В один из летних дней, две семьи двинулись к переправе, мосты были взорваны и на другой берег Северного Донца можно было перебраться только на пароме. Сын и отец — Илья Никитович и Никита Петрович — со своими семьями ждали своей очереди на паром; на берегу скопилось много народа. К счастью, не было налёта, и в очередном рейсе они благополучно переправились на другой берег, а потом на товарных поездах поехали в Саратовскую область. Уже наступали суровые холода и в товарняках было очень холодно. Обычно Илья Никитович с детьми тайком проникал в товарные вагоны с дровами, строительным материалом или сеном. Лучше всего, когда они были в вагоне с сеном, брёвна же не спасали от холода. Однажды Илья так замёрз, что он заявил отцу: «Папа, я погибаю…» Тот всерьёз перепугался, схватил мальчика на руки и начал своими руками согревать руки ребёнка и дышать на него тёплым воздухом.
Добравшись в Саратовскую область, они остановились в бывшем немецком поселении Шиндорфе. Немцев не было, их всех выслали в Казахстан, так как боялись провокаций поволжских немцев. В немецких домах в печи были вмонтированы огромные чугунные котлы, которые обычно были тёплые, иногда горячими и Илья спал в них. У него часто болел живот, а когда он прислонялся животом к тёплому котлу, то боль прекращалась.
Зимой 1942 года Илью Никитовича забрали в Армию. Перед этим он определил своих детей в Краснокутский детский дом. Мальчику Илье тогда исполнилось пять с половиной лет. В детском доме не было детей его возраста, и сёстры попросили воспитателей держать брата в девичьей спальне. В спальне оказалась маленькая каморочка для них троих, вдоль стен которой были установлены три кровати. Днём Илья почему-то был один. У него не было ни обуви, ни пальто, ни носков. Туалет находился на улице и чтобы сходить в туалет, ему приходилось брать у кого-то из сестёр одежду и обувь. Запомнился ему такой случай. Когда сестёр не было, в помещении проводилась дезинфекция, всё с кроватей было снято, были только голые пружины. Илья сидел на голых пружинах кровати, подогнув под себя ноги. Вдруг он захотел в туалет. Ни обуви, ни одежды не было. Босиком в одной длинной рубашке он выбежал на мороз, добежал до туалета, помочился, ноги обжигал мороз, добежал до спальни, сел на голые пружины, поджав под себя ноги, и по щекам покатились слёзы.
Завтракать и обедать ходили в общую детдомовскую столовую. Там старшие детдомовцы под столом ногой толкали Илью и тут же делали знаки глазами отдать им лакомый кусок завтрака или обеда. Если Илья не отдавал, то после обеда в коридоре получал хорошую оплеуху. Доносить на обидчиков в детдоме было не принято, так как сексот (доносчик), подвергался преследованию.
Девчонки в детском доме были не лучше парней по поведению. Особенно отличалась Дуня. Это была крепкого телосложения 16-летняя девушка-украинка, которая курила, сквернословила и командовала над всеми девчонками. В один из солнечных дней Дуня позвала Илью в спальню, где она вместе с другой девушкой наматывала пряжу с мотка на клубок. Девушка держала моток пряжи на кистях рук. Дуне вдруг вздумалось подключить Илью к делу, но она явно замышляла причинить ему какую-то пакость. Моток пряжи перебросили на кисти Ильи, девушка начала наматывать нитки на клубок. Дуня куда-то ушла. Вдруг на шее Ильи оказался ёж, который больно уколол шею мальчика. Илья дёрнулся, моток шерстяных ниток соскользнул с его рук, и нитки слегка спутались. Дуня пришла в ярость! «Тёмную ему!» — вскричала она. Тут же Илью укрыли несколькими одеялами и началась «тёмная». Его били кулаками и ногами. Он орал в одеялах, но крик его был никому не слышен. Когда он выкарабкался из- под одеял, девушек уже не было.
Илья убежал в свою каморку, пожаловался сёстрам на обидчиков. Настя решила отомстить Дуне за брата. Она придумала месть. Зная тщеславие, гордый характер Дуни, Настя решила сыграть на этом. Она спланировала и спровоцировала ссору Дуни с очень сильной, тоже красивой и гордой девушкой, которая ненавидела Дуню. Дуня разносила на подносе стаканы чая, девушка подметала пол. Когда Дуня подошла к Насте, та спросила: «А что-то она на тебя покосилась?»,- кивая на девушку. «Она на меня косится?» -вспылила Дуня. «Ты почему на меня косишься?»- подскочила Дуня к подметавшей девушке и тут же влепила ей пощёчину. Та тут же ответила крепкой оплеухой Дуняше, повалила её на землю и хорошо отдубастила. Дуня в слезах убежала, заявив, что сегодня же утопится. Вечером она вернулась, объявив, что если бы не коняги на берегу, которых она побоялась, она бы утопилась.
Через неделю после драки за какого-то серьёзного проступка Дуню выгнали из детского дома.
После инцидента с ежом на Илью обрушились ещё две неприятности. Первая на улице, когда он вытачивал из гвоздя нож, его ударил по голове бутылкой и разбил голову проходивший мимо хулиган. Его дядя Павел, тринадцатилетний мальчик, ровесник Насте, обещал отомстить хулигану, но не нашёл его. А вторая - болезнь брюшным тифом. Высокая температура, бред, головные боли и понос - всё это осталось в полусознании Ильи. Ему запомнилась маленькая комната изолятора, где он был один, почти умирающий, и вторая комната, где дети лежали возле друг друга на полу, и мальчик-еврей, держась за живот и катаясь по полу, беспрерывно кричал: «С..ть!, с..ть!», испражняясь под себя, если не успевали поднести судно для мучающегося мальчика.
Но и эту болезнь Илья переборол. Видимо, Бог повелел ему жить. В его воображении действительно был Бог, который выходил из рамы картины, подходил к нему, Илья бросался на колени перед ним, плакал и благодарил Его. Этим Богом был Иосиф Виссарионович Сталин, огромный портрет которого в полный рост висел на стене в огромной раме почти до пола. Для Ильи Сталин был не человеком, а Богом, лишённым земных качеств. Илья поклонялся ему наяву и во сне.
В детский дом стали приходить сигналы о болезни бабушки Кати, и дети навещали её. У неё был понос, она страшно похудела, постоянно лежала.