Где за честь, не за награду,
Клевета, навек отстань,
Дрались русские бригады
За провинцию Шампань…
Гастон Думерг, министр колоний, представитель военной комиссии французского сената, прибыл в Петроград в конце 1915 года. На него возложили непростую задачу, убедить правительство России отправить на Западный фронт, во Францию, экспедиционный корпус. Думерг, всю дорогу размышляя о перспективах своей миссии, мрачнел день ото дня. Будучи опытным, здравомыслящим политиком, ставя себя на место Николая II, он не находил ни одного серьёзного аргумента, чтобы убедить русских собрать ни много, ни мало, четырёхсот тысячную армию, в обмен на вооружение и боеприпасы. Думерг морщился, предвосхищая закономерный вопрос: «Господин министр, а почему бы вам не объявить дополнительную мобилизацию, и не укомплектовать сформированные части излишками оружия, которые вы предлагаете нам?». Что вразумительного он мог ответить? Что их атаки в Шампани и Артуа вылились в бессмысленные бои на изнурение? Попытки срезать нуаньонский выступ, обращенный к Парижу, окончились очередной неудачей. Действия, предпринятые юго-восточнее Вердена, в Верве, в надежде сравнять другой выступ в районе Миеля, тоже оказались безрезультатными, и что никакие дополнительные части не желающих воевать французов не исправят положения. Опять же, патриотически настроенная русская общественность могла возмутиться тем фактом, что решение вопроса о предоставлении войск, поручили министру колоний. Разве Россия колония Франции? Русские вообще странные люди. В прошлом году был двухсотлетний юбилей вхождения русской армии в Париж. И что? В тот раз они сожгли Париж, сравняли его с землёй, как Карфаген? Нет! Ныне правящий царь Николай построил мост через Сену, который назвали в честь его отца, и который бы, не моргнув глазом, взорвали боши, возьми они Париж. И вопреки всему этому, французы и немцы считают эту войну внутреевропейским конфликтом, а вступление в войну России, варварским вторжением в их пределы. Да, Россию, мягко говоря, не любят в Европе. Этот азиатский гигант в состоянии перемолоть её, появись у него такое желание. Но у русских даже мысли такой не возникает. Россия, уникальная страна, распростёршаяся от Баренцева моря до Тихого океана, имеет всё, о чём может только мечтать просвящённая Европа. Все российские колонии примыкают к её границам. Все национально-освободительные восстания подавляются на раз. За примерами далеко ходить не нужно. Русские за год подавили в 1864 году восстание в Польше, это в некогда-то европейской стране. Для усмирения бунтов в азиатских колониях России достаточно было дислоцирующихся там гарнизонов. Российская империя крепко держала в когтях своего двуглавого орла присоединённые ею земли, и её поражение в войне с Японией, могло вызвать эйфорию, разве что у людей далёких от политики. Не спонсируй японцы, не без помощи Европы и Соединённых Американских Штатов, революцию в России, на которую та отвлеклась, как на более серьёзную для себя угрозу, нежели Япония, недавно, и полувека не прошло, благодаря опять-таки усилиям Запада выползшую из мрачного средневековья, страна восходящего солнца, вне сомнений, стала бы восточной окраиной Российской империи уже в девятьсот шестому году, да в придачу и немалая часть Китая оказалась бы под рукой русского царя. Европа не могла себе позволить такого допустить, и поэтому всячески содействовала микадо. А теперь он, Гастон Думерг, едет к русским с сомнительным во всех отношениях предложением. Время для визита, увы, не самое лучшее. На всём Восточном фронте с конца сентября установился позиционный тупик. Немцы не оставляли вялых попыток взять Ригу и Сморгонь. На Юго-Западном фронте, в декабре, 7-я армия, под командованием генерала Щербачёва провёла неудачное наступление. Год снова заканчивался вничью.
Но как ни странно, Россия всё же пошла союзникам навстречу, причём без своей обычной неповоротливости. Во исполнение Высочайшего повеления уже в январе 1916 года была сформирована 1-я особая пехотная бригада двухполкового состава. Её начальником был назначен генерал-майор Николай Александрович Лохвицкий.
Илюха Бондарев и знать не знал обо всех этих перипетиях высокой политики. В ноябре 1915, его после ранения перевели в 3-ю пулемётную команду 2-го Особого пехотного полка, который вошёл в состав формируемой бригады Русского экспедиционного корпуса.
«Эвона как его судьба-лиходейка швыряет! Пруссия, Польша, а теперича вон куда гонит. Уже которую неделю на паровозе катается. Москва - Самара - Уфа - Красноярск - Иркутск - Харбин - Далянь. Ох и велика Рассея! Вот бы своим порассказать, как люди вдали живут! Девок бы на посиделках уморил сказками об инородцах», - мечтательно щурил Илья серо-голубые глаза с белёсыми ресницами, - а дальше еще интереснее - океан! Это ж умом тронуться можно! Сколь водищи. А пить нельзя. Солёная, и йодом пахнет. Потом Сайгон. Там народец дюже смешной. Маленький, худой, одни зубы на лице. Лопочут смешно, а тяжести тащут, ну словно мураши. Коломбо. Ну, там вообще чудно. Люди все кожей тёмные, суетливые, на зверушек, облизьян, что запросто промеж них бегают похожи. А еще у них в хозяйстве, навроде скотины, слонов держат. Зверюга, не приведи господь! Клыки в два аршина будут. Они ими брёвна запросто ворочают, а носы длиннющие, слоны энти, ими как рукой орудуют. Снедь, какую не то, подцепят, и в рот тянут. Местные на них верхом ездют. Даже дети эдаких громил не боятся. Добрые слоны животины.
На пароходе ехать боязно. Хоть в бурю и не попадали, а всё качает. В трюмах нар по восемь этажей настроено. Не приведи Господь во сне упасть. Четверо свалились… Насмерть ушиблись. Многие ничего, а некоторых рвёт, будто они молочаю наелись. Вонь стоит, не продохнуть. А жара такая, какой в бане достичь, это постараться нужно».
С грехом пополам добрались до Адена, что на Аравийском море. После Суэцким каналом поплыли. Солдат повзводно выпускали из трюмов на палубу, подышать воздухом. Илья дивился, глядя, как в жарком мареве, впереди идущие пароходы, поворачивая из залива в канал, словно по песку плывут.
В Марсель прибыли в конце апреля 1916 года. Встречали русских солдат с цветами и оркестром. Из Марселя полк Ильи отправился на Западный фронт, в Шампань, где были сосредоточены основные силы французов.
Во Франции Илье понравилось, особенно деревни: «Дома все каменные, и двухэтажные даже есть. А дороги-то, мать честная, булыжником мощёные! Площади не хуже, чем в ином городе. Поля ухоженные, клочка не у дела не сыщешь. Народ, по виду, не бедствует, не в пример нашему, в лаптях не ходят».
Илья хоть и с интересом здесь ко всему присматривался, но без завидок. Дома, у себя в селе, в Тамбовской губернии, он тоже в лаптях не хаживал, это так, к слову пришлось. У его отца хозяйство крепкое было. Две лошади, пять коров дойных, свиньи, птица всякая. Двух работников кормили. Дом не каменный, конечно, но добротный, пятистенок, крыша железом крытая. Семья большая была. Один старший брат своим домом зажил, средний в другой половине дома с женой и двумя сыновьями обустроился. Сам Илья жил с отцом, матерью и сеструхой младшей, Маланьей. Илье отец работой особливо не докучал. Когда пахота да страда, по мелочи чего. Остатнее время Илюха всё с ружьём по лесу шастал. Стрелять выучился, что промысловик. Батя не препятствовал, всё прибыток в семью. За волка семь-восемь рублей платили, за лисицу – двадцать два, а за куницу цельный четвертной. Илья с охоты пустым не возвращался.
В первых числах октября 1913 года Илью уведомили, что он обязан явиться на призывной пункт. В семье к этому событию отнеслись спокойно. Старший сын, Николай, служил в артиллерии, вернулся в чине старшего унтер-офицера. Средний, Данила, по «жеребию», был перечислен в ратники Государственного ополчения.
В назначенный срок отец отвёз Илью на призывной пункт.
Илья числился в списке новобранцев, и в жеребьёвке не участвовал. Он прошёл медицинское освидетельствование, был признан годным к службе, и занесён в приёмную роспись.
Новобранцам объявили дату явки и адрес сборного пункта.
Отец на проводы не поскупился, три дня гуляли.
Провожая сына, мать пустилась было в слёзы, но отец её придержал:
- Тихо, старая. Неча мокроту разводить, не на войну провожаешь. В пехоту попадёт служить, через три года вернётся, ничего с ним не станется. Ну, а коли ещё куда, четыре года тож срок невелик.
Служить Илье довелось в пехоте. Служба его не тяготила, лямку солдатскую рядовой Бондарев тянул исправно. Командир взвода отметил расторопного, ладно скроенного рослого парня, да вдобавок грамоте разумеющего. К июлю 1914 года Илья ходил уже в чине младшего унтер-офицера. А скоро и война, будь она неладна, подоспела.
Илья воевал в Польше, Восточной Пруссии. В конце февраля младший унтер-офицер Бондарев отличился в контратаке под Праснышем, захватив в плен германского офицера, получив при этом ранение. В госпитале Илье вручили «Георгия» IV степени. По излечении, в чине старшего унтер-офицера, его направили во 2-й Особый пехотный полк.
Уже во Франции Илью поставили на должность начальника пулемёта. Под его началом было девять солдат прислуги – семь номеров и два ездовых.
№ 1 - наводчик, № 2 - помощник наводчика, № 3 и № 5 - подносчики патронов, № 4 - дальномерщик, № 6 - двуколочный, № 7 - запасный. № 2 должен был носить цилиндр-укупорку для трех патронных коробок и емкость с водой, № 3 и № 5 - сумки с патронами и коробку с запасными частями.
После неудачного наступления в Шампани в сентябре-октябре 1915 года, Верховный главнокомандующий генерал Жоффр, распорядился принять по всей линии фронта «положение ожидания».
К прибытию русской бригады на фронт, германцы уже вели бои за Верден. В конце февраля они одержали первую крупную победу, взяли форт Дуомон, но после этого, неся большие потери, они уже не имели сил для развития наступления, продвинувшись вперёд не дальше пяти-шести километров.
Полк Ильи с колёс попал в «Верденскую мясорубку». Илья со своим расчётом занимал позицию на передней линии обороны, «поливая» накатывающие германские цепи пулемётным огнём.
В отличие от немцев, французские дивизии сменялись после четырех-пяти дней, прежде чем они истощались, и после отдыха вновь вводились в бой.
Русской бригаде тоже удавалось передохнуть.
Что Илью особенно удивило, так это то, что французским солдатам выдавали три четверти литра спиртного на день. На отдыхе не возбранялось покупать спиртное у местных жителей. Случалось так, что союзнички к вечеру лыка не вязали.
Как-то раз солдаты из его расчёта принесли в их расположение по полной поясной фляге кальвадосу, яблочного самогона. Упились все. Хорошо никто из офицеров не видел. Поутру Илья водой из ведра свою команду поднимал. Пришлось серьёзное вразумление учинить. Больше такого безобразия в его расчёте не случалось, но втихаря всё одно попивали. Илья уж и рукой на это махнул: «Кажный день что ли, с охламонами собачится?». Главное, номера дело своё знали, пулям без нужды не кланялись.
Все десять месяцев, что шли бои за Верден, полк Ильи находился на передовой. Двух человек из расчёта Бондарева убило, троих ранило. Ему и самому осколком руку зацепило, но Илья от госпитализации отказался: «Да куда ж я пойду? У меня пятеро новеньких, да ещё, если начальника другого поставят, проку от расчёта, как от козла молока. Я тут кажный клочок пристрелял. Не, не пойду!».
С начала операции ширина фронта составляла пятнадцать километров, а к её концу – тридцать и глубиной десять. На этом пятачке земли сражались сотни тысяч солдат с обеих сторон. Земля была сплошь изрыта воронками и окопами. Убитых закапывали прямо на поле боя. Многие трупы так и гнили не захороненными. Немец солдат не жалел. Илья даже думать не хотел, сколько его расчёт их покосил. «Человеческая душа столько смертоубийств не осилит! - горестно покачивал он головой, дымя слабой французской папироской, - что люди меж собой творят! Хуже зверья любого, ей Богу!».
Первого июля началось наступление на реке Сомме. Здесь русские солдаты впервые увидели танки, к аэропланам они уже привыкли.
- Это что ж такое будет? – опешил один из номеров, при виде такой громадины.
- Эта машина танк называется, будет ехать впереди пехоты, дорогу ей расчищать, - со знанием дела сказал Илья, хотя сам только утром узнал о танках из разговора офицеров.
- И чем же эту машину ивзять? – не унимался с вопросами солдат.
- Придумают чем, - зло сплюнул Бондарев, - убивать не рожать, тужиться не надо.
Ближе к концу ноября 1916 года операция не Сомме закончилась. Германский фронт был отодвинут на двенадцать километров. С обеих сторон потери составили более миллиона двухсот тысяч человек.
Полк Ильи воевал во Франции уже год. Бои на Западном фронте перешли в активную фазу.
Особенно досталось Илье и его пулемётному расчёту в тяжёлых затяжных сражениях в районе форта Помпель под городом Реймсом. Немцы шли на их позицию сплошными цепями. Пулёмёт не успевали охлаждать. Метрах в тридцати от бруствера окопа земли не было видно за горами трупов. В одном из таких боёв у Бондарева из расчёта один ездовой остался. Но всё же выстояли, не пустили германца на Париж.
Французы восхищались стойкостью русских солдат.
В числе многих, старший унтер-офицер Илья Бондарев был награждён французским военным крестом «Круа Де Гер».
А потом… потом, как обухом по голове. В России революция. Царя скинули!
Дальше, в апреле 1917 года, наступление в Энском сражении. Французское командование назвало натиск русских батальонов блестящим. Все подвергшиеся атаке окопы противника были завалены трупами немецких солдат. Русские заплатили за эту победу огромную цену. За время апрельской операции их потери составили 5183 человека, среди которых 70 офицеров.
Маршал Фош писал: "Если Франция и не была стерта с карты Европы, то в первую очередь благодаря мужеству Русских солдат"
Илье тогда снова свезло, он отделался глубокой царапиной на виске и лёгкой контузией.
Первую и третью русские особые пехотные бригады отвели на отдых в военный лагерь Ла-Куртин, близ Леможа, объединив их в особую дивизию под командованием генерал-майора Николая Александровича Лохвицкого.
Но тут оказалось, что большинство солдат не хочет больше воевать во Франции, и требует отправки в Россию. В дивизии началось брожение. Люди отказывались выходить на военные занятия, устроили митинг, на котором избрали Временный дивизионный совет солдатских депутатов.
Такое положение дел не устраивало Французское правительство. В июле семнадцатого года посол Франции в Петрограде Жозеф Нуланс потребовал отозвать на родину русских солдат: «В связи с увеличением числа английских дивизий на западном фронте и прибытием американских контингентов во Францию, французское правительство считает, что настал момент вернуть в Россию соединения, которые она великодушно предоставила для пополнения численного состава войск».
Временное правительство, опасаясь возвращения в Россию «мятежной» дивизии, послу отказало.
В лагере создалась взрывоопасная обстановка. Часть солдат и унтер-офицеров, сохраняя верность присяге, была переведена в лагерь Фельтен.
Илья с пятью номерами своего расчёта ушёл с ними.
- Вот чую, не выйдет из этой бузы толку, - втолковывал он своим, всё ещё со-мневающимся подчинённым, - все офицеры ушли. А что такое войско без командира? Стадо баранье – вот что! Этот горлопан Глоба подведёт всех под монастырь. Попомните моё слово!
Как в воду глядел.
Бунтовщикам предъявили ультиматум – сдать оружие и походным порядком направиться в местечко Клерво. Оставшиеся в Ла-Куртин солдаты не подчинились.
В лагерь прекратили доставку продуктов, и окружили верными Временному правительству частями.
После нескольких дней артиллерийского обстрела сопротивление восставших было сломлено. Их судили, часть солдат попала в тюрьмы, больше тысячи отправили на каторгу в Африку.
В конце 1917 года старший унтер-офицер Бондарев изъявил желание служить в сформированном из военнослужащих бывшего Русского экспедиционного корпуса «Русском легионе», под командованием полковника Георгия Семёновича Готуа.
Легион вошёл в состав Марокканской дивизии французских войск.
«Легион Чести», как вскоре стали его называть французы, сражался под Парижем, воевал в Лотарингии, Эльзасе и Сааре.
Солдаты полковника Готуа первыми прорвали «Линию Гиденберга».
В середине сентября 1918 года, в бою под Майнцем, произошёл курьёзный случай. Уже полгода, как в Брест-Литовске Советская Россия подписала мирный договор, а тут на немецкие позиции с криком «Ура» в штыковую бросились офицеры и солдаты в русской форме, со знаками отличия царской армии. Ничего не понимающее, деморализованное немецкое воинство побросало оружие, и дало дёру. «Русский легион» понёс незначительные потери. Обидно, но среди них оказался и Илья Бондарев. Военная удача ему изменила. Его отправили в тыл.
Когда Бондарев, в январе девятнадцатого года, выписался после ранения из госпиталя, «Легион Чести» уже был переброшен в Марсель, и на пароходе отправлен в Россию.
Илья не знал, что делать. Один, в чужой стране. Французский он кое-как понимать научился, говорил немного.
Побрёл бывший солдат бывшей страны по разорённой войной Франции, куда глаза глядят. Побирался, за еду помогал по хозяйству крестьянам. Привела его дорога снова в Шампань, словно ноги сюда несли. В деревеньке под Баконом пригрела его одна вдовица, женщина ладная, домовитая. Пораскинул Илья мозгами, да и остался у неё.
16 мая 1937 года в городе Мурмелон-лё-Грана состоялось освящение Храма Памятника на русском кладбище, в присутствии возглавителей всех национальных русских организаций и высших представителей французских военных и гражданских властей.
В толпе людей, находившихся на открытии памятника, обнажив голову, стоял высокий седой мужчина лет под пятьдесят, с белой полоской шрама на виске, в строгом тёмно-сером костюме. На его груди тускло поблескивали два креста - русский «Георгий» и французский «Круа Де Гер».