По сравнению с прошлогодней осенью, быстрой, лихой, морозной и снежной, девяносто четвертый год выглядел таким, как и всегда с теплой, достаточно красочной и солнечной затяжной осенью, когда и в начале ноября по Дону ходили теплоходы с грузом зерна и подсолнечника. Нас, правда, рано поставили на отстой в затон, мотивировав все тем же отсутствием денег на зарплату и топливо, стало быть, и работы не было и стоило сэкономить на семьях речников кое-какие денежные средства.
В начале ноября я был практически свободен от работы, ремонта крупного на судне не затевали, средний только весной прошли, а текущему можно было и подождать до весны, тем более, никто и не предполагал, что будет той самой, предстоящей новой весной, коли кризис повсюду, нет ни работы, ни денег за нее. Я ушел в очередной отпуск и мне захотелось съездить домой, к маме и сестре, проведать их, немного бизнес пуховый продвинуть, пока еще не сел за парту в феврале предстоящей зимы. Только собирался купить билет на поезд, а тут вызвали в управление техучастка:
- Заходи, заходи. Не хочешь поработать лоцманом, подзаработать и покататься за счет заказчика по Дону? – спросил меня заместитель начальника по пути, когда я зашел в его кабинет.
- А что надо делать? – спросил в ответ я, - я уже почти билет взял на Нижний, хотел домой съездить.
- Успеешь домой, позже прокатишься, работа для тебя есть. Портовские толкачи хотят сходить до Вешенской двумя теплоходами с баржами, груженными круглым лесом. Обстановку мы сняли, официально навигация закрыта, они просят тебя лоцманом с ними отправить. Официально ты в отпуске, можешь по договору подрабатывать, да и верхний участок ты наизусть знаешь, семь лет на нем отработал уже, - пояснил заместитель…
И тут мне вспомнилась та навигация, когда я не смог попасть в исторические места съемок «Тихого Дона», а здесь еще на Родине самого Михаила Шолохова можно было побывать за чужой счет. Мое предчувствие подсказывало, что и Оля должна быть не против, чтобы я немного подзаработал для семьи и набрался новых приятных впечатлений...
- Хорошо, я согласен. Когда ехать в порт? – утвердительно ответил я.
- Прямо сейчас директор порта тебя ждет и с ним все обговорите. В рейс они хоть сейчас готовы выйти, - и он посмотрел на наручные часы, - как раз через десять минут автобус в порт идет, шагай, - и он пожал мне руку.
С директором порта мы долго не обсуждали темы работы, поняв друг друга с полуслова, поверив ему и приняв его условия без всяких бумаг, я согласился в ночь выйти лоцманом на двух толкачах с баржами, да еще несказанно обрадовался, узнав, что на одном из них капитанит мой друг Толя Коротких, доставивший летом мою семью домой и посоветовавший директору меня в качестве лоцмана.
Темной прохладной беззвездной и безлунной ноябрьской ночью наш состав двинулся вверх по Дону, толкая перед собой баржи с лесом. Ребята на судах и без меня были грамотными и опытными речниками, ходившими местными водами осенними темными ночами. Состав ходко шел широким простором участка реки, подпираемого плотиной Цимлянской ГЭС, углублялся в кромешную чернь, со всех сторон обступившую холодный поток Дона, непроницаемую чернь, пронзаемую только яркими желтыми лучами прожекторов, выхватывая из объятий сна кусочки серой береговой полосы. Нам предстояло пройти около четырехсот километров пути, идя навстречу охладевшему водному потоку, навстречу ветру и течению, влажной промозглой осенней погоде, наблюдая за засыпающими берегами, идя практически строго на север…
Через четыре дня непрерывного круглосуточного следования, суда вышли из участка, обслуживаемого нашим филиалом и вся окружающая воду обстановка для моих глаз стала новым и неопознанным. В этих местах я еще никогда не был, идти нам оставалось около шестидесяти километров. Течение слегка прибавило свое движение, река сильнее обжалась хмурыми серо-коричневыми берегами, сквозь голые деревья, расположившиеся по обеим сторонам Дона, просматривались перепаханные черноземные поля и бахчи, стога и скирды соломы, начали виднеться хутора северо-восточной части Ростовской области.
- Стас, смотри, вон там, на взгорке хутор. В нем и снимали «Тихий Дон», даже, декорации оставили, как музей казачества, - показал мне на левый берег Толя.
«Где-то я уже это слышал» - мелькнула смешная мысль в моей голове, а сам с любопытством взял бинокль и приставил к глазам, стараясь хоть что-то рассмотреть вдали.
- Да подожди, ближе подойдем, хорошо будет видно все хаты и плетни, за которыми казаки друг друга шашками рубали, - улыбнувшись, успокоил меня капитан.
- Здорово, знаешь, я сюда мог попасть еще в восемьдесят девятом году, да не получилось немного, работа не позволила, - пояснил свое нетерпение я, - мы копали верхнюю часть Усть-Хоперского переката и мне командир поведал о здешнем хуторе. Я так мечтал побывать в нем или просто в бинокль увидеть декорации фильма!
- Ну, останавливаться мы тоже не будем, не сможешь побывать, а вот в бинокль хоть засмотрись, только глаза не выдери, - рассмеялся Толя, - по-моему, завтра или в лучшем случае через пару дней будет морозец и ледок пойдет, смотри на небо, как погода меняется. Надо срочно баржи сдавать и ноги делать домой, - уже с беспокойством договорил он, переводя ручку управления насадками.
- А их не будут разгружать? – поинтересовался я.
- Нет, мы их в Вешенский затон загоняем и деру до Калача. Приказ директора баржи на зимовку здесь оставить заказчику под охрану, - разъяснил ситуацию Толя, ответственный за доставку груза.
- Понятно, хоть в станицу сходить успеем? – не унимался я, стараясь хотя бы одним мгновением посмотреть в глаза живой истории литературного наследия страны и мира, на малую Родину самого Шолохова, ожидая от этого чего-то интересного и познавательного.
- Да, хлеба надо купить и других продуктов, до дома дня три будем спускаться.
А состав тем временем вплотную подошел к тому месту, где на высоком берегу Дона стоял хуторок, некогда ставший знаменитым после выхода на экраны всей страны фильма по роману Михаила Шолохова. Поздняя серая и неказистая осень не самое приятное время наблюдения за видами и пейзажами природы, но все-таки хаты под соломенными крышами и плетни из ивовых прутьев не заметить было невозможно и я с удовольствием осматривал в бинокль берег реки. Аура великого творения великого мастера пера и чернил витала в прохладном ноябрьском воздухе, поднимаясь к серым промозглым небесам светлым лучиком добра, тепла и Любви писателя к своей Родине, к наследию казачьего рода, их жизни и быту, их страданиям и счастью, их войнам и дружбе между собой. Время незаметно мысленно перенесло меня туда, в хутор на берегу Дона, в их хаты и на их базы, душа возжелала полностью окунуться в те годы Гражданской войны «за народную власть со своим же народом», как пел о той боли когда-то Игорь Тальков.
- Лоцман! Ты что, застыл?! – крикнул мне Толя. – Глаза продерешь, и бинокль испортишь, - пошутил он, улыбнувшись, и наблюдая, как я долго рассматриваю берега и казачий хутор.
- Интересно же, - вышел я из приятного оцепенения воспоминаний…
На следующий день мы загоняли баржи в затон, ломая ими тонкий устоявшийся и покрытый небольшим слоем снега, лед, сковавший всю водную гладь стоячей воды. Здесь, в станице Михаила Шолохова, уже чувствовалось начало зимы, легким морозцем прихватив деревья и кустарники, покрыв тонкой скользкой корочкой дороги и тротуары, положив на крыши хат и домов, на землю и асфальт слой серо-белого первого снега. Люди уже оделись по зимнему, достав из сундуков и шкафов шубки и зимние пальто, меховые шапки и валенки, варежки и теплые перчатки. Мы словно переместились на своих толкачах из серой промозглой осени в долгожданную белую холодную замороженную зиму. С трудом загнав баржи в затон и сдав их заказчику на хранение, теплоходы подошли к берегу пассажирского причала и вся станица возвысилась над нами, находясь на не сильно высоком холме. На самом видном месте стояла высокая бронзовая, правда. Покрытая черной блестящей краской, композиция в виде казака на коне и казачки с ведрами через плечо.
- Памятник Аксинье и Гришке из «Тихого Дона», - пояснил моторист с нашего теплохода, пожилой спокойный мужичок, которого отправили за продуктами с поваром, - а знаете, какая история случалась несколько раз с этим памятником по первому времени?
- Нет, я здесь вообще впервые, - поднимался я с ним по лестнице, ведущей от реки в центр станицы.
- Видите яйца у коня, так вот, когда памятник сделали в бронзе, установили здесь и оставили оригинального цвета металла, то эти самые причиндалы спилили во вторую ночь нахождения этих товарищей на этом месте, - и он тихо засмеялся.
- Правда что ли? – засмеялся я. – На память, наверное, о писателе и его героях.
- Да, потом пришлось новые пристраивать, и их тоже спилили, хотя, и охраняли. Так после второго похищения решили памятник вот такой черной краской покрасить, чтобы меньше привлекал внимание у людей.
Пока мы с ним разговаривали, вышли на высокий берег и двинулись по улице в сторону центра, где находился рынок и магазины.
- А вот это дом самого Михаила Шолохова, - опять пояснил моторист, видимо, поняв, что мне нужен гид по этой станице, - сейчас, после его смерти в доме организовали его музей.
И действительно, на стене двухэтажного дома висела желтого цвета табличка в память о великом Советском писателе. Вот и сбылась еще одна моя мечта посетить родные места человека, доходчиво и с большой Любовью описавшего в своих произведениях жизнь Донских казаков…
- Ребята, а сколько вас на двух судах народу? – спросил заказчик груза, подъехав к нам на машине, пока мы стояли у берега.
- Одиннадцать, - четко ответил Толя, - а что?
- Да хочу вам подарок привезти на каждого за доставленный груз. Вы когда уходите?
- Да через пару часов отходим, морозец надвигается, надо Хопер и Медведицу проскочить сегодня.
- Хорошо, не уходите пока, через час подъеду.
- Хорошо, ждем…
Через час он привез нам кусок свинины килограмм на семь-восемь и по бутылке водки на каждого:
- Вот от меня, из моего фермерского хозяйства, шашлык сделаете. А это для согреву, - и он передал нам подарок, - спасибо, до весны.
- Спасибо вам, до свидания, - ответил капитан каравана и скомандовал, повернувшись к мотористам, - запускаем главные, отходим…
Мы легкачем, поднимая за кормой такие буруны воды, что берега, омываемые нашими волнами, только мелькали в окнах рубки, без остановки проскочили триста километров вниз по реке и когда через сутки оказались в семидесяти верстах от дома, капитан причалил к правому берегу, где на высоком холме расположилась станица Трехостровская, и по рации скомандовал:
- Все, мы почти дома, можно и расслабиться. Повар, готовь праздничный ужин на двух больших сковородах, картошку чистят мотористы, все ждем жареного мяса вместо шашлыка...
- Хорошо сидим, мясо едим, а за окнами темень, хоть глаз коли, - проговорил Толя, когда мы уже немного расслабились после принятых на грудь «ледовых» ста грамм.
- Утром отходим? – задал вопрос капитан с другого судна.
- Да, поспим немного и в путь.
Мясо с картошкой делало свое дело, водка почти не брала в цепкие хмельные объятия организмы закаленных в речном деле членов экипажей толкачей. Мы так и сидели все вместе в одном салоне, суда были счалены бортами. Только никто не догадался выйти на борт того судна, которое ближе к реке, мы сидели в ближнем от берега корабле.
Время на судовых часах приближалось к часу ночи, мы стояли здесь уже около шести часов.
- Командир!!! – вдруг в салон в полном смысле влетел моторист с глазами по «пять советских копеек». – Там о борт лед бьется, да так сильно!!! Похоже, шуга нас догнала!!!
Мы все выскочили на палубу, только в кромешной осенней ночной темноте ничего не было видно, да еще судно у берега стояло. Толя поднялся в рубку и включил прожектор, мы ужаснулись, на всем пространстве, куда доставал желтый глаз судового светила, а капитан покрутил им по всей реке, нас окружало сплошное движущееся вниз бело-голубое ледовое поле. В палубном громкоговорителе послышался четкий голос ответственного за караван:
- Запускай, уходим!!!
Вот и посидели, вот и расслабились, вот и отдохнули. Все разом забегали по своим теплоходам, движки обоих судов почти одновременно плюнули в ночное небо столбы дыма и загрохотали, раздаваясь своим рокотом на всю спящую округу, отскакивая характерным звуком от холма к дальнему пологому берегу. Через пять минут мы так и отошли от берега, счаленные бортами, так и дальше пошли, продираясь сквозь торосы пусть и некрепкого, но дружного льда, пытаясь разогнаться двойной силой обоих теплоходов. Останавливаться в такой ситуации никак нельзя, можно остаться железным памятником посредине реки на всю зиму.
- Ничего себе, быстро догнал нас лед. Мы вчера проходили Медведицу, чисто в устье было, - возмущался Толя, направляя глаз прожектора вперед, рассекая им толщу тьмы, - я думал, что до утра он нас не догонит. Ошибся.
- Слушай, а скоро резкий поворот на Вертячьем будет направо. Там всегда ледоход вставал колом и скапливал льды. Вдруг там затор, - настороженно сказал я капитану, стоя с ним в темной рубке.
- Посмотрим, только до него дойти еще надо, - бурчал мой друг, - а мне движки не нравятся, греются быстро, - он внимательно смотрел на датчики температуры. Стас, постой, порули, я в машинку сбегаю, посмотрю. Пусть сосед рулит и командует, а ты команды выполняй по перекладке руля, - он кивнул налево, к идущему рядом судну и передал по рации капитану свою проблему…
Идти стало труднее, и мы сильно сбавили в продвижении во льдах, видимо, два борта захватывали между собой много торосов, толкали их впереди себя и сопротивление сильно возрастало, да еще наш толкач скинул свои обороты.
- Серега, расчаливаться надо, у меня забортник между нами, шугой его забило, вода в систему не поступает на охлаждение. Я движки запалю и стану тебе обузой, а не помощником, - обратился Толя по рации к другому капитану, когда поднялся из машинного отделения.
- Хорошо, даю команду отвязывать тебя, давай я первым пойду, ты за кормой и сразу давай буксир от меня возьми на всякий случай. Чтобы потом за тобой не возвращаться, - понял ситуацию Сергей Петрович, опытный капитан с другого толкача.
Экипажи выполнили все необходимые действия, мы пошли в кильватер, практически на буксире, а Толя полез в забортный ящик выгребать мелкую ледяную шугу, под самую крышку заполнившую емкость для воды. Мотористы встали цепочкой и выносили ведра со льдом, в рубке находился только первый штурман и направлял теплоход строго по дорожке относительно чистой воды, остававшейся действительно чистой на некоторое время после прохода головного судна. Через полчаса боевых действий в машинном отделении Толя, посиневший от холода, вылез из ящика с окоченевшими ногами и руками, находясь здесь же, скорее надел приготовленные теплые валенки, ватные штаны и фуфайку и сквозь грохот дизелей крикнул мне в ухо:
- Неси скорее водки!
Я понял его слова и выскочил на камбуз, нашел там, в ящике, непочатую бутылку горячительного напитка и спустился обратно. Он махом открыл крышку и одним глотком опрокинул в себя полбутылки. Постояв минуту, успокоился, начал приходить в себя, перестал дрожать, порозовел и прокричал сам себе:
- Жить буду, прибавляйте ходу, а я в салон поесть, - и поднялся на камбуз.
А через несколько минут мы подошли к тому самому Вертячему перекату и увидели следующую картину: в пятидесяти метрах от фарватера, у правого берега, привязавшись к прибрежным стволам деревьев, стоял рыбацкий катер. Света не наблюдалось, тишина стояла гробовая, только труба дровяной печки слабо испускала дымок из своего жерла. Толя нажал на сирену своего теплохода и сигнал, казалось, разбудил все хуторские кладбища и хаты. Все, да не все, на катере даже не шевельнулось ни в одном глазу, похоже, рыбаки тоже приняли на грудь перед сном и мирно ждали утра. Но с таким ожиданием можно было остаться у того берега до весны и ледохода, а у всех еще была свежа память на прошлогоднюю осень и капитан, отдав буксир, повернул к берегу, не переставая сигналить и светить прожектором. Вдруг на корме «рыбака» появилось живое тело, которое сразу хаотично забегало по палубе, увидев ледовую обстановку вокруг корпуса. Толя по громкой связи объяснил ситуацию и предложил свою помощь, а капитан катера, вытащив на палубу еще пару полуживых тел, начал доставать из трюма буксирный конец…
Через некоторое время, приложив немало усилий, мы оторвали катер от берега, вырвали из цепких объятий ледового плена и направились на судовой ход догонять первый теплоход, который замедлив ход, пробирался сквозь торосы Вертячего переката и ждал нас. Мы все выстроились в линию и пошли вниз, а через несколько километров, когда река вышла из затяжного поворота на широкий простор плесовой части, лед как-то рассеялся по всей водной поверхности и перестал нам сильно препятствовать. На небе начинал заниматься холодный осенний пасмурный рассвет, а часы в рубке показывали уже около семи утра.
- Ничего себе ночка выдалась, - вздохнул с облегчением Толя, - хорошая эпопея с доставкой леса, долго помнить буду, не было у меня еще таких…
Дело в том, что Толя Коротких родом из Вятской губернии, ныне Кировской области и за двадцать лет работы на речном флоте там, побывал во всяких переделках, а вот здесь, на юге, живя четвертый год, первый раз принял такое боевое ледовое крещение. Хорошо еще, что ничего на юге не отморозил, а то совсем бы было смешно, сравнивая с зимами в густых хвойных Вятских лесах...
Ближе к обеду мы благополучно зашли в Калачевский речной порт, сдали начальству документы и договорились никому не рассказывать о приключениях, которые сопровождали наше плавание в последние восемь дней навигации девяносто четвертого года. Я получил все, что мне обещали, и что мне причиталось, а вместе с тем и массу новых приятных и не очень впечатлений, сбылась добрая мечта литератора, ожидавшая своего часа долгие пять лет. Здорово же, когда сбывается то, что иногда хочется!
А домой я все-таки съездил и задуманное нами с женой исполнил, и денег заработал, и маму повидал, и людям сделал приятное, привезя теплые пуховые вещи. Год завершился на мажорной ноте, а мы уже жили январем следующего, девяносто пятого…