Мария Николаевна приезжала на дачу каждое лето – на протяжении пятидесяти лет, не пропустив ни одного года. Сначала она ездила с мужем – Павлом Абрамовичем. Потом у Павла Абрамовича и Марии Николаевны появилась дочь Таня, которая какое-то время была маленькой, затем резко выросла, вышла замуж и стала приезжать на дачу по выходным с мужем Володей. Вскоре у Тани и Володи появился сын Алеша, который так же неожиданно вырос, женился и начал приезжать на дачу вместе с женой Мариной. К тому времени, как Алексей женился на Марине, Павел Абрамович лет пятнадцать как приказал долго жить, а его дочь Таня с мужем Володей уехали на пмж в Германию. Марию Николаевну они с собой не взяли, да и она сама бы никуда не поехала – из-за дачи. Лето вне грядок, кустов смородины и грибов под двумя березами Мария Николаевна представить не могла. С утра до полдника Мария Николаевна проводила в полусогнутом положении, копаясь в земле. Ближе к вечеру она надевала домашний халатик в мелкую ромашку и отправлялась либо к нам – а точнее, - к моей бабушке, либо к соседке напротив, Галине Наумовне. Моя бабушка Марию Николаевну не любила. Поэтому у нас была договоренность: если я первая вижу, как открывается калитка, и в ней появляется халат в ромашку, я предупреждаю бабушку, она прячется, а Марии Николаевне я говорю, что бабушки нет дома. В этом, случае, правда, назревала другая опасность. Жертвой Марии Николаевны становилась я. Выглядело это так. Мария Николаевна, получив информацию о том, что бабушки нет дома, говорила: «Оля, можно минут пять посидеть у вас, водички попить?» Я, будучи девочкой воспитанной, отказать пожилой женщине, конечно же, не могла, наливала стакан воды и садилась рядом. А далее шел длинный монолог о том, как же тяжело живут в Германии Таня и Володя, какой молодец ее внук Алеша – навещает бабушку на даче буквально каждый месяц - потом шел рассказ о том, какие длинные усы нынче у клубники и другие новости с грядки! В какой-то момент я отключалась – мозг мой отказывался перерабатывать этот поток совершенно не нужной ему информации - и включалась уже в конце, когда Мария Николаевна вставала со стула и говорила: «Ну, ладно, Иду не дождалась, пойду в Гале (соседке напротив). Как только калитка закрывалась, я бежала в дом – вызволять бабушку из заточения.
Было несколько причин, по которым бабушка не любила общаться с Марией Николаевной. Во-первых, та не давала бабушке сказать ни слова. Во-вторых, она бесконечно жаловалась на здоровье, в частности, на то, что слепнет. Бабушка о здоровье говорить не любила, а когда Мария Николаевна уходила, подшучивала: «Слепнет она... Все конфеты со стола съела, а редиска – нетронутая. Разбирается, значит!» Нам всем тоже казалось, что Мария Николаевна не столько слепнет, сколько пытается вызвать к себе жалость. У нее и внешность для подобных маневров была соответствующая, какая-то гоголевская. Крючкообразный нос, тоненькая ниточка рта, большие, но выпуклые глаза, короткие седые волосы, грузная фигура и короткие ножки. Ходила Мария Николаевна, громоздко переваливаясь с одного бока на другой, и всем обликом очень напоминала сову.
Вторая соседка, Галина Наумовна, к Марии Николаевна относилась спокойнее. Секрет заключался в том, что она ее не слушала. Давала сказать три слова, а затем вступала сама. Доведя друг друга до острой стадии раздражения, они расставались на несколько дней, в течение которых Мария Николаевна и пыталась «отыграться» на безобидной и неразговорчивой бабушке.
В выходные, когда приезжал Алёша, Мария Николаевна по гостям не ходила. У нее были свои гости. С годами, правда, Алеша стал ездить на дачу редко, а в 2006-м ушла из жизни Галина Наумовна. Вслед за ней, в 2009-м - моя бабушка. Ушли и многие другие старики, ездившие в Покровку с момента ее основания – 56 года… Единственным островком стабильности оставалась Мария Николаевна, которую Алеша привозил на дачу в июне и увозил в конце августа. В ее жизни не менялось ничего. Когда Марии Николаевне исполнилось девяносто пять, мы вдруг поняли, что тенденция к слепоте все-таки была… На улице она вдруг не узнала моего папу. Потом, когда папа подошел к ней поближе, она схватилась за него и радостно так провозгласила: «Валера, это ты? Я совсем слепая стала. Пойдем, я тебе покажу, какие у клубники в этом году усы!» То есть, лицо папы она не разглядела, а вот длину усов… Ну, это – святое, это и наощупь можно было...
Ничего не менялось и в рассказах Марии Николаевны. Ну, разве что, о Тане и Володе – совсем чуть-чуть, вскользь, потому что звонили редко. Да и Алёша, конечно, молодец, но так занят, что может приезжать на дачу в течение лета от силы раза два.
Я, так же, как и Алеша, на даче в последние годы появлялась не часто. Когда же появлялась, то, честно говоря, забывала о существовании Марии Николаевны и в течение нескольких лет ни разу ее не видела. Встретились мы накануне ее 99-ти летия. Увидев эту бодрую, но практически слепую старуху я растерялась, а сердце вдруг сильно сжалось. Впервые в жизни мне не захотелось от нее спрятаться. Мне ее стало безумно жалко. Одинокая, заброшенная детьми и внуком женщина зачем-то продолжала ездить на дачу и по-прежнему дергала на грядке свои сорняки… Ради кого или ради чего она жила? Эта мысль в буквальном смысле остановила меня. Я смотрела на удаляющуюся от меня фигуру Марии Николаевны и – нет, не понимала, я всем своим нутром ощущала, что эта ее стойкость – сформированная годами привычка жить. Не для детей, не для внуков. И даже не для себя. Она жила и приезжала на дачу, потому что так надо, потому что так заведено самой природой. После весны наступает лето, летом вырастают сорняки. Сорняки мешают другим растениям расти и развиваться. Неприятная, не сильно добрая пожилая женщина была намного угоднее Богу, чем армии бескорыстных, окруженных детьми и внуками, прекрасных, нужных, людей.
В этом году Марии Николаевне исполнится 101 год. Если и этим летом она появится на даче, я сама приду к ней в гости и принесу килограмм конфет. Потом сяду с ней за стол и до последнего буду слушать ее рассказы про Таню с Володей, Алешу и усы у клубники. И почему-то мне кажется, что я буду улыбаться…
10.05.16