ПРИНЦЕССА
В Новочеркасске рядом с нами жил художник. Был он молод, красив, беден и всегда голоден. Неделями он не выходил из дома, и по ночам из его окна струился в наш двор причудливый свет. В его квартире был полумрак и беспорядок, все стены были завешаны картинами. Иногда, черный после бессонных ночей, он приходил к нам и жаловался на прислугу:
- Вчера оставил себе корку хлеба на утро, а Нюрка нашла и съела.
Моя мать всегда делилась с ним последним куском.
К художнику приезжала жена, женщина удивительной красоты. Она была корреспондентом одной из центральных газет, и ее жизнь проходила в разъездах. В эти дни он приходил к нам, просил взаймы. И вид у него был очень растерянный.
Мать давала деньги, или что-нибудь из съестного, как говорится, натурой. Так же натурой она получала обратно. Более десятка написанных маслом картин напоминают нам те далекие послевоенные годы. Однажды он захотел написать мой портрет. Но я, семилетняя девчонка задичилась, даже маме не сказала об этом. До сих пор жалею, потом узнала, что его работы есть в запасниках Третьяковки.
Детям войны профессия художника казалась сказочной! Было удивительно, что человек в серости послевоенных будней находил красочные сюжеты. Мы не разбирались в тонкостях искусства. Картины художника казались нам прекрасными!
Я чувствовала, что даже мать, днем выполнявшая работу швеи-надомницы, а ночью тайно собиравшая из тряпья чувяки на базар, в душе уважала художника. Хотя всегда после его посещения ворчала:
- Что за блажь? Кому это нужно? Лучше бы чувяки шил, не приходилось бы тогда у чужих людей просить.
Мать была не в меру горда и всегда повторяла:
- Никогда ничего не проси у чужих людей!
Какие радости знали мы - дети, рожденные в сорок первом году? В саду строили шалаши, устилали пол тряпьем и приносили сюда все свое богатство: зеленые бутылочные стекла, пустые катушки, самодельные тряпичные куклы. Строили маленькие шалашики для кукол, читали, рассказывали самими сочиненные сказки.
Мать очень любила книги. Часто за корзину проданных чувяк приносила домой круг макухи и красочные сказки.
А еще мы любили ходить во двор индустриального института, корпуса которого были отданы в те годы под госпиталь. Бродили по зарослям смородины, ели ее, зеленую и спелую. Разговаривали с ранеными, смотрели, как они играют в футбол.
Нас не удивляло, что люди в гипсе, на костылях и даже в инвалидных колясках играют в футбол. Только теперь я поняла, что в основном это были молодые ребята, юность которых перечеркнула война. Иногда мы видели то, что не предназначалось для людских глаз. Кто-нибудь из раненых, еще недавно игравших в футбол, где-нибудь в удаленном уголке сада падал на траву. Рыдая от боли и бессилия, бился и грыз сырую землю... Так они прощались с юностью, прощались с мечтой... В радостные дни победы, в тихие послевоенные дни их горе заслоняло собой весь мир. Оно было с ними день и ночь. И некуда было от него деться.
После войны к художнику приехала племянница. У нее был туберкулез легких в запущенной форме. Художник выводил ее на балкон, и она сидела там, кутаясь в пеструю шубку из суслика. Одетая в белый пуховый платочек, с огромными синими глазами и ярким болезненным румянцем на щеках, она казалась мне прекрасной принцессой из далекой сказки...
Я слышала, как художник рассказывал матери Барину историю. Ее отец погиб на фронте. А Варя с матерью и двумя младшими сестренками прятались от бомбежки в яме под домом. В доме не оставалось ни грамма воды, и малыши плакали от жажды. В короткое затишье выбралась Варя из ямы. С трудом раздобыла немного воды, донесла до дома и на его месте увидела огромную воронку... Сам случай, казалось бы, пощадил девочку. Кое-как она добралась к дяде.
Но война не отпустила свою жертву... Варя умерла поздней весной, когда у нас цвели жерделы. Была настоящая метель падающих лепестков... А я, забившись в самый дальний угол сада, плакала, плакала и плакала... Плакала, боясь показать свои слезы, потому что у нас не плакали на виду.
Вспоминает ли кто-нибудь о тебе? Помнит ли еще хоть кто-нибудь о тебе кроме меня, маленькая девочка войны - "принцесса" моего детства?
Если бы я умела, я бы помолилась за тебя... Всей трогательностью воспоминаний детства, всей силой любви к своим детям вспомните и подумайте. Они и сейчас ходят по земле, обреченные войной дети! Может быть, это и ваши дети тоже...
К тексту приложено мое фото лета 1942 года. Платье, сшитое из ленточек и обрезков кружев моей крестной Лёлей, которая работала в ателье для инвалидов, сандалики, сшитые отцом. Ветки ломятся от зрелых жердел. Новочеркасск...