Звонок был деловой и короткий. Предложение было не ново. Я согласилась сразу, хотя ответственность была огромной, а денег предлагали, ну, чистый мизер. Но, не это главное. Была возможность, сопроводив сорок продвинутых и раскрепощенных детей в элитный лагерь на берегу Черного моря, ещё раз поклониться этому безбрежному чуду. Мою любовь к морю не сравнить ни с чем. И эти сорок головушек, каждая из которых на своей волне, были моим пропуском к вожделенной цели.
Общаясь с ними, понимаешь, что безбожно отстала в суждениях, ситуационная реакция не выдерживает никакой критики, а способ выражать свои мысли - сплошной анахронизм.
Наконец, дети были благополучно водворены в сияющий и оптимистичный мир, а я, обретя к вечеру долгожданную свободу, блаженно растянулась на
гостиничной постели. Спала я крепко, но, по-привычке, чутко.
Гостиница располагалась на господствующей высоте, да ещё этаж был восьмой. Вид был потрясающий. В одном окне - порт с кораблями на рейде,басовитыми махинами у причала, юркими буксирами. Другое окно радовало яркими ночными огнями холеного южного города.
Всё случилось около трёх часов ночи. В ночи вдруг явственно послышалось:
"Мама!" Протяжно, испуганно.
Проснулась сразу. Почудилось? Через короткий промежуток времени крик повторился, и ещё, и ещё!..
Теперь я могла проанализировать. Хозяину голоса было четыре-пять лет. В голосе звучал не только страх ночи, одиночества (страх "потеряшки"),отчетливо слышались ноты безнадеги.
Встала, вышла на балкон, вгляделась в темноту.Внизу тесно лепились друг к другу домики частного сектора. В отличии от сверкающих проспектов,здесь была полная тьма, и голос доносился именно оттуда. Я вглядывалась в
темноту, с возмущением думая о людской черствости. Неужели никто не слышит? А, если слышат, то уже все окна должны засветиться, все жители обязаны высыпать на улицу: найти, успокоить, обнять. Что они там, все поумирали, что ли?!
Мысль сработала: идти туда! Но, куда? Частный сектор внизу с кривыми, невесть куда ведущими улочками, с под'емами, спусками, тупиками и днем-то
непосвященному человеку трудно проходим. А ночью?
Но, бездействовать - выше моих сил. Кое-как одевшись, спускаюсь вниз на лифте. В вестибюле за стойкой полусонная дежурная, у двери на диванчике крупный мужчина-охранник, весьма добродушного вида.
"Разбудила? Простите!"- Сбивчиво, торопливо рассказываю.
Вдруг, ловлю понимающие переглядки между собой и сочувствующие взгляды в мой адрес. Я обращаюсь к охраннику с предложением пойти со мной и помочь ребенку. Неожиданный вопрос пожилой дежурной поверг в шок:
"А вы сами-то кого потеряли?"
Причем тут моя жизнь и мои утраты? Раздраженно направляюсь к выходу.
Охранник неожиданно твердым голосом останавливает:
"Да, вы присядьте!"
И в два голоса неспешно, по-южному, мне рассказывают местную легенду-страшилку о здешней непутевой мамаше-выпивохе, которая с утра наравне с мужиками работала на местном производстве. Знало руководство о её пристрастии, но на работе её ни разу не засекли, а её безмолвная безотказность позволяла им, что называется, из неё веревки вить. Был у неё сынок, от кого неве- домо. Думала мамаша, что всё, что она в жизни делает, она делает исключительно для сынка. Вечером, покормив его, вручив ему очередной кулек сла-
достей, она оставляла его одного в маленькой халупе-избушке и торопливо уходила к собратьям-забулдыгам, которые роились в злачном месте за оврагом. Была там до полуночи, а потом - обязательно, домой. Убедившись, что сынок спит, поправляла сползшее одеяло, и удовлетвореная прожитым днем, погружалась в мутное забытье до утра.
Но, однажды, вернувшись позднее обычного, она не обнаружила Гришу дома Помотав головой, она с трудом попыталась собрать расползающиеся мысли, и,вдруг, она услышала голос сына на улице. Мамаша решила, что он пошел её искать, и они разминулись. Пошла на голос. Овраг, мосток. Внизу - тьмакромешная. А голос всё звал то ближе, то дальше. Мать ринулась к соседу за помощью и фонарем. Сосед вместе с ней вышел на улицу, прислушался. Голос звучал явственно и жутко. Зинаида дергала его за рукав:
"Слышишь, ты слышишь?!" Отмахнуться сосед не мог, он знал, что такое терять ребенка.
И пусть его сын давно пропал без вести в Афгане!..
"Я спущусь в овраг, а ты на веревке подашь фонарь".
Держась за кусты, сосед сделал шаг в темноту. Треск кустов скоро прекратился. Вышла полная луна. Смутные контуры клубились внизу. Сосед молчал, голос сына тоже замолк.
Полубесчувственную мать утром нашли у оврага в обнимку с фонарем. На поиски мальчика и соседа поднялась вся округа. И следов не нашли ни того,
ни другого.
История была жуткой и попахивала мистикой.
Прошел почти месяц, напряжение людей слегка утихло. Но в полнолуние мать, как оглашенная, снова стала стучать в окна
"Помогите, он жив, он зовет!"
Основная масса людей не слышала, отмахивалась:
"Иди, проспись!"
Отозвалась бабка Мухомориха. Её дети ещё в прошлом веке на машине разбились. И видела, и слышала она плохо, но голос ребенка, как будто именно ей в ухо кричал. И Мухомориха, взяв свою клюку, вышла на подмогу...
На утро Зинаиду в беспамятстве с бабкиной клюкой нашли у оврага. А Мухомориха так и сгинула.
Мать и пить бросила, и к дальмену ходила, и в храме перед Матерью Божьей на коленях стояла... Вроде, полегче на душе стало. Но, приходило следующее полнолуние и опять кто-то, кто в своё время дитё не уберег, слышал призывный голос. И вместе с Зинаидой выходил на поиски, и пропадал не знамо где, не знамо как.
Мамашу в недобром замысле подозревали, в милиции жестко допрашивали.
Да, где там?! Полубезумная, полуживая,- что с нее возьмёшь?
Лет пять бедняжка металась, мучилась, потом Бог прибрал. Думали люди, с её смертью всё уйдёт. Да, видно, просчитались.
На полную луну в округе все окна и двери закрывают наглухо, даже в жару. Но, нет-нет, да и случается в очередное полнолуние очередное безумие.
"А теперь, - закончил охранник,- подумайте, стоит ли вам куда идти?"
Взошла полная луна, я открыла окно. Крик прекратился. Но, на душе легче не стало.
Волной поднялись воспоминания, притупившаяся боль, память о любимом сыне. Я не уберегла в своё время, и чужие люди, к кому он, умирая, обратился за помощью, равнодушно отмахнулись...
Когда вернусь из этого благодатного края, пойду на могилку снова просить прощения, хотя сама я себя никогда не прощу...
И голос я этот слышала не случайно. Мне, как напоминание, другим, как предостережение:
"Берегите детей!"