Нежаркое послеобеденное солнце, так приятно гревшее Федору макушку, уже начало опускаться и теперь лишь слегка пригревало затылок. Охота в этот день не удалась. Разве двух рябчиков, тихонько лежавших в сумке, можно считать удачей. Одно утешало – они ведь осенние, откормившиеся.
– Домой пора. Пока приду – стемнеет. Значит, не приготовит их сегодня Нинка. А жаль! И не выпить под жареного рябчика с клюквочкой. Очень они ей удавались.
Надо бы поскорее, – подумал Федя и решительно свернул с натоптанной тропинки.
Вскоре послышалось журчание воды. Путь перегородил знакомый еще с детства ручей. Никакого названия у него не было. Ручей как ручей. Мальчишками, да и позже, став подростками, они часто ходили сюда. Копались в его песчаном русле. Рылись в заброшенных шурфах в надежде найти золотые крупинки, а еще лучше – самородок. Пусть маленький, но самородок! Сначала он мечтал, как на вырученные деньги купит велосипед. Затем велосипед сменился на мотороллер «Вятка», а перед армией – аж, на «Волгу-24». Как у их соседа Тимохи. Ему пару раз довелось в ней проехаться. Но мечта никак не сбывалась. А там армия, где он приобрел профессию шофера. Возвращение… Работа. Женитьба на Нинке… Дети. И охота…
И не обратил бы Федя на ручей внимания, просто бы перепрыгнул. Но не тут-то было. Прошедшие недавно дожди так наполнили его русло, что с ружьем на плече и не перепрыгнешь. Федя чертыхнулся. Снял двустволку с плеча, проверил, нет ли в стволах гильз, взвел на всякий случай предохранитель и стволом вперед перебросил на другую сторону потока. Легонько так. Осторожненько. Но перебросил. И грянул выстрел! Федя очумело повертел головой.
– Кто это? – От ствола ружья подымался голубоватый дымок:
– Мама родная! Это ж я едва себя не подбил! Видать, не проверил второй ствол. Вот тебе и рябчики с клюквочкой…
Пришел в себя. Перепрыгнул ручей, поднял ружье и вдруг услышал – впереди и слева, как раз в том направлении, куда он намеревался идти дальше, захрустел валежник.
– Неужто медведь? Вроде бы их здесь отродясь не бывало… Видать, пришлый. По малину... Но уж больно близко к городу. О таком он не слышал.
Но на всякий случай вставил в стволы патроны с картечью и двинулся дальше. Обошел обвалившийся от старости шурф. Вскоре увидел еще один. И остановился. Из шурфа торчала лестница, аккуратно сколоченная из сосновых стволов.
– Что-о-о? Откуда она здесь? – Взглянул на часы. До захода еще был целый час. – Успею…
Присмотрелся. Вокруг шурфа свежий песок. Сломанный черешок от лопаты. Поднял.
– Слом свежий… По виду вроде от саперной лопатки… Кто-то, значит, роет… А деру дал из-за моего самострела. Испугался. Заглянул. В косых лучах солнца виделось дно. Прикинул глубину. – Метра два. Значит, недавно. И чего он здесь искал? Ведь еще пацанами мы здесь ничего не находили. Один кварц.
Поворошил песок сапогом, пропустил через пальцы. Песок и глина. Больше ничего. И решительно зашагал домой. Пока шел, думал.
– Кто бы это? Наш или залетный. Скорее, наш. И налегке. Вот как понесся. Ничего, кроме лестницы и сломанного черенка. Пришлый бы с грузом был. Жратва. Палатка. Лоток. Хотя? Мужик здоровый. Лоток спрятан. Где-нибудь у ручья. А песок туда можно и ведром таскать. Тяжело, но можно. Жаль, поздно... Посмотреть бы надо …
Потом стал размышлять о золоте. То, что край их богат не только золотом, и мальцу известно. Так что ничего такого удивительного в том, что кто-то роет землю на золото не было. Не так уж далеко по сибирским меркам, всего-то в километрах двухстах, на реке был золотой прииск «Удачный». Когда-то кормивший несколько поколений мужиков из их райцентра, к настоящему времени он скукожился и едва влачил существование за счет вторичной промывки песчаных отвалов. На отвалы втихую ездили стараться и местные. И, видимо, не впустую. Но чтобы бить шурф здесь? Скорее всего, этот кто-то делал дело не вслепую.
Рябчиков с клюквой Федя в этот вечер не поел. Нинка выпотрошила их и убрала в холодильник. О том, что было всего пару часов назад, промолчал. Знал, что в ответ она заведет свое.
– Опять твоя охота… Ходишь, черт знает где… Один… Мало ли что? А у тебя дети…Нет, чтобы с ними побыть… Все в лес да в лес.
Весь следующий день, пока колесил на своем автобусе по городу и району, не давала покоя мысль о том, что произошло у ручья. Додумался до того, что проснулась его детская мечта о самородке. Правда, проснулась она взрослой. Федор представлял себе, как построит дом и, конечно, теплый гараж. Чтобы ставить в него не «Волгу» или «Ладу», а японскую «Тойоту».
Но в скором времени сходить к шурфу еще разок он так и не смог. И, может быть, к лучшему. По городку прошла достоверная и жуткая информация – пропал местный мужик. Пошел на охоту – и не вернулся. Такого в их округе не случалось давным-давно. С тех послевоенных лет, когда был расцвет дикого старательства. Тогда – да. Убивали из-за золота. Поэтому все его разговоры об охоте Нинка решительно пресекала. Да и сам он, хотя образ самородка уже зажил в его душе самостоятельной жизнью, понимал, что береженого бог бережет. А вдруг того мужика тот копатель и прибил?
Тем временем разговоры о пропавшем охотнике прекратились. Осень быстро катилась в зиму, и лишь где-то в ноябре он, наконец, добился у Нинки разрешения ненадолго, хоть на полденечка сбегать поохотиться. Но ему была нужна не охота, а шурф. Нашел по торчащей над снегом лестнице. Никаких лыжных следов возле него не было.
– Интересно, копали ли здесь с той поры?
Начал разгребать лыжей снег. И почти сразу понял, что копали. Куча обнажавшегося под ним вперемежку с галькой песка стала шире и выше, чем тогда. Песок, несмотря на ранние морозы и тонкий слой снега, был рыхлый и влажный.
– Значит, копал он не очень давно. Если бы на нем то убийство лежало, побоялся бы. Тем более ясно, что про шурф его кто-то знает
Сходил без лыж, с одной только палкой, к ручью. Посмотрел, нет ли там следов промывки. Их не было.
– Стало быть, из наших. Не торопится. Заготавливает. Уверен, что по лету мыть начнет. – И трезво подумал. – Ну, а я-то здесь причем? Завязывать с этим любопытством надо…
Вернулся к шурфу. Когда нагнулся застегивать крепления, показалось, что рядом с правой лыжей что-то блеснуло.
– Надо же, как снег сверкает? – Но выпрямившись, увидел пасмурное небо…
– С чего тогда? Нагнулся еще. Не блестит. Но ведь было же!? Снял лыжу. Присел. Опять блеснуло. В голове от нахлынувшего волнения застучало.
– Неужто россыпь?
Снял вторую лыжу. Встал на колени. Сгреб в кучку песок вокруг места, где был блеск. Вытащил носовой платок. Разостлал. Почерпнул кучку ладонями, как экскаваторным ковшом. Пересыпал на платок. Разровнял ладошкой и указательным пальцем – Нинка так сортирует гречку. Начал смещать песок к краям платка. И едва снял первый слой, принялся за второй, как почувствовал – что-то, явно тяжелее песка, тормознуло палец…
– Галька, мать ее… – Поднял. – И вправду, галька. Только уж больно тяжелая…
Повертел в пальцах – и вдруг в глаз ударил тот же самый желтоватый лучик! – Ободрал пристывший песок.
– Мама моя! – Блескучая точка превратилась в взаправдашное желтое пятно.
– Золото! Самородок! Это ж что такое? Нет! Такого быть не может!
Сбегал к ручью. Дрожащими руками, боясь уронить находку в воду, смыл с нее все лишнее. Вытер о куртку. Разглядывал, нюхал. Пробовал на зуб. Сомнений не было! Это не наваждение! Это небывалый фарт! В его руках лежал самородок, удивительно напоминающий огромного жука-короеда. Только золотого. Лежала детская мечта, весом, наверное, более ста граммов…
Федя, зажав в кулаке жука, заплясал. Так, наверное, плясал первобытный человек, благодаривший лес за ниспосланную ему добычу. Речку– за сверкающего в солнечных лучах серебристого жирного хариуса. И небо – за то, что оно дало ему меткий глаз и острые стрелы. Но радость радостью, а дальше что? Посмотрел на жука еще раз. Поцеловал в спинку. Положил в карман. По пути к шурфу обломал большущую еловую ветку. Намел снега на следы своего пребывания. Тщательно разровнял веткой. Посмотрел.
– Вроде бы незаметно. А следы от лыж? А те, что бегал к ручью? Надо бы замести… На всякий случай…
Обратно шел, ощущая на груди холодящую тяжесть жука и тщательно заметая за собой лыжню. Дошел до широкой просеки, где проходила высоковольтка и была накатанная лыжня. Оглянулся. След от его лыж был едва заметен. Даже маленький снежок его быстро скроет. Успокоился. И вскоре уже снимал лыжи в своем дворе. Взглянул на часы:
– А долго я там…
Нинка встретила его вопросом.
– Ты с чего такой заполошный? Вроде мороза-то нет.
– Так гнал. Домой хотелось…
– Оно и видно, как хотелось… С утра – и до обеда. Все хотелось…
– Хватит тебе. Это я по тайге побродил. А потом вот и бежал. Поесть бы лучше дала.
Пока ел, пил чай – размышлял. Хотя и был он по природе своей мечтателем, но мысль его уже переключилась на рациональное осмысление случившегося.
– А что я с этим делать буду?
Что-то мешало ему называть самородок – самородком. Или золотом. Видимо, боялся спугнуть эту неожиданную птицу счастья. С той поры он называл его только жуком.
– Это ж такая уйма денег! Но его еще и продать надо. Нет. Без Нинки тут не разберешься.
Но уже пришли из школы дети – близнецы-пятиклассники. Юра и Миша. Стало не до разговора. И только вечером, когда ребятишки уже спали, он решился:
– Слушай, Нина. Тут такое дело… И не поверишь. Я и сам не верю…
– Что-то случилось, – встревоженно откликнулась Нина. – В лесу? Вот сколько раз просила – брось ты эту охоту! Ведь дети у нас…
Ты мою охоту не трожь! Не она, так и не было у нас сейчас разговора.
– Ты что, Снегурочку там увидел? Так, вроде, до Нового Года еще месяц…
– Это ты здорово придумала! От такого и вправду ошалеть можно.
– А тогда от чего? Я это, как ты только пришел, заметила.
– Заметила, так заметила. Женская душа сердцем чует…
– Хватит тебе тянуть. Хочешь – говори. Мне еще парням рубашки погладить надо.
Федя достал из кармана жука и положил на стол. – Смотри!
– Что это? – спросила Нинка.
– Возьми да посмотри.
– Не понимаю. Хотя, погоди… Вроде на жука-короеда походит… Только уж очень тяжелый. Как камень.
– Жук это, точно. Да ты повнимательней. К свету поднеси.
– Не поняла. Цветом вроде на золото… Что за камень? Слушай, Федя, не морочь мне голову! Знаешь, так скажи!
– Ты, Нинка, совсем нюх потеряла. Ей под нос золотой самородок, а она одно – камень да камень.
– Золото?! Самородок?! – ахнула Нинка. – Не может быть!
– Золото, Ниночка! Золото! Ты на зуб попробуй.
Зубы у нее были предметом Фединой гордости и зависти. Не чета его, которые ему хорошо подгробили три года службы на подводной лодке. Аккуратненькие и беленькие. Ими она запросто открывала металлические крышки бутылок пива и газировки.
Нинка закрыла глаза и прикусила маленькую головку жука. Задумалась. Прикусила еще раз:
– Точно, не пивная крышка. Мягче. Но пока не расскажешь, не поверю. Откуда он у тебя?
Битый час, заново переживая случившееся, и в мельчайших подробностях, Федор рассказывал Нинке все, что произошло с ним с осени и до сегодняшнего дня. Он ждал от нее такого же бешеного восторга, что охватил его там, у ручья, но она оставалась на удивление спокойной и даже безразличной:
– А я-то все понять не могла, чего он нынче так в тайгу рвется? Что он там потерял? Притащит опять пару рябчиков –возись с ними.
– Ну вот! Худа без добра не бывает.
И тут ее прорвало. Такого горько и безутешного плача он уже очень давно не видел и не слышал. Пожалуй, с той поры, как они хоронили ее и его родителей. Федя растерялся. Даже близнецы проснулись и вышли.
– Мама, что с тобой? Не плачь! А то и мы заплачем…Папа, ты что, обидел ее?
– Еще чего? Марш спать!
Вид их милых рожиц ее успокоил.
– Это не папа виноват, а я сама. Идите к себе.
– Ниночка, ну что такого ужасного случилось? Все живы и здоровы. И счастье нам какое выпало!
Нинка всхлипнула:
– Только вот, что мы с этим золотым счастьем делать будем? Свалилось оно на наши головы. – И вдруг взмолилась. – Слушай, Феденька, миленький. Выбрось ты его… Ведь не наше оно… Отнеси его туда, где взял. Очень прошу! Проживем и без него…
Но Федя уже преодолел минутную растерянность:
– Ты что? Я об этом всю жизнь мечтал. И выбросить?! Не-е! Да и мой это жук! Мой! Я его нашел! Тому мужику он, может, вовек бы не дался. А теперь отдать?! От всей души?! Задарма?! Может, еще с запиской и подписью, чтобы знал, кого благодарить? И не проси!
Сбитая с толку его неожиданной напористостью, Нинка робко спросила.
– Что мы с ним делать будем?
– Как это, что? Продадим. Дом поставим. Из кирпича. Сейчас такие коттеджами называют. Наш-то на ладан дышит. И гараж. Машину купим. Мотоцикл надоел. Должен же я своих сыновей на «Тойоте» повозить! Да и тебя...
Судя по ее глазам, Нинка приходила в себя и обретала свою обычную невозмутимость и трезвость суждений.
– Раскатал губу… Насчет дома ты прав. Его ведь еще мой дед построил. Пора! Остальное подождет. Да и ребята растут. Им то одно, то другое нужно…
– Ну, на ребят я зарабатываю. Прошлый месяц вон сколько набежало! Дай Бог каждому! Да и начальник обещал на межгород перевести. Это, знаешь, какие бабки?!
– Нет, – отрезала Нинка. – Все деньги тратить не будем. Что люди подумают? Откуда столько? И вообще, пока говорить не о чем. Сначала надо его продать. Ты знаешь, как? Вот я и понятия не имею. Не на улице же предлагать. Вмиг пристукнут.
– Да я понимаю. Только где узнать?
– Вот и займись. Только осторожно. Не протрепись.
– Ты за кого меня держишь? Я даже тебе вон сколько времени не говорил, – обиделся Федя.
– Так ведь и говорить-то было нечего. А теперь… Знаю я тебя, хвастуна! Значит, так! – Продолжала гнуть свою линию Нинка. – Жука прячем. Мало ли что? Без меня никому ни слова, ни намека. Такое дело женщине сподручнее.
– Это точно! Ты у меня ушлая.
– Не ушлая, а хитрая. Мы вообще вас, мужиков, хитрее.
– Тогда скажи, куда жука пока спрячем?
– Надо подумать… Растрепались мы, Феденька с тобой, а сколько он весит и не знаем. Без этого нельзя. Жаль, весов нормальных у нас нет. Разве, что безмен.
– Во дает! Золото безменом взвешивать… Ладно, тащи. Хотя бы примерно. Весы потом в аптеке купим.
Безмен показал что-то в районе 120 граммов! Но Федя усомнился в точности этого прибора.
– Тут каждый грамм на тысячи тянет!
Ночь они так и не спали. Какой тут сон! Чтобы взбодриться, хлопнул такой крепкий кофе, что фельдшерица, замерявшая давление и дававшая разрешение на выезд, удивилась.
– Ты, что, Коробов, с похмелья?– И заставила продувать алкотестер. Но разве мог он отреагировать на появление в жизни Феди золотого жука? А вот Федя реагировал всю смену так, что в каждом мигающем желтом сигнале светофора ему виделось предупреждение: Федя, будь бдительным и держи рот закрытым! Он еле дождался конца смены и вместо того, чтобы как обычно пройтись пешком, попросил сменщика подбросить его до дома. Надо было срочно реализовать придуманную им за рулем идею – спрятать жука в кладку на выходе дымовой трубы из потолка. Федя вспомнил, что там один кирпич давно лежит неплотно. Да руки никак не доходили. Вытащил его из кладки. При помощи дрели и зубила вырубил гнездо под размер жука. Нинка одобрила – и с той поры у них на чердаке поселился настоящий золотой жук. Искать его там не пришло бы в голову никакому домушнику. Поначалу это их беспокоило. Федя даже ходил проверять, на месте ли установленная им метка. Но все было на месте.
Эта тревога быстро сменилась другой…Как сохранить их тайну? Первым испытанием для него стала покупка весов. Как назло, там работала Нинина троюродная сестра, их ровесница – Зинка Константинова. Известная охальница и вертихвостка.
– Кто к нам пожаааловал! И чего это тебе, Феденька, понадобилось? – Неужто изделия?
– Опять ты за свое, – и пропел из своего любимого Высоцкого: «Послушай, Зин. Не трогай шурина. Какой ни есть, а он родня…» – Лучше скажи, у тебя весы есть?
– Весы? Вроде в той витрине.
Весы там были. Зинка отбивала чек и трещала.
– А че это тебе весы понадобились? На них же ничего не взвесишь. Разве что порошки…
– Надумал присадку для бензина использовать. Понижать октановое число 92-го до 76-го. Мой «Урал» вообще-то на 76-м работает. Вот я и хочу его обмануть. Иначе клапана сгорят. Все же подешевле… Друзья подсказали, – нашелся Федор.
– Ой! Денег у него на бензин не хватает!
– С чего ты взяла, что не хватает? Да мы дом решили новый ставить. Так что, сама понимаешь…
– Ну, если дом, то стоит и поэкономить, – одобрительно ответила Зина.
Федор облегченно вздохнул. Первое испытание секретностью он выдержал. И не просто выдержал. Теперь весь город будет знать – Колосовы собираются строить дом. А Нинка за это похвалит.
– Привет Нине.
– А ты Николаю.
На аптекарских весах жук весил еще больше – 121,5 грамма. Было, от чего радоваться.
– Ну, что я говорил?! – торжествующе сказал Федя. – Выбрось ты свой безмен! Теперь надо бы узнать, сколько оно стоит.
– А я уже кое-что узнала. Покупают его банки. Но не все. За грамм платят по-разному. Где по триста, где больше. Но для этого надо ехать либо в край, либо в Москву. Нам это нужно? Там одни бандиты. Убьют – и вся недолга. Никуда я не поеду! И тебя не пущу – у нас дети. Просила же я – отвези этого жука обратно. Одна беда от него…
Что он мог ее доводам противопоставить?
– Ты чего так? Ну, не будем мы его сейчас продавать. Пусть лежит до лучших времен. Там видно будет…Жаль, конечно. Ни дома, ни машины. А я так мечтал…
Прошел год, другой. Жук преспокойненько жил в кирпичной кладке. Цена золота потихоньку росла. Дом старел. «Урал» изнашивался. Они уже почти подошли к решению о продаже своей тайны, когда случилось то, что предсказывала Нинка. Лето было таким жарким и засушливым, какого не помнили даже старожилы. В один из выходных, когда они всей семьей боролись за спасение урожая в своем саду, дом их сгорел дотла…
Телефон в общественном саду был лишь у сторожа. До них едва дозвонились. Когда они примчались на своем «Урале» и увидели, что случилось, Нинка упала в обморок. Федя и сам едва держался на ногах. Дома, где она родилась, где родились ее мальчики, не существовало. Вокруг пепелища валялось то, что удалось спасти пожарным: кровать близнецов, пара стульев, еще родительская швейная машина «Зингер», лежал обгоревший металлический ящик, где он хранил свою двустволку. И так, кое-что по мелочи… Одежда, документы, деньги, что хранились дома – все превратилось в прах. Они стали бездомными. Рухнула даже печь. Пожарные в акте расследования написали, что пожар начался от загоревшегося холодильника «Бирюса».
Теперь самой большой их ценностью стал «Урал» М-62 с коляской. Пока им, погорельцам, город не дал квартиру, они жили у Зинки. Сильно помогли дирекция Фединого автопредприятия и коллектив. И деньгами, и мебелью, и столовой посудой, и кухонной утварью. А швейная фабрика, где работала Нина, обеспечила их бельем и позволила бесплатно сшить верхнюю одежду на всю семью. Городские власти не только дали безвозмездную ссуду, но и за свой счет отправили близнецов на две смены в пионерский лагерь. Жизнь налаживалась. Не торопясь, не быстро, но наживалась.
Надо сказать, что в отличие от Нины, по уши погрузившейся в устройство их нового быта, Федя никак не мог осознать, что золотого жука больше нет. Его походы на раскопки пепелища стали регулярными. Первым делом он перебрал развалины печи. Даже нашел тот самый кирпич. В нем ничего не было. Только темная полоска, по которой, наверное, стекал вниз расплавившийся жук. Все было бесполезно. Тогда он принялся выбирать и очищать оставшиеся целыми кирпичи. Они могли пригодиться в саду.
Соседи его видели, но, сочувствуя, с разговорами не лезли. Только самый близкий сосед, дед Николай (с ним Федор не раз ходил на охоту, и его дом пожарным удалось отстоять) как-то подошел и предложил свою помощь.
– Ты, Федор, скажи, чего ищешь. Я хоть и старый, да глаз у меня острый. Ты ведь знаешь.
А когда Федя вежливо, но настойчиво отказался, не только не обиделся, но ушел домой и вернулся с почти новенькой «Тулкой» шестнадцатого калибра:
– Вот. Для сына хранил. Но ты Витьку знаешь, ему наши края и тайга не по нутру. Трет штаны в этой своей лаборатории. Правда, говорит, за хорошие деньги. Так что ты ружье-то прими. Когда ты еще себе новое купишь? Прими. Я ведь от чистого сердца. Да и старуха моя просила… Федору ничего не оставалось…
В конце концов, его упорство стало давать плоды. Нашлись, пусть немного покоробившие от жара медали Нининого отца. Одна «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945», другая юбилейная – “Двадцать лет победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.” Он отнес их к себе на предприятие. Мужики их аккуратно выправили, и Нина повесила их на стену.
Дальше рыться на пепелище смысла не было. Медали оправдали все его труды. Наверное, с месяц он сюда не ходил. Потом попросил у начальства ГАЗ -53. Надо было отвезти собранные кирпичи в сад. Перенес их в кузов и напоследок сел перекурить и отдохнуть. Сидел, потом зачем-то взял лежащую рядом на половину обгоревшую щепку и бездумно стал разгребать лежащие перед ним угли и головешки. И… На дне образовавшейся лунки уютно лежала небольшая золотая пирамидка. Пусть потемневшая, со следом копоти… Но ошибиться он не мог! Не имел права! Его прошиб сначала холодный пот, а потом озноб. Это был его золотой жук! Переплавившийся. Потерявший блеск, форму, очарование, с вплавленными в него черными угольными точками, но сохранивший свою золотую природу ЖУК!
Что-то удержало Федю от того, чтобы поднять его во второй раз в жизни, снова почувствовать на ладони его приятную тяжесть, а потом броситься в кабину и помчаться к Нине. Он смотрел то на пепелище, то на жука и буквально физически ощущал, как в нем поднимается глубокая и безудержная злость. На судьбу, уже второй раз соблазняющую его золотом. На себя, не прислушавшегося к просьбе Нины увезти жука обратно в лес. На свою дурацкую мечту о моментальном богатстве. Выматерился, да так, как он давно не матерился.
– А пропади ты пропадом! Отродье желтое!
Встал. Засыпал лунку. И поехал в сад. Нине об этом так ничего и не рассказал.
Лет через двадцать, когда на месте квартала, где когда-то находился их дом, начали строить новый микрорайон, сначала городская газета, а потом краевое телевидение рассказали, что бульдозерист Ивашкин нашел золотой клад – слиток в виде пирамидки весом в сто граммов! Так случилось, что эту передачу они смотрели вместе с Ниной. Счастливчик, симпатичный молодой парень, явно стесняясь, рассказывал, как вышел из кабины бульдозера по нужде и увидел под ногами что-то похожее на домик улитки. И как плясал, поняв, что это никакая не улитка, а золотой слиток. А на вопрос корреспондента, что он будет делать с полученными деньгами, ответил, что этих денег ему не доставало на то, чтобы купить свою мечту – японскую машину «Тойота». Они стразу поняли, как этот клад там очутился. Нина молча и благодарно поцеловала его и задала чисто женский вопрос.
– А куда остальные двадцать один подевались?
– Сгорели, как и моя мечта…