…Вокруг него, казалось, бурлило озерцо из шерсти всевозможных цветов. Он звонко, но с подвыванием смеялся, в этом счастливом мальчишеском смехе иногда даже был слышен какой-то рев, вернее настоящее собачье рычание. Псы лизали его своими слюнявыми языками и тоже издавали радостный собачий визг. Псы радовались ему, они ждали его сегодня очень долго, он пришел поздней ночью, с рюкзаком. Сначала достал внушительного размера пакет с едой. Для своих верных четвероногих друзей он с любовью набрал все самое вкусное из холодильника – копченые охотничьи колбаски, берлинские сардельки, вареную жирную-прежирную курицу (он специально разогрел ее и потому она была еще совсем теплая); принес он также своим любим-чикам – Сучке Насте и Кабелю Антону их любимые фрикадельки с мандариновым вареньем. Однажды он рассказал своему другу Сашке чем кормит своих собак. Сашка повертел пальцем у виска, но не поверил. Мальчик после этого Сашке звонить перестал вовсе, очень обиделся. Все он мог простить, но не обиду своих собак. Никакая критика с ними связанная не воспринималась им нормально – как только он слышал нравоучение о том что слишком много времени уделяет этим дворнягам или видел насмешку знакомого, внутри него просыпалась настоящая, нечеловеческая злость. Но на самом деле, хотя он был очень нежен с собаками, постоянно ласкал их, целовал, отдавал свой кусок даже, он не любил людей. Он любил только собак. Почему все так странно сложилось в его юной душе сам он объяснить наверное не смог бы, да и не хотел. Он осознавал, правда, что не похож на остальных, но считал, что эта непохожесть и есть истина. Не всегда он был таким…
* * *
Родился мальчик в обычной семье. Назвали его Вова. Мама подолгу засиживалась на работе, отец не пьянствовал, но рисовал. Рисовал много, правда, так и не был востребован и понят.
Когда Вове исполнилось пять лет, родители развелись. Мать была недовольна излишней поэтичностью отца, тем, что он только целыми днями витает в облаках своего живописного творчества, тем, что он не особенно думает о реальности и комфорте, и кроме заработка на хлеб, не видит смысла в заработке того что кладут на хлеб. В общем она возненавидела его за то, за что и полюбила семь лет назад. Только тогда это были достоинства: возвышенность, оригинальность и одаренность, а теперь они жестоко превратилась в недостатки: мечтательность, сумасшествие и бездарность. Сын понимал, наверное, больше, чем мать с отцом, но вида не показывал, начал уходить в себя. Можно сказать, что именно с этих пор Вова начал отдаляться от мира людей, уходить в сторону. Его взросление по типу нормального человека прекратилось таким образом в пять с половиной лет.
В садике и первых классах школы его совершенно не интересовали уже забавные детские игры, мир гудящей и вечно двигающейся детворы он с радостью обменял на мир книжной пыли и собственного кота. Он не очень любил игрушки. Машинки и конструкторы казались слишком холодными, техническими, а куклы слишком глупыми, театральными. В книгах он находил те идеалы, которых с пяти лет начал лишаться в жизни. Больной его темой была любовь. Уже во втором классе он прочитал «Цыгане» Пушкина, в пятом «Ромео и Джульетту» Шекспира, в седьмом «Мастера и Маргариту» Булгакова. Читал он много, колоссально много для своего возраста. И, если бы родители знали об этом, наверняка отдали бы его в класс с углубленным изучением литературы, а может и куда-нибудь еще. На счастье Вовы этого не случилось, его любовь к книгам отмерла без участия профессиональных книголюбов, но зато гораздо позже, в шестнадцать лет.
Именно к этим годам своего существования на земле, он прочитал ровно тысячу семнадцать всевозможных книг, учебников и брошюрок. Тысяча восемнадцатой не было. Он решил, что книги также подлы, как и люди. Возможно, даже более, ведь и врут они больше. И лицемерят.
Неизвестно достоверно, что именно дало психологический толчок к разрыву брака с литературой, но предполагаю, что это была либо первая Вовина любовь, либо история с его старшим братом. Первая любовь, как нарочно была не просто хрестоматийно несчастливой и невзаимной, но и гадко, неадекватно подлой.
Он влюбился в Юлю, девочку из параллельного класса. Начал ухаживать за ней и встречаться с нею. К его удивлению, красавица и любимица целых двух классов очень быстро отреагировала на его ухаживания. К еще большему удивлению, сделала она это серьезно и весьма чувственно, да так, что он почти самый первый из всех пацанов потерял девственность. Очень быстро это все и закончилось. «Да, такого счастья в жизни и быть не могло, не зря я сомневался в реальности происходящего» - с надрывом, шепотом по вечерам повторял Вова своей подушке…
Однажды шел он в этом непрекращающемся разочаровании по улице и увидел вдруг, как двое ребят в кожаных куртках ногами избивают дворняжку. Она выла пронзительно, больно. Ее визг, казалось, пилил сами кости. Вова остановился, замер и неотрывно смотрел на это. Ему было больно, но еще более – мерзко и гадко, когда он перевел взгляд с несчастной скукоженной собачки и тяжелых ботинок на лица этих двух ребят. В этих лицах читалась бездна. Чистое, черное зло, бессмыслица агрессии. «Это не новость для меня, эти лица, это просто суть человека без театральной маски. Какой-нибудь писака назвал бы это, преломив неудобные черты и морщины, животной злостью. Но животное плакало и выло. Это нутро человека. Нутро и суть самого омерзительного существа на свете, выродка эволюции» - думал Вова. Потом он неспешно поднял камень. Долго примеривал его к руке, взвешивал. Дворняга скулила еще пуще. Настоящие садисты начали уже причинять более изящные страдания бездомной собаке – один схватил ее за задние лапы, а второй, достав перочинный ножик начал с улюлюканьем подбираться к половым органам несчастной твари. Владимир наконец вышел из ступора, резкими и тяжелыми шагами подошел к палачам и со всей силы ударил камнем по черепу пса, тот даже взвыть не успел. Двое садистов удивленно переглянулись и пошли прочь. А он трепетно взял на руки остывающее тело, поцеловал разбитую голову и прошептал: «Отмучалась, милая, пойдем, я похороню тебя, несчастное ты создание».
Домой пришел повзрослевший и мрачный. Не проронив не слова, закрылся в комнате. Решил рассказать все брату, слишком было тяжело. Брат был занят подготовкой к сессии, но внимательно выслушал, кивнул головой и отрезал: «Да, ты был прав, надо же, какие подонки. Но ты будь осторожнее, такие и убить могут. Хорошо, что не на них набросился. Молодец, мудрый». «Я дурак и негодяй, - зло ответил Вова, - я просто баба! Я должен был их убить, догнать! Я просто сначала спас собаку, а потом замешкался. Они ушли, а я не стал догонять, побоялся. Сволочь! Я себя ненавижу больше их!» - « Ты что полоумный?» - с расширенными глазами раздраженно выпалил брат. Это уже была последняя капля! «Любимая не любила меня, а любила покурить хороших сигарет и подушиться хорошими духами, брат - сопливый идиот, а еще будущий учитель, родителям по фигу на все, зависли в своих карьерах и купюрах». Он хлопнул дверью и исчез на сутки. Вернулся поздно весь грязный, потный, в клоках шерсти. Собрал все купленные им самим книги, унес.
- Куда ты унес свои книги? - спросил вечером отчим.
- Сжег.
- Опять ты врешь!
- Я никогда не вру.
- Ох. Молодой еще, глупый. Да не обманешь меня. Я не простачок. Ну продал ты их. Твое дело. Что бояться? Конечно, зря. Книги – вложение хорошее. Я бы дал тебе денег. Ну расскажи, что ты купить решил, или влюбился?
- Я решил продать только пару картин, а влюбился я год назад, ты правда этого не заметил. А книги сжег. Спокойной ночи, - и не выслушав дальнейшие рассуждения отчима, Вова направился в свою комнату.
С тех пор он начал исчезать. На день, на два. Редко – на неделю. Но школу закончил хорошо - регулярные прогулы не сказались на успеваемости. Мать сначала сильно беспокоилась, пыталась расспрашивать сына, но он молчал, не говорил ничего конкретного. Она успокоилась, решив, что просто он влюбился. Да он почти влюбился. Влюбился в стаю бродячих собак.
Как он нашел этих собак, что это были за собаки? Нашли они его сами, наверное почувствовав, что он готов их найти. Было это так… Владимир часто бывал в районе птичьего рынка, недалеко от Таганской. Там, по окончании каждого рабочего дня, мошенники и отчаявшиеся горе-продавцы оставляли щенят и котят, он подбирал их, отогревал в зимнюю стужу, отпаивал прохладным молочком летом. И старался найти для них теплый подъезд. Домой приносить животных ему было строжайше запрещено, всеми членами семьи – матерью, отчимом и братом. Приходилось надеяться, что эти комочки, беззащитные, мокренькие, пищащие смогут выжить, что им как-то повезет: либо подберет добрая душа, либо не выгонят хотя бы и покормят иногда. Конечно выживали единицы, но ведь на улице, около птички не выживал ни-кто! Подчас торговцы специально выбрасывали их подальше от прохожих, в пустынный дворик, а зимой они даже присыпали детенышей снегом. Делалось это не из жалости (мл, быстрее умрет, меньше помучается), а скорее из коммерческого интереса, тайны – быстрые на хитрость предприниматели выдумали такое средство заработка: собирали у добрых хозяев народившихся котят или щенят по пятьдесят – сто рублей. Нет, платили не они, а хозяева, за гуманность, за то, что эта добрая бабушка обязуется пристроить котенка в хорошие руки. И бабушка эта действительно честно старалась пристроить детеныша, но только в течении одного рабочего дня. Все оставшиеся у нее до окончания приема выбрасывались. Вот и бизнес небольшой, даже прибыльный…
Вова ненавидел этих старух – процентщиц.
Но ничего он не говорил им, скрепя зубами проходил мимо. Однажды, в один из зимних дней он услышал в подвале одного из домов странные звуки – рычание, подвывание… Словно магнитом потянуло его туда… Вдруг перед глазами возник молоденький пес, и дружелюбно повиливая хвостом, словно звал его за собой. Владимир пошел, они вместе с песиком обогнули древнюю пятиэтажку и приблизились к подвалу, пес прыгнул вниз, Вова полез за ним. Было темно, пахло теплой сыростью и собачьей шерстью, собачьим дыханием.
Так он оказался в одном из жилищ бездомных животных. Все было не-обычно, не так, как можно было представить себе о таком месте. Собак было крайне много, необычайно много. Не сразу он смог даже частично подсчитать, сколько. Он даже испугался сначала – было сумрачно душно, и всюду, справа, слева, снизу и сверху были комки шерсти, липкой, сальной, остро пахнущей… Через минуту он уже стал страшно паниковать и с беззвучным криком вылез на улицу. Встал, отдышался, легко и оптимистично вздохнул и направился уже было к метро, словно скинув с плеч тяжелый морок страшного сна.
Так он и приехал домой. Заварил себе крепкого кофе, отрезал огромный ломоть белого хлеба, жирно намазал его маслом. Принял душистую ванную и уселся у телевизора, нежась домашним комфортом и с дрожью вспоминая этот подвал. К великому удивлению и еще большей радости родителей, он весь вечер говорил с ними, вместе поужинал и даже стал улыбаться. Мама внутренне радовалась и благодарила Бога за то, что ее сын опять стал нормальным, что морок переходного периода стал проходить.
Но ночь изменила все. Владимиру снились эти собаки, сначала также жутко копошашиеся в этом ирреальном подвале, но потом он стал присматриваться к ним и увидел в их глазах столько любви, боли, столько человеческого… Их глаза притягивали и он не мог уже оторваться от них, он уже чесал пса за ухом, он ласкал их нежными словами, он начал целовать их грязные головы. Он обнимал их и не мог оторваться от этих чудесных глаз. В которых он уже начал видеть иные миры, миры первобытные, когда еще все животные служили человеку, любили его, а он их, когда Адам нарекал им имена. И вот, он чувствовал себя Адамом, он называл этих безродных собак и видел, как они преображались, как начинала светиться их шерсть, какими нежными и счастливыми делались эти глаза. Они обрели хозяина, они обрели отца… Они нашли себя в этом мире… С блаженной улыбкой он проснулся.
Перед тем как возвращаться из института домой,он вспомнил сон и как магнитом его потянуло к той старой пятиэтажке.
Перед дыркой в подвал он почувствовал идущую изнутри дрожь. Ему стало очень плохо. Он хотел развернуться уже и ехать домой, но неведомая сила тянула туда, в животный мрак.
И он залез в эту дыру. Тогда ему показалось, что он лезет в настоящую могилу. Вскрикнул – руки наткнулись на теплую шерсть. Успокоился. Собаки начали скулить. Одна из них облизнула его щеку. Он присел на корточки, потом поднялся. Ноги стали привыкать к мраку и в этой дымке детских страхов и предрассудков он стал различать глаза собак, устремленные к нему…
* * *
Так он жил более года. Каждый день, вечером, после института ехал он к Птичьему рынку, в «Дом собак», как окрестил он это странное пристанище брошенных животных. Никому они не были нужны, никто их не помнил, никто не заботился о них. Они сводили концы с концами, побирались. Но как нужна была им эта любовь! Любовь человека, ласка его. Больше сладкой косточки и котлетки нужен им был хозяин.
И хозяин появился. И был он добр к ним, с каждым днем все больше и больше.
Вова стал весь уходить в этот мир, мир животных и все дальше удаляться из мира людей. Теперь вся его жизнь заключалась в этой норе. С раннего утра и до поздней ночи все, что он делал, он делал ради этих псов. Он и учился ради них и нашел работу, что бы кормить животных получше. Они любили его, любили страшно и непостижимо. Когда он заныривал в этот подвал, собаки с громким лаем встречали его:
- Тише, тише, мои ласточки, - шептал Вова, - а то услышат вас эти гады сверху, придут и…
Собаки понимали его с полуслова, тут же затихали. Он принимался ухаживать за ними, каждую он знал досконально. Всех помнил, и начинал волноваться, если кого-то еще не было на месте. Он расчесывал им шерсть, кормил из рук принесенными вкусностями, он пел им. Песня эта походила на вой, странной она была, пронзительной и слезной. Песня человека для собаки. Он стал придумывать разные тексты, разную музыку. Песни становились все лучше и лучше, он пел и плакал. Собаки дружно подвывали ему. Так прошел целый год. За этот год он сам сильно поменялся.
Если и раньше он не отличался многословием, то сейчас и вовсе замкнулся на себе, дома не говорил ни слова, даже перестал отвечать на вопросы лаконичным «да» и «нет», а только мычал и мотал головой. Он вовсе перестал читать, учился с каждым днем хуже и хуже. Когда воспалением легких заболел его брат и мать просила посидеть с ним днем, Вова наотрез отказался. Мать не на шутку забеспокоилась.
- Послушай, - говорила она отчиму Вовы, - мне кажется он психически больной. Я думала, что он влюблен, а теперь сомневаюсь … Посмотри на него. Он весь обросший, ногти стал обгрызать, на ногах вовсе не стрижет, по ночам подвывает. Более того, я нашла у него записи каких-то стихов. Так там половина слов нормальные, а половина какие-то сплошные А-О- У… Какой-то вой. А ты замечаешь, какой запах у него? От него ведь каждый день воняет псиной! Где он ошивается?! Ты знаешь, - понижала тон мать, - я начинаю подозревать неладное. А вдруг он связался с гомосексуалистами?
- Да брось ты!, - махал рукой отчим. Нормальный парень. Просто возраст переходный. Наверное в рок группу просто какую ходит. Там у них все эти песни сумасшедшие, хорошо еще, что с этим воем, а то таких гадостей понапишут. Про смерть у него есть?
- Да нет, в основном о природе…
- Ну и прекрасно, не переживай, перебесится!
Мать все же решила показать его психиатру. Но Вова наотрез отказывался идти в больницу, тогда она пригласила знакомого на дом. Вердикт был ужасен, просидев три часа с Вовой один на один в комнате, врач вышел и на ухо сказал терзающейся маме:
- У него с одной стороны все в порядке, но с другой, есть опасения, что он болен шизофренией. Сложный случай. Но не переживайте, если там и есть болезнь, то никакой опасности она не представляет, скорее это просто юношеский максимализм. Это должно пройти. Смысла класть в больницу его нет. Только хуже может быть.
На следующий день Владимир рассказывал собакам: «пригласили мне врача, хотят в психушку упрятать. Я бы все ему сказал начистоту, но за Вас побоялся, как вы тут без меня будете? Пришлось врать, говорить с ним!».
Из института в этот вечер он шел растерянный, отрешенный от всего. Он решал для себя важную задачу. Этот разговор с врачом отрезвил его и сделал вдруг таким слабым, таким беззащитным для реальности… Вот мир, казалось, этот мир вдруг вырос за границы семьи, за границы его бытия. Он понял, что для этого огромного мира он ненормальный, сумасшедший. Он понял, что если бы говорил этому врачу всю правду его тут же отправили бы в психушку. Вдруг жизнь начала проводить черты. И это уже были не слабенькие линии – наброски его собственных мыслей и маминых переживаний. Это была уже жирная черта между его выбором и выбором общества. Впервые он почувствовал себя чужим, изгоем. Впервые он почувствовал, что стоит в оппозиции миру. И что мир его или уничтожит или вернет в свои ряды.
Эти мысли тревожно нагнетались, они набегали как тучи и Владимир становился все более хмурым, все более отчужденным. В троллейбусе он неожиданно очнулся от своих драматичных мыслей и поднял голову, что бы взглянуть в салон, на окружающих, на этих счастливых своей нормальностью людей, людей мира. Он ужаснулся. На него несколько человек смотрело как на буйного больного, со страхом и жалостью. Вова не выдержал – выбежал из салона, пересел на другой троллейбус и помчался к метро. На пути он не замечал людей, словно раненный пес он бежал, задыхаясь, спотыкался, толкал пассажиров.
А мать успокоилась, но ненадолго, чувствовало ее сердце неладное. Однажды Вова ушел и не возвращался день, другой, третий. Мать забила тревогу. Раньше такого не было, он всегда давал о себе знать. Здесь же молчание. Стали искать его, но безрезультатно. Так он и пропал, исчез. Вылили много слез, неделю еще надеялись, что придет или найдут, но потом уныние почти не оставило место надежде и Вову все стали оплакивать уже как мертвого.
А он жил с собаками. Решил никогда не возвращаться домой. В этом мокром, душном, темном подвале он обосновался полностью, бросил людей и весь мир. На улицу выходил только ночью, собаки приносили ему еду, он и сам начал рыться по помойкам, выискивая тухлятину (милостыню он просить бы не стал никогда, ведь он ушел из мира людей). Научился спать на голом бетоне, научился греться собаками. Стал ловить кошек и есть их живьем. Через две недели такой жизни, слабый организм не выдержал, Вова подхватил какую-то инфекцию и слег. Температура была под сорок, он не мог подняться. Собаки чувствовали неладное, жалобно выли, вылизывали его своими мокрыми языками. Но это не помогало. Потом на теле стали проступать язвы, пошел запах гнили. Собаки стали недовольно порыкивать. Вова беспокоился, у него начиналась агония. В конце концов, его любимцы обратились против него. Инстинкт взял верх. Они чувствовали смертельную болезнь в своем логове. Слегли еще две собаки… Медленно псы подходили к нему, злобно рычали.
Очнулся он в светлой комнате, рядом сидела медсестра. Пахло больницей. Через несколько минут медсестра вышла, а вернулась с матерью и братом:
- Господи, очнулся, - в слезах, счастливо шептала мать. – Слава Богу, наши молитвы услышаны! Милый мой, сынулечка, прости нас! Мы любим тебя! Прости, мы были так невнимательны к тебе… Ты ушел, ушел к собачкам. Мы были хуже собак… Прости, не уходи больше, останься с нами и все будет хорошо! Ты для нас дорог, ты нужен нам, правда, Мишенька?
- Да, брат, нужен, - стыдливо ответил брат. – я тоже тебя люблю!
Владимир посмотрел на них своими ослабшими, тусклыми глазами, улыбнулся и заплакал.
27 февраля – 21 марта 2005 года