Я давно не летаю. Летательный аппарат вероломно разрушен и назван ненужным никому предметом, он наблюдает будни свалки и за одно смену времён года, постепенно уходя во тлен.
Я давно не мечтаю. На летательном аппарате было возможно достигать неведомых глазу и разуму вершин, тем самым наблюдая за вереницами людских мечт и хватанием их за виляющий хвост. По причине отсутствия запредельных полетов мечты стали недостижимой самонадеянностью.
Я давно не пишу. Мысли отныне не собираются стаями, а выстреливают одиночно и слишком банально для вдохновения. Я стала окрыленной приземленностью, одаренной бездарностью, пилотом без возможности летать, овалом черепа без наполнения, экспонатом биологического кабинета в виде скелетной вешалки.
И если я могла бы о чем-то рассказать, то это была бы тема боли. Нет, не возвышенной душевной с маяниями и метаниями альтер эго. Боли не любовной, способной на преодоление строимых судьбой преград. Нет. Я хотела бы написать о невыносимой физической боли от неизлечимой болезни. Боли, длящейся часами, сутками, неделями. Боли, скручивающей в узел и ломающей стоящего на коленях. Написать во всех оттенках лилово- черной радуги с проблесками редкого белого. Но... думаю рано совсем отказаться от нового летательного аппарата, мечтаний, нежных объятий музы и ожидания уменьшения боли пусть не навсегда, но на время. И там, в этом выходе из лабиринта тайги, где лес открывает врата чистому горизонту я могла бы покончить с окрыленной приземленностью.