодорожной станции, где увидел состав с танками, направляемыми на фронт. Танки были зачехлены, и Семён забрался под один из них. Состав вскоре тронулся.
---- Трое суток скрывался Семён под танком, без еды и воды. Выручил шоколад, и он выдержал. За два года плена он довольно хорошо выучил немецкий язык, понимал его и мог неплохо изъясняться, и на последней станции понял: фронт вот он - рядом! Под покровом темноты он выбрался из-под танка, добрался до линии фронта и пополз в сторону своих.
---- Мелкие подробности я не помню. Видимо Семёну, все-таки, приходилось сталкиваться с немцами на передовой. Выручали немецкие документы инспектора предусмотрительно оставленные в кармане обмундирования.
----- Обходя немецкие окопы и заграждения, он таки дополз до своих, но свои едва не пристрелили. "Ребята! Я свой!" - прокричал он, когда над ним просвистели пули. Этим и спасся. Но офицер Особого Отдела строго спросил: "Почему сдался в плен, а не застрелился?" Была такая установка: лучше смерть, чем плен. На что Семён ответил: "Нас были тысячи. И все должны были застрелиться? Ты-то вот в тылу и никогда не поймешь тех, кто там оказался!" Особист, пристрастно допрашивавший Семёна, отправил его далее по инстанции, состряпав "материал". И дали Семёну шесть лет уже нашего лагеря.
---- Отбывал дядя Семён свой срок в Новокузнецке на строительстве порохового завода, где так же работали и пленные немцы. Немецкая бригада работала ни шатко ни валко, выполняя нормы на 50-70%. Сколько с немцами ни бились, заставить их работать так как работали бригады русских "предателей", не могли. И вот на должность мастера участка назначили исполнительного и сообразительного сибиряка Минакова.
Обходя участок, он услышал однажды в немецкой речи подозрительное и подслушал. Немцы предполагали убить кого-то из лагерного начальства и, если не сбежать, то хотя бы отомстить за плен. Возможно это были только их мечты, выраженные вслух, потому-то Семён решил не сообщать начальству, но бригаде пленных заявил: "Если вы не станете хорошо работать, а будете как прежде саботировать, я сообщу о ваших разговорах и вас расстреляют". Пленные такого оборота не ожидали.
Услышав из уст русского мастера почти чистую немецкую речь, они сразу же сдались и пообещали хорошо работать. Бригада пленных немцев стала выполнять нормы на 150-200%. Начальство гулага было удивлено. Стали дознаваться в чем причина такой резкой перемены в работе пленных. И дознались! Оказалось, что Минаков неплохо говорит по немецки.
---- Надо знать политические поветрия того времени, чтобы понять почему Минакову к шести годам заключения прибавили ещё четыре, обвинив в сговоре с немцами. Никакие оправдания не помогли. Однако Семён сдержал слово и не выдал пленных.
---- И "отслужил" дядя Семён в лагере до самого 1953-го! После смерти "отца народов" товарища Сталина, его реабилитировали по чистой, но боль за себя, за несправедливость со стороны Родины не покидала его до самой смерти. Рассказывая эту историю, дядя Семён плакал, а был он мужиком крепким, сильным, выправился, выйдя на волю, и умер в семидесятых, унеся свою боль в могилу. "Я не знаю имени этой женщины" - говорил дядюшка. - Не знаю какой она национальности, но если бы я встретил её на свободе, я бы отдал все ей и за неё, за её доброту! Есть, все-таки, на Земле доброта! Она не убиваема! Она живет в людях.