Спешу вас разочаровать, если вдруг вы зачем-то были очарованы, организованный туристический поход низкой категории сложности - это не отдых, и не жизнь во всех её проявлениях, и даже не дыхание полной грудью, это расписанное по часам спортивное мероприятие, где подавляющее большинство участников в слабом теле и с угрюмым задором на лице берут низкий старт. К участникам обязательно прилагается пара подтянутых ходоков с проветренными мыслями и один шутник, неприятный тип, но тоже нужный. Иначе никак невозможно правильно выстроить иерархию группы и в конце похода объяснить каждому, почему это было так интересно, хотя всё вопиет об обратном. Туристический поход - это пятичасовая экскурсия по Парижу в самую раскалённую африканскую жару и без права на отдых в неотведённое время. Если у вас есть личное мнение на этот счёт, то это никого не интересует, умеренно бунтуйте себе во вред, но не отставайте от группы. Рассуждать, как вы стали заложником, теперь поздно. Но что нам Париж, когда полуостров Крым издревле окружён морем и наполнен древними развалинами. Когда очертания горных хребтов в голове вашего проводника ассоциируются с лоном Вавилонской блудницы, а каждый упавший в море кусок скалы, имеющий неосторожность торчать над водой, назван собственным именем и тоже похож на чёрт знает что. Что нам Париж!
Знаменитый и увековеченный Николай Иванович, таскающий группы по Крыму от самых истоков туризма до сегодняшнего дня, искренне наслаждался этим изобретением - «туризм». Момент, когда новоиспечённая группа делает свои первые шаги по незнакомой земле, вызывал в нём целую гамму чувств, и одно из них - всемогущество. Когда оно подступало, Николай Иванович тихо отодвигался от группы на безопасное расстояние и был счастлив словно ребёнок. На вид ему было под шестьдесят, но этот вид в основном распространялся на его длинную седую бороду. Жёсткая полоса волос на черепе и высоко выбритые виски на манер викингов уже вносили некоторую сумятицу в престарелый образ. Стальные мышцы не знали усталости, и только ветер морщин в углах глаз и белая борода сообщали смотрящим о возрасте титана.
На полуострове вы подберёте для себя почти любой пейзаж: моря, степи, пещеры, скалы, увитые виноградом летние кухни. Но пейзаж-то никуда не денется, а вот у вас только короткий отпуск. Будьте добры соответствовать горным массивам или распишитесь в своей несостоятельности на бумажке обратного билета и улетайте, уплывайте, уезжайте под стук колёс. Но не уезжают, потому как соответствовать летним кухням находят всё-таки возможным и оседают в частном секторе, ходят загорать, фланируют по набережной. Едят. Вкусно едят.
Недельный поход по маршруту закончился сегодня утром, и очередная группа умудрённых опытом женщин и мужчин была отпущена в мир на Коктебельском автовокзале, а Николай Иванович остался. Сейчас он сидел в теньке напротив дома творчества писателей и наслаждался поеданием спелого арбуза, рядом обедала бродячая собака, ей были предоставлены две порции шашлыка из ближайшего летнего ресторанчика. Ели они оба аккуратно - арбузные семечки и корки складывались в пакет, а куски жаренного мяса не покидали пределов пластиковой тарелки, разве что прямо в глотку бездомной собаке. Надо сказать, что Николай Иванович умел наслаждаться любой самой обыденной жизненной ситуацией, в ней он легко находил всё необходимое.
Надвигался дождь, и Николай Иванович заторопился на улицу Серова, в дом, где его ждала маленькая чистая комнатка с окнами в персиковый сад. Хозяйку, тётю Лиду, как её теперь все называли, он знал давно, ещё совсем молодой девушкой. Что между ними было летом прошлого века и было ли, Николай Иванович никому не рассказывал, хотя наверняка можно догадаться. С тех пор эта комнатка всегда ждёт его чисто убранной, раз в неделю Лида стелет в ней свежее бельё и никогда не сдаёт отдыхающим.
Дождь всё-таки накрыл Николая Ивановича. Сплошная стена воды обрушилась на его голову и головы беззаботных приезжих в плавках, шлёпках, и модных купальниках. Чёрные грозовые тучи застыли над посёлком. Николай Иванович появился на пороге летней кухни, как и положено после года разлуки, выхваченный светом молний из пелены дождя. В тот момент Лида как раз лепила пельмени, а на плите закипала вода. Первая партия уже была готова к заброске, она взяла в руки доску с ровными рядами и начала совершать плавный задумчивый поворот от усыпанного мукой стола к плите. Небесный художник по свету постарался на славу, озарив титаническую фигуру Николая Ивановича именно в этот момент. Лида ахнула, и пельмени торжественным салютом взлетели в воздух, уже через мгновение осыпавшись к лапам колченогой собачки Груши и флегматичного кота Ваймса. Чудо справедливости! Груша не была подвержена влиянию ярких спецэффектов и первый пельмень поймала на лету, а уже через сотую долю секунды втягивала пельмешки в себя на манер хорошего мощного пылесоса. Медлительному Ваймсу тоже повезло, один пельмень упал прямо перед его носом и, очевидно, принадлежал ему. Коту вообще часто везло, именно потому ему удавалось выживать так долго в этом сумасшедшем мире! Вот буквально вчера с ним приключилась история, хотя, что рассказывать. «Колька! Как же ты меня напугал! - всплеснула руками Лида. - Ну здравствуй, чёрт, заходи скорей, мокрый же совсем!» После ночей прошлого двадцатого века дружили они как-то хорошо, неспешно, ничего друг от друга не ожидая и принимая нечастые встречи, как большие радостные подарки.
Новая партия пельменей отправилась точно в кастрюлю, а дождь зарядил, как видно, надолго, надёжно отгородив зелёную кухню от остального посёлка. Наконец гора пельменей заняла своё место в центре стола, вверх от неё валил густой пар и мешался с виноградными листьями, пар был настолько густо замешан, что предприимчивый повар мог бы заворачивать его в эти самые листья и выдавать за долму. Кот наблюдал за дождём и больше не интересовался вознёй с пельменями, стоило ли так затеваться? Выражение его глаз говорило, что, мол, скука, брат, скука, и пусть всё идёт ко дну. Но в глаза ему никто не смотрел.
Ливень застал Феникса на Коктебельской набережной под козырьком палатки "Вина Крыма". Завсегдатаи давно переименовали её путём простой перестановки ударения в слове «вина», теперь ударение приходилось на последнюю букву и снимало с них всякую ответственность за беспробудное пьянство. Полная продавщица средних лет с золотыми зубами в пол рта и крашенной под блондинку причёской коротала время одна: из-за ливня отдыхающие разбежались, а пьяницы не слали гонцов. Уже четверть часа они с Фениксом стояли в тишине, наполненной шумом дождя и ровными ударами моря, и не проронили ни слова, не находя друг в друге достойных собеседников. Однако со стороны Карадага к ним приближалась чёрная точка, не заметить которую было нельзя, это был единственный движущийся объект на набережной. Все уже устаканились и нашли себе временный приют там, где их застала непогода. Курили кальяны, ели омлет, пили кофе или прятались под лодкой на прокатной станции. Точка одиноко приближалась, не обращая внимание на стихию, и выросла в старичка. Тот был одет в тёмные брюки, тёмный поношенный пиджак, на пару другую размеров превышающий состояние его тела, а на голове сидела тёмная же кепка. Весь этот однородный тёмный цвет плохо вязался с полураздетыми людьми, обычно бродящими по набережной в белых и пёстрых аксессуарах. Теперь старичка можно было хорошенько разглядеть и обнаружить, что в нескольких метрах позади него болталось редкое явление - шаровая молния, и не просто болталось, а неотступно двигалось следом, не нарушая, впрочем, определённой дистанции и не вторгаясь в личное пространство.
Старик как ни в чём ни бывало поздоровался с Фениксом и прошёл внутрь палатки, шаровая молния терпеливо осталась дожидаться его снаружи. «О моя дорогая, моя несравненная леди…» - нараспев поприветствовал старик золотозубую блондинку. «Массандры», дорогая, три штуки. Как ваши дела, дорогая?» Продавщица в ответ расплылась в елейной улыбке, в глазах наконец появился блеск и искренний интерес к собеседнику. Всё это Феникс слышал краем уха и видел краем глаза, основное внимание его было привлечено к ручной молнии, которую продавщица, находясь внутри палатки, никак не могла видеть.
«Ох, Лев Максимилианыч, Лев Максимилианыч, слава Богу, никто не хворает, всё идёт, как заведено. Вот только дождь зарядил, покупатели разбежались. Стихия, мать её». «Стихия!» - громогласно подхватил старик и, приняв картинную позу поэта, как будто читая с поднятой на уровень глаз ладони, продекламировал:
Увы, не много дней нам здесь побыть дано,
Прожить их без любви и без вина - грешно.
Не стоит размышлять, мир этот - стар иль молод:
Коль суждено уйти - не все ли нам равно?
«А моё любимое у него другое», - вдруг обнаружила в себе знание тысячелетней поэзии Омара Хайяма золотозубая продавщица крымской вины и, выставив на прилавок три бутылки «Массандры», печально произнесла, изображая пальцами бутон розы:
Поутру просыпается роза моя,
На ветру распускается роза моя.
О, жестокое небо! Едва распустилась –
Как уже осыпается роза моя.
«Вы прекрасны, Надя, я буду пить за вас!» - сказал старик, извлекая из закромов насквозь мокрого пиджака прозрачный пакетик с деньгами. Расплатившись, он положил в каждый из карманов по бутылке, раскланялся с продавщицей и вышел под козырёк. Третью «Массандру» он тут же открыл и предложил глоток наблюдающему за искрящейся молнией Фениксу.
Феникс принял бутылку и сделал несколько больших глотков. «Лев Максимилианыч», – представился старик. «Феникс Гарольдович», - улыбнулся в ответ Феникс и вернул бутылку Льву. «Прямо-таки Гарольдович? - восхитился старик. - Великолепно, если так». «Ну, не то что бы совсем так, но после вашего представления мне было бы неловко иметь более прозаическое отчество, – признался Феникс, - сейчас мы равны хотя бы на этом фронте».
«Понимаю, будем пить, - утвердительно провозгласил Максимилианыч, - но здесь, как видите, не то место. Поднимемся к Волошину на гору. Там и начнём. По рукам?» «По рукам», - легко согласился Феникс. Стихия тем временем всё больше приходила в неистовство. «А вас не смущает вот эта редкая штуковина в небе, которая, если вы вдруг не заметили, тащится за вами от самого Карадага?» - и Феникс указал на шаровую молнию, зависшую над их головами. «Нет, не смущает», – честно признался старик. «Ну хорошо, тогда и мне не о чем беспокоиться, хотя любопытно, что ей всё-таки движет». «Не знаю, давайте не будем об этом говорить, у неё свои дела, у нас свои, не менее познавательные. Будет время, и до неё дойдут руки».
Ливень всё лил и лил, а пельменей на столе летней кухни заметно поубавилось. Плюс сметана, плюс мелко порезанный лук и немного уксуса. В колченогой собачке по итогу всего действа оказался ровно двадцать один пельмень, совсем неплохой результат с учётом возраста, размера и сложившихся обстоятельств. В целом собака посчитала, что удача была к ней сегодня скорее благосклонна, чем нет. Ума ей было не занимать, но постоянно мучил голод. «Как бездонная бочка, - думала она, - и ничего с этим не поделать». Краткосрочно на обед забегал сын Лиды Пётр со своей новой девушкой, её имени на всякий случай никто запоминать не стал. Имена сменившихся за последние пару лет девушек и подробности с ними связанные могли бы занять слишком большой объём памяти, способный переварить одну небольшую, но очень полезную науку.
«Я предлагаю идти к Волошину на гору, погода подходящая, и там сейчас точно никого ни будет», - невозмутимо заявил Николай Иванович, покуривая знаменитые сигареты с острова Ява. «Сейчас вот докурю и пойдём. Я возьму непромокаемый тент для уюта. Знаю, какой ты домостроевец». «Да куда ж идти, - перепугалась Лида, - ты же только пришёл. Смотри, как хлещет на дворе, молнии, будто Зевс сбесился, а мы на гору собрались. Нет и нет, - сказала она, соглашаясь. - Убьёт нас, начисто убьёт, сгорим в божественном огне». «Ну, а когда ещё, когда?» - вспышка молнии выхватила их из тьмы уже на улице Десантников, они как раз сворачивали к набережной. Следующий всполох отразился от бутылки «Рубина Херсонеса» в руках Николая Ивановича прямо на выходе из палатки Хайямовской розы. Такой медленный-медленный стробоскоп.
Одинокого дерева над могилой Максимилиана Волошина да и самой горы совсем не было видно, шли просто вверх, удерживая под ногами разбитую ручьями тропинку. Наверху горела какая-то заблудшая звезда. Лида уже не боялась и не вздрагивала от раскатов грома, сокрушающих сигнализации оставленных далеко внизу машин. Тьма обступила гору Волошина, раскалила молниями море. Николай Иванович легко и беззаботно шёл к вершине, на которую опустилась странная звезда. Что она забыла здесь? Сквозь толщу дождя было не разглядеть, но уже совсем близко. Вопреки всему каждый новый шаг давался Лиде всё легче и легче. Вот она отбросила назад рождение и взросление сына, вот обустройство своего гнезда и надежды на бесконечное будущее. Вот бегство мужа и долгие дни ближе к закату. Всё полетело вниз, покатилось по склону и упало чёрным камушком в Коктебельскую бухту, где на дне скопилось уже много таких вещей. Море сгладит их в гальку и выбросит на берег. По ней побегут новые крепкие ноги, руки подхватят чёрный плоский камень, будто созданный для письма наверх, и снова потащат его в гору к Волошину, с чистого листа написав на нём фломастером свою просьбу: хороший дом, мужа, детей, денег, счастья.
Массандра лилась в рот вместе с дождём, новоявленный демиург Лев Максимилианыч, почитатель Омара, сгинул где-то по дороге наверх, растворился или вспомнил куда более познавательные дела, ждущие его по другим адресам. Старик успел оставить Фениксу в наследство початую бутылку вина и шаровую молнию. Пока шли по набережной, бутылку передавали словно волан для бадминтона, вместо ракеток используя собственные глотки. В одну из таких подач Максимилианыч и исчез, Феникс ожидал чего-то подобного и пошёл дальше в гору один, следом за ним увязалась брошенная стариком молния.
Николай Иванович и Лида поднялись на вершину, где прояснилась природа заблудшей звезды, это было редкое явление - шаровая молния. Мнения очевидцев, говорят, противоречивы. А сами молнии не хотят залетать в хитроумные ловушки учёных. Не хотят быть изученными, препарированными и всё равно не понятыми. Молния висела в семи шагах над головой Феникса, не узнать его было невозможно. Длинный нос, высокая фигура. Лида познакомилась с ним два года назад, он тогда заехал на денёк вместе с Николаем Ивановичем и остался ночевать на летней кухне. На ужин был только что придуманный салат из варёной крупно порезанной свёклы, адыгейского сыра и чищенных семечек подсолнечника. Всё заливалось льняным маслом. Такое не забывается. Молния вдруг, как будто заметив вновь прибывших, встрепенулась, если это вообще возможно, и резко опустилась на голову Феникса, где и взорвалась.
Феникс горел. Одежда на нём пылала синим пламенем, во все стороны расходились лепестки огня. Ливень не мог потушить такой мощный напор и испарялся на подлёте, вдобавок к общему эффекту окутывая Феникса облаком пара. «Форменная газовая горелка под душем», - прокомментировал зрелище Николай Иванович. «Да как же ты можешь так шутить, он же горит, он же сгорит сейчас! - кричала Лида. - Нужно что-то делать!» «Не страшно, не страшно, не впервой гореть ему синим пламенем, - придержал её Николай Иванович, потому как Лида явно собиралась метаться и мельтешить. Купит себе новую одежду на рынке в Судаке и до возврата в Москву будет в ней щеголять. Модных вещей здесь, конечно, днём с огнём не сыщешь, но подошьём, где надо, а где надо, отпустим. Это же Феникс, птица такая. Может, с желудком у него что разладилось, или печень, может, лёгкие прокурил, стоит себе, обновляется. И мы постоим. А тебе нужно поближе, Лидка, чуть от чуда достанется. Раз случай счастливый», - и он обнял её, удерживая перед собой. Огонь заметно не причинял Фениксу никакого вреда, пострадали только фирменные клеши и цветастая рубашка, в конце концов превратившиеся в пепел. Наконец огонь полностью выдохся, не найдя за что ещё зацепиться, да и вообще, слишком мизерный результат, чтобы стараться дальше. Ну, не горит этот парень, не горит.
«Не может быть, чтобы такое было! Не может быть!» – прокричала Лида, чуть не захлебнувшись плотными потоками дождя. Лицо её помолодело, морщины разгладились, или это только показалось в свете зарницы удаляющейся грозы. Николай Иванович тем временем безмятежно натянул тент у единственного дерева на горе рядом с могилой поэта. Угнездились под тентом. Николай Иванович покуривал "Яву" и декламировал соответственно случаю поэтическую часть Волошина:
Огнь древних недр и дождевая влага
Двойным резцом ваяли облик твой, -
И сих холмов однообразный строй,
И напряженный пафос Карадага,
Сосредоточенность и теснота
Зубчатых скал, а рядом широта
Степных равнин и мреющие дали
Феникс, покончив с самосожжением, наклонился, поднял упавшую медную пряжку – всё, что осталось от ремня, клешей и цветастой рубашки, и обнаружил, что за время дождя гора обзавелась новыми жильцами. Точно грибы. Николай Иванович махал ему из-под тента, рядом с ним смотрела на Феникса чернявая девушка, тоже чем-то неуловимо ему известная. Хорошая компания - древний друг и красавица. Иваныч бросил ему свою футболку: «Прикройся, нудист, волнуешь молодой женский организм. Узнаёшь Лиду? Твоя работа. Искупалась в твоих лучах». Иваныч хохотал как дурак, радуясь тому, что всё так удачно случилось. Дождь унимался. Оставалась ночь до утра.
Первым встретить рассвет у могилы поэта с Коктебельской набережной поднимался пенсионер в красных шортах, белых кроссовках, надетых на белые носки, и, пусть это не покажется вам случайным, в белой футболке, за ним следом с отставанием в пятнадцать минут уже брела пара восторженных жаворонков. Навстречу старику попался другой старик с голым торсом и в светлых парусиновых штанах. Литые мышцы прославленных греческих статуй облепили его скелет со всех сторон. Старик был определённо в форме. За ним следом спускалась юная девушка с чёрными как смоль волосами, чистая чертовка. Замыкал процессию высокий молодой парень в набедренной повязке. Что-то библейское сквозило в его натуре. Вся троица любезно пропустила пенсионера к могиле и лёгкими походками полетела вниз к морю. Всё лучшее ждало их далеко впереди.
Александр Гуров, апрель-май 2016г.