Он любил за рулём закрывать правый глаз и словно случайно вилять по дороге, словно заснул. Она от этого кричала от неподдельного испуга и хваталась за руль. Он довольно смеялся под её тумаками. Еще он любил притворяться мёртвым. Он мог встретить её в квартире, лёжа ничком на полу, разлив маленькую лужицу тёмного вишнёвого варенья, так похожего на кровь. И она кричала, бежала к нему, а он давился со смеха , хватал и крепко обнимал её. Он портил все фотографии, делая ей над головой рожки или показывая язык. Если они встречали её подруг на улице, он сводил глаза к переносице и прикидывался косым. Или иностранцем, разговаривая с ней на непонятном языке. Он не знал ни одного языка, кроме русского, поэтому просто болтал тарабарщину с серьёзным лицом.
Она ненавидела и любила его шутки. Он делал ей предложение тоже не как все. Они ели мороженое на лавочке, он подавился, начал задыхаться, упал на асфальт. Она испуганно хлопала его по спине и пыталась сделать искусственное дыхание. Он перехватил её губы, сильно сжал в своих и только через минуту прошептал ей на ухо :"Ты выйдешь за меня?"
Их счастье было смешным и лёгким. Он научил её жарить картошку, щёлкая по носу за корявые руки. Он купил ей шубку, требуя за это в награду от неё неделю исполнять все его дурацкие прихоти. Она вынужденно кукарекала на шкафу, изображала в одеяле младенца, извивалась по паркету змеёй и проклинала шубу! Он раскатисто смеялся над ней на весь дом и не забывал целовать при каждом удобном случае. И всегда, когда она проходила мимо, он, чем бы не был занят, всегда хлопал ее по попе.
Его слова "Может быть, мы больше никогда не увидимся" она восприняла, как очередную шутку. Но его впервые серьёзное лицо её напугало. Она мотала головой, кричала, плакала, утыкалась носом в его колючий свитер и била кулакалами по его груди. А потом бежала по перрону за его поездом, цеплялась за поручни вагона и мечтала споткнуться и упасть на рельсы, чтобы даже не начать страдать... Но страдания всё-равно пришли плотной тучей, заволокли и будто выключили везде свет. Дни без него были как чёрные мухи, залепившие чистое окно, и даже невесть откуда взявшийся голод и смерти вокруг не отвлекли её от Него.
Эти пять лет шли так медленно, словно кто-то тянул бесконечную толстую ленту резины. Натянул её до напора, до звона. И лента эта вот-вот уже должна была порваться и лопнуть, как однажды вдруг ослабла от одного единственного слова "ПОБЕДА" и упала на землю дряблой ниткой. Она бежала на перрон и истерично взглядывалась в лица. Она хватала каждого и задавала один и тот же вопрос :"Где мой Лёша? Лёша, Иванов?" Какофония из мелодий гармошек, песен, криков, плачей, всхлипов, смеха...Она схватилась за голову и с ужасом поняла, что не видит Его. Его нигде нет.
Она уже не радовалась за других, в ней уже нарастала ненависть к счастливым лицам, как вдалеке увидела на земле маленькое, сгорбленное, родное...Пол тела. Она медленно пробиралась сквозь толпу и невероятные слёзы счастья мешали смотреть на Него. Она уже представляла, с какой нежностью будет целовать его, безногого, но живого. Живой!!! Она наклонилась над ним, потом села рядом, на землю, обняла и разрыдалась в голос облегченным плачем. Он вцепился в неё грубо и больно, долго сопел в волосы и прятал "ноги" под шинелью....
"Пойдём домой, Лёшенька...Я только носильщика позову, чтоб помог тебе..." "Хорошо, любимая. Только ну-ка, дай руку. Приподнимусь малёха". Она растерянно подала ему руку, он схватился, потянулся и ... с диким хохотом встал на ноги! И с наслаждением ловил её пощёчины и довольно жмурился под барабанную дробь её кулачков в грудь. Там, под гимнастёркой, вновь счастливо забилось сердце, остановившееся на пять лет. Оно тогда остановилось, потому что не захотело запоминать ужас, перемешанный с кровью, смертью и липким страхом безнадёжности. Теперь оно снова стучало. Была весна сорок пятого...( P.S. это счастливая история моих бабушки и дедушки, вернувшегося с войны без одного ранения)