чертовски

— Дебби, я тебе говорю, там будет круто! — с восторгом говорит Эмма своей подруге, когда они идут по оживленной улице в сторону остановки.

— О, "круто" в твоем понятии означает то, что там будут красавцы из нашей футбольной команды? — хмыкает вторая девушка, которой явно не приносит радость новость о предстоящей вечеринке. Она скептически относилась ко всему, что касалось этого, и, честно говоря, редко посещала подобные "мероприятия". В отличие от своей подруги.

— Дебби Гейтс в своем репертуаре, — закатывает глаза Эмма, но все же смеется, потому что эта самая Дебби Гейтс — ее подруга. Она ненавидит такие вечеринки. Она терпеть не может парней из футбольной команды университета. Ее доводит до бешенство общество пьяной молодежи, пусть кто-то из них и является ее другом. Может показаться, что эта девушка слишком правильная, вероятно, даже какая-нибудь отличница, что каждые выходные обязательно приезжает к родителям, а не развлекается с друзьями, никогда в жизни не пила что-то кроме полусладкого вина или шампанского, а уж тем более не курила где-нибудь за углом, так, чтобы никто не увидел.

Но нет, Дебби ходила на вечеринки, пусть и не часто, несколько раз напивалась виски, даже не удосуживаясь закусить. Она и курила за школой, когда училась в выпускном классе, и их, конечно же, заметила директриса, так что потом всем провинившимся, в том числе и Дебби, пришлось писать объяснительные, а позже еще и получать от родителей, которые пытались объяснить своим непутевым детишкам, что на территории школы курить строго запрещено.

Но все это было в школе, а сейчас, в университете, Гейтс считала, что пришло время взрослой жизни, которая не должна состоять из сплошных вечеринок. Но так, похоже, считала одна она.

— Ох, ладно, — вздыхает Эмма, понимая, что уговоры в данном случае бесполезны. — До встречи, Дебби-я-сохраняю-трезвый-ум-и-твердую-память, — хихикает девушка, видя раздраженное лицо подруги, которая уже сотню раз говорила, что терпеть не может это глупое прозвище, которое ей дали всего лишь за то, что та редко пьет.

— Пока, Эм, — только и говорит Дебби, на прощание обнимая подругу. Та уходит на остановку, а Дебби продолжает идти по улице, теперь уже на ходу доставая из рюкзака наушники и телефон. Идти, слушая Эда Ширана, а не шум города, нравилось ей больше.

— Ещё одни слезы, ещё один крик, ещё одно место для нас, чтобы умереть. Это совсем не сложно. Ещё одна жизнь потрачена впустую, ещё один огонёк, погасший на твоём лице. Это сложно, — поет Эд, одним своим голосом доставляя то еще удовольствие девушке.

Не прошло и десяти минут, как Дебби дошла до своей любимой пекарни. Уж лучше проводить время здесь с чем-нибудь вкусным и под приятную музыку, что всегда играет здесь, а не с алкоголем и тупыми песнями, от которых мертвый в гробу перевернется, думает девушка, подходя к прилавку. Она убирает телефон и наушники обратно, а потом смотрит на лакомства, что выставлены на прилавке. И ее внимание, впрочем, как и всегда, привлекают именно пончики, сверху покрытые белой глазурью и разноцветной посыпкой.

Дебби не видит, как парень по имени Зейн, что сидит за столиком в самом краю, у живой изгороди, смотрит на нее и уже не в первый раз.

Он замечает все. И то, как иногда с ее губ пропадает лучезарная улыбка, которая так ей идет. Брюнет видит, что ей грустно, и в такие моменты ему хочется подойти к ней и обнять ее, но он не может, потому что... они незнакомы. Порой Зейн недоумевает, неужели это все, что его останавливает. Но потом понимает, что да, это действительно не дает ему действовать. Они не знают друг друга, хотя парень уже успел изучить каждую частичку ее лица. Как-то, когда она села аж за соседний столик — так близко, что Зейну стало не по себе, — он смог разглядеть цвет ее глаз. Карие, такие темные, они будто завораживали. Парень долго не мог отвести от нее взгляд, пока Дебби случайно не подняла голову... Зейну было так неловко, что все оставшееся время он просидел с опущенной головой, чувствуя, как горят его щеки.

Но эти темные глаза парень не мог забыть. Они напоминали ему дом. Казались такими родными, такими теплыми, такими своими. Он даже подумал, что это знак, судьба, они должны быть вместе... но вновь покраснел, понимая, как глупо это звучит.

А сейчас Дебби вновь покупает пончики и кофе, а после идет к столику. Она не садится в самом углу, как Зейн. Нет, никогда. Ей больше нравится где-то в середине, на солнышке, что сейчас как раз ярко светит, согревая всех, кроме брюнета, который спрятался в тени и боится подойти к девушке, которая так нравится ему.

Он вспоминает слова, которые говорят многие люди. "Если нравится, то надо подойти, познакомиться, а не ждать, надеясь, что все само придет к тебе в руки". Да, надо. Но он не может. Зейн накручивает себя, представляет, как она пошлет его к черту, а все люди, что вокруг, будут бросать на него презрительные взгляды, считать неудачником, да и просто засмеют. Он даже думает, что если встанет, то его ноги точно перестанут его слушаться и все будет еще хуже. И он продолжает смотреть на нее. Просто любоваться на расстоянии.

И иногда Зейн задумывается, а что будет, если она перестанет приходить сюда. Не будет заказывать чудесные пончики с кофе, не будет садиться за столик на улице, не будет улыбаться самой себе. Что тогда будет с ним? Может, он не остановится и продолжит заглядывать сюда, надеясь когда-нибудь увидеть ее, или будет ходить по улицам города, пытаясь найти среди сотни лиц одно знакомое. Любимое.

Но пока она здесь, и парень старается не думать о плохом, хотя мысль о том, что эти чертовы пончики когда-нибудь надоедят ей, не прекращает лезть в его голову.

Тем временем Дебби аккуратно достает один пончик и кусает его, а позже кладет обратно. Запивает кофе, а затем просто смотрит в сторону. То на проезжающие машины, то на здания, то на небо. Зейну кажется, что она о чем-то задумалась, и ему чертовски хочется узнать ее мысли. Он даже не надеется на то, что в них есть место ему, но продолжает мечтать о ней.

Зейн даже знает ее имя. Как-то раз она пришла сюда со своей подругой, и та назвала ее по имени, что не ушло от Малика, который в тот момент специально держал ухо в остро.

Дебби.

Он не раз представлял, как это имя звучало бы из его уст. Как он однажды позвал бы ее, а та с улыбкой обернулась бы, побежала к нему, попадая в крепкие объятия, а потом он поцеловал бы ее. И Зейну хочется кричать, ругаться, проклинать весь мир, потому что он понимает, что такого никогда не будет.

Она — не его. Пусть он и хочет ее. Чертовски.

Ведь перед его глазами даже предстает картина: они стоят перед деревом, большим и надежным, какой была бы и их любовь, а на коре аккуратно выведены их имена, заключенные в сердце. Зейн улыбается только при мысли об этом.

А Дебби вновь откусывает немного от пончика, и немного глазури остается над ее губой. Она не сразу замечает это, а парень просто сияет, глядя на это лицо, чем-то похожее на детское.

Зейн бы называл ее малышкой, пусть раньше это и казалось ему глупостью, так же как и остальные прозвища влюбленных. Но сейчас он так не думает. Все мысли заняла она.

Вдруг ее телефон звонит, и от неожиданности оба вздрагивают. Зейн видит, что Дебби, видимо, недовольна этим, поскольку тяжело вздыхает, доставая телефон, и закатывает глаза.

— Что еще, Эмма? — спрашивает она, кончиками пальцев постукивая по столу. Девушка нервничает, и Зейну хочется обнять ее, успокоить и оградить ото всех проблем. — Нет, я еще не передумала... — она вновь вздыхает. — Да, можешь сказать Йену, что я не приду... Пока, Эм.

Она убирает телефон обратно, но Зейн видит, что девушка все еще злится. Она не притрагивается ни к лакомству, ни к кофе, просто сидит и изредка дергается, не зная, что сделать, чтобы успокоиться.

А Зейн представляет, каким был бы их разговор, если бы он наконец решился.

— Привет, Дебби, — он бы улыбнулся, надеясь, что выйдет красиво, но получится как всегда неловко и неуверенно. Да, даже в своих мечтах он такой, Зейна вряд ли можно исправить, даже если долго и усердно трудиться. Просто он такой, какой есть. Вот и все.

— Мы знакомы? — спросила бы она, но не грубо. Пусть с удивлением, но приятным. Таким, что Зейн бы сразу понял, что она дает добро, что ему можно действовать.

— Нет, но я хотел бы, — сейчас улыбка вышла бы более увереннее, он бы постарался над этим ради нее. — Я Зейн, — парень не знал бы, стоит ли добавлять "и ты мне чертовски нравишься", но потом понял бы, что для этого рановато. Он не хотел бы пугать ее, ему просто надо было бы познакомиться. Быть хоть немного ближе к ней.

— Я Дебби Гейтс. Присаживайся, чего стоишь? — она бы рассмеялась, а Зейн бы смутился, но все же сел бы рядом, а затем и вовсе поддержал бы ее смех.

А дальше они бы говорили. Обо всем. О мире, о дружбе, о любви. О себе, о музыке, о фильмах. О людях, что живут в этом городе, о солнце, о Мадриде. О пончиках, которыми Дебби поделилась бы с Зейном, о кофе, который уже закончился, о новых знакомствах, которые зачастую такие приятные.

Зейн даже думает, что все это могло бы зайти и дальше. Он бы предложил ей стать его девушкой, и она бы согласилась. Они были бы счастливы, отмечали бы вместе праздники, любили бы друг друга. Дебби жаловалась бы ему на то, как не любит вечеринки, а он бы поддерживал ее.

Зейн бы рассказал ей о том, как долгое время наблюдал за ней, и они бы вместе посмеялись, но в душе бы радовались, что он все же сделал это — подошел. Ведь тогда не было бы их, а только отдельно взятые Зейн и Дебби.

Он хочет готовить ей по утрам кофе и, может, покупать те самые любимые ею пончики. Радовать ее, когда той грустно, удивлять, если ей скучно. Просто быть рядом, когда это необходимо.

Зейн хочет этого. Чертовски.

Но он не может.


А Дебби доедает свой пончик, аккуратно вытирает салфеткой руки и рот, собирается и уходит. И Зейн остается один в этой пекарне, понимая, что упустил очередной шанс. Он чувствует пустоту и думает, что в следующий раз у него точно все получится.

Но он обманывает себя.