Тамара

Татьяна Пороскова
Её привезли на митинг на машине,
подхватили под белые рученьки и  бережно подвели к скамейке, покрашенный в цвет весеннего неба.

Под ногами на лёгком ветерке качались сквозь прошлогоднюю листву жёлтые лютики и бутоны будущих купавок.
Но она этого не видела.

Маячили тёмными пятнами мохнатые ели. Под ними - обелиск с красной звездой.
На обелиске надпись:

Помните!
Через века,
      Через года,-
помните!
О тех,
кто уже не придёт
           никогда,-
помните.

И списки сгинувших воинов в чужих землях, в безымянных могилах
Звучала музыка. Ласково грело солнышко.

А к ней всё подходили после митинга обняться и поздороваться землячки.
Подошла и я.
Тамара здесь была самая красивая и самая старшая. Нарядила её дочка в красный платок. А на плечи накинула алую шаль с кистями и розами по краю. И горела она, как аленький цветочек.

Мы обнялись с ней. Но взгляд у неё смотрел куда-то мимо. И сердце моё дрогнуло. Я вопросительно посмотрела на её дочь:
- Она не видит?
- Практически не видит.
- Тамара,  как же ты узнала меня?
- По голосу.

И я обняла её, а она меня.  И хлестнула в слезах словами:
- Зажилась я.
- Что ты?! Вон,  какая нарядная! И дети о тебе хлопочут.

И я пришла к ней на следующий день с беседой о прожитом.

«Родителей звали Евфалия и Александр. Папенька рано умер, оставил маму с четырьмя детьми. А я старшая была.

С малолетства лён рвали руками. Где земля мягче, рвать было легче.
Потом, как в пору входить стала, отправили работать на десять лет в лес,  в кадру попала.»

«Попасть в кадру» – это значит стать кадровым работником. Для деревенских - тяжёлая,  не девичья работа сулила копейку, которой в колхозе вообще не видели.

 А рабочих рук не хватало.
И бывало, бригадир и к робятишкам обращался с такой речью:
- Тётеньки вырубят жёрдочки. А вы хоть  жёрдочки принесите. Я вам сотки запишу.
Сотки – это трудодни.
А этим трудоднём сыт не будешь.

И хоть тяжёлая была работа в лесу, Тамара радовалась. Не сезонница. А и зимой, и летом - всё при работе.
- Ох,  памяти не стало! - сокрушается она.
Не раз хлестало по голове.
- Ветками?
- Бывало и не ветками.

- Я слышала: ты из леса без рыжиков не возвращалась.
- Это уж потом, когда за стадом ходила. Коровы уйдут в лес. В лесу их и доили в обед. Подою кров, а на обратной дороге полную корзину, из сарги плетёную, принесу рыжичков. Еле донесу.

- А помнишь, как мы ездили выступать с «метелицей» в район?
Молодёжь уже частушек не знала. А вы, старшие,  под наши переходы,  в плясовой,  пели частушки за занавесом.
- Не помню.
 А сама поёт:

Милый мой, а я твоя!
Куда хочешь, день меня!
Бросай жену законную!
Возьми меня влюблённую!

- Ну, мама, самую худую частушку спела, - говорит дочь.

Мы с подругой жили дружно.
Не бывало ссорушки.
Было время, дожидались
Из одной сторонушки.

Мене дроля изменил.
Мою подругу полюбил.
Я - то не ревнивая.
Гуляй, подруга милая!

- Памяти не стало и на частушки.

- А хорошо ли за мужем жилось?
-Я сразу, девка, понесла ребёнка. Дак, мне прыгать некуда.
И всю жизнь гулял. Он связался с одной и со мной путём нЕ жил.
А и домой уйти, так там ишо трое.

Я из себя была маленькая и невидная. Надо было работать и терпеть.

Кабы замуж, кабы замуж!
Кабы в середу домой!
Как бы был любимый папенька,
Приехала б домой!

Садитесь чай пить, - приглашает её дочь.
Чай за старинным столом на толстых резных ножках из блюдца пьёт Тамара и приговаривает:
- Чай не вино пить, много не выпьешь.
  Чай без вина, пейте без меня.
  Чай пить, не лес рубить.


И видится мне маленькая девчушка бойкая с топором в руках под огромными корабельными соснами.
Девчушка в больших кирзовых сапогах, ватнике, рукавицах.
Крутится лебёдка.
Натянут трос. Волокут брёвна в пачку
Пачку брёвен поднимают высоко на подвесную дорогу.
Там,  где-то,  высоко на однотросовом канате катит мотовоз  лес для большой страны.
Лес, рубленный вот такими девчушками.
Девчушки живут в лесных бараках.

А подвесная дорога эта, действительно, существовала.
В России было всего две таких дороги. Одна где-то в Сибири. А другая -  шла от лесоучастка 21 до станции Явенга.
Описание её можно прочитать в книге Василия Дмитриевича Елесина в романе «Надежда и метель».

И как же ломит у неё рученьки от топора и пилы, от лебёдки…

Господи!
Сколько досталось им! И не долюбили досыта, не догуляли, не отдыхивали.

И смотрит она куда-то  в прошлое задумчиво своими ещё карими  глазами.



фото автора